КОЛХОЗНАЯ РОССИЯ: ТРАГИЧЕСКОЕ НАЧАЛО

Дата создания : 06.07.2007
Автор : Т.Е. Кузнецова
Количество просмотров : 5909

Кузнецова Т.Е.

Колхозная Россия: трагичное начало

Автор монографии «Колхозная Россия», имеющей подзаголовок «История и жизнь колхозов. Значение для сельского хозяйства, крестьянства, государства. Природа, эволюция и будущее», С.С.Маслов прожил удивительную, чрезвычайно деятельную, политически противоречивую, жизнь. Его несомненный талант исследователя и публициста был нацелен и служил реализации его идеологических взглядов, основой которых была вера в российское крестьянство, желание создать достойные условия для его свободной трудовой и зажиточной жизни.

Будучи поначалу социалистом-революционером, депутатом Учредительного собрания от Вологодской губернии. Он считал разгон Учредительного собрания государственным переворотом, не мог с этим смириться, изыскивая способы борьбы с советской властью, подвергаясь преследованиям. В конце 1917 г. - начале 1918 г. С.С.Маслов противостоял «сугубому парламентаризму», сторонники которого считали, что, если депутаты Учредительного Собрания избраны народом, сам народ должен их защищать. Как пишет Борис Соколов: «"Сугубый парламентаризм" отстаивало огромное большинство фракции эсеров Учредительного Собрания. Лиц, которые не соглашались с этой тактикой и которые призывали к активным действиям, было ничтожное меньшинство. Удельный вес этого меньшинства во фракции был весьма невелик. На них смотрели, как на людей, зараженных авантюризмом, недостаточно проникнутых государственностью, недостаточно зрелых политически. Эту группу оппозиционеров составляли главным образом депутаты фронта или лица, так или иначе причастные к войне. Среди них можно назвать Д.Сургучева (впоследствии расстрелянного большевиками), Фортунатова, лейтенанта Х., Сергея Маслова, члена Ц.К.П., ныне расстрелянного, Онипко. К этой группе примыкал и я»[1].

Известно, что народ не защитил избранных им депутатов, и свое идеологическое противостояние коммунистической власти С.С.Маслов пытался реализовать на практике. В декабре 1920 года, в Москве, он основал нелегальную политическую ячейку, названную «Крестьянская Россия», получившую идеологическую поддержку у студентов и преподавателей Тимирязевской сельскохозяйственной академии.

Единое политическое кредо тех, кто был идеологически близок С.С.Маслову, а таких было немало, можно выразить словами Питирима Сорокина, который писал: «В противоположность социал-демократам эсеры претендовали на роль партии всех трудящихся классов – крестьян, рабочих и интеллигенции. В отличие от марксистского материализма и экономической интерпретации человека в истории, философия и социология эсеров были в большей степени интегральными и идеалистическими. Они особо подчеркивали роль творческих идей, волеизъявления, "борьбы за индивидуальность" против "борьбы за существование", значимость неэкономических факторов, детерминирующих социальные процессы и человеческое поведение» [2].

Эмигрировал С.С. Маслов в августе 1921 года, и за границей в 1927 году стал генеральным секретарем Трудовой крестьянской партии (ТКП), созданной на основе «Крестьянской России». По словам С.С. Маслова, организации «Крестьянской России» имелись в Польше, Прибалтике, на Дальнем Востоке, в приграничных с Россией странах. Сложнее обстояло дело с организацией Крестьянской России в самой России. Вероятно, в крестьянской стране идеологию этой партии поддерживали многие, в то же время практических действий, если эти организации и существовали, как организации, они не совершали. Введение нэпа не давало оснований для широкого развития такого рода организаций, что неоднократно подтверждалось самим С.С.Масловым, и нашло отражение в его монографии.

В Праге под редакцией Сергея Семеновича издавались сборники Крестьянской России. С 1925 по 1939 годы выходил журнал «Вестник Крестьянской России» (с 1933 года – «Знамя России»). С. С. Маслов с первых дней эмиграции не переставал следить за всеми событиями на родине, анализировал, обобщал и оценивал их. В статьях и речах того времени откликался на все события, связанные с деревней, сельским хозяйством, состоянием крестьянства в России. Монография С.С Маслова «Колхозная Россия» издана «Крестьянской Россией».

Перспективы развития страны, основанные на ее аграрном будущем, на роли крестьянства, в то время разделяли многие, хотя и существенно расходились в видении того, как это должно быть. Однако, солидаризируясь в том, что выразил в середине 20-х годов в своей монографии, недавно найденной и опубликованной, Л.Н. Литошенко: «Захвативший в октябре 1917 г. политическую власть городской пролетариат должен решить труднейшую задачу. Незначительной кучке промышленных рабочих и их идеологов предстояло покорить огромную крестьянскую страну. В организационно-производственном отношении это означало ассимиляцию 15,5 млн. хозяйственных единиц, обладающих к моменту революции уже довольно сложным и разнообразным строением. В политическом отношении необходимо было преодолеть сопротивление или примирить с новыми формами хозяйственной жизни 130 миллионов полуграмотного населения деревни, в огромном большинстве своем ничего не слыхавшего о социализме и не имевшего к нему ни малейшей склонности» [3].

Вопрос состоял в том, как это делать.

Опыт «военного коммунизма» и реакция на него крестьянства убедительно свидетельствовали, что решить задачу максимальной реализации крестьянского и, в целом, сельского потенциала, как считали тогда многие исследователи, можно только на путях экономической политики, подобной нэпу.

С.С. Маслов полагал, что новая экономическая политика, создав условия для благополучия крестьянской России, определила «ее движение в сторону хозяйственной независимости от городов и промышленности… В 1924-1925 годах, впервые за всю историю российского крестьянства, раздалось его требование политического полноправия, права на собственную политическую партию и свои свободные хозяйственные союзы». Именно поэтому он и хотел создать Трудовую крестьянскую партию, хотя и понимал, что желание политических свобод может обернуться для деревни «источником ее бед» (с.11). Между тем, сведений не только об активной, но и вообще о деятельности Трудовой крестьянской партии на территории России, как говорилось выше, практически не сохранилось. По утверждению современных исследователей того периода, таких действий реально не могло быть, поскольку и партии такой в России не было.

Тщетные попытки С.С. Маслова практически воплотить свои идеи в жизнь, - в частности, его желание организовать деятельность созданной им Трудовой крестьянской партии в России, - оказали, тем не менее, существенное влияние на аграрную экономическую мысль и на развитие сельского хозяйства в нашей стране. Они определили судьбу многих российских ученых-аграрников и работников сельского хозяйства. Это влияние выразилось в надуманных обвинениях со стороны власти в якобы их организованном участии в оппозиционной Трудовой крестьянской партии [4]. В причастности к этой партии обвинялись в конце 1920-х годов многие выдающиеся российские ученые экономисты-аграрники, большинство из которых было репрессировано и (начиная с середины 1930-х годов и в течение всех лет террора) погибло в лагерях и тюрьмах, а также работники сельского хозяйства, агрономы-опытники, научные работники, преподаватели аграрных дисциплин многих районов страны.

О надуманном раздувании масштабов активной деятельности «членов» ТКП, а также о действительном числе невинно пострадавших людей можно судить по материалам Воронежской области. Валентина Базилевская в своем письме в журнал «Знамя» в 1991 году писала: «В 1930 г. Дукельский руководил фабрикацией дела "Трудовой Крестьянской партии" в ЦЧО. Несомненно, что вовсе безосновательное выдумывание и вымучивание этого "дела" нанесло непоправимый урон нашему краю и обществу в целом. Были арестованы и заочно осуждены на расстрел или годы концлагеря вузовские профессора А.Н.Минин, Ф.В.Чириков, Б.Л.Брук, В.И.Иванов, Г.М.Тумин…, научные сотрудники И.Г.Бейлин, П.М.Писцов, А.П.Урусов, Ф.М.Семенов, Н.А.Меркулов, П.К.Нечепаев, Н.Н.Пекгольд, мой отец Б.П.Базилевский…, уездные агрономы Ф.В.Березников, В.Д.Дементьев, Н.А.Ковбасенко, Б.В.Потулов, И.С.Полдсвиров…, 176 крестьян-опытников, - всего по делу "проходило 779 человек… Осуждено 547 и выделено в особое производство 100 чел." (дело № 107337, т. 9, л.д. 222 – хранится в архиве УКГБ по Воронежской области). В 1957 г. все проходившие по "делу ТКП" были реабилитированы» [5].

Что касается социально-экономических настроений и практического участия в хозяйственном строительстве большинства ученых-аграрников того времени, то в обобщенной форме о них можно судить по показаниям на допросах по «Делу Трудовой крестьянской партии» двух выдающихся российских ученых Н.Д.Кондратьева и А.В. Чаянова.

Обвинения были ложные. О том, как фабриковались «дела» и как «собирались» свидетельства, пишет в своем письме от 6 марта 1960 г. Н.П.Макаров, обвинявшийся на тех же основаниях, что и Н.Д.Кондратьев и А.В.Чаянов по «Делу Трудовой крестьянской партии» (арестован в 1930 г., реабилитирован в 1987 г.), Н.С.Хрущеву от 6 марта 1960 г.: «Я ложно обвинялся в том, что состоял членом контрреволюционной организации – трудовой крестьянской партии. Ни одного объективно существовавшего материала, подтверждавшего мое участие в ТКП, у следователя не было. Обвинение опиралось только на ложные вынужденные показания обвиняемых… В ложных показаниях широко использованы встречи, беседы и разговоры, которые были совершенно естественны в процессе совместной работы обвиняемых в НКЗ, НКФ, ТСХА и др. В материалах следствия также обыкновенные встречи и деловые разговоры искажались в заседания, и установки ТКП. Наряду с этим фигурировали ложные показания, без какой бы-то ни было увязки даже с таким извращением фактов» [6].

Показания обвиняемых по "делу ТКП" - Н.Д.Кондратьева и А.В.Чаянова (ныне опубликованные) [7] являлись по существу разъяснениями их собственных представлений о путях развития крестьянства, сельского хозяйства и в целом страны. Убедительность показаний видится в том, что своими рассказами ученые пытаются разъяснить суть дела и собственные взгляды своим мучителям, показать то, что они реально разрабатывали и предлагали. По многим вопросам мнения ученых расходились. По-разному шел поиск каждым из них наиболее адекватных форм аграрных преобразований в стране, различались их взгляды на кооперацию крестьянского хозяйства, на конкретные формы его ведения. Но они сходились в главном - в необходимости сохранения, развития и адаптации к меняющимся условиям тех принципов хозяйственной деятельности, которые открылись для крестьянства и в целом для страны с введением НЭПа. Они сходились и в своих опасениях того, что в стране нарушаются экономические законы, насильственно внедряются механизмы и формы ведения производства, ведущие к кризису. Они предостерегали от тех результатов, к которым могут привести крестьянство, крестьянское хозяйство и экономику страны в целом, неистовые ревнители ускоренного построения социализма.

Взгляды Н.Д. Кондратьева и А.В. Чаянова, представления и позиции С.С.Маслова, а, следовательно, и основные положения ТКП, совпадали. Об этом свидетельствует анализ С.С. Масловым условий, порядка, методов и темпов коллективизации. Своей работой «Колхозная Россия» С.С. Маслов [8] ответил за погибших, - за тех, кто не уцелел и не смог сделать это сам. Он рассмотрел, обобщил и обнародовал, по свежим следам, действительные результаты коллективизации. Автор дал оценку результатам коллективизации, которую уже не могли дать ни Кондратьев, ни Литошенко, ни Чаянов. И это придает еще большую ценность книге С.С. Маслова.

Свою позицию по вопросу о характере аграрных преобразований в советской России С.С.Маслов выразил в монографии, не излагая последовательно свои взгляды, а высказываясь по мере анализа происходящих в стране социально-экономических событий. Отразить эти события объективно, оценить реально получаемые результаты было чрезвычайно важно, поскольку с первых дней коллективизации ее картина искажалась партийной пропагандой, а впоследствии обширная, официозная социально-экономическая литература на протяжении многих лет вводила читателя в заблуждение, отражая официально-партийную позицию по методам проведения коллективизации и ее результатам.

Цель своей монографии С.С. Маслов определил как желание «дать о совершающемся в России достоверное знание, которое не чернит и не приукрашивает» (с.3), поскольку часто «неосведомленные и бесчестные во всем мире преподносят знание простодушным» (с.110).

Книга вышла в свет в 1937 году и была одной из первых работ, объективно осмысливающих «факт величайшей революции в селе, когда почти исчез хозяйственно-свободный и самодеятельный крестьянский двор, ибо нынешнее его хозяйство является лишь придатком к колхозному. Почти все крестьянство загнано в колхозы и там с отвращением, часто с ненавистью, по чужому приказу должно пахать, засевать и убирать восемь десятых всех посевных площадей и ухаживать за двумя пятыми всего скота. Все его хозяйственные понятия, навыки и технические приемы насильственно сломаны. Большая часть его имущества, начиная с земли, отобрана и против его воли передана в чужие управительские руки. Хозяйственная самостоятельность, с которой вырастали десятки поколений его предков, от него отобрана и теперь стала меньше, чем в самую тяжелую пору крепостного права. И все это разыгралось на пространстве одной шестой земной суши, среди людского океана в 120 миллионов человек и свершилось всего-навсего в три-четыре года» (с.7-8).

Следуя поставленной цели, С.С. Маслов старается быть максимально объективным, пытаясь найти в происходящих в России преобразованиях хоть какое-либо рациональное зерно. Он был человеком, верящим в российское крестьянство и связывавшим с ним перспективы развития страны. Он искал пути развития российской деревни и готов был поддержать любые начинания, направленные на ее благо. Объективность оценок для него - момент принципиальный. И он старается ему следовать. Тем более что основания для этого у него были.

Во-первых, он знал практику развития российской аграрной сферы в предреволюционный период, имел достаточно богатый опыт наблюдения за ее развитием в годы «военного коммунизма» и застал, оставаясь в России до второй половины 1921 года, зачатки нэпа. Он мог сравнивать накапливающиеся в разные периоды результаты аграрных преобразований, отражающиеся как на положении российского крестьянства, так и на социально-экономическом положении страны в целом. Объективность С.С.Маслова, во-вторых, объяснялась и тем, что, анализируя происходящие в России события, он находился вне страны, и на него не оказывала давления уже сформировавшаяся к тому времени советская пропаганда, а в силу независимости его характера на него не могли влиять и эмигрантские, часто отрицающие все советское, настроения. В-третьих, все свои выводы он подкреплял доступными официальными документами, статистическими выкладками, как советскими, так и западными публикациями, наблюдениями и впечатлениями непосредственных участников событий, оказывающихся за рубежом, с которыми старался по возможности встречаться. Он внимательно следил за всем, что происходило на родине, черпая информацию из всех возможных источников.

В своем описании того, что случилось между 1929 г. и 1936 г. в советской деревне, С.С.Маслов опирается, как он пишет, на редкий, но обширный, подробный и совершенно достоверный материал, «разрывающий "заговор молчания" вокруг колхозных сел, осведомляющий нас о действительном положении крестьянской России в небывалых условиях "социалистического хозяйства"» (с.9), а именно на рассказ молодого русского крестьянина, бежавшего из родного села, спасаясь от ареста весной 1931 года, который в мае 1936 года тайно побывал в родном селе и слушал страшные рассказы односельчан о том, что случилось с ними и их селом за пять лет коллективизации.

Ценность работы С.С. Маслова также в том, что, он осознавал недостатки капиталистического пути развития аграрной сферы России, - в частности, скептически относился к попыткам столыпинских преобразований.

Значение книги состоит в том, что она писалась по свежим следам форсированного проведения коллективизации и не замедливших сказаться ее быстрых негативных социально-экономических результатах.

В книге широко представлено понимание и восприятие новых отношений в российской деревне как самими непосредственными участниками, на которых были направлены эти преобразования, так и теми, кто эти преобразования осуществлял. Важно также, что объективный анализ процесса коллективизации дан именно отечественным исследователем, крестьянским патриотом, волею судеб оказавшимся за рубежом. Ценность его анализа заключается еще и в том, что автор не был отягощен советскими идеологическими догмами и, хорошо зная российскую деревню до, во время и сразу после революции, мог объективно и трезво оценивать ситуацию. В результате его видение проблемы получилось целостным, отвечающим подзаголовку книги «История и жизнь колхозов. Значение для сельского хозяйства, крестьянства, государства. Природа, эволюция и будущее».

Что и как происходило в российской деревне накануне и в процессе коллективизации?

Желание С.С. Маслова достоверно представить в книге реальную картину колхозной России вызвало необходимость дать анализ ситуации, реально сложившейся к началу коллективизации, и представлений о ней у правящих сил. Он обращается к взглядам советских идеологов на крестьянство, успехам и трудностям новой экономической политики, факторам, определившим, по его мнению, форсированную коллективизацию: международная обстановка и необходимость военной обороны, внутрипартийные отношения – борьба за власть, влияние «левых» и включение большей части их требований в практически реализуемую программу, хозяйственные затруднения.

Из важнейших хозяйственных затруднений С.С. Маслов выделяет «бой за хлеб». Разбирая сталинское понимание характера этого «боя», ставшее затем официальным объяснением необходимости коллективизации (окрепшее крестьянство и возможность придержать хлеб, особенно кулаком, как «валюту валют»; дробление крестьянского хозяйства и снижение его товарности; диспропорции между развитием промышленности и сельского хозяйства с точки зрения расширенного воспроизводства), и анализируя экономическое положение в стране, он приходит к выводу, что «положение было значительно сложнее, чем виделось это Сталину. Оно определялось «большим количеством слагаемых», «более глубокие процессы шли в нем, и гораздо маневреннее было поведение крестьянства на рынке сельскохозяйственных продуктов» (с.21).

Среди «основных фактов», направленных на необходимость перемен в сельской сфере страны (в отличие от сталинских), Маслов называет увеличение численности населения; уменьшение посевных площадей; изменение структуры сельскохозяйственного производства за счет роста скотоводства; развитие кустарных промыслов и существенное самообеспечение сельского населения несельскохозяйственной продукцией; поведение крестьянина-хозяина, который вел себя как нормальный «экономический человек» и, «пользуясь хозяйственной свободой, усиленно и успешно маневрировал». И важнейший вывод, который делает автор: «Тактика деревни была подвижней, гибче, и власть беспрерывно просчитывалась в своих планах и надеждах» (с.22). Это его замечание о просчетах власти оставалось актуальным на всем протяжении советского периода, оставалось актуальным и в ходе рыночных трансформаций в начале 1990-х годов, остается актуальным и в настоящее время.

Обращаясь к самому процессу коллективизации, С.С. Маслов развенчивает мифы, которые были созданы вокруг методов ее проведения, и ее результатов. Он пишет, что в коллективизации его интересует «не столько экономика, сколько люди, не сельское хозяйство, а преимущественно крестьянство» (с.9).

Оценивая размах и темпы коллективизации, он признает ее «как величайшую из революций, какие переживало крестьянство всех народов и на всей памяти человеческой истории. Перед нею меркнут насильственная аграрная реформа Столыпина 1906-1914 годов с ее ставкой на сильных за счет слабых и насильственным разорением земельной общины, великая аграрная революция, проведенная крестьянством России в 1917-1918 годах, и даже жестокое ″огораживание полей и пастбищ″ в Англии 15-16 веков, когда исчезало крестьянское землевладение и землепользование, а вместе с ними исчезло и само английское крестьянство» (с.9).

Почему же все-таки коллективизация «удалась»?

Важным называет С.С.Маслов «созданный и усиленно поддерживаемый коммунистами миф о добровольности коллективизации» (с.23). Он приводит широко известные слова Ленина о том, что в деревне «действовать насилием, значит погубить все дело», ссылается на пропагандистские трюки Сталина, который в 1925 году «поучал: "нельзя выезжать на одних лишь распоряжениях в отношении крестьянства"… Через два года в беседе с иностранными рабочими делегациями он указывал, что "коллективизм в сельском хозяйстве мы думаем осуществить постепенно, мерами экономическими, финансовыми и культурно-политическими"… В 1930 году в статье “Головокружение от успехов” Сталин утверждал: "успехи нашей колхозной политики объясняются, между прочим, тем, что она опирается на добровольность колхозного движения"» (с.23-24). О том, какая это была добровольность, рассказывали С.С.Маслову свидетели коллективизации, с которыми ему удавалось встретиться.

Вот последовательное описание типичных для того времени событий: аресты крестьян начались с 1927 года, «обвинения сводились к настроениям и действиям, враждебным партии и правительству», затем они были дополнены новым пунктом - "спекуляция". В 1929 году сельское население было разделено по налоговому обложению на три группы – бедняков, середняков и зажиточных. Так власть, по справедливому замечанию автора, «разбивала единство села». В начале 1930 года «из районного центра в село пришел приказ: всем свезти плуги, бороны и зерно для посева в самый большой двор, причем зерно каждый должен был доставить в таком количестве, в каком он сеял его предыдущей весной. Село сопротивлялось и приказа не выполняло. Но власть стояла на своем. В одну темную ночь в село явился отряд чекистов, быстро и бесшумно по заранее составленному списку арестовал 12 самых зажиточных крестьян и увез их в тюрьму районного центра. Село дрогнуло, и в несколько следующих дней все требуемое было свезено в одно место. С этим не примирились женщины, и в селе вспыхнул бабий бунт… Мужчины в восстании участия не принимали. Из районного центра в окружении конного отряда явились ораторы, созвали женский митинг» (с.24), уговаривали, увещевали, пугали, бесчинствовали: и экономически, и физически, и морально. Деревня сдалась. «Решающее значение тут имел тот принцип поведения, которым была "вооружена" вся огромная противокрестьянская армия коммунистов, лавиной обрушившаяся на тружеников земли и их хозяйства» - пишет С.С.Маслов (с.37). Ключевым для процесса коллективизации стало найденное С.С.Масловым слово «противокрестьянская», которое сопровождает аграрную политику в России в течение двух третей ХХ века и продолжает в начале ХХI века.

Анализируя на основе доступных ему статистических и социологических материалов формы объединения крестьянских хозяйств с первых лет революции и до начала коллективизации, С.С.Маслов делает вывод, что «власть в этот период усиленно покровительствует колхозному движению» (с.38). В частности, это проявляется в пяти «разных способах воздействия на деревни России» (с.44). Первый – была усилена организация беднейших групп деревни как основная социальная база будущих колхозов. Второй – постоянно росли государственные средства и кредиты колхозам. Третий – осуществлялось снабжение «социалистического сектора» техникой, в том числе и путем организации машинотракторных станций, «или МТС как сокращенно называются они в советской литературе» (с.45). Четвертое – борьба с кулаками и "подкулачниками", «к которым властью относились все активно противодействовавшие ее политике в деревне. "Подкулачниками" бывали и середняки, и бедняки, и даже батраки. Они, их хозяйства и семьи, подвергались участи "кулаков"» (с.46). Пятый – то, как реализовывались организационные меры, автор показывает на основе многочисленных цитат из советских газет. Достаточно типичен один из приводимых им примеров: «Вот Томский округ Западной Сибири. "Кооперативный инструктор собрал крестьян и держал перед ними два списка: один – в Нарым (ссылка), другой – в колхоз. Выбирай, куда душа желает" (Правда, 17.Ш.1930)» (с.47). Декретом от 1.02.1930 года власть дала право местам высылать крестьян в ссылку в любых количествах.

Деревня сопротивлялась: «Шли убийства партийных работничков, поджоги колхозного добра, убивался скот, портился мертвый инвентарь и т.п. Из деревень летели бесчисленные письма родным и знакомым, служившим в армии, с жалобами на насилие и разорение. В армии начались волнения. Митинги происходили даже среди войск ОГПУ, считавшихся самыми надежными» (с.51). Споры велись и в политбюро. Появилась статья Сталина «Головокружение от успехов». Давление на местах несколько ослабло, в результате чего из 58% всех загнанных в колхозы к марту 1930 года хозяйств, к сентябрю осталось – 21%. Однако после 16 съезда партии волна сплошной коллективизации обрушилась с новой силой, и процент роста загоняемых в колхозы снова стал увеличиваться.

Комментируя эти события, С.С. Маслов заключает: «Не следует упрощать борьбу деревни в 1929-32 годах и изображать ее исключительно борьбой крестьянства с властью. Положение было сложнее. Власть нашла активное сочувствие и содействие своим коллективизаторским планам со стороны батраков и бедняков, и потому через деревню проходил не один, а два фронта. На одном крестьянство ожесточенно билось с агентами власти, на другом – со своими односельчанами, содействовавшими этим агентам. Борьба деревни против "внешнего врага" сплеталась с борьбой против "внутреннего врага", война внешняя с войной гражданской. Оттого она делалась ожесточенней и страшней».

Книга С.С. Маслова поражает абсолютной достоверностью описания того, что реально происходило в советской деревне с 1929 по 1935 год, подтвержденной публикациями из новых источников, открытых в последние годы [9]. Достоверность поражает потому, что ухищрениями советской пропаганды, искажениями реальных фактов, политико-идеологическими подтасовками, различного рода отвлекающими моментами, официально картина происходящего в деревне в то время подавалась совсем иначе.

Еще на заре создания колхозов автор сумел распознать отношение государства к ним и, говоря современным языком, институциональные особенности этой хозяйственной формы, впоследствии развившиеся и определявшие, с одной стороны, возможность столь длительного существования колхозов, с другой – экономическую неэффективность основной их части.

Знаменательно, что С.С. Маслов понял и сумел убедительно показать, что и крестьянскому хозяйству, и колхозам со всеми их достоинствами и недостатками, при антитоварно-плановой экономической системе, противокрестьянской общей идеологической направленности и в целом антинародной государственной политике, которые установились в стране, нормальной хозяйственной жизни не будет. Это чрезвычайно важное наблюдение.

К особенностям колхозов, которые определили их длительную жизнь и определенные возможности развития, С.С.Маслов уже тогда отнес: личное подсобное хозяйство; колхозный рынок (по решению от 20.05.1932 года); закрепление земли «в бессрочное пользование, то есть навечно» (по Конституции СССР 1936 года); признание за колхозами групповой собственности; усиление значения общего собрания (по Уставу от 1935 года); признание в определенном смысле наличия различных интересов у колхозника, колхоза и государства.

Среди тех особенностей колхозов, которыми определялась их неэффективность, в монографии названы: обязательства колхозов и личного подсобного хозяйства по сдаче сельскохозяйственной продукции государству; устанавливаемые государством цены на эту продукцию; расчеты колхозов натуральной продукцией за работу МТС; постоянный «рост продажных цен и снижение заготовительных»; многочисленные и тяжелые налоги (на избу, на землю, на скот); "добровольная" подписка на внутренние займы; самообложение на сельское культурное строительство; уничтожение особенностей сельской жизни и крестьянской психологии, включающих церковь, крестьянскую семью, деревенские соседские отношения, «порчу привычных крестьянству общественных нравов».

С.С. Маслов пишет о вмешательстве центральной власти в дела колхозов в форме указаний, когда пахать и сеять, нарушающих колхозный устав; «планового» регулирования колхозной деятельности, вводящего все большее число планов, в том числе встречных; укрупнения колхозов и "гигантомании"; произвола с использованием колхозных земель и т.д. и т.п. Он справедливо утверждает, что принудительность организации колхозов перешла на их деятельность, распространяясь на всю жизнь колхозника. Автор убедительно и весьма остроумно демонстрирует это на многих примерах, в том числе на примере распределения текущих доходов колхозов и колхозников. В частности, он показывает, что из доходов, предназначенных для колхозников и выделенных по уставу колхоза наряду с неделимыми фондами и фондами содержания нетрудоспособных, изымаются и "другие общественные фонды". «Под ними, – пишет автор, – надо понимать взносы на Осоавиахим (общество содействия развитию авиации и химии), в МОПР (Международное общество помощи революционерам), на внедрение в деревню разной "культуры", начиная с постановки систематической борьбы с религиозным дурманом, теперь сюда прибавилась бы денежная и продовольственная помощь "делу испанской революции"» (с.105). Речь идет о 1936 годе.

«Положение крестьян в "крупном коллективном хозяйстве" поистине ужасно: у крестьян-колхозников отбирается их земля, хозяйственные постройки, мертвый инвентарь, скот, семена, корма и при том навсегда; у них ежегодно государство забирает треть произведенного зерна, а из остатка от одной шестой до половины поступает в колхоз и на разные внеколхозные цели; но и это не все – за счет труда и продуктов колхозников широко обслуживаются личные нужды колхозных председателей, членов правлений и "нужных лиц" из состава низового советского и партийного начальства, до невероятной высоты вздуваются "законные" расходы на руководство и контору, кормятся "нахлебники". В то же время колхозники бесправны, безгласны, подвергаются многочисленным и произвольным взысканиям и не обеспечены даже в своем основном праве – в праве на членство в колхозе. Совершенно разоренными, их ежегодно в сотнях тысяч выбрасывают из колхозов по всему пространству России все виды низового начальства и по любому поводу…» (с.110).

Однако и положение колхозов как хозяйственных организаций, не лучше: труд в них используется безобразно, деятельность неэффективна. Сам нарком земледелия признает, что "на колхозном дворе конюхов больше, чем лошадей: и старшие, и младшие, и дежурные, и помощники, и по уборке навоза, и заведующие над ними, и фуражиры и закупщики, и нарядчики, а при всех лошади стоят по колено в навозе". «Словом, – пишет С.С.Маслов, – как на фабрике и заводе: строгое разделение труда! Но без положительных фабрично-заводских последствий от него». (с. 111). Ко всему этому время от времени добавляются «желания» выполнять указания Сталина по разным поводам, например, его указание о расстановке людей в колхозе, которое должно считаться важнейшим "первым делом".

Требования начальства расширять посевную площадь колхозов изменило структуру посевов в стране, лишив скот кормов, уменьшив посевы огородно-бахчевых культур, которые шли «на питание колхозников». Попытки по приказам сверху – сверхраннего сева, посева сразу полутора десятком сеялок, прицепленных к трактору в целях повышения производительности труда, другие «достижения» сомнительной ценности, а точнее глупости и головотяпства, сопровождались огромными потерями, низкой урожайностью, бескормицей и т.п. Поголовье скота, потерянное за годы коллективизации удалось восстановить только к 1964 году, но былое качество скота еще долго не было восстановлено.

Административный раж по мере эскалации коллективизации нарастает. Проанализированный Масловым Устав колхоза 1935 года, усиливший руководящие меры, позволил ему сделать следующий вывод: «Заклятый враг колхозов не мог бы выдать им более убийственной аттестации, чем это сделала своим артельным уставом сама коммунистическая власть» (с.118).

Общая ситуация в колхозах охарактеризована С.С. Масловым словами профессора Д.Н. Иванцова, писавшего в своей книге «Что такое советский колхоз?», вышедшей в Праге в 1931 году: «На долю члена артели остается лишь слепой неосмысленный труд в порядке беспрекословного выполнения приказов начальства, односторонне им установленных. Единственное качество, требующееся от колхозника, это – дисциплинированность».

«В колхознике, - заключает С.С.Маслов, - были убиты не только стимулы хозяина, но и стимулы работника… Он избегал работы, если к тому была малейшая возможность, - работал, когда уклониться было нельзя, лениво, небрежно, недобросовестно и часто преступно, - также небрежно или прямо вредительски обращался он с колхозным добром, - при всякой возможности расхищал его» (с.123). Это свое заключение С.С. Маслов подтверждает выступлениями советских «вождей»: Яковлева, Кагановича, Криницкого, возглавлявшего, как он пишет «сельские ОГПУ», то есть политические отделы при МТС. Эти вожди в качестве примеров отдельных и нетипичных фактов, критикуя местное начальство, сами живописали об ужасах колхозной работы и жизни.

Не смог помочь улучшению положения в колхозах и новый лозунг Сталина, провозглашенный им на съезде колхозников-ударников: «Наша ближайшая цель – сделать всех колхозников зажиточными». О зажиточности колхозников свидетельствуют слова «агронома бежавшего из России в 1936 году: колхозники уже в 30 лет выглядят стариками. Они изнурены, щеки впали, глаза тусклые - без блеска жизненной радости, лица испитые» (с.89). Такая «зажиточность» определялась масштабами и формами оплаты труда в колхозах и общей обстановкой в них. Следует заметить, что монография С.С. Маслова была одной из первых работ объективно анализирующих формы оплаты и организации труда в колхозах.

Из авторского анализа состояния колхозов и деятельности колхозников вытекает ряд выводов, иногда весьма парадоксальных, и предвидений, впоследствии, в основном, осуществившихся.

О выводах. Как пишет Маслов: «Получается злая ирония: власть, стремящаяся ко всевозможной коллективизации, вводит индивидуальную сдельщину, а колхозник, которому противна всякая коллективизация, наоборот, проводит групповую сдельщину, как более человечную и соответственную его духовному укладу» (с. 155). «Правда,- пишет далее автор - ничего хорошего нельзя сказать и о сдельной системе, которую крестьяне зовут "потогонкой"…Норма и расценки, как и все вообще в СССР, резина: их вытягивает каждый, насколько горазд, и царит полнейший произвол… Дать справедливую оценку каждой норме выработки, которых в сельском хозяйстве имеется несколько сот и столько же вариантов к ним, нет никакой возможности. Колхозники называют, поэтому учет - «обсчетом» и «обираловкой» и относятся весьма недоверчиво ко всем бухгалтерским выкладкам» (с.152-153).

Еще один вывод, сделанный Масловым, заключается в том, что «после создания колхозов, уравнявших деревню под общую гребенку нищеты, недоедания и голода, у власти не осталось среди сельского населения опоры, которую она имела прежде в виде целых социальных слоев – батраков и бедноты. Теперь ей в деревне сочувствуют только отдельные лица» (с.133).

С.С. Маслов делает вывод и о том, что «лагери, как и колхозы существовали и до сплошной коллективизации, но те и другие так размножились, что сделались символами России под Сталиным, лишь вследствие "социалистической переделки сельского хозяйства"… Населенность лагерей становилась тем выше, чем дальше продвигалась коллективизация. Связь обоих явлений была причинной: при насаждении колхозов местные органы партии и власти за зажиточность, политическую активность, распродажу и порчу добра перед вхождением в колхоз и за отказ входить в него неизменно объявляли часть сельского населения "кулаками" и "подкулачниками", отправляя их в лагери и ссылку. Число заключенных в лагерях росло. Действовала и обратная причинность: чем больше крестьян отправлялось в лагеря и ссылку, тем "охотнее" остальные входили в колхозы. Пополнение лагерей сделалось, поэтому, одним из методов коллективизации сельского хозяйства, и в лагерях, как в колхозах, сельское население оказалось в подавляющем большинстве» (с.159).

В результате С.С. Маслов определяет природу современного для него российского колхоза как достаточно сложную, состоящую из нескольких функций, «ибо одновременно он является податной единицей, хозяйственным предприятием и людским коллективом» (с.161). В качестве податной единицы, во-первых, он должен осуществлять «обязательную поставку зерна» и других продуктов. С 1935 года податная обязанность колхозов вводится в новый артельный устав.

Во-вторых, «как хозяйственное предприятие колхоз является жалким»: он «перегружен рабочей силой»; «беден до нищенства капиталами»; его хозяйство «является убогим и деградирующим»; «технически он не хозяин в собственном хозяйстве», поскольку техника – в МТС; он «дисгармоничен», поскольку, с одной стороны, находится под постоянным воздействием власти, которая вторгается в его жизнь во всех ее проявлениях, руководясь своими собственными потребностями и очень мало считаясь с интересами колхоза. С другой стороны, колхозное хозяйство зависит от нужд, отношения и поведения своих членов-крестьян» (с.166).

В-третьих, колхоз выступает как «организованный людской коллектив», который официальная пропаганда выдает за «один из видов производительного кооператива». Действительно, признает С.С. Маслов, «колхоз и кооператив тождественны в том, что они являются организованными коллективами и созданы для хозяйственных целей. Но дальнейшие признаки первостепенного значения отличают колхоз от кооператива: он создан не в интересах своих членов, а для целей им посторонних и даже ненавистных; он является образованием не добровольным, а принудительным и даже насильственным для его участников; он фактически не самоуправляется, а управляется со стороны. В своей совокупности все три различия отделяют колхоз от кооператива непроходимым рвом. Его истинное место в группе принудительных хозяйственных коллективов, лишенных самоуправления и служащих интересам не участников, а тех, кто насаждает их» (с. 167).

Убедительно показывая все ужасы колхозной жизни, называя колхоз «египетской казнью» для крестьянства, особенно среднего, С.С. Маслов в то же время признает определенное развитие колхозов. Он пишет: «Нельзя, однако, утверждать, что организованные усилия власти остались бесплодными. Они дали несомненные и положительные результаты, колхозник в последние годы вел себя в колхозе и выполнял колхозную работу лучше, чем прежде — вначале возникновения и действия колхозной системы». Он видит возможность эволюции колхоза «во всех трех сторонах его сложной природы».

Отмечая, что в условиях ужесточения хозяйственной политики, ее все большего отхода от принципов нэпа, в условиях «убывающей самостоятельности колхоза», «резкого уменьшения пределов и возможностей влияния членского коллектива на жизнь и деятельность колхоза», сельское хозяйство «обнаружило неожиданную и нелепую разорванность. Ее суть заключалась в том, что важнейшие сельскохозяйственные машины находились у МТС, т. е. у власти; земля, полеводство и луговодство — у колхозов; наиболее интенсивные и трудоемкие отрасли (животноводство, птицеводство, пчеловодство и пр.) — по преимуществу у колхозников. Каждая из трех частей имела первостепенное значение для двух других, но координация между ними отсутствовала: МТС, обслуживая колхозы, жили вне всякого влияния последних; колхозы, обязанные обслуживать продовольствием и кормами семьи и дворы колхозников, вели хозяйство, не считаясь с потребностями колхозников; тем же платил и колхозник: он руководился исключительно интересами своих приусадебного и семейно-потребительского хозяйств. Преобразованию подвергся и самый колхоз: рассчитанный на полное сельскохозяйственное производство, он дал явный и сильный крен в сторону былого одностороннего товарищества по совместной обработке земли, но уже без собственных средств производства, без руководящего участия своего природного хозяина-крестьянина, с хищническим отношением к нему власти и разрушительным поведением в нем членов. Это искусственное и уродливое хозяйственное образование в нынешнем виде существовать не может: будущее принесет ему неминуемые и глубокие перемены» (с.170).

Предвидение С.С.Маслова относительно колхозов в значительной мере сбылось[10]. Действительно, «неминуемо» произошли глубокие изменения. Колхозы, постепенно меняясь, становились крупными механизированными хозяйствами с развивающейся производственной и социальной инфраструктурой. Преобразования в колхозах вызывались изменениями в экономической политике страны, правда, не менявшейся по существу и остававшейся антитоварной, огосударствленной, противокрестьянской.

Однако, сразу после смерти Сталина несколько ослабился государственный гнет в стране, расширились возможности колхозного рынка. Правда, вскоре хрущевский волюнтаризм усилил огосударствление. Колхозы стали активно переводиться в совхозы, усилилась гигантомания, распахивались пары и сенокосы, скот оставался без кормов, личное подсобное хозяйство считалось нежелательным элементом советской экономики и насильственно сокращалось путем уменьшения земельных участков, под давлением идеологического пресса, усиления государственного вмешательства. А хлеб стал закупаться за границей.

И все-таки экономика колхозов укреплялась: повысилась их техническая оснащенность, в том числе и на базе, хотя и несправедливой, передачи техники МТС колхозам в 1958 году[11]. С середины 1960-х годов, когда стали направляться капитальные вложения в сельское хозяйство, в том числе и в колхозы, начала развиваться в них социальная и бытовая инфраструктура. Была создана достаточно развитая производственная инфраструктура, правда, под не всегда оправданные, крупные хозяйства. Повышался образовательный уровень сельского населения, усилились интеграционные процессы между городом и селом и т.п.

В конце 1960-х годов были предприняты попытки провести экономические реформы. Однако они носили антирыночный характер. Это нанесло очередной удар по сельской сфере: стали ликвидироваться малые деревни, личное подсобное хозяйство опять терпело притеснения, а общественное производство, в форме гигантского размера совхозов и колхозов, под жестким государственным регулированием и неэквивалентным обменом, никак не могло наладить эффективное ведение хозяйства.

Обострение продовольственной проблемы в очередной раз стало результатом хозяйственной политики. Все производимое в общественном секторе продовольствие концентрировалось в крупных городах, промышленных центрах и из них развозилось по другим городам и весям страны. Сельское население продолжало жить в основном за счет личного подсобного хозяйства. Между тем, в 1980-е годы в очередной раз ужесточился нажим на него, в данном случае под лозунгом борьбы с нетрудовыми доходами. Антиалкогольная компания, изменившая структуру производства во многих хозяйствах, довершила дело.

Сельское хозяйство, сельская местность, сельские сферы приложения труда не отвечали интересам ни сельского, ни всего населения страны. Необходимы были перемены, и с начала 1990-х годов они начались, теперь уже рыночные.

Прав оказался С.С. Маслов в том, что, хотя колхозы в период коллективизации явились для крестьянства исчадием ада, но дело было не столько в них как хозяйственной форме, сколько в экономической политике, проводимой в стране. Это подтвердилось еще раз в начале 1990-х годов. Через 60 лет история повторилась. Только теперь насильственно стали разрушаться колхозы, а искусственно создаваться - крестьянские и фермерские хозяйства.

Рыночная аграрная политика 1990-х годов, идеологически отталкиваясь от ужасов коллективизации, была направлена на полное разрушение сложившихся к тому времени коллективных хозяйств. И опять виноватыми у власти оказались люди, теперь – колхозники, а крестьянское хозяйство стало насильственно внедряемым. Как будто при разумной аграрной политике уже сложившиеся коллективные хозяйства не могли ориентироваться на рынок и трансформироваться в рыночные структуры, а колхозники выбирать, какая хозяйственная форма их больше устраивает! Колхозы стали насильственно разрушаться во имя новых «идеалов», как и в период коллективизации. Опять пострадало крестьянство.

Вышел Указ Президента Ельцина о разделении имущества и земли крупных сельскохозяйственных предприятий между их работниками. Все это делалось в спешке, не оставляя крестьянству выбора. Люди, в основной своей массе, не хотели разрушения крупных хозяйств. Их недовольство понятно.

Во-первых, опять, как и в свое время при коллективизации, всех стригли под одну гребенку, ломая интересы людей через колено, не предлагая возможности выбора. Нацеленность была только на развитие фермерского хозяйства, которое, к тому ж, хотели организовать с помощью горожан. Все зеркально повторилось: в период коллективизации были руководители колхозов - «двадцатипятитысячники» из городов, а теперь появились фермеры из горожан. Активно поощряемые материально и финансово властью, они должны были учить «нерадивое» колхозное крестьянство, как хозяйствовать на земле. Крестьянам, как известно, похожих условий не создавали – дома не строили, кредитов не выдавали, сельхозтехникой не обеспечивали.

Во-вторых, по тем или иным причинам, не все жители села получили земельный пай.

В-третьих, вся сельская инфраструктура была создана и организована под крупные сельскохозяйственные предприятия. Тех имущественных средств, которые были розданы в качестве паев, не хватало, чтобы начать свое эффективное фермерское или крестьянское производство. Да и земля не была выделена реально. Никто не знал, где конкретно его земельный участок. Чтобы получить пай в натуре, требовались немалые усилия. Ясность была только с личным подсобным хозяйством. Оно осталось неизменным и, в конце концов, стало основным производителем сельскохозяйственной продукции.

При таких условиях массовое фермерство в принципе не могло развиться. Фермерами могли стать и стали только те, кто мог использовать, как начали говорить позже, административный ресурс.

В-четвертых, развитие социальной сферы села было ориентировано на сельскохозяйственные предприятия. Они содержали всю сельскую инфраструктуру. Как только их не стало, рухнула вся социальная сфера. В результате вновь проявилась антинародная суть государства.

Похоже, что накопленный Россией почти за 100 лет опыт аграрных преобразований мало чему научил ее власть.

Между тем, представляется, что эмоциональный анализ С.С. Маслова остается актуальным и в настоящее время. Он помогает не только понять прошлое, замыслы и методы осуществления задуманного «реформаторами» того времени, увидеть направления, по которым могло бы пойти развитие российского крестьянства, но и объективно оценить то, что, в конце концов, случилось с советской, а затем и с российской деревней. Последнее - не без помощи уже современных «реформаторов».

Монография С.С. Маслова позволяет сделать выводы, которые все-таки могут пригодиться стране и современному сельскому населению, которое уже с трудом можно назвать крестьянством. Эти выводы состоят в том, что социально-экономические преобразования на селе такой страны как Россия с многообразием социально-экономических особенностей проживающего в ней населения, могут быть разумны и общественно эффективны лишь тогда, когда соблюдается ряд совершенно необходимых обстоятельств. Первое. Должна быть избрана адекватная всему комплексу общественных условий стратегия социально-экономического развития страны. Второе. В этой стратегии должны учитываться глубинные факторы, предопределяющие сельскую форму жизнедеятельности с ее национальными особенностями и традициями. Третье. Преобразования на селе должны отражать и синтезировать меняющиеся общественные условия, их соответствие современным мировым тенденциям. Четвертое и главное. При любых условиях - не навреди!

В противном случае перемены на селе оборачиваются хроническим отставанием сельского хозяйства от потребностей общества, угрозой продовольственной зависимости страны от экономики других стран, игнорированием ее природно-аграрного потенциала, резкой социальной дифференциацией, экологическими нарушениями, бедностью населения, потерей им собственных корней и перспектив. Последнее и наблюдается в настоящее время в российском селе, к которому его привели коллективизация и последующие советские и постсоветские годы, - как назвал бы это С.С. Маслов – противокрестьянская политика.

[1] Соколов Б.. Защита Всероссийского Учредительного Собрания. (Из «Архива русской революции», т. ХIII. Берлин, 1924 г.) // Октябрьская революция: Мемуары. М.: Орбита, 1991. С. 344.

Борис Соколов ошибается в том, что С.С.Маслов к 1924 г. был расстрелян. Это случилось, видимо, после 1945 г., когда он был освобожден из немецкого концлагеря в Праге и захвачен СМЕРШем.

[2] Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М.: Политиздат, 1992. С.6-7.

[3] Литошенко Л.Н. Социализация земли в России. Сибирский хронограф. Новосибирск,. 2001. С.87.

[4] Из анализа известной к настоящему времени литературы на этот счет, складывается впечатление, что советская власть в своих обвинениях опиралась не на реальную деятельность ТКП и обвиняемых в причастности к ней ученых и работников села, а на сведения, поступающие из-за рубежа, прежде всего от авторов сборников «Крестьянской России», членов Трудовой крестьянской партии и самого С.С.Маслова, во многом выдававших желаемое за действительное. Так, во вступительной статье к первому сборнику говорилось: «Направление, представляемое нашими сборниками, вызвало к жизни в России политическое движение, захватившее в свои ряды слои демократической интеллигенции и трудового крестьянства. Это движение растет и крепнет, несмотря на тяжесть большевистского режима и на небывало трудную обстановку работы в условиях подпольного существования». Как пишет современный исследователь того периода А.А.Крамар: «Данная выдержка недвусмысленно заявляет о существовании в России некой "подпольной" политической организации, объединяющей интеллигенцию и трудовое крестьянство. Сразу возникают вопросы о том, насколько сфабрикованным было так называемое "дело ТКП" – трудовой крестьянской партии, тем более, что косвенные свидетельства о такой организации иногда проскальзывают и в других эмигрантских изданиях. Это дело, несомненно, требует особого исследования». И далее: «Советские обвинения 1930-х гг. в адрес многих репрессированных ученых могли иметь достаточно убедительный вид, тем более, что научные и дружеские связи в период НЭПа между эмигрантами и учеными, оставшимися в России, были достаточно интенсивными. Так, Институт сельскохозяйственной кооперации в Праге обладал всей необходимой статистической информацией из России не только в области состояния сельского хозяйства, но и промышленности и пр.». (См. Крамар А.А. Челинцев как ведущий представитель организационно-производственной школы. Диссертация на соискание ученой степени кандидата экономических наук. М.: Экономический факультет МГУ, 2005. С. 114, 116).

[5] «Знамя», 1991. № 2. С. 240.

[6] Кондратьев Н.Д. Особое мнение. Избранные произведения в 2-х книгах. М.: Наука, 1993. Кн. 2. С. 602.

[7] См.: Дело Трудовой крестьянской партии (1930-1932 гг.)/ Сельский мир. Альманах. ВНИиКПО «Энциклопедия российских деревень», ВИАПИ РАСНХ. Вып. 2. М., 1998; Кондратьев Н.Д. Особое мнение. Избранные произведения в 2-х книгах. М.: Наука, 1993. Кн. 2.

[8] Маслов Сергей. Колхозная Россия. История и жизнь колхозов. Значение для сельского хозяйства, крестьянства, государства. Природа, эволюция и будущее. Издание «Крестьянской России», 1937.

[9] В течение 5 лет с 1999 по 2004 годы был издан пятитомник «Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927-1939», в котором приводятся документы и материалы, из недоступных долгие годы архивов высших органов партийно-государственного руководства – ЦК ВКП(б), его Политбюро, Оргбюро и Секретариата, ЦИК и СНК РСФСР, ОГПУ, различных наркоматов, Верховного суда и Прокуратуры, Политуправления Армии и других организаций. В пятитомнике наряду с подборками различного рода документов опубликованы письма и жалобы крестьян в различные инстанции, свидетельствующие о жизни и настроениях деревни. Эти письма выражают протесты против непосильных изъятий и беззаконий со стороны властей, они подтверждают не только факты, обнародованные С.С.Масловым в 1937 году, но и воссоздают описанную им последовательность и картину событий, а также идеологические и экономические результаты массовой коллективизации. Публикуемые документы нельзя читать, не испытывая боли, возмущения и сострадания, то есть тех же чувств, что и при чтении монографии С.С. Маслова.

[10] Нельзя обойти молчанием еще одно предвидение С.С.Маслова, которое не сбылось. Справедливо рассматривая власть и крестьянство как два «враждебных лагеря, бессильные друг друга одолеть и неспособные примириться» (с.175), он считал, что крестьянство ждет «внешней войны, во время которой оно надеется сломить и власть и колхозный строй… При этом в деревнях почти никогда не думают о внешнем враге и защите родной земли: перед сознанием, почти целиком его заполняя, стоит лишь собственная власть, от которой надо избавиться любой ценой». В то же время С.С. Маслов замечает, что война явиться страшным испытанием «не только для власти, страшным испытанием она явится и для России» (с.176). Страшная война случилась, и, несмотря на коллективизацию, для российского крестьянства защита родной земли стала важнее недовольства властью, поскольку это оно, прежде всего, составляя костяк Красной армии, отстояло Отчизну. Это оно сумело в силу своего крестьянского терпения, выносливости и преданности родной земле, в тяжелейших условиях допущенных той же властью военных ошибок, одержать победу над внешним врагом.

Сам С.С.Маслов во время Великой Отечественной войны изменил свои взгляды, став борцом с гитлеровскими захватчиками, «оборонцем», чем вызвал гнев некоторых представителей русского зарубежья, из-за чего и погиб, попав из немецкого концлагеря в руки советского СМЕРШа.

[11] Впервые продать технику МТС колхозам предложили В.Г.Венжер и его жена, А.В.Санина, в своих письмах И.В.Сталину в ходе подготовки экономической дискуссии 1951 г. Они писали о неразумности отделения собственности на средства производства от колхозного производства, исходили из того, что, если колхозы, как официально считается, действительно кооперативные предприятия, то они должны стать собственниками средств производства и результатов своего труда. В.Г. Венжер и А.В.Санина полагали, что все отношения государства с колхозами как хозяйствами кооперативными должны строиться на основе товарных отношений. И.В.Сталин ответил им так: «Предлагая продажу МТС в собственность колхозам, тт. Санина и Венжер делают шаг назад в сторону отсталости и пытаются повернуть назад колесо истории… Основная ошибка тт. Саниной и Венжера состоит в том, что они не понимают роли и значения товарного обращения при социализме, не понимают, что товарное обращение несовместимо с перспективой перехода от социализма к коммунизму. Они, видимо, думают, что можно и при товарном обращении перейти от социализма к коммунизму, что товарное обращение не может помешать этому делу. Это глубокое заблуждение, возникшее на базе непонимания марксизма» (См. Слово товарищу Сталину. М.: Эксмо, 2002. С.298, 299).

В 1958 г. уже по предложению Н.С.Хрущева, техника МТС была продана колхозам на очень невыгодных для них условиях, совсем не на тех условиях, которые предлагали В.Г.Венжер и А.В.Санина.

(Нет голосов)

Версия для печати

Возврат к списку