29-03-2024
[ архив новостей ]

Агрессивное поведение у народов ханты и манси: этнический аспект

  • Автор : Буркова В.Н., Феденок Ю.Н., Постникова Е.А., Бутовская М.Л.
  • Количество просмотров : 9395

Буркова В.Н., Феденок Ю.Н., Постникова Е.А., Бутовская М.Л.

 

Агрессивное поведение у народов ханты и манси: этнический аспект1

 

Буркова В.Н., кандидат исторических наук, младший научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН, burkovav@gmail.com

Феденок Ю.Н., кандидат исторических наук, научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН, fedenok.julia@gmail.com

Постникова Е.А., аспирант Сектора кросскультурной психологии и этологии человека Института этнологии и антропологии РАН, katherine.postnikova@gmail.com

Бутовская М.Л., доктор исторических наук, профессор, Заведующая Сектором кросскультурной психологии и этологии человека Института этнологии и антропологии РАН, профессор Исторического факультета МГУ, marina.butovskaya@gmail.com

 

Аннотация: В данной работе представлены результаты анализа агрессивного поведения у обских угров (ханты и манси) с учетом влияния пола и возраста, проведен сравнительный анализ полученных данных с другими этническими группами и изучены традиционные модели экспрессии агрессии и механизмы ее ограничения в культуре обских угров. В основу исследования легли полевые материалы, собранные в Ханты-Мансийском автономном округе в течение ряда лет.

Abstract: In this paper we present the data on aggressive behavior in Ob Ugric people (Khanty nd Mansi) and demonstrate the role of gender and age in self-ratings on aggression. The data on Ob Ugric people are compared with other ethic groups. The traditional models of expression of aggression and mechanisms of it’s control in Ob Ugric people are revealed. This study is based on field data collected by us in Khanty-Mansiyskiy Autonomous Okrug.

Ключевые слова: ханты, манси, агрессия, агрессивное поведение

Key words: Khanty, Mansi, aggression, aggressive behavior

 

 

 

ВВЕДЕНИЕ

Агрессия – комплексный био-социальный феномен, присутствующий во всех без исключения человеческих обществах. Наряду со значительным влиянием роли культуры и воспитания, в экспрессии различных форм агрессивного поведения, существенную роль играют и биологические факторы (Агрессия и мирное сосуществование 2006; Алфимова, Трубников 2002; Буркова 2008; Буркова 2011; Бутовская 2006; Бэрон, Ричардсон 2000; Aggression and adaptation 2007; Archer 2006; Butovskaya 2001; Butovskaya еt al. 2007; Butovskaya еt al. 2010; Butovskaya еt al. 2012; Butovskaya еt al. 2013; Fedenok et al. 2014; Caspi et al. 2002; Cohen-Bendahan et al. 2005; Ramírez, Andreu 2006; Soma et al. 2008; Tremblay et al. 1998).

К настоящему времени большинство специалистов сходятся во мнении, что во всех культурах жестко регламентируются рамки дозволенной экспрессии агрессии и присутствуют механизмы контроля агрессивного поведения. Однако степень терпимости общества к агрессии, а также способы ее выражения существенно варьируют на кросскультурном уровне (Агрессия и мирное сосуществование 2006; Буркова 2011; Бутовская, Мабулла 2007; Butovskaya еt al. 2013; Fry 2007). На культурную специфику в проявлении агрессии существенное влияние оказывают различные факторы (гендерные, социальные, экологические, контакты с другими культурами и т.д.) (подробнее см. Буркова 2011). Кроме того, каждая культура вырабатывает определенные механизмы, нацеленные на профилактику межличностных конфликтов и сигнализирующие о намерении конфликтующих прекратить агрессию, чреватую для члена данного общества серьезными последствиями. Особая культура примирения возникает уже на стадии детской субкультуры и передается в процессе общения от старших детей к младшим (Агрессия и мирное сосуществование 2006; Буркова 2007; Буркова 2010; Буркова 2011; Бутовская 2001; Бутовская 2004; Бутовская, Козинцев 1998; Ениколопов и др. 2002; Тишков 2001; Aggression and adaptation 2007; Butovskaya 2001; Butovskaya et al. 2007; Butovskaya et al. 2010; Butovskaya еt al. 2013; Fry 2007; Grammer 1992; Ljungberg et al. 2005; Verbeek, de Waal 2001).

В данной работе представлены результаты анализа агрессивного поведения у народов ханты и манси с учетом влияния пола и возраста, проведен сравнительный анализ полученных данных с другими этническими группами и изучены традиционные модели экспрессии агрессии и механизмы ее ограничения в культуре обских угров.

 

Характеристика региона и выборки

На территории Ханты-Мансийского автономного округа – Югры (ХМАО), где проводилось исследование, проживает более 120 народов, самые многочисленные из которых – это русские, украинцы и татары. Коренными народами округа являются анты, манси и ненцы, относящиеся к коренным малочисленным народам Севера (КМНС). Ханты (уст. остяки) и манси (уст. вогулы) – два близкородственных народа, относящиеся к малочисленным народам Западной Сибири. На протяжении практически всей истории этнографии они изучаются вместе и имеют общее название – обские угры, в отличие от дунайских угров – венгров (Пивнева 2011: 23). Хотя в советское время численность ханты, манси и ненцев изменялась незначительно, однако на фоне быстрого роста населения округа, особенно в 1970–1980-е гг., доля коренных малочисленных народов в общей численности населения округа неуклонно снижалась – с 41 % в 1920-е гг. до 2,2 % в настоящее время (Бессонова 2009: 5; Пивнева 2012: 84).

В связи с активной разработкой месторождений нефти и газа исторически сложившаяся система расселение коренных малочисленных народов существенно изменилась, а появление новых городов и рабочих посёлков привело к усилению миграционной активности населения. Сегодня основная часть коренных народов автономного округа проживает в Березовском (22,3 %), Кондинском (16,0 %), Ханты-Мансийском (9,9 %) и Белоярском (9,2%) районах, а также в г. Ханты-Мансийск (Бессонова 2009: 5; Пивнева 2012:85). Основные изменения в соотношении городского и сельского населения связаны с урбанизацией территории округа (Пивнева 2012). Удельный вес сельских жителей среди коренных народов уменьшился с 97 % в 1939 г. до 58 % в 2002 г., а абсолютная численность за этот период времени сократилась с 18,4 до 16,3 тыс. чел. (Бессонова 2009: 5).

Урбанизация существенно увеличила метизацию коренных малочисленных народов Севера за счёт роста числа этнически смешанных браков. В посёлках, где совместно проживает население из числа коренных малочисленных народов Севера и пришлое население, удельный вес смешанных семей составляет до половины и выше от общего числа коренных малочисленных народов Севера (Особенности расселения). Преобладание среди пришлого населения молодых мужчин было характерно в период интенсивного освоения минерально-сырьевых ресурсов. Это привело к тому, что большая часть этнически смешанных браков образовывали женщины из числа коренных малочисленных народов Севера, вышедших замуж за представителей пришлого населения.

Исследователи отмечают, что в последние десятилетия рост численности обских угров идет в значительной степени за счет метисного населения. А преимущественная самоидентификация потомков смешанных браков с коренными западносибирскими этносами ведет к изменению антропологического типа – усиливается европеоидный компонент в его составе и одновременно ослабевает уральский. Эти последствия смешения быстрее всего могут отразиться на антропологических особенностях манси как более малочисленном и более урбанизированном народе по сравнению с хантами (Аксянова 2008: 23-24).

У детей, выросших в этнически смешанных семьях коренных малочисленных народов Севера, национальность определяют, как правило, по одному из родителей относящегося к коренным малочисленным народам Севера (исключение составляют совместные браки с коми). Увеличение численности коренных малочисленных народов Севера по районам автономного округа в последние годы было вызвано, главным образом, искусственными причинами. В связи с оказываемыми мерами государственной поддержки, которые получают представители коренных народов, нередки случаи смены национальности потомками смешанных браков, в том числе и тему, у кого лишь бабушки или дедушки были ханты или манси (Пивнева 2012: 86). По этой причине в некоторых районах прирост манси составил до 40%, а ханты – до 30% (Мартынова, Пивнева 2005: 4; Соколова, Степанов 2007:86).

Половозрастная структура коренного населения Округа характеризуется превышением численности женского населения (в 2009 г. число женщин было больше, чем мужчин, на 1306 чел., в 2010 г. – на 1743 чел.) (Пивнева 2012: 85)Средний возраст коренных жителей ХМАО довольно низок и составляет 33 года (Бессонова 2009: 6). Уровень смертности среди коренных малочисленных народов выше, чем в среднем по ХМАО, а до пожилого возраста мужчины доживают гораздо реже, чем женщины (Бессонова 2009:6; Пивнева 2012: 85). Последнее объясняется как биологическими особенностями женского организма, так и социально-экономическими факторами (прежде всего широким распространением алкоголизма) (Пивнева 2012: 85).

Коренные малочисленные народы Севера исследователи зачастую относят к категории самых бедных и неблагополучных. Существующая в их среде проблема бедности связана не только с безработицей. Отмечается, что «северная» бедность быстрее перерастает в маргинальный образ жизни, сопровождающийся алкоголизмом, социальными болезнями и девиантным поведением (Пивнева 2012: 86). А с возникновением маргинальных групп коренного населения тесно связан рост пьянства и алкоголизация народов Севера, что, в свою очередь, имеет следствием высокую смертность от несчастных случаев.

Этнологи отмечают, что разрушение традиционного хозяйственного уклада коренных народов Севера привело к утрате их культуры. При этом большинство представителей северных народов, попавших в индустриальную сферу на собственной земле, не смогли в полной мере адаптироваться к новым условиям (Пивнева 2012: 97-98). А большая территория, низкая плотность населения, сезонность транспортного сообщения с отдаленными районами, и миграции населения, связанные с сезонными традиционными промыслами, создают трудности для профилактической работы, особенно в отдаленных поселениях в лесу и на стойбищах (Бессонова 2009: 6).

Данное исследование проводилось в 2009-2011 годах в Ханты-Мансийском автономном округе Тюменской области. В 2009-2010 годах оно проведено в двух высших и в одном среднем профессиональных учебных заведениях г. Ханты-Мансийска. Подавляющую часть респондентов составили представители титульных коренных малочисленных народов Ханты-Мансийского автономного округа, прибывшие на учебу из городских и сельских поселений. В 2011 году нам удалось побывать в составе Плавучей поликлиники, организованной Ханты-Мансийской окружной больницей, в восьми городских и сельских поселениях Березовского и Белоярского районов ХМАО. В этом году в исследовании приняло участие уже взрослое население, обращавшееся за медицинской помощью.

Всего за три года было опрошено 409 человек (143 мужчины, 266 женщин) в возрасте от 16 до 70 лет. Гендерный перекос выборки объясняется большим добровольным участием в исследовании женщин и диспропорцией полов, присущей коренным народам Севера, наблюдаемой и в настоящее время, как в местах традиционного проживания коренного населения, так и в городских поселениях (Соколова, Степанов 2007:87). Половая диспропорция объясняется так же большей миграционной активностью женщин, связанной с их более высоким образовательным уровнем и лучшими возможностями устройства на работу в городских поселениях, чем у мужчин (Особенности расселения).

В выборку вошли ханты и манси (по самооценке этничности), представители других этничностей были исключены из исследования. Все респонденты участвовали в исследовании на добровольной и анонимной основе. Исследовательская работа проводилась с респондентами, поведение которых не выходит за пределы нормы.

 

Традиционные культурные модели экспрессии агрессии и механизмы ее ограничения

Традиционная культура ханты и манси носит типичный таежный облик, а основными традиционными хозяйственными занятиями были таежная охота и речное рыболовство (Куриков 2007: 91, 102). В одной деревне традиционно было от 3 до 20 хижин, в которых проживало до пяти семей (Абрамов 1857: 331). Традиционная культура общения ханты включала в себя приветствия (благопожелания) и этикетные установки для разных ситуаций, а нормой поведения в любых ситуациях была сдержанность (Лапина 2006: 79). Исследователи отмечали, что манси честны, услужливы и гостеприимны, живут между собой миролюбиво и среди них не было воровства, обманов или убийств (Дунин-Горкавич 1911: 32; Абрамов 1857: 336). Однако в гневе ханты бывали «чрезвычайны» (Шавров 1871:3). В целом разногласия у обских угров нередко возникают из-за имущества и денег (Лукина 2005: 261). Так, например, если кто-то вычерпал рыбу из запора или вынул добычу из капкана, хозяин ехал к нарушителю ругаться, что нередко заканчивалось дракой. При этом другие люди не вмешивались (там же: 264).

Раньше, если происходило убийство, сначала разбирался шаман, выясняя, не было ли это вмешательством духов. Затем мужчины говорили с убийцей, ругали его. Дети и женщины на такие советы не допускались. Родственники убитого могли примириться с убийцей, если тот давал выкуп – от одного до нескольких оленей. За убийство ребенка отец мужа и его старший брат могли сильно избить женщину, так как ребенок считался принадлежащим роду мужа (Лукина 2005: 264).

В традиционной хантыйской семье взаимоотношения регулировались нормами обычного права (Лапина 2006: 76). Главой в семье считался мужчина, а женщина во многих отношениях подчинялась ему. В семье каждый её член имел свои обязанности, благодаря чему регулировались межличностные отношения. По этикетным нормам, принятым у ханты, женщина не должна была вмешиваться в мужской разговор, а по отношению к старшему в семье она должна была выражать почтительное уважение. Мужчины, в свою очередь, не должны были вмешиваться в женские дела (Лапина 2006: 77). Этикетные правила поведения регулировали взаимоотношения в случае разногласий и ссор, что служило сохранению крепких отношений в семье. На основе этноэтикетных правил и понятий выстраивалась система мужского и женского поведения (Сподина 2011а: 63). В традиционной культуре пространство, где должен пребывать мужчина, располагалось за порогом дома: на стойбище, охотничьих и рыболовных угодьях, местах выпаса оленей. Такие частые и длительные отлучки мужа, когда он проводил весь день вне дома или уходил на долгие зимние месяцы на охоту, способствовали снижению внутрисемейной напряженности и укреплению отношений (Лапина 2006: 77).

Границами мира женщины являлся дом, очаг, где, как правило, и происходила реализация женского поведения. В мифологических и эпических женских образах интегрированы наиболее яркие черты характера хантыйской женщины, которая не обязательно должна быть красивой, но, как правило, трудолюбивой, умной, мудрой, решительной, сильной. Особо ценились в женщине такие качества, как сдержанность, скромность, пристойное поведение (Сподина 2011а: 64). Самым же тяжелым проступком традиционно считалась измена замужней женщины, что обычно наказывалось ударами розг (Дунин-Горкавич 1911: 66).

В целом же семейная жизнь протекала, как правило, размеренно, спокойно, а отношения членов семьи были ровными и дружелюбными (Кулемзин, Лукина, 1992: 20). Даже в случае, когда между женой и мужем складывались неприязненные отношения, они все равно заботились друг о друге и о детях, что диктовалось необходимостью выживания в условиях Севера (Лапина 2006: 78). Отношения между супругами регулировались тем, что каждый знал свои обязанности и выполнял функции (Кулемзин 1999). А.А. Дунин-Горкавич отмечал, что отношения между супругам, родителями и детьми в мансийских семьях было очень теплым, а встречающиеся иногда драки между родителями и их взрослыми детьми всегда обусловлены употреблением водки (Дунин-Горкавич 1911: 66).

В современных семьях взаимоотношения во многом изменились. Нередко уже мужчины выполняют женскую работу по дому: разводят в очаге огонь, готовят пищу, чинят одежду. Женщина уже может себе позволить надеть обувь и одежду мужа, что в традиционной культуре было табуировано (Лапина 2006: 79). Старшее поколение отмечает, что молодежь сильно обрусела и уже не знает своей культуры (Харамзин, Хайруллина 2006: 110). По данным опроса 1997-2001 гг. 49-57% коренного населения ХМАО обеспокоены опасностью утраты своей национальной самобытности (Харамзин, Хайруллина 2002).

Традиционно в мужской чести особо выделяется мужественность, благодаря которой человек преодолевает страх, усталость, голод, холод, действует решительно в условиях опасности (Сподина 2011а: 63). По свидетельствам, сохранившимся в мансийском фольклоре, в древности бывали войны между отдельными «княжествами» из-за оскорблений, корысти, а также из-за красивых девушек и женщин (Абрамов 1857: 330). Русские источники, описывающие освоение Сибири, свидетельствуют о том, что в дорусское время нередкостью были ожесточенные межплеменные войны. Наиболее известные – борьба между ненцами и хантами из-за оленей и промысловых угодий. Например, в 1653 г. ханты разгромили род ненецкого князца Ледерея, находившийся на соболином промысле (Скобелев 1998). Русские казаки, вынужденные еще в XVI веке выдержать ряд сражений с ханты и манси, особо отмечали высокий дух воинственности у их князцов (там же). 

Мужественным у обских угром считали человека не только за смелость, стойкость, но и за выносливость, терпение и упорство в достижении целей. Такие люди выглядят сдержанными, уравновешенными, терпеливыми (Сподина 2011а: 63). Сдержанность, как антипод раздражительности, импульсивности, иногда «требует больших усилий воли, поэтому в культурной традиции всех народов сдержанность предстает как мужество самой высокой пробы, и, прежде всего, как способность победить в гневе свой язык» (Бгажноков 2010: 39). Ссора, ругань в традиционной культуре ханты имеют значение грани, предела (Сподина 2011а: 64). В.М. Кулемзин приводит такой пример нравственных установок, рассказанный ему информантом-ханты: "Нам чуждо чувство лидерства, нам не нужна конкуренция. Мы все одинаково тянем невод и никто не хочет выделяться" (Кулемзин 1999).

Исследователи народов Севера выделяют такую особую коммуникативную функцию в межличностном общении как молчание, которой отдается приоритет по сравнению со словом (Новикова 2014: 281; Песикова 1996). Необходимость молчания обусловлена бытовыми особенностями северян – довольно скученным проживанием на стойбище или в чуме (Новикова 2014: 288). Такую коммуникативную систему даже называют «закрытой открытостью» (Песикова 1996). Коренные народы Севера ценят в собеседнике «умение молчать, в диалоге вести себя правильно, не говоря лишнего» (Новикова 2014: 292). При этом предпочтение отдается некатегоричности высказываний, невербальных средств коммуникации и иносказаниям, что объясняется стремлением не навязывать своего мнения собеседнику (Христофорова 2006). Зачастую конфликты между аборигенами Севера и пришлым русским населением обусловлены именно несовпадением представлений о правильном поведении при общении и этнокультурной спецификой нормативного коммуникативного поведения, принятого в разных культурах (Буркова и др. 2010; Феденок, Бутовская 2008; Христофорова 1998).

В.М. Кулемзин, описывая порядок в обществе обских угров, отмечал, что ему не приходилось быть свидетелем публичных ссор в чумах, где проживало по две семьи. И хотя сложные взаимоотношения между людьми, как и везде, бывают, но представление о недопустимости вмешательства в дела другой семьи ­является тем стержнем, на котором держатся мир и гармония при совместном проживании (Кулемзин 1999). Хозяйка одной половины чума никогда не возьмет посуду или иную вещь у другой и даже не заходит на ту половину. Изредка туда ходят дети для игр, но основные контакты у них происходят на улице. Находясь в чуме, жильцы разных половин обращены лицом друг к другу, но в тоже время не принято и излишнее любопытство, и поэтому, отмечает исследователь, нет ощущения нахождения под прицелом чужих глаз. И в то же время чувствуется постоянная готовность к контакту, ответу на вопрос и к доброй шутке, но веселье допустимо только днем – после захода солнца нельзя шуметь (Кулемзин 1999).

При ограниченной площади жилища межличностные отношения частично нормализуются тем, что много времени люди проводят на улице. В поселках современного типа плотная застройка не оставляет простора ни для дела, ни для души. В этих условиях ограниченность жилой площади создает тесноту и скученность, что нередко приводит к обострению отношений. К примеру многие подростки ханты отказываются от участия в традиционных видах промысла и проводят большую часть времени дома, что во многих случаях приводит к обострению отношений и к семейным конфликтам (Кулемзин 1999).

В 1920-1930-х гг. были созданы школы-интернаты для детей коренных народов Севера. С этого момента дети, независимо от желания родителей, должны были обучаться в них по 9 месяцев в году. При этом огромная роль в воспитании детей принадлежала педагогам, подавляющее большинство которых до конца 1960-1970-х гг. были выходцами из другой культурной среды (Лярская 2006; Сподина 2011б). Представления о культуре жителях Севера у таких учителей были зачастую стереотипные, как об отсталой, дикой, не вполне человеческой (Лярская 2006). В то же время известно, что травля детей в школе зачастую инициируется именно учителями, которым не нравится ученик по тем или иным признакам. Жертва такой травли испытывает сильные психологические мучения, а при возможности сама становится буллером, компенсируя тем самым нанесенный ей ущерб (Вишневская, Бутовская 2010).

В традиционной культуре обских угров было стремление приобщить ребенка как можно раньше к настоящей, взрослой жизни, что отражалось и в играх, и в раннем привлечении детей к труду. Однако этот процесс передачи знаний был нарушен с введением обучения в школах-интернатах. Там ребенок лишался возможности обучения через подражание, а между ним и взрослыми устанавливалась резкая грань, не принятая в культуре обских угров (Кулемзин 1999; Лярская 2006).

Главным же бедствием, влияющим на поведение обских угров, уже больше столетия является пьянство, причем водку раньше наливали даже маленьким детям (Дунин-Горкавич 1911: 32). Уже в начале XX века этнографы отмечали, что пьянство делает обских угров более грубыми и жестокими, и почти всегда сопровождается ссорами и драками. И если последние до приобщения народов к алкоголю никогда не приводили к раздорами, то со временем это стало приводить к конфликтам и мстительности (Дунин-Горкавич 1911: 32; Остроумов 1904: 25). По современным исследованиям медиков у мужчин-ханты отмечает высокая степень физической активности, что связано с их работой охотниками и рыболовами. Однако среди них достаточно широко распространены вредные привычки, такие как курение и злоупотребление алкоголем (Корчина, Сорокут 2006). А как показывают многочисленные полевые исследования этнографов, в каждом северном поселке есть группы аборигенов, ведущих асоциальный образ жизни (Пивнева 2012: 86). К деградации, помимо высокого уровня алкоголизации населения, ведет безработица, социальная неустроенность и иждивенчество.

 

МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ

Каждый участник исследования отвечал на вопросы демографического характера – пол, возраст, этническая принадлежность. Агрессивное поведение было измерено методом самооценки с помощью опросника по агрессии Басса-Перри (Buss, Perry 1992), который включает в себя 29 вопросов, каждый из которых относится к одной из шкал агрессивного поведения – гнев, враждебность, физическая и вербальная агрессия. Опросник Басса-Перри является одним из самых широко применяемых опросников по самооценке агрессивного поведения, успешно апробированный в самых разных странах (Буркова 2011; Butovskaya еt al. 2012, 2013, 2015; Garcia-Leon et al. 2002; Gerevich et al. 2007; Harris 1997; Maxwell 2007; McPherson, Martin 2010; Meesters et al. 1996; Nakano 2001; Ramirez, Andreu 2006). Мы использовали русскую версию опросника, переведенную, валидизированную и многократно апробированную нами в предыдущих исследованиях (Агрессия и мирное сосуществование 2006; Буркова 2011). Для статистической обработки данных применялась программа SPSS-15.

 

РЕЗУЛЬТАТЫ

Для определения надежности внутренней согласованности используемых шкал агрессивного поведения нами была посчитан коэффициент Альфа Кронбаха (Cronbach a) для каждой шкалы: физическая агрессия (0.732), вербальная агрессия (0.628), гнев (0.720), враждебность (0.702) (Cronbach1951; Бююль, Цёфель 2005). Данные значения сходны с результатами, полученными при работе с опросником Басса-Перри в других этнических группах, например – британcкой (Archer 2004), русской (Butovskaya et al. 2013), германской (von Collani, Werner 2005), венгерской (Gerevich et al. 2007), голландской (Meesters et al. 1996).

Гендерные различия агрессивного поведения были посчитаны по целой выборке (таблица 1). Мужчины имели значимо более высокие оценки по физической агрессии, женщины – по гневу и враждебности. Гендерных различий по вербальной агрессии у обских угров найдено не было (таблица 1).

 tab1.jpg.jpg

Таблица 1. Гендерные различия агрессивного поведения по всей выборке

 

С помощью однофакторного дисперсионного анализа (ANOVA) мы определили значимость фактора пола на агрессивное поведение респондентов – значимые результаты были получены только по шкале физической агрессии (F=2.156, p=0.001). Фактор возраста оказался более значимым для остальных шкал: вербальная агрессия (F=3.357, p=0.000), гнев (F=2.847, p=0.000), враждебность (F=1.532, p=0.041), тогда как физическая агрессия была на уровне тенденции (F=1.455, p=0.063).

Далее мы проследили возрастные изменения агрессивного поведения у мужчин и женщин. Регрессионный анализ показывает значимое снижение уровня физической агрессии с возрастом у женщин (F=20.230, p=0.000) по сравнению с мужчинами (F=10.350, p=0.060). Пик максимального уровня использования физической агрессии приходится на 18-25 лет, особенно это заметно у женщин (рис. 1).

 graf11.jpg

Рис. 1. Возрастные изменения уровня физической агрессии у мужчин и женщин

 graf22.jpg.jpg

Использование вербальной агрессии также снижается с возрастом и у женщин (F=36.186, p=0.000), и у мужчин (F=11.355, p=0.000). Пик максимального уровня использования этого типа агрессии у женщин также приходится на 18-25 лет, тогда как у мужчин можно выделить два возраста 18-25 и 45-50 лет (рис. 2).

 graf22.jpg.jpg

Рис.2. Возрастные изменения уровня вербальной агрессии у мужчин и женщин

 

По шкале «гнев» наблюдается схожая тенденция: уровень гнева с возрастом снижается и у женщин (F=13.674, p=0.001), и у мужчинам (F=10.134, p=0.007). У женщин пик максимального использования гнева также приходится на ранний возраст, а у мужчин гневливость не имеет ярко выраженного пика и присутствует у всех возрастных категориях (рис. 3).

 graf33.jpg.jpg

Рис.3. Возрастные изменения уровня гнева у мужчин и женщин

 

Враждебность оказалась независимым от возраста фактором у мужчин (не значимым). Хотя наибольшая частота использования этого типа агрессии наблюдается в 18-25 лет, после 40 лет «популярность» враждебности у мужчин не снижается (рис. 4). У женщин, также как и по все другим шкалам, возраст – значимый фактор для враждебности (F=14.761, p=0.000), пик использования приходится на 18-25 лет (рис. 4).

 graf44.jpg.jpg

Рис.4. Возрастные изменения уровня враждебности у мужчин и женщин

 

ОБСУЖДЕНИЕ

Как и в большинстве изученных культур, мы обнаружили гендерные различия агрессивного поведения. Мужчины ханты и манси имеют более высокие оценки по физической агрессии, чем женщины, что согласуется с большинством работ других исследователей, проведенных на различных выборках (Буркова и др. 2006; Archer 2004; Archer 2009; Bjorkqvist, Niemela 1992; Bjorkqvist 1994; Buss, Perry 1992; Butovskaya et al., 2012, 2013, 2015; Campbell et al. 1992; Coie, Dodge 1998; Fergusson, Horwood 2002; Fossati et al. 2003; Garcia-Leon et al. 2002; Karriker-Jaffe et al. 2008; Maxwell 2007; Nakano 2001; Osterman et al. 1997; Ostrov, Crick 2007; Pepler, Craig 2005; Santisteban et al. 2007; Whiting, Edwards 1973; Xie et al. 2002; Xie et al. 2011). Можно сделать однозначный вывод, что применение физической силы в конфликтах среди мужчин – универсальная черта поведения человека, встречаемая во всех культурах. При детальном сравнении полученных результатов с данными исследований, проведенных в разных странах по опроснику Басса-Перри (мы приводим только часть работ, в которых были представлены сами данные – средние по каждому параметру, и которые использовали тот же самый 29-вопросный вариант опросника Басса-Перри), также видно, что мужчины показывают значимо более высокие оценки по физической агрессии, чем женщины – в Китае (Maxwell 2007), Голландии (Meesters et al. 1996), Англии (Archer 2004), Германии (von Collani, Werner 2005), Италии (Fossati et al. 2003), Японии (Nakano 2001), России (Бутовская и др. 2011; Бутовская и др. 2012) (таблица 2). Женщины – ханты и манси и русские женщины выделяются на общем фоне более высоким уровнем физической агрессии по сравнению с женщинами из других стран. Возможно, это связано с тем, что респондентки не скрывают самих фактов агрессии при ответах на вопросы. При личных интервью женщины ханты и манси с легкостью рассказывали об актах агрессии, например, по отношению к своим мужьям. Девушки ханты и манси, проживающие в общежитии, рассказывали нам, как они дерутся между собой, выясняя права на конкретного юношу, выступающего потенциальным половым партнером.

 tab22.jpg.jpg

Таблица 2. Средние значения по агрессии (Басс-Перри) в разных этнических группах

Также на рис. 1 было показано, что пик использования приходится на возраст 18-25 лет, при этом, если уровень физической агрессии у женщин снижается после 18-25 лет, у мужчин такого резкого снижения не наблюдается – в более старшем возрасте они также зачастую практикуют применение физической силы. Данные других исследований показывают, что уровень физической агрессии возрастает по мере вступления в пубертатный период, особенно у мальчиков (Aber et al. 2003; Farrell et al. 2000; Karriker-Jaffe et al. 2008; Santisteban et al. 2007). Увеличение драк в пубертатный период исследователи связывают с морфологическими и гормональными изменениями (Aber et al. 2003; Farrell et al. 2000; Karriker-Jaffe et al. 2008). Наши самые молодые респонденты как раз начинают выходить из этого возраста, следовательно, уровень использования физической силы в конфликтах начинает снижаться, уровень самоконтроля повышается. Результаты исследования взрослого населения Венгрии также показали, что более молодой возраст связан с большим использованием физической агрессии (Gerevich et al. 2007).

Что касается вербальной агрессии, то гендерные различия оказались не значимы, так же как в Англии, Германии, Италии, России (таблица 2). Сравнивая средние показатели по представленным исследованиям, можно отметить, что только у русских, ханты и манси женщины имеют чуть более высокие оценки по этому виду агрессии, тогда как в остальных выборках-мужчины. В наших предыдущих исследованиях детей и подростков у русских и осетин школьницы демонстрировали больший уровень использования вербальных навыков в конфликтных ситуациях по сравнению с мальчиками (Буркова 2011). Армянские девочки до 12 лет чаще использовали прямую вербальную агрессии, а далее мальчики опережали их по уровню использования этого типа агрессии (Буркова и др. 2006; Butovskaya et al. 2007). В исследованиях других авторов представители мужского пола чаще вступали в вербальные столкновения (Archer 2004; Buss, Perry 1992; Fossati et al. 2003; Gerevich et al. 2007; Hyde 1984; Maxwell 2007; Meesters et al. 1996; Nakano 2001; Osterman et al. 1997; Santisteban et al. 2007; Toldos 2005) или гендерных различий найдено не было (Bjorkqvist, Niemela 1992; von Collani, Werner 2005). Другие авторы отмечали увеличение использования вербальной агрессии с возрастом (Santisteban et al. 2007). Видимо, на этот тип агрессии большое влияние оказывает культурный контекст (применимость такого стиля поведения в каждой конкретной культуре, распределение гендерных ролей и стереотипов), тогда как физическая агрессии более предопределена биологическими различиями мужчин и женщин.

Возрастное распределение использования вербальной агрессии схоже с физической агрессией – пик максимального уровня использования этого типа приходится на конец пубертатного периода, далее снижается, хотя у мужчин можно выделить еще один пик 45-50 лет (рис. 2). Данные по студенческой выборке Англии также показали, что с возрастом у юношей такие проявления агрессии становятся все реже (Archer 2004).

Сравнение средних значений по шкале "гнев" в разных культурах показывают значимые гендерные различия у ханты и манси, англичан, немцев и голландцев во всех выборках женщины чаще мужчин используют этот тип агрессии. Враждебность также значимо чаще используют женщины обских угров и голландцы по другим культурам данные не значимы. Многие исследователи не находят различий между полами по параметру «враждебность» (Archer 2004; Buss, Perry 1992; Fossati et al. 2003; Gerevich et al. 2007; Meesters et al. 1996; Nakano 2001; Santisteban et al. 2007; von Collani, Werner 2005). Другие авторы показывают, что девушки более гневливы в немецкой, голландской, испанской, английской, русской и осетинской выборках (Буркова, Бутовская 2008; Archer 2004; Garcia-Leon et al. 2002; Meesters et al. 1996; von Collani, Werner 2005). Однако в США, Венгрии и Японии таких различий найдено не было (Buss, Perry 1992; Gerevich et al. 2007; Nakano 2001). Большая гневливость девочек, по-видимому, связана с их большей эмоциональностью, а гнев – вид эмоциональной агрессии (Archer 2004; Archer, Parker 1994; Buss, Perry 1992; Campbell et al. 1992). Однако в итальянской выборке у старших школьников (16-17 лет) гнев был больше присущ юношам, тогда как у студентов его чаще используют девушки (Fossati et al. 2003). Исследование среди канадских студентов также показало, что юноши более гневливы по сравнению с девушками (Bailey, Hurd 2005).

Пик использования гнева и враждебности также приходится на 18-25 лет и с возрастом снижается (рис. 3-4). Данные по студенческой выборке Англии также показали, что враждебность имеет негативную корреляцию с возрастом, т.е. с возрастом такие проявления агрессии становятся все реже (Archer 2004). Э. Игли и В. Стеффен полагали, что гендерные различия в агрессии, наблюдаемые у детей, уменьшаются у взрослых (Eagly, Steffen 1986). По-видимому, снижение использования любого вида агрессии коррелирует с возрастом в силу повышения социальной компетентности поведения человека и большей ориентации с возрастом на нормы и правила, принятые в каждой культуре (Bjorkqvist, Niemela 1992; Bjorkqvist et al. 2000). Также следует отметить, что на уменьшение агрессии влияет эмпатия, также усиливающаяся с возрастом (за исключением пубертатного периода). Женщины, как правило, более эмпатичны, чем мужчины (Bjorkqvist et al. 2000; Bjorkqvist et al. 2001).

В заключение хотелось бы отметить, что результаты данного исследования еще раз доказали, что применение физической силы в конфликтах – универсальная черта мужского поведения, наблюдающаяся в большинстве изученных культур. Также однозначно можно отметить, что использование любых видов агрессии с возрастом снижается. Использование таких видов агрессии как вербальная агрессия, гнев и враждебность скорее можно отнести к видам агрессии, формирующимся под влиянием культуры.

 

БЛАГОДАРНОСТИ

Мы благодарим всех респондентов, принявших участие в данном исследовании, директора Института народов Севера Югорского государственного университета Д.В. Герасимову, директора Обско-угорского института прикладных исследований и разработок В.И. Сподину, административный и педагогический коллектив Ханты-Мансийского технолого-педагогического колледжа, проректора Ханты-Мансийской медицинской академии В.Л. Янина, доктора медицинских наук, профессора, заведующего Кафедрой госпитальной терапии Окружной клинической больницы ХМАО-Югры О.Н. Рагозина, руководство и коллектив Плавполиклиники «Николай Пирогов» ОКБ ХМАО-Югры за неоценимую помощь в проведении исследования. Также мы благодарим Д.А. Дронову за помощь в сборе материала.

 

1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научного проекта № 15-36-01027.

 

 

ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ

 

Абрамов 1857 – Абрамов Н.А. Описание Березовского края Записки Императорского Русского географического общества. Кн. XII. / Под ред. Н.П. Небольсина. СПб., 1857. 448 с.

Агрессия и мирное сосуществование 2006 – Агрессия и мирное сосуществование: универсальные механизмы контроля социальной напряженности у человека. М.: Научный мир, 2006. 276 с.

Аксянова 2008 – Аксянова Г.А. Итоги расогенетических исследований обских угров // Вестник Томского государственного университета. 2008. №3(4): 20-26.

Алфимова, Трубников 2002 – Алфимова Л.Т., Трубников В.Н. Психогенетика агрессивности // Вопросы психологии. 2002. №6: 45-56.

Бгажноков 2010 – Бгажноков Б. Х. Антропология морали. Нальчик. 128 с.

Бессонова 2009 – БессоноваТ.Н. Социально-демографической развитие коренных малочисленных народов в Ханты-Мансийском автономном округе // Вестник Югорского государственного университета. 2009. Вып. 4(15): 5-8.

Буркова 2007 – Буркова В.Н. Гендерные различия в агрессивном и пост-конфликтном поведении у школьников Северной Осетии (на примере г. Беслана) // Полевые исследования Института этнологии и антропологии 2005. М.: Наука. 2007: 14-37.

Буркова 2008 – Буркова В.Н. Пальцевой индекс, агрессия и личностные черты у российских подростков // Вестник НГУ. Серия: Психология. 2008. Т. 2. Вып. 2: 79-84.

Буркова 2010 – Буркова В.Н. Универсальные и культурно-специфические черты постконфликтного поведения русских и осетин: традиции и современность (на примере североосетинских и московских школьников) // Этнические традиции перед вызовами глобализации в условиях кризиса. Материалы конференции молодых ученых. Москва, 3-4 декабря 2009 г. М.: ИЭА РАН. 2010: 4-22.

Буркова 2011 – Буркова В.Н. Агрессивное и постконфликтное поведение детей и подростков в кросскультурной перспективе (на примере русских и осетинских школьников). Дисс… кандидата исторических наук. Москва. 2011. 251 с.

Буркова и др. 2006 – Буркова В.Н., Бутовская М.Л., Тименчик В.Н. Кросс-культурные различия агрессивного поведения у русских и армянских школьникова // Агрессия и мирное сосуществование: универсальные механизмы контроля социальной напряженности у человека / Ред. М.Л. Бутовская. М., 2006. с. 68-106.

Буркова и др. 2010 – Буркова В.Н., Феденок Ю.Н., Бутовская М.Л. Пространственное поведение у детей и подростков (на примере русских и осетин) // Этнографическое обозрение. 2010. №3: 77-91.

Буркова, Бутовская 2008 - Буркова В.Н., Бутовская М.Л. Агрессия, доминантный статус и индивидуальная дистанция у российских подростков (на примере русских и осетин) // Человек в прошлом и настоящем: поведение и морфология / Отв. ред. М.Л. Бутовская. М.: ИЭА РАН. 2008: 131-148.

Бутовская 2001 – Бутовская М.Л. Биосоциальные основы феномена примирения у человека // Эволюция, Поведение, Общество: Этология Человека. М: ИЭА РАН. 2001: 27-28.

Бутовская 2004 – Бутовская М.Л. Эволюция механизмов примирения у приматов и человека // Этология человека и смежные дисциплины. Современные методы исследований / Под ред. М.Л. Бутовской. М.: ИЭА РАН. 2004: 36-67.

Бутовская 2006 – Бутовская М.Л. Социальность как способ адаптации человека: универсальные механизмы контроля социальной напряженности и их эффективность в современном обществе // Агрессия и мирное сосуществование: универсальные механизмы контроля социальной напряженности у человека / Под ред. Бутовской М.Л. М.: Научный мир, 2006, с.12-32.

Бутовская, Козинцев 1998 – Бутовская М.Л., Козинцев А.Г. Агрессия и примирение у школьников младшего возраста (этологический анализ механизмов контроля социальной напряженности в человеческих коллективах) // Этнографическое обозрение. 1998. №4: 122-139.

Бутовская, Мабулла 2007 – Бутовская М.Л., Мабулла А. Дети хадза: специфика поведения и успешность адаптации в многоэтничных коллективах сверстников // Этнографическое обозрение. 2007. № 2: 20–38.

Бутовская и др. 2011 – Бутовская М.Л., Веселовская Е.В., Година Е.З., Третьяк А.В., Силаева Л.В. Морфофункциональные и личностные характеристики мужчин спортсменов как модель адаптивных комплексов в палеореконструкциях // Вестник МГУ. Серия Антропология. 2011. № 2: 4-17.

Бутовская и др. 2012 – Бутовская М.Л., Веселовская Е.В., Кондратьева А.В., Просикова Е.А. Морфо-психологические комплексы как индикаторы успешности в спорте: женщины // Вестник МГУ. Серия Антропология. 2012. № 2: 29-41.

Бэрон, Ричардсон 2000 – Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия. СПб.: Питер, 2000. 352с.

Бююль, Цёфель, 2005 – Бююль А., Цёфель П. SPSS: искусство обработки информации. СПб., 2005. 608с.

Вишневская, Бутовская 2010 – Вишневская В.И., Бутовская М.Л.. Феномен школьной травли: агрессоры и жертвы в российской школе // Этнографическое обозрение. 2010. №2: 55-68.

Дунин-Горкавич 1911 – Дунин-Горкавич А.А. Тобольский Север: этнографический очерк местных инородцев. Т. 3. Тобольск. 1911.

Ениколопов и др. 2002 – Ениколопов С.Н., Ерофеева Л.В., Соковня И.И. Профилактика агрессивных и террористических проявлений у подростков. М., 2002.

Корчина, Сорокут 2006 – Корчина Т.Я., Сорокут И.В. Некоторые физиологические показатели и элементарный статус коренного населения Ханты-Мансийского автономного округа // Успехи современного естествознания: материалы конференции. 2006. №1: 89-90.

Кулемзин 1999 – Кулемзин В.М. Традиционные культуры Сибири: народное сознание и рыночные отношения // Культурологические исследования в Сибири. Омск, 1999. Вып.1: 13-14.

Кулемзин, Лукина 1992 – Кулемзин В.М. Лукина Н.В. Знакомьтесь: ханты. Новосибирск: Наука, 1992. С.18.

Куриков, 2007 – Куриков В.М. Основы жизнедеятельности народов Севера: учебник / Под ред. Н.Г. Хайруллиной, Л.Л. Тонышевой. Тюмень: ТюмГНГУ, 2007. 302 с.

Лапина 2006 – Лапина М.А. Регламентация взаимоотношений в хантыйской семье // Вестник Югорского государственного университета. 2006. Вып. 2: 76-79.

Лукина 2005 – Лукина Н.В. Ханты от Васюганья до Заполярья. Источники по этнографии. Том 2. Средняя Обь. Вах. Книга 1. Томск: Из-во Том. ун-та. 2005. 352 с.

Лярская 2006 – Лярская Е.В. «У них же все не как у людей»…: Некоторые стереотипные представления педагогов Ямало-Ненецкого округа о тундровиках // Антропологический форум. 2006. №5: 242-258.

Мартынова, Пивнева 2005 – Мартынова Е.П., Пивнева Е.А. Коренные народы Обского Севера: Современное положение. Опыт адаптации // Исследования по прикладной и неотложной этнологии. № 181. М., 2005.

Особенности расселения – Особенности расселения коренных малочисленных народов Севера Ханты-Мансийского автономного округа – Югры [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.kmns.admhmao.ru/wps/portal/kmn/home/istoriya_i_rasselenie. Дата доступа 22.07.2015 г.

Остроумов 1904 – Остроумов Н.Г. Вогулы-манси: историко-этнографический очерк. Пермь, 1904.

Новикова 2014 – Новикова Н.И. Охотники и нефтяники: Исследование по юридической антропологии. М.: Наука, 2014. 407 с.

Песикова 1996 – Песикова А.С. Некоторые аспекты этнопсихологии обских угров (на примере пимских ханты) // Научные труды Сургутского университета. 1996. Т. 3: 230.

Пивнева 2011 – Пивнева Е.А. Из истории этнографического изучения манси // Гуманитарные науки в Сибири. 2011. №3: 23-26.

Пивнева 2012 – Пивнева Е.А. Ханты-Мансийский округ – Югра // Север и северяне. Современное положение коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока России / Отв. ред. Н. И. Но- викова, Д. А. Функ. М.: ИЭА РАН, 2012: 84-99.

Скобелев 1998 – Скобелев С. Г. Демография коренных народов Сибири в XVII-XX вв.: колебания численности и их причины. Новосибирск: НГУ. 1998. 56 с.

Соколова, Степанов 2007 - Соколова З.П., Степанов В.В. Коренные малочисленные народы Севера. Динамика численности по данным переписей населения // Этнографическое обозрение. 2007. №5: 75-95.

Сподина 2011а – Сподина В.И. Аксиосфера мужского и женского в традиционной культуре обских угров и самодийцев // Вестник угроведения. История, археология, этнография. 2011а. № 3 (6): 62-68.

Сподина 2011б – Сподина В.И. Ханты-Мансийский автономный округ: этнические языки в вузах и школах региона // Правовой статус финно-угорских языков и этнокультурные потребности российской школы / Под ред. В. А. Тишкова. М., 2011б: 211-239.

Тишков 2001 – Тишков В.А. Теория и практика насилия // Антропология насилия / Отв. ред. В.В. Бочаров, В.А. Тишков. Спб.: Наука, 2001. 536 с.

Феденок, Бутовская 2008 – Феденок Ю.Н., Бутовская М.Л. Пространственное поведение детей и подростков в полиэтничных коллективах // Человек в прошлом и настоящем: поведение и морфология. Материалы IV Летней школы "Поведение человека в прошлом и настоящем" / Отв. ред. М.Л. Бутовская. 2008: 166-180.

Харамзин, Хайруллина 2002 – Харамзин Т.Г., Хайруллина Н.Г.Традиционный уклад и образ жизни обских угров по материалам социологических исследований. М. 2002. 295 с.

Харамзин, Хайруллина 2006 – Харамзин Т.Г., Хайруллина Н.Г. Мониторинг социального самочувствия обских угров. СПб., 2006. 200 с.

Христофорова 1998 – Христофорова О.Б. Особенности коммуникативного поведения народов Сибири и их роль в межкультурном общении // Языковое сознание: формирование и функционирование. М., 1998: 224-231.

Христофорова 2006 – Христофорова О.Б. Интерпретация молчания: речевой этикет народов Севера в заметках путешественников и по данным фольклора // Arbor mundi. Международный журнал по теории и истории мировой культуры. 2006. Вып. 12: 82-194.

Шавров 1871 – Шавров В.Н. Краткие записки о жителях Березовского уезда. 1871.

Aber et al. 2003 – Aber J.L., Brown J.L., Jones S.M. Developmental trajectories toward violence in middle childhood: Course, demographic differences, and response to school-based intervention // Developmental Psychology. 2003. Vol. 39(2): 324–348.

Aggression and adaptation 2007 – Aggression and adaptation: The bright side to bad behavior / Ed. By Hawley P.H., Little T.D., Rodkin P.C. London. 2007. 289 p.

Archer 2004 – Archer J. Which attitudinal measures predict trait aggression? // Personality and Individual Differences. 2004. Vol. 36: 47–60.

Archer 2006 – Archer J. Testosterone and human aggression: an evaluation of the challenge hypothesis // Neuroscience & Biobehavioral Reviews. 2006. Vol. 30(3): 319-345.

Archer 2009 – Archer J. The nature of human aggression // International Journal of Law and Psychiatry. 2009. Vol. 32: 202–208.

Archer, Parker 1994 – Archer J, Parker S. Social representations of aggression in children // Aggressive Behavior. 1994. Vol. 20: 101-114.

Bailey, Hurd 2005 – Bailey A.A., Hurd P.L. Finger length ratio (2D:4D) correlates with physical aggression in men but not in women // Biological Psychology. 2005ю Vol. 68: 215-222.

Bjorkqvist 1994 – Bjorkqvist K. Sex differences in physical, verbal and indirect aggression: a review of recent research // Sex Roles. 1994. Vol. 30 (3/4): 177-188.

Bjorkqvist, Niemela 1992 – Bjorkqvist K., Niemela P. New trends in the study of female aggression // Bjorkqvist K., Niemela P. Of mice and women: aspects of female aggression. San Diego, CA: Academic Press. 1992: 3-16.

Bjorkqvist et al. 2000 – Björkqvist K., Österman K., Kaukiainen A. Social intelligence − empathy = aggression? // Aggression and Violent Behavior. 2000. Vol. 5(2): 191-200.

Bjorkqvist et al. 2001 – Bjorkqvist K., Osterman K., Lagerspetz K.M.L., Landau S.F., Caprara G.V., Franczek A. Aggression, victimization and sociometric status: finding from Finland, Israel, Italy and Poland // Cross-cultural approaches to aggression and reconsiliation (Eds. J.M.Ramires, D.R.Richardson). Huntington, N.Y.: Nova Science, 2001, p.111-119.

Buss, Perry 1992 – Buss A.H., Perry M. The Aggression Questionnaire // Journal of Personality and Social Psychology. 1992. № 63: 452-459.

Butovskaya 2001 – Butovskaya M.L. Reconciliation after conflicts: ethological analysis of post-conflict interactions in Kalmyk children // Cross-cultural approaches to aggression and reconciliation / Eds J.M. Ramires, D.R. Richardson. Huntington, N.Y.: Nova Science. 2001: 167-190.

Butovskaya еt al. 2007 – Butovskaya M., Timentschik V., Burkova V. Aggression, conflict resolution, popularity, and attitude to school in Russian adolescents // Aggressive Behavior. 2007. №32: 170-183.

Butovskaya еt al. 2010 – Butovskaya M., Burkova V., Mabulla A. Sex Differences in 2D:4D Ratio, Aggression and Conflict Resolution in African children and adolescents: A Cross-Cultural Study // Journal of Aggression, Conflict and Peace Research. 2010. №1(1): 17-31.

Butovskaya еt al. 2012 – Butovskaya M.L., Vasilyev V.A., Lazebny O.E., Burkova V.N., Kulikov A.M., Mabulla A., Shibalev D.V., Ryskov A.P. Aggression, Digit Ratio, and Variation in the Androgen Receptor, Serotonin Transporter, and Dopamine D4 Receptor Genes in African Foragers: The Hadza // Behavior Genetics. 2012. Vol.42: 647 – 662, DOI 10.1007/s10519-012-9533-2.

Butovskaya еt al. 2013 – Butovskaya M., Fedenok J., Burkova V., Manning J. Sex differences in 2D:4D and aggression in children and adolescents from five regions of Russia // American Journal of Physical Anthropology. 2013, №152: 130-139.

Butovskaya et al. 2015 – Butovskaya M., Burkova V., Karelin D., Fink B. Digit ratio (2D: 4D), aggression, and dominance in the Hadza and the Datoga of Tanzania // American Journal of Human Biology. 2015. №. 27: 620 – 627.

Campbell et al. 1992 – Campbell A., Muncer S., Coyle E. Social Representation of Aggression as an Explanation of Gender Differences: A Preliminary Study // Aggressive Behavior. 1992. Vol. 18: 95-108.

Caspi et al. 2002 – Caspi A., McClay J., Moffitt T.E., Mill J., Martin J., Craig I.W., Taylor A., Poulton R. Role of genotype in the cycle of violence in maltreated children // Science. 2002. №297: 851–854.

Cohen-Bendahan et al. 2005 – Cohen-Bendahan C.C., van de Beek C., Berenbaum S.A. Prenatal sex hormone effects on child and adult sex-typed behavior: methods and findings // Neurosciiobehav Review. 2005. №29(2): 353-384.

Coie, Dodge 1998 – Coie J.D., Dodge K.A. Aggression and antisocial behavior // Handbook of child psychology / Eds.W. Damon, N. Eisenberg. Vol. 3. Social, emotional, and personality development. New York: Wiley. 1998.

Cronbach1951 – Cronbach L.J Coefficient Alpha and the internal structure of teste // Psychometrika. 1951. №16 (3): 297-334.

Eagly, Steffen 1986-Eagly A.H., Steffen V.J. Gender and aggressive behavior: A meta-analytical review of the social psychological literature // Psychological Bulletin. 1986. Vol. 100: 309-330.

Farrell et al. 2000 – Farrell A.D., Kung E.M., White K.S. & Valois R.F. The structure of self-reported aggression, drug use, and delinquent behaviors during early adolescence // Journal of Clinical Child Psychology. 2000. Vol. 29: 282–292.

Fedenok et al. 2014 – Fedenok Ju., Butovskaya M., Burkova V., Selverova N., Ermakova I. 2D:4D ratio and hormonal status in school children from three regions of russia: sex and age differences // Vestnik of RSU. Anthropology. XXII. 2014. № 3: 129.

Fergusson, Horwood 2002 – Fergusson D.M., Horwood L.J. Male and female offending trajectories // Development and Psychopathology. 2002. Vol. 14: 159–177.

Fossati et al. 2003 – Fossati A., Maffei C., Acquarini E., Di Ceglie A. Multigroup confirmatory component and factor analyses of the Italian version of the Aggression Questionnaire // European Journal of Psychological Assessment. 2003. Vol. 19: 54–65.

Fry 2007 – Fry D.P. Beyond War: The human potential for peace. Oxford: Oxford University Press. 2007.

Garcia-Leon et al. 2002 – Garcia-Leon A., Reyes G.A., Vila J., Perez N., Robles H., Ramos M.M. The Aggression Questionnaire: A Validation Study in Student Samples // The Spanish Journal of Psychology. 2002. № 5(1): 45-53.

Gerevich et al. 2007 – Gerevich J., Bácskai E., Czobor P. The generalizability of the Buss–Perry Aggression Questionnaire // International Journal of Methods in Psychiatric Research. 2007. №16(3): 124–136.

Grammer 1992 – Grammer K. Intervention in conflicts among children: contexts and consequences // Coalitions and Alliances in Human and Other Animals. Oxford: Oxford Press. 1992: 258-283.

Harris 1997 – Harris J.A. A further evaluation of the aggression questionnaire: issues of validity and reliability // Behaviour Research Therapy. 1997. №35: 1047–1053.

Hyde 1984 – Hyde J.S. How large are gender differences in aggression? A developmental meta-analysis // Developmental Psychology. 1984. Vol. 20: 1120-1134.

Karriker-Jaffe et al. 2008 – Karriker-Jaffe K.J., Foshee V.A., Ennett S.T., Suchindran C. The Development of Aggression During Adolescence: Sex Differences in Trajectories of Physical and Social Aggression Among Youth in Rural Areas // Journal of Abnormal Child Psychology. 2008. Vol. 36: 1227–1236.

Ljungberg et al. 2005 – Ljungberg T., Horowitz L., Jansson L., Westlund K., Clarke C. Communicative Factors, Conflict Progression, and Use of Reconciliatory Strategies in Pre-School Boys-A Series of Random Events or a Sequential Process? // Aggressive Behavior.2005. № 31: 303-323.

Maxwell 2007 – Maxwell J.P. Development and preliminary validation of a Chinese version of the Buss-Perry Aggression Questionnaire in a population of Hong Kong Chinese // Journal of Personality Assessment. 2007. №88(3): 284-294.

McPherson, Martin 2010 – McPherson A., Martin C.R. A contemporary review of the alcohol/aggression relationship and the Buss-Perry Aggression Questionnaire for use in an alcohol dependent population // Journal of Aggression, Conflict and Peace Research. 2010. №2(1):45-56.

Meesters et al. 1996 – Meesters C., Muris P., Bosma H., Schouten E., Beuving S. Psychometric evaluation of the Dutch version of the aggression questionnaire // Behaviour Research and Therapy. 1996. Vol. 34: 839-843.

Nakano 2001 – Nakano K. Psychometric evaluation on the Japanese adaptation of the Aggression Questionnaire // Behaviour Research and Therapy. 2001. № 39(7): 853-858.

Osterman et al. 1997 – Osterman K., Bjorkqvist K., Lagerspetz K.M.J., Kaukiainen A., Landau S.F., Fraczek A., Pastorelli C. Sex differences in styles of conflict resolution: A developmental and cross-cultural study with data from Finland, Israel, Italy and Poland. // Cultural variation in conflict resolution: Alternatives to violence / Eds. D.P.Fry, K. Bjorkqvist. Mahwah, NJ: Erlbaum. 1997: 185-197.

Ostrov, Crick 2007 – Ostrov J.M., Crick N.R. Forms and functions of aggression during early childhood: a short-term longitudinal study // School Psychology Review. 2007. Vol. 36(1): 22-43.

Pepler, Craig 2005 – Pepler D.J., Craig W.M. Aggressive girls on troubled trajectories: A developmental perspective // The development and treatment of girlhood aggression / Eds. D.J. Pepler, K.C. Madsen, C. Webster, K.S. Levene. Mahwah: Lawrence Erlbaum. 2005: 3-28.

Ramírez, Andreu 2006 – Ramírez J.M., Andreu J.M. Aggression, and some related psychological constructs (anger, hostility, and impulsivity). Some comments from a research project // Neuroscience & Biobehavioral Reviews. 2006. №30(3): 276-291.

Santisteban et al. 2007 – Santisteban C., Alvarado J.M., Recio P. Evaluation of a Spanish version of the Buss and Perry aggression questionnaire: Some personal and situational factors related to the aggression scores of young subjects // Personality and Individual Differences. 2007. Vol. 42: 1453-1465.

Soma et al. 2008 – Soma K.K., Scotti M.L., Newman A.E.M., Charlier T.D., Demas G.E. Novel mechanisms for neuroendocrine regulation of aggression // Frontiers in Neuroendocrinology. 2008. №29(4): 476-489.

Tremblay et al. 1998 – Tremblay R.E., Schaal B., Boulerice B., Arseneault L., Soussignan R. G., Paquette D., Laurent D. Testosterone, physical aggression, dominance and physical development in early adolescence // International Journal of Behavioral Development. 1998. № 22: 753-777.

Toldos 2005 – Toldos M.P. Sex and Age Differences in Self-Estimated Physical, Verbal and Indirect Aggression in Spanish Adolescents // Aggressive Behavior. 2005. Vol. 31: 13-23.

Verbeek, de Waal 2001 – Verbeek P., de Waal F.B.M. Peacemaking among preschool children // Peace and Conflict: Journal of Peace Psychology. 2001. №7:5-28.

von Collani, Werner 2005 – von Collani G., Werner R. Self-related and motivational constructs as determinants of aggression. An analysis and validation of a German version of the Buss–Perry aggression questionnaire // Personality and Individual Differences. 2005. Vol. 38: 1631-1643.

Whiting, Edwards 1973 – Whiting B., Edwards C.P. Cross-cultural analysis of sex differences in the behavior of children aged three to eleven // Journal of Social Psychology. 1973. Vol. 91: 171-188.

Xie et al. 2002 – Xie H., Cairns R.B., Cairns B.D. The development of social aggression and physical aggression: A narrative analysis of interpersonal conflicts // Aggressive Behavior. 2002. Vol. 28: 341-355.

Xie et al. 2011 – Xie H., Drabick D., Chen D. Developmental trajectories of aggression from late childhood through adolescence: similarities and differences across gender // Aggressive Behavior. 2011. Vol. 37: 387-404.

 

СОКРАЩЕНИЯ

ПМА – Полевые материалы авторов Дронова Д.А., Постникова Е.А., Феденок Ю.Н., г. Ханты-Мансийск и Ханты-Мансийский автономный округ, 2009-2011 гг.

 

(Голосов: 6, Рейтинг: 3.27)
Версия для печати

Возврат к списку