А. А. Михайлова

О. В. Лысенко

В. В. Гавришина

 

Проект «Этномузеологическое наследие А. К. Сержпутовского»:

апробация аналитических стратегий.

Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта №15-21-01005

Лысенко Олег Викторович / Lysenko Oleg

Кандидат исторических наук

Ведущий научный сотрудник отдела этнографии народов Белоруссии, Украины, Молдавии Российского этнографического музея

n_lysenko@mail.ru

Михайлова Алена Алексеевна / Mikhaylova Alena

Кандидат исторических наук

Ведущий научный сотрудник отдела этнографии народов Белоруссии, Украины, Молдавии Российского этнографического музея

alena-muzej@yandex.ru

Гавришина Валентина Владимировна / Gavrishina Valentina

Научный сотрудник отдела этнографии народов Белоруссии, Украины, Молдавии Российского этнографического музея

vgavrishina@yandex.ru

 

Аннотация. В статье затрагиваются проблемы методологических подходов к изучению и интерпретации этномузеологического наследия через его персонификацию и соотнесение с современными реалиями этнографического поля. Изучение коллекций А. К. Сержпутовского и его собирательских стратегий, а также опыт экспедиции в места, связанные с его профессиональной деятельностью, позволили сделать ряд важных аналитических выводов о значении такого рода исследований для понимания этнических процессов, проблем идентичности и решения других актуальных задач современной науки.

Abstract. The article refers to the problem of methodological approaches for studying and interpreting the ethnomuseological heritage through its personification and correlation with the modern realities of the ethnographic field. The observation of Serzhputovsky’s collections and his collecting strategies as well as the experience of expedition to the places of his professional activity afford to make a number of important analytical conclusions about the significance of such kind of research. This methodology provides a keener understanding of ethnic processes, identity issues and other actual problems of modern ethnology.

Ключевые слова: этномузеологическое наследие, Полесье, аналитические стратегии, А. К. Сержпутовский.

Key words: ethnomuseological heritage, Polesie, analytical strategies, Serzhputovsky

 

Более ста десяти лет прошло с начала комплектования фондов нынешнего Российского этнографического музея (далее — РЭМ). За это время произошли множественные геополитические изменения, претерпели трансформации идеологические парадигмы, сменились поколения, иными словами, в наступившую постиндустриальную эру мир и общество стали другими. Возможно, в силу этих обстоятельств в последние годы наблюдается подъем интереса к истории Нового и Новейшего времени, к возрождению культурного наследия, к поискам идентичности, что связано со стремлением понять причины и корни явлений современности. Эти процессы закономерным образом находят отражение в музейной деятельности. Одной из рефлексий на упомянутые тенденции стало складывание целого направления в исследовательской работе Российского этнографического музея, нацеленной на систематическое изучение его коллекций путем их персонификации, то есть через рассмотрение их в контексте судеб собирателей [Например: Традиции отечественной палеонтологии 1997; Лысенко, Прокопьева 1998, 17–21; Личность и творчество 2000; Ивановская 2011, 368–376; Русанова 2011, 329–341; Сергей Иванович Сергель 2011; Дмитриев 2012; Этнографические коллекции в музеях 2013; Савинов 2013, 136–148; А.С. Бежкович 2015]. Особое внимание в этом отношении уделяется личностям, стоявшим у истоков формирования музейного собрания, то есть заложивших в первые десятилетия ХХ в. его ядро. Обращение к этой проблеме объясняется стремлением понять стратегию формирования музейных коллекций, логику их научного описания и их природу в целом [Например: Из истории формирования этнографических коллекций 1992].

Такое осмысление становится актуальным в силу того, что к настоящему времени образовалась подходящая временная дистанция, позволяющая поместить прошлое музея в исторический контекст, пригодный к научному изучению с применением достижений современной историографии и источниковедческих методов. Изучение деятельности предшественников позволяет оценить их вклад в историю сохранения памятников этнической культуры народов, населявших бывшую Российскую Империю и ряд других территорий, с позиций нынешней эпохи. Повышенное внимание к личностному фактору, к биографиям позволяет проникнуть в суть бытовавших более ста лет назад представлений о задачах этнографического музея и способах их решения.

В 2005 г. в Российском этнографическом музее была начата работа над проектом «Этномузеологическое наследие А. К. Сержпутовского». А. К. Сержпутовский (1864‑1940) — один из основателей белорусской этнографической школы, фольклорист, этнограф и музеевед — проработал в Этнографическом отделе Русского музея императора Александра III с 1906 г. по 1930 г. За это время ученый собрал для музея около 5000 этнографических предметов, из них более 1500 по этнографии белорусов (в экспедициях 1906–1914 гг. и 1923–1929 гг.). В фототеке музея хранится более 1300 фотографий из экспедиций А. К. Сержпутовского, а в архиве музея находятся его уникальные рукописные материалы, в которых детально описаны особенности быта, материальной культуры, обычаев, верований, устного народного творчества разных народов. К сожалению, многое из этого наследия на сегодняшний день остается неизученным, неопубликованным и недоступным для широкой публики. В этой связи главной целью проекта является введение в научный оборот и аналитическая интерпретация музеологического наследия А. К. Сержпутовского по этнографии белорусов в репрезентативном и источниковедческом ключе [Лысенко 2010, 353–356]. В ходе работы над проектом поступательно решаются такие задачи как: детальное изучение биографии ученого с целью выявления факторов, обусловивших его профессиональную судьбу; разработка актуальной оценки его коллекций, их информативности и полноты отражения этнографической действительности; изучение рукописных материалов — полевых дневников, отчетов об экспедициях, опубликованных и неопубликованных трудов, а также потенциала фотографических коллекций. Иными словами, поставлена масштабная задача комплексного исследования, осуществление которой потребует многолетней кропотливой исследовательской работы [Гавришина 2015, 389; Лысенко 2015, 395–396].

В ходе профессиональной деятельности А. К. Сержпутовский побывал почти в двух десятках этнографических экспедиций, в ходе которых он изучал быт и культуру не только белорусов, но и русских, украинцев, поляков, евреев, литовцев, татар, народов Кавказа. На протяжении жизни А. К. Сержпутовский сохранял привязанность к своей родине — Полесью, в силу чего более половины предметов, составивших белорусское собрание, было привезено именно оттуда. В Полесье А. К. Сержпутовский многие годы собирал фольклор, записывал свои наблюдения за бытом и нравами его населения, что впоследствии послужило основой для его труда «Полешуки-белорусы» (1908) [АРЭМ. Ф. 1 Оп. 2 Д. 574; Сержпутовский 2010]. Самоотверженная преданность ученого делу изучения загадочного Полесья оказалось заразительным для современных этнологов-музееведов, которые, руководствуясь стремлением прочувствовать и понять мотивы устремлений своего предшественника, решились на организацию экспедиционных выездов в этот край.

В июле 2007 г. в рамках проекта состоялась первая российско-белорусская фольклорно-этнографическая экспедиция «Путь Сержпутовского» в составе ученых О. В. Лысенко, В. В. Головина, В. К. Касько. Их целью было посещение мест, где родился и вырос А. К. Сержпутовский. Экспедиция побывала в д. Белевичи, где А. К. Сежпутовский появился на свет, в д. Переволоки, где прошли юные годы будущего ученого. В ходе этого рекогносцировочного выезда была проведена работа с информантами по сбору фольклорного материала и биографических сведений о А. К. Сержпутовском. Выяснилось, что старожилы помнят место, где прежде проживала семья Сержпутовских и называют его «Шарпутоўщiна», а местные краеведы установили на нем памятный камень в честь своего прославленного земляка. Экспедиция выявила перспективы для дальнейших системных исследований в обозначенном направлении.

Погружение в топографический аспект, эмпирическое восприятие этнографического поля предшественника, ретроспективно-компаративный взгляд на трансформацию природного и антропогенного ландшафта, постижение специфики социальной среды путем общения с информантами — трансляторами культурного кода — позволяет верифицировать имеющиеся представления о господствовавшей в этих местах более века назад реальности, а также уловить закономерности ее трансформации в современный облик. Иными словами, речь идет о своеобразном эмпирическом ретроспективно-хронотопическом исследовательском методе, который позволяет объяснять и давать оценки материально-информационным источникам, каковыми являются музейные предметы. В последние годы в связи с резким изменением ландшафта и хозяйственной среды данный метод, неотъемлемой составляющей которого является экспедиция по местам предшественников, становится весьма востребованным [Например: Галиопа 2008, 198-232; Бутеев 2011, 26-28].

Работа по систематизации, типологизации и анализу музейного наследия А. К. Сержпутовского, а также интерес к его биографии подтолкнули исследовательскую группу к организации новой экспедиции. Она состоялась в июне 2015 г. под руководством О. В. Лысенко. В ней приняли участие российские и белорусские ученые: В. В. Гавришина, А. А. Михайлова (РЭМ), С. В. Грунтов, Ю. И. Внукович, М. Н. Винникова, И. Ю. Смирнова (Центр исследований белорусской культуры, языка и литературы Национальной Академии наук Беларуси)

Фото 1. Внутренний дворик Российского этнографического музея; флигель, в котором исторически располагались квартиры для музейных сотрудников; на переднем плане - участники проекта «Комплексное исследование белорусского этномузеологического наследия А.К. Сержпутовского в собрании Российского этнографического музея (1906-1930 гг.)». Слева направо: С. В. Грунтов, М. Н. Винникова, В. В. Гавришина, И. Ю. Смирнова, Ю. И. Внукович, О. В. Лысенко, А. А. Михайлова. Автор Л. Г. Городнева. 2015 г.

Целью экспедиции стало обследование мест, где происходило становление А. К. Сержпутовского как личности и как будущего ученого. В связи с этим особое внимание было уделено населенным пунктам, связанным с его студенческими годами, г. Несвижу, г. п. Красная Слобода (до 1923 г. – м. Вызна) и их окрестностям. Выбор этого направления был обусловлен также тем, что уже в более зрелые годы А. К. Сержпутовскому неоднократно приходилось выезжать в исследовательских целях в эти места.

В ходе изучения экспедиционной группой исторической топографии г. Несвижа выяснилось, что на месте старого здания Несвижской учительской семинарии, где А. К. Сержпутовский обучался в 1881–1884 гг., ныне располагаются кинотеатр и гостиница. Однако у самой семинарии есть правопреемник — ныне действующий УО «Несвижский государственный колледж им. Якуба Коласа». Имя знаменитого белорусского писателя колледж носит, потому что он также учился в Несвижской семинарии (1898–1902). В колледже действует музей, где представлены документы и фотографии, повествующие об истории этого учебного заведения. В экспозиции, посвященной выдающимся выпускникам, имеется портрет А. К. Сержпутовского. Заведующая практикой колледжа Елена Алексеевна Мацель в своем рассказе о семинарии тех лет, когда в ней обучался А. К. Сержпутовский, сообщила следующее:

«В студенческие годы А. К. Сержпутовского в Виленском учебном округе существовало пять учительских семинарий — Молодеченская, Поневежская, Свислочская, Полоцкая и Несвижская. Семинарии выполняли важную стратегическую функцию: в них готовились кадры, которые должны были через свою последующую профессиональную деятельность укреплять позиции русской культуры на западных окраинах Империи. Несвижская семинария была основана в 1875 г. Это было связано с возвращением в свое Несвижское имение семьи Радзивиллов, вызывавшее у властей беспокойство в связи с их пропольским влиянием. 14 июля в Минских ведомостях было опубликовано объявление об условиях приема в учительскую семинарию. Принимали лиц мужского пола православного вероисповедания с хорошим здоровьем. Сдавались вступительные экзамены: история Старого и Нового Завета, беглое чтение и пересказ текста, письмо под диктовку. Все это соответствовало программе народного училища. До 1907 г. семинария была трехклассной, и был подготовительный класс. Обучение велось на русском языке. Количество часов русского языка было превалирующим, особенно на подготовительном отделении. Необходимо было сдать четыре действия арифметики. Сдавалась также музыка и основные молитвы. Абитуриент должен был спеть «Отче наш», «Достойно есть», «Царю нашему» и несколько народных песен. <…> Учебный план: Закон Божий, русский язык, славянский язык, арифметика, геометрия, русская история, география, природоведение, черчение, чистописание, пение, гимнастика, ручной труд. <…> Летом студенты выезжали «в поле» и писали эссе о народной жизни и обычаях, собирали фольклор. Кстати, двумя годами ранее Несвижскую учительскую семинарию закончил Адам Богданович¹. Известно, что в студенческие годы им был организован кружок самообразования, и что он начал собирать фольклор именно тогда. Со всей вероятностью, А. Е. Богданович и А. К. Сержпутовский были знакомы, но контактировали ли на почве общего интереса к этнографии — этого мы не знаем» [Зап. от Мацель Елены Алексеевны, г. Несвиж, Минская обл. Соб. О. В. Лысенко, А. А. Михайлова, В. В. Гавришина. 22.06. 2015 г.].

Таким образом, можно предположить, что интерес к народной культуре и полевой работе мог появиться у А. К. Сержпутовского еще в период его обучения в Несвижской учительской семинарии. Возможно, именно в те годы он освоил методику собирания этнографического материала и получил свой первый полевой опыт, впоследствии послуживший ему в профессиональном определении.

Важнейшим аспектом исторической топографии района, в котором работала российско-белорусская экспедиция, стал факт установления в 1921–1922 гг. советско‑польской границы — «первого в XX веке варианта “железного занавеса” в Восточной Европе» [Мельтюхов 2001, 388]. По стечению обстоятельств граница прошла именно в тех краях, где А. К. Сержпутовский вырос, и где он многие годы занимался полевой работой. Таким образом, два города — Несвиж и Вызна, сыгравшие важную роль в судьбе А. К. Сержпутовского, оказались по разные стороны границы [Хомич 2011, 174].

Необходимость посетить г. п. Красная Слобода (б. м. Вызна) и его окрестности экспедиционной группой в 2015 г. была вызвана двумя обстоятельствами. Одно из них связано с тем, что в 1880 г. А. К. Сержпутовский закончил в этом городке однолетнее народное училище, что, очевидно, способствовало его знакомству со своими сверстниками из впоследствии этнографически обследованных им окрестностей (дд. Живоглодовичи, Ракини, хут. Крыжи, с. Великий Рожан² и др.). Другое обстоятельство связано с тем, что население Вызнянской волости было этнически и социально неоднородным, что вызывало у А. К. Сержпутовского особый интерес к этому району. Если при поездке в эти края в 1906 г. он изучал, преимущественно, быт белорусских крестьян, то в 1923–1925 гг. его интересовали такие компактно проживавшие группы населения как евреи и застенковая шляхта. Помимо собранных для музея предметов, А. К. Сержпутовский также провел фотофиксацию этнокультурного ландшафта, что создает в воображении современного исследователя определенное визуально-временное представление данной местности и прежнего образа жизни в ней.

О поездке в м. Вызну в 1923 г. сохранился краткий отчет А. К. Сержпутовского. В ходе этой поездки ученым было приобретено 36 этнографических предметов, в том числе один женский костюм, сделаны планы усадеб и построек, множество чертежей крестов, часовен, деталей построек и разных предметов домашнего и хозяйственного обихода, собрано около 30 белорусских народных сказок и рассказов, более 600 поверий, примет и предрассудков, большой материал по словарю белорусского языка; кроме того, был обследован быт мелкой шляхты.

В своем отчете он зафиксировал те изменения, которые произошли после русско-польской войны и советизации: «Обычаи и разные обрядности соблюдаются отчасти да и то только стариками. Разоренные войной селения белорусов крестьян и мелкой шляхты усиленно застраиваются, и запущенные поля хорошо обрабатываются, заросли расчищаются, и даже подлесные земли обращаются в другой вид культурных угодий» [АРЭМ. Ф. 1. Оп. 2. Д. 583. Л 7 об.]. Из отчета А. К. Сержпутовского следует, что вместо улучшения и модернизации этой части советской территории, на ней происходила вынужденная ретрадиционализация: «Местные жители стараются сделать домашним путем все необходимое в хозяйственном быту, заменяя фабрикаты собственными изделиями. Усиленно изготовляют домашнее сукно, холст и разные ткани, производят окраску тканей, шьют веревочную обувь и т.д. За неимением керосина вновь вошла в употребление лучина. Огниво заменило спички. Земледельческие и иные орудия изготавливаются домашним путем или местными кузнецами» [Там же].

Отдельное внимание в ходе своей поездки А. К. Сержпутовский уделил еврейскому населению м. Вызны. Благодаря этому, в Российском этнографическом музее появилась коллекция женских париков и головных уборов вызненских евреек [о еврейских коллекциях РЭМ см.: Урицкая, Якерсон 2009]. Ученый отметил, что: «…местные евреи проживают в крайней бедности; многие из них начинают заниматься земледелием. Торговля почти совершенно отсутствует. Евреи донашивают прежнюю одежду, а новую шьют из домашнего холста, окрашенного в синий, коричневый или черный цвет. Прежний национальный костюм почти совершенно исчез и заменен общераспространенным мещанским» [АРЭМ. Ф. 1. Оп. 2. Д. 583. Л. 7]. 

Фото 2. Евреи. Минская губ., Слуцкий у., м. Красная Слобода (Вызна). Автор А. К. Сержпутовский. 1925 г. 

Эти свидетельства оказались весьма ценны, так как в ходе экспедиции 2015 г. выяснилось, что в м. Вызне, действительно, исторически проживала довольно многочисленная еврейская община, которую в ходе Второй Мировой войны постигла весьма трагическая судьба. В настоящее время евреев в г. п. Красная слобода осталось сравнительно немного, и их проживание уже не является компактным, как это наблюдал в свое время А. К. Сержпутовский.

Экспедиционной группе удалось пообщаться с Абрамом Ильичом Фарфелем, родившимся спустя 2 года с момента последней экспедиции А.К. Сержпутовского в м. Вызну (м. Красная Слобода). Рассказ А. И. Фарфеля не только подтвердил сделанные более 90 лет назад А. К. Сержпутовским наблюдения, но и значительно дополнил их сведениями о жизни в поселке в межвоенный период, о межэтнических отношениях и послевоенных трансформациях. Работа с информантом позволила сопоставить прежнюю и современную топографии и выявить сакральные пространственные локусы. В частности, А. И. Фарфель сообщил, что старая церковь во имя Святителя Николая Чудотворца, изображение которой сохранилось на снимках А. К. Сержпутовского, была разрушена в 1936 г. 

Фото 3. Церковь деревянная. Минская губ., Слуцкий у., м. Красная Слобода (Вызна). Автор А. К. Сержпутовский. 1925 г.

В 1991 г. был заложен фундамент под реконструкцию церкви, однако проект остался нереализованным. В 1996 г. на прилегающем участке был возведен ныне действующий храм в честь Святого Георгия Могилёвского.

Фото 4. Храм Святителя Георгия Могилёвского. Минская обл., Солигорский р-н, г. п. Красная Слобода. Автор А. А. Михайлова. 2015 г. 

Информант также указал местонахождение действующего еще со времен А. К. Сержпутовского святого источника. Он находится в стороне от дороги между деревьями, возле источника установлен деревянный крест. «Наша хата стояла у реки. Напротив нее была криница, и там было что-то построено такое в виде каплички. Оттуда вода текла в реку. Вода была всегда холодная, и летом исключительно холодная. Все брали воду оттуда. Я замечал, что это место за святое почитают. После войны осушили реку, прокопали каналы и пропало все это. А криница то и теперь, по-моему, там на том же месте и еще пульсирует. Помню, после войны мы там трубу поставили. А раньше там такой домик был» [Зап. от Абрама Ильича Фарфеля, 1925 г. р., п. г. Красная Слобода, Солигорский р-н, Минская обл. Соб. О. В. Лысенко, А. А. Михайлова, В. В. Гавришина. 23.06. 2015 г.]. На снимках А. К. Сержпутовского имеется изображение часовенки, стоявшей над ключом. 

Фото 5. Часовня над ключом, который почитается целебным. Минская губ., Слуцкий у., м. Красная Слобода (Вызна). Автор А. К. Сержпутовский. 1925 г.	Фото 6. Крест над ключом. Минская обл., Солигорский р-н, г. п. Красная Слобода. Автор В. В. Гавришина. 2015 г.

Выходец из еврейской семьи (ашкеназы) А. И. Фарфель родился и вырос в г. п. Красная слобода (б. м. Вызна). В войну он получил ранение на фронте, по выздоровлении поступил в Тюменский Педагогический институт, где проучился 2 года, а после продолжил обучение в Педагогическом институте в г. Могилеве. С наступлением мирной жизни вернулся в родные края, почти 40 лет преподавал географию в д. Первомайск (б. д. Живоглодовичи³), строил и возглавлял местную общеобразовательную школу. По его словам, в 1920–30-е гг. в пос. Красная слобода компактно проживало порядка 650 евреев. Еврейский квартал был очень тесным: «крыша на крыше». В 1933–1935 гг. в результате крупных пожаров еврейский квартал выгорел. Многие переселились на новые места, и у них появились огороды. Те, кто посещал хедер, умели разговаривать на иврите, те, кто учился в простой еврейской школе, знали идиш, так как на нем велось обучение. В 1931 г. Абрам Ильич поступил в еврейскую школу, где проучился 6 классов. В 1938 г. еврейские школы были ликвидированы по всей Белоруссии, поэтому с 7 по 9 класс он учился в обычной средней школе. В довоенные годы в местечке действовала синагога,

Фото 7. Синагога. Минская губ., Слуцкий у., м. Красная Слобода (Вызна). Автор А. К. Сержпутовский. 1925 г.

а напротив нее стояла церковь, между ними располагалась базарная площадь. В базарный день — воскресенье — на торг съезжались крестьяне из окрестных деревень, продавали цыплят, телят, овец, продукты, производимые в домашнем хозяйстве. Евреев в торговле было мало. Еврейские семьи были многодетными и бедными, детей сладким не баловали — не было денег. Многие евреи были портными и столярами. Грамотных принимали на казенную службу. В 1930-е гг. были образованы еврейские земледельческие коммуны (колхозы). В 1939 г. в пос. Красная слобода прибыло 250 еврейских беженцев, таким образом, численность еврейской общины возросла примерно до 1000 человек.

Судьба вызненской еврейской общины трагическая. Около 900 евреев было уничтожено немецкими оккупантами в годы Второй Мировой войны. А. И. Фарфель вспоминает: «Первый расстрел был 3 августа 1941 г. Семидесяти двух мужчин немцы расстреляли на школьном дворе. У реки в еврейском квартале создали гетто. Из него спаслось только 6 человек: братья Завины, Рейнгольд, и мать и дочь Штольцман из портняжной артели. <…> Всего войну пережили 120 краснослободских евреев, главным образом, те, кто попал в армию или перебрался в другие города» [Там же]. В пос. Красная слобода есть старинное еврейское кладбище. На нем сохранилось лишь несколько надгробий и плита на массовом захоронении времен Второй Мировой войны. В настоящее время краснослободские евреи чаще предпочитают хоронить своих единоплеменников на общем кладбище.

Население Вызненской волости дифференцировалось не только по этническому, но и по этносоциальному принципу. По свидетельствам А. И. Фарфеля, «помимо евреев и белорусов здесь еще была шляхта, особенно в деревнях, в частности, в Ольшанке, Гороховцах, Первомайске. Она выделялась на фоне основного населения. Женщины в плюшовках ходили, такие аккуратные, а мужчины обыкновенно, как все крестьяне. Одежда была чуть богаче. Шляхетские фамилии: Тишковские, Барановские <…> Шляхта – это белорусы с польской культурой. По сравнению с обыкновенными белорусами они очень гордо себя вели. Это было заметно. Иногда у нас говорили, как бы в упрек: “Шляхта!”, мол, вроде как “Важные больно!”. Были также и поляки-католики» [Там же].

Галина Степановна Гринько, жительница д. Большой Рожан (10 км от г. п. Красная Слобода), охарактеризовала шляхту следующим образом: «Гордыня была от рода. Когда хотели подчеркнуть характер или манеру одеваться, говорили: “Это шляхта”. И сейчас можно услышать: “Я со шляхты”. Фамилии у них были Высоцкие, Барановские, Русецкие, Муравицкие. Они были белорусами, язык не отличался. Также занимались земледелием — пахали, сеяли — занимались крестьянским трудом. Но были чуть-чуть богаче. Одежда у них “немужицкая” была, более пристойная, более модная. А крестьяне лапти носили, онучи. Ближайшая к нам деревня, где они жили — Новый Рожан⁴. Там было своеобразное деление на две улицы, на одной жили “мужики”, на другой — “шляхта”. Так и теперь есть улица “мужицкая” и улица “шляхетская”. У шляхты и кладбище отдельное. Там капличка стоит» [Зап. от Галины Степановны Гринько (дев. Прохореня), 1962 г. р., д. Большой Рожан, Солигорский р-н, Минская обл. Соб. О. В. Лысенко, А. А. Михайлова, В. В. Гавришина. 24.06. 2015 г.].

Фото 8. Каплица на шляхетском кладбище в д. Новый Рожон. Минская обл., Солигорский р-н. Автор В. В. Гавришина. 2015 г.

Браки также заключались внутри своей сословной группы. Таким образом, можно говорить о том, что внутри белорусского общества еще в первой четверти ХХ в. продолжала существовать своеобразная субэтническая группа, сохранявшая обособленную от большей части населения идентичность.

Важным вкладом А. К. Сержпутовского в белорусскую этнографию является тот факт, что он обратил внимание на феномен застенковой шляхты и зафиксировал его доступными ему методами. Согласно музейной описи, из застенков Вызненской волости с малошляхетским населением он привез коллекцию из 31 предмета⁵. Особенности быта этой категории населения он описал в своем сообщении «Застенковая шляхта», с которым выступил на заседании Отделения Этнографии Русского Географического Общества [АРЭМ. Ф. 2. Оп. 2. Д. 23. Л. 16-19]. Некоторые оставленные им свидетельства довольно красочно подчеркивают своеобразие шляхетского духа: «Полиция запрещала частным лицам ездить с колокольчиком под дугой. Гордые шляхтичи не хотели подчиняться такому распоряжению. Пишущему эти строки много раз приходилось видеть, как полицейские урядники останавливали шляхтичей и отвязывали у них колокольчики солидных размеров. Но ничто не помогало – шляхтич приобретал еще больших колокольчик, а то целях их несколько к дуге и старался во всю прыть промчаться через селение» [Там же. Л. 15].

Следует отметить, что 1920-е гг. были отмечены появлением у белорусов новых надэтнических идентичностей. Образовавшаяся межгосударственная граница разделила надвое этнически однородное белорусское население, обусловив складывание у жителей пограничья дихотомичных представлений друг о друге как о «своих» и «чужих». Это обстоятельство нашло свое отражение в культурной памяти и нарративах [Например: Данилов 2007].

Так, в результате проведенной по р. Морочь границы с. Великий Рожан оказалось отрезанным от соседней д. Малый Рожан и близлежащего м. Вызна, с которыми прежде имело исторические, социально-экономические и культурные связи. Г. С. Гринько пересказала экспедиционной группе услышанное от отца — Прохорени Степана Борисовича (1925–2010): «Отношение к границе было неоднозначное. Реку пересекать запрещалось. В связи с этим, безусловно, существовал интерес к тому, что происходило на другом берегу. С другой стороны, сложилось устойчивое негативное восприятие соседней территории. Это объяснялось принципиально разными стратегиями, сложившимися в хозяйственном отношении: организация колхозов на советской территории и внедрение хуторной системы, то есть укрепление личных хозяйств, на польской. Для белорусов, оставшихся на польской территории, такая ситуация, при которой нужно было отдать скот, надворные постройки, сельскохозяйственный инвентарь и начать трудиться на общественных полях, представлялась неправильной и даже странной» [Зап. от Галины Степановны Гринько, 1962 г. р., д. Большой Рожан, Солигорский р-н, Минская обл. Соб. О. В. Лысенко, А. А. Михайлова, В. В. Гавришина. 24.06. 2015 г.].

В то время как на одной стороне неутомимыми темпами «инсталлировалась» советская идеологическая система, на противоположном берегу с не меньшим усердием проводилась политика полонизации населения. В первую очередь, это выражалось в повсеместном открытии польских школ и насаждении польского языка. В с. Великий Рожан также была основана польская школа, в которой учились родители Г. С. Гринько: «В школе царили дисциплина и строгость: ученикам запрещалось говорить по-белорусски на территории школы; провинившихся били линейкой по рукам; перед началом урока была обязательной молитва на польском языке, кроме того, каждый ученик заучивал на польском стихи и песни» [Там же]. В выходные дни поляки в деревне «ладили фэсты»: «красиво» подъезжали верхом к кавярням, привязывали коней, а крестьянские дети, сторожившие их, получали в награду «жмень цукерок». В целом, по мнению информанта, жизнь при поляках протекала относительно благополучно и самодостаточно, чего нельзя было сказать о ситуации за рекой. Эти обстоятельства порождали у «польских» белорусов чувство превосходства над «советскими» единоплеменниками, что зафиксировалось, в частности, в до сих пор бытующих фразеологизмах со снисходительной и укоризненной коннотацией: «Вот уж эти Советы!», «За рекой – Советы», «Да он же советский!», «Чего с Советов взять!». Таким образом, даже уже при отсутствии реальной границы, просуществовавшей по историческим меркам довольно непродолжительный период (до 1939 г.), в сознании людей сохраняются стереотипы, с ней связанные. Иными словами, в воображаемой реальности феномен «границы» оказался более устойчивым и длительным в памяти, чем в реально имевшей место быть практике.

О том, насколько противоестественной и пагубной была для обследованной местности граница, косвенно свидетельствуют и музеологические предметы, собранные А. К. Сержпутовским в этих краях в 1906 г., то есть задолго до начала всех потрясений. Так, река, впоследствии ставшая границей для двух частей одного этнокультурного поля, в прежнее время выполняла совершенно обратную функцию. Своим хозяйственно-экономическим потенциалом она объединяла население, проживавшее вдоль ее берегов в своеобразную «экосистему». В условиях небольшого количества пахотных земель для выращивания зерновых культур, огромное значение для крестьян Полесья имел рыбный промысел. Это обстоятельство было отмечено А. К. Сержпутовским, который собрал в приречных деревнях бытовавшие в то время рыболовные снасти. В частности, в собрании РЭМ имеются экспонаты: восьмизубая острога из с. Великий Рожан, а также рыболовные снаряды: «даруо̀жка» (дорожка), удочка, «пуо̀дхватка» (сачок), а также образец сети и орудия для ее вязания из д. Малый Рожан⁶. Свежую и сушеную рыбу крестьяне продавали в м. Вызне. Таким образом, с образованием границы нарушились исторически сложившиеся экономические связи. По некогда полноводной р. Морачь в Имперские времена также осуществлялось судоходное сообщение: по ней проходили небольшие баржи с украинской солью, сплавлялся лес. Однако после всех преобразований ХХ в. река обмелела и утратила свое прежнее хозяйственно-экономическое значение.

О единстве бытовавшей в дореволюционный период материальной и духовной культуры в данном ареале свидетельствуют также коллекции местных музеев. Экспедиционная группа посетила несколько школьных краеведческих уголков (в д. Большой Рожан, г. п. Красная Слобода) и краеведческий музей г. Солигорска. Выставленные в них экспонаты, датируемые концом XIX — началом ХХ в., наглядно демонстрируют ту произвольность, с которой в 1921/22 г. проводилось размежевание советско-польской границы.

Пожалуй, самое негативное воздействие «рижская» граница все же имела для судеб людей и их семей, не по собственной воле оказавшихся оторванными друг от друга двумя противостоящими идеологополитическими и государственными системами. Это обстоятельство напрямую затронуло и частную жизнь А. К. Сержпутовского. Так, для работы в пограничной зоне в 1920-х гг. ему требовалось специальное разрешение. Можно представить, какую горькую иронию он должен был испытать, поняв, что больше не может свободно передвигаться по местам своей юности, навещать друзей, знакомых, родственников.

Поскольку принцип комплексности в изучении проблематики этномузеологического наследия А. К. Сержпутовского предполагает принятие во внимание фактора особой значимости личной судьбы ученого, то вопрос о том, с кем его разлучила граница, стал для экспедиции предметом отдельного интереса. С целью обнаружения мест проживания родственников и предков А. К. Сержпутовского участники экспедиции интересовались у своих информантов, не знакома ли им фамилия Сержпутовский. В результате опроса были найдены представители этой фамилии как среди ныне живущих, так и среди безвременно ушедших. В частности, сотрудница Краснослободского сельсовета Е.Г. Шкурко сообщила, что ее дед Степан Иванович Сержпутовский (1927-2009) проживал в д. Большой Рожан. Его вдова М. Ю. Серпитовская⁷ (1931 г.р.) рассказала, что у дедушки мужа было трое братьев, потомки которых в настоящее время живут в д. Большой Рожан, д. Добрая Лука, в Солигорске и даже в России. Посещение кладбища в д. Большой Рожан также удостоверило экспедиционную группу в том, что в деревне в конце XIX – начале ХХ в. данная фамилия была распространена. Есть основания предполагать, что большерожанские Сержпутовские приходились А. К. Сержпутовскому дальними родственниками. В этом случае вполне вероятно, что в ходе многомесячной экспедиции 1906 г. в эти края А. К. Сержпутовский встречался с ними. Возможно, он даже останавливался у них, и пользовался их содействием в приобретении этнографического материала в этой и близлежащих деревнях, что представляется весьма существенным обстоятельством для понимания природы собирательского успеха этнографа. Воспользоваться такими возможностями в ходе экспедиций 1920-х гг. у него уже не было.

Посещение кладбища в д. Переволоки, где прошло детство А. К. Сержпутовского, позволило обнаружить могилу Станислава Казимировича Сержпутовского (1872-1935), по всей видимости, родного брата ученого. 

.

Фото 9. Надмогильная памятник С. К. Сержпутовскому (1872-1935). Брестская обл., Ганцевичский р-н, д. Переволоки. Автор В. В. Гавришина. 2015 г.

Там же расположены захоронения других представителей рода: супругов Владимира Иосифовича (1896-1944) и Варвары Андреевны (1908-1997) Сержпутовских, их дочери Сержпутовской Кристины Владимировны (1935-1993). Эти обстоятельства с высокой степенью достоверности позволяют говорить о том, что у А. К. Сержпутовского за «рижской» границей остались многочисленные родственники, в том числе младший брат и племянники. Навестить их в последние 20 лет своей жизни ученый уже не мог, несмотря на то, что в 1920/30-е гг. ему приходилось неоднократно выезжать в БССР. Политическая обстановка, царившая в стране, даже побудила А. К. Сержпутовского изменить в своих документах название места рождения. Начиная с 1920-х гг. в качестве такового он указывает д. Ольшанку, располагавшуюся вблизи границы на советской стороне [Ф. ГРМ (I). Домовые книги. Ед. хр. 19. Л. 179; Ед.хр. 20. Л. 193; Ед. хр. 22. Л. 120].

Таким образом, проведенный экспедиционный выезд позволил раскрыть и актуализировать целый комплекс исследовательских проблем, незатронутых ранее исследователями наследия А. К. Сержпутовского. Так, в биографических сведениях всегда довольно сухо излагалось его прошлое, предшествовавшее началу карьеры Этнографическом Отделе Русского музея (1906 г.). Однако несмотря на то, что профессионально А. К. Сержпутовский начал заниматься этнографией в 42 года, есть основания утверждать, что с этой дисциплиной он сроднился намного раньше. В ходе экспедиции 2015 г. были получены сведения о том, что первый опыт этнографических исследований будущий ученый получил еще в студенческие годы, и вполне возможно, уже тогда начал собирать фольклорный материал. Допуская эту вероятность, следует сделать предположение, что некоторые сюжеты, изложенные им в рукописях и публикациях, могут относиться не к началу ХХ в., а к концу ХIХ в.

Другим важным результатом экспедиционного выезда стала фиксация изменений, произошедших за последнее столетие в этноконфессиональном ландшафте того этнографического поля, где А. К. Сержпутовский занимался собирательской и исследовательской работой. В частности, установлено, что в настоящее время в данной местности не наблюдается прежняя выраженная этносоциальная дифференцированность в силу прекращения практики компактного проживания евреев, поляков и, так называемой, околичной шляхты, и дисперсии их в общей массе населения. Закрытые в первой половине ХХ в. в м. Красная слобода еврейские школы и синагога впоследствии не возобновляли свою деятельность. В настоящее время о бытовавшей некогда этнокультурной неоднородности населения свидетельствуют лишь старые кладбища и музейные этнографические коллекции. Вместе с тем, довольно устойчивые позиции сохраняет православная культура, что выражается в сохранении прежних и восстановлении утраченных сакральных локусов.

Важнейшую роль для понимания практических стратегий А. К. Сержпутовского представляет фактор советско-польской границы 1921–1939 гг. Установление границы существенно ограничило географию профессиональной деятельности ученого и, несомненно, сказалось на содержании оставленного им этномузеологического наследия.

Также следует отметить, что профессиональные успехи А. К. Сержпутовского были во многом обусловлены его инкорпорированностью в изучавшуюся им среду. Благодаря этому именно артефакты, связанные с традиционной культурой белорусов, получила количественное и качественное преобладание в совокупном наследии этнографа.

Помимо упомянутых результатов, российско-белорусская экспедиция 2015 г. принесла и существенную научно-практическую пользу. В ходе экспедиции состоялась апробация метода корелляции полевых исследований с музейным источниковедением. Избранная аналитическая стратегия не только наглядно продемонстрировала продуктивность этого метода применительно к интерпретации объективированных форм культуры, но и доказала важное значение изучения этномузеологического наследия в рамках научно-практических подходов к рассмотрению современных этнических процессов, проблем идентичности и исторической памяти народов Восточной Европы.

Примечания

¹ Адам Егорович Богданович (1862-1940) — белорусский этнограф, фольклорист, мемуарист, историк культуры (прим. авт.).

² Село Великий Рожан в настоящий момент называется деревня Большой Рожан. Последнее название используется авторами при описании нынешней топографии, второе – при повествовании о современной А. К. Сержпутовскому ситуации.

³ Из воспоминаний А.И. Фарфеля: «Помню, что переименованием д. Живоглодовичи в п. Первомайск занимался председатель колхоза Чадович Адам Никитич. Ему не нравилось прежнее название и хотелось быть председателем колхоза с более звучным именем, например, в честь праздника Первое мая. Советским людям не нравилось все старое, особенно начальникам». [Зап. от Абрама Ильича Фарфеля, 1925 г. р., п. г. Красная Слобода, Солигорский р-н, Минская обл. Соб. О. В. Лысенко, А. А. Михайлова, В. В. Гавришина. 23.06. 2015 г.].

⁴ Деревня Новый Рожан в дореволюционный период имела название Серехов (прим. авт.).

⁵ РЭМ, коллекция № 4029.

⁶ РЭМ, коллекция № 910.

⁷ В ХХ в. появились производные от фамилии Сержпутовский варианты: Серпитовский, Серпутовский, Сержпитовский, Сершпутовский и др. (прим. авт.)

 

Литература

А. С. Бежкович 2015 — А. С. Бежкович. Избранные труды. Ч. 1. / под ред. А. А. Скрипник, В. Я. Бабенко. Уфа; СПб; Киев, 2015.

Бутеев 2011 — Бутеев Б. О. По следам экспедиции Г. Н. Потанина более века спустя // Вестник Томского государственного университета. История. 2011. № 2. С. 26‑28.

Гавришина 2015 — Гавришина В. В. Этнографическое наследие и аналитические стратегии А. К. Сержпутовского // XI Конгресс антропологов и этнологов России. Контакты и взаимодействие культур. М., Екатеринбург, 2015. С. 389

Галиопа 2008 — Галиопа В. А. Этническая карта приграничного региона Пыталово / Абрене: полевые исследования 2006 года и данные Э. А. Вольтера 1918 года // Этноконфессиональная карта Ленинградской области и сопредельных территорий. Вторые Шёгреновские чтения. СПб., 2008. С. 198-232.

Данилов 2007 — Данилов И. П. Записки западного белоруса: 1937–1945. Политика и война глазами очевидца и участника. Минск, 2007. 357 с.

Дмитриев 2012 — Дмитриев С. В. Фонд Этнографического отдела Русского музея по культуре народов зарубежного Востока: история формирования и судьба (1901–1930-е гг.). СПб., 2012. 828 с.

Ивановская 2011 — Ивановская Н. И. Этнограф Л. Л. Капица: экзистенция личной судьбы // Историко-культурный ландшафт Северо-Запада. Четвертые Шёгреновские чтения. СПб, 2011. С. 368–376.

Из истории формирования этнографических коллекций 1992 — Из истории формирования этнографических коллекций в музеях России (XIX–XX вв.). СПб, 1992. 226 с.

Личность и творчество 2000 — Личность и творчество. К 95-летию со дня рождения Т. А. Крюковой. СПб., 2000. 128 с.

Лысенко 2015 — Лысенко О. В. Исследование наследия А. К. Сержпутовского в собрании Российского этнографического музея (1906–1930) как эпистемологическая проблема // XI Конгресс антропологов и этнологов России. Контакты и взаимодействие культур. М., Екатеринбург, 2015. С. 395–396.

Лысенко 2010 — Лысенко О.В. Этномузеологическое наследие А.К. Сержпутовского: к публикации рукописи «Полешуки-белорусы» // Материалы по этнографии. Т. III. СПб, 2010. С. 353–356.

Лысенко, Прокопьева 1998 — Лысенко О. В., Прокопьева Н. Н. Коллекция и собиратель: этнографическая реальность и ее интерпретация // Живая старина. 1998, № 3. С. 17–21.

Мельтюхов 2001 — Мельтюхов М. И. Советско-польские войны. Военно‑политическое противостояние 1918–1939 гг. М., 2001. 464 с.

Русанова 2011 — Русанова Н. Н. Финский краевед Й.В. Котикоски и его коллекции в собрании РЭМ // Историко-культурный ландшафт Северо-Запада. Четвертые Шёгреновские чтения. СПб, 2011. С. 329–341.

Савинов 2013 — Савинов Д. Г. Д. А. Клеменц: к портрету создателя Российского этнографического музея // Музей. Традиции. Этничность. № 1. 2013. С. 136–148.

Сергей Иванович Сергель 2011 — Сергей Иванович Сергель. Этнограф и путешественник. СПб, 2011. 180 с.

Сержпутовский 2010 — Сержпутовский А. К. Полешуки-белорусы // Материалы по этнографии. Т. III. Народы Белоруссии, Украины, Молдавии. СПб., 2010. С. 361–446.

Традиции отечественной палеонтологии 1997 — Традиции отечественной палеонтологии: Тезисы докладом Международной научной конференции, посвященной 150-летию со дня рождения Федора Кондратьевича Волкова (Вовка). СПб., 1997. 104 с.

Урицкая, Якерсон 2009 — Урицкая Л. Б., Якерсон С. М. Еврейские сокровища Петербурга. Ашкеназские коллекции Российского этнографического музея. СПб., 2009. 232 с.

Хомич 2011 — Хомич С. Н. Территория и государственные границы Беларуси в ХХ веке: от незавершенной этнической самоидентификации и внешнеполитического произвола к современному status quo. Минск, 2011. 416 с.

Этнографические коллекции в музеях 2013 — Этнографические коллекции в музеях: культурные стратегии и практики. Материалы десятых Санкт-Петербургских этнографических чтений. СПБ., 2013. 386 с.

 

Сокращения

РЭМ — Российский этнографический музей

АРЭМ — Архив Российского этнографического музея

ГРМ — Государственный Русский музей