Материалы симпозиума

 «Живой камень: текст/словарь. Прелиминарии» 

Составители и редакторы: М.В. Завьялова, Т.В. Цивьян

 

Публикуются материалы симпозиума «Живой камень: текст/словарь. Прелиминарии», состоявшегося в Институте мировой культуры МГУ им. М.В. Ломоносова 12 ноября 2015 года в рамках проекта «Живой камень: от минералогии к мифопоэтике» (грант РНФ 14-18-02194). Одна из задач проекта – составление словаря и текста живого камня. Здесь это первые подступы, нащупывание путей. Представилось целесообразным начать с Национального корпуса русского языка (НРКЯ), который, с одной стороны, предоставляет максимальный «разброс» данных, а с другой, содержит их предварительную классификацию (ср., например газетный, диалектный, поэтический, мультимедийный и др. подкорпусы) и дает широкие возможности классификации (морфологической, синтаксической, семантической и т. д.). В данном случае особое внимание было уделено конструкции Subj + Praed (камень *действует), поскольку именно она позволила раскрыть «активность» камня, переводящую его в разряд живых существ. Предложены и другие способы анализа и классификации: каталог (специально минералогический), обследование текстов разных жанров и разных традиций, от библейской до современной русской. Особое внимание уделено мифологии и фольклору – именно они формируют мифопоэтическое досье камня и позволяют выделить набор сюжетных и лексических клише, подводящих к составлению словаря и текста живого камня. Материалы симпозиума – очередной этап проекта, цель которого комплексное изучение живого камня как материального объекта (в рамках естественных наук) и как объекта (семемы, мифологемы, символа) духовной культуры в рамках архетипической модели мира/картины мира.

 

Борис Валерьевич Орехов
(НИУ Высшая школа экономики)

 

Обработка «камня» околокорпусными инструментами

Работа выполнена при поддержке РГНФ (грант № 13-04-00363
«Языковые параметры философских и поэтических текстов в России и Европе 19-21 веков»)

В настоящих заметках речь будет идти не столько о результатах исследований, связанных со словом и понятием «камня», сколько о тех инструментах, которые в таких исследованиях могли бы быть полезны.

Национальный корпус русского языка (НКРЯ) стал достаточно известен в исследовательской среде и активно применяется как в лингвистических исследованиях, так и в работах гуманитариев. Особенно полезен последним поэтический подкорпус, который содержит стихотворные тексты, снабженные специальной стиховедческой разметкой и поиском, учитывающим важные для поэзии параметры (см. сборники Корпусный анализ русского стиха 2013 и 2014).

Однако на коллекции текстов, составляющих корпус, уже построены инструменты, существующие отдельно от самого корпуса и реализующие такую функциональность, которая поисковым механизмам корпуса по ряду причин недоступна. Такие инструменты менее известны, и мы надеемся, что их обзор будет полезен исследователям, использующим новые компьютерные ресурсы в своей работе.

Прежде всего, следует сказать о том, что на основе корпуса создан новый частотный словарь русской лексики (Ляшевская, Шаров 2009). Предшественники корпусов, картотеки, в свое время формировались именно для последующего превращения в словари, некогда была распространена и точка зрения, что корпус должен делаться в расчете на создание словаря. Новый частотный словарь благодаря положенной в его основу хорошей количественной базе НКРЯ дает более точные данные, которые к тому же дифференцированы по жанрам. Словарь доступен в Интернете (http://dict.ruslang.ru/freq.php) и содержит некоторую информацию, которую нельзя извлечь из поисковых механизмов НКРЯ. В частности, в этом источнике можно почерпнуть сведения о частотности букв русского алфавита и частотности двухбуквенных сочетаний.

Еще один ресурс, который в какой-то мере сходен по своей направленности с предыдущим, то есть может быть отчасти назван лексикографическим, это RusVectōrēs (http://ling.go.mail.ru/dsm/en), сервис, представляющий наиболее близкие к заданному слову лексемы. Если в словаре синонимов такого рода ряды близких по значению слов составляются вручную, то RusVectōrēs вычисляет семантическую близость исходя из употребления лексем в текстах НКРЯ. Общий принцип в том, что наиболее близкие слова используются в одних и тех контекстах и конструкциях, а новый лингвостатистический инструмент, который называется векторной моделью, позволяет вычислить эту близость и показать ее пользователю. Список таких квазисинонимов к слову «камень» будет выглядеть так:

1. валун 0.61850
2. камешек 0.58177
3. глыба 0.57161
4. скала 0.56438
5. кирпич 0.55644
6. камушек 0.55337
7. каменья 0.53676
8. обломок 0.52088
9. щебень 0.51475
10. гранит 0.51453

Цифра справа означает меру близости и находится в диапазоне между 0 (между словами нет сходства) и 1 (сходство слов абсолютно). Этот список может оказаться полезным исследователю, ищущему в корпусе разные слова, относящиеся к одному семантическому полю.

Сервис также предоставляет возможности визуализации близости слов, исходя из того, как ее оценивает векторная модель (см. рис. 1).

 

Рис. 1. Визуализация семантической близости квазисинонимов слова «камень»

 

Следующие сервисы, упомянутые в этом обзоре, опираются на такой способ компьютерной обработки текста как создание набора ngram, прежде всего, биграмм. Суть этого способа в том, что текст расчленяется на последовательности из двух (биграммы), трех (триграммы) и более единиц (букв или слов, в данном случае мы будем говорить только о словарных, но не буквенных биграммах) и дальнейшие операции производятся уже с этими последовательностями, а не с текстом в целом.

В НКРЯ имеется поиск по биграммам текстовой коллекции (http://ruscorpora.ru/search-ngrams_2.html), который не настолько известен и востребован исследователями, как обычный лексико-грамматический поиск. Тем не менее, он позволяет быстро выяснить то, что было бы недоступно, используй мы традиционный поисковый механизм НКРЯ. Например, именно поиск по биграммам даст нам представление о том, какие существительные чаще всего сочетаются в текстах со словом «камень». Естественно, что чаще всего в паре с «камнем» оказывается слово «преткновение», так как связь между ними фразеологизирована.

Наборы ngram НКРЯ можно скачать в виде отдельных файлов (http://ruscorpora.ru/corpora-freq.html) и работать с ними на локальном компьютере.

Следующий пункт нашего обзора также связан с биграммами, наборы которых созданы на материале текстов НКРЯ, но в данном случае биграммы оказываются определенным образом обработаны. Известно, что НКРЯ предоставляет скудные возможности поиска с учетом синтаксических связей между словами. Это связано с рядом архитектурных ограничений поисковой системы. Однако с весны 2015 года в Интернете доступен специальный ресурс (http://ling.go.mail.ru/synt/), позволяющий просматривать не просто биграммы, а скетчи, составленные по текстам НКРЯ. Скетчи — это биграммы, раскласифицированные по типу синтаксического отношения. Таким образом, в разных группах оказываются определительные сочетания типа (цифра слева отражает частотность сочетания в корпусе)

869 драгоценный камень
601 этот камень
359 большой камень
276 белый камень

союзные сочинительные конструкции:

32 камень и песок
26 камень и дерево
21 камень и металл
18 камень и скала
17 камень и кирпич

и некоторые другие.

Завершая обзор сервисов, оперирующих ngram'ами, нельзя не упомянуть и о самом знаменитом таком ресурсе, ставшем основанием целой новой дисциплины, культуромики, исследующей историю культуры человека на материале встречаемости слов в книжной продукции прошлого (Roth 2014). Речь идет о Google’s Ngram Viewer (https://books.google.com/ngrams), интерфейсе, который позволяет узнать частотность употребления некоторого слова или биграммы в корпусе текстов, составленных из отсканированного корпорацией Google множества книг. Это единственный сервис в нашем обзоре, не основанный на НКРЯ.

Так, данные имеющихся в базе Google книг показывают, что относительная частотность слова «камень» в своих пиковых значениях приходится на конец 1810-х и начало 1820-х годов. Любопытно, что данные НКРЯ это подтверждают и тоже демонстрируют рост словоупотребления слова «камень» в это время, но наибольший рост употребления слова «камень» (в относительных величинах») обнаруживается в середине 1830-х годов (данные поиска по лемме и по словоформе «камень» сильно различаются, а в Ngram Viewer мы можем искать только по словоформе).

Среди осознаваемых недостатков поэтического подкорпуса в составе НКРЯ есть те, которые касаются недостаточности охвата поисковыми механизмами рифменного материала. Околокорпусные инструменты, созданные на базе Чешского стихотворного корпуса (http://www.versologie.cz/en/kcv.html), позволяют создать удобную визуализацию рифменных пар для некоторого интересующего пользователя слова (например, слова «kámen», см. рис. 2). Инструмент доступен по адресу: http://www.versologie.cz/gunstick/index_en.php.

Проблемы отображения свойств и эволюции русской рифмы в корпусе отчасти связаны с теми же архитектурными ограничениями поиска: рифма, как и синтаксис, по природе своей является отношением, а поисковые механизмы корпуса плохо умеют обрабатывать такой тип информации. Поэтому на основе поэтического подкорпуса в составе НКРЯ в данный момент создается перспективный ресурс, посвященный специально именно рифменным парам. Наиболее естественным способом отразить и обобщить отношение является граф, так что в основу этого ресурса положена технология графовой базы данных Neo4j. Результат поиска ассонансных пар в таком ресурсе отражен на рис. 3.

 

Рис. 2. Распределение рифменных пар к слову «kámen» в чешской поэзии

 Рис. 3. Ассонансные пары в графовой базе данных русских рифм.

 

Итак, НКРЯ уже некоторое время развивается в сторону своего рода «спин-оффов», он стал основой для ряда других компьютерно-лингвистических сервисов, которые могут быть полезны исследователям при решении их задач.

 

Литература

Корпусный анализ русского стиха 2013 – Корпусный анализ русского стиха: Сборник научных статей / Отв. ред. В.А. Плунгян, Л.Л. Шестакова. М.: ИЦ «Азбуковник», 2013.

Корпусный анализ русского стиха 2014 – Корпусный анализ русского стиха: Сборник научных статей. Вып. 2 / Отв. ред. В.А. Плунгян, Л.Л. Шестакова. М.: ИЦ «Азбуковник», 2014.

Ляшевская, Шаров – Ляшевская О.Н., Шаров С.А. Частотный словарь современного русского языка (на материалах Национального корпуса русского языка). М.: Азбуковник, 2009.

Roth 2014 – Roth S. Fashionable Functions: A Google Ngram View of Trends in Functional Differentiation (1800-2000) // International Journal of Technology and Human Interaction, Vol. 10, No. 2, 2014, pp. 34-58.

 

 

Наталья Витальевна Злыднева
(Институт мировой культуры МГУ,
Институт славяноведения РАН)

 

Текст камня в поэзии русских символистов
(анализ на основе НКРЯ)

Работа выполнена при поддержке гранта РНФ 14-18-02194
«Живой камень: от минералогии к мифопоэтике»

 

Общее описание исследования

На основе Национального Корпуса Русского Языка, поэтического подкорпуса, исследовались контексты лексем камень, каменный, (о)каменеть, каменщик в поэзии Иннокентия Анненского, Юргиса Балтрушайтиса, Константина Бальмонта, Андрея Белого, Александра Блока, Валерия Брюсова, Максимилиана Волошина. Основное внимание уделялось анализу семантико-синтаксических связей существительного камень с глаголами и прилагательными. Среди глаголов в особую группу выделялись глаголы действительного залога. Проводился анализ отношения словоформ к оппозиции «живой/мертвый», собраны статистические данные по наиболее частотным и, наоборот, самым редким употреблениям эпитетов, составляющих базовые характеристики текста камня. Исследовалась частотность рифм с данными лексемами, их поэтической метаморфизации, а также семантические инварианты встроенности лексем в концепты, описываемые оппозицией «природа/культура». Результаты исследования показали, что наряду с областью совпадений (символистских клише), имеется значительный разброс семантико-синтаксических значений камня у отдельных поэтов символизма в его качественных и количественных характеристиках. Главным результатом явилось суммарное описание концепта, выявление инвариантной основы «текста» камня, залегающей поверх идиостилей авторов. Последняя обусловлена как общим характером поэтического языка, которые заданы параметрами стилистической формации, так и стереотипами представлений о камне в русском сознании и шире – мифопоэтической модели мира, нашедших выражение в языке и хранящих память об архаическом единстве культуры. Ниже приводятся данные по каждому из рассмотренных авторов поэтического подкорпуса с описанием соответствующей индивидуальной специфики употребления лексемы камень. В заключении сообщаются общие выводы относительно соотношения природных и мифопоэтических свойств камня, получивших осмысление в поэзии русского символизма. В приложении – таблица частотности распределения эпитетов по авторам.

По абсолютному количеству употребления лексем, связанных с камнем, полярную позиции образуют по отношению друг к другу Балтрушайтис (наименьшее количество: 9 вхождений на 9 документов) и Брюсов (наибольшее количество – 165 вхождений на 128 документов). Фреквентность среди остальных участников исследования колеблется в среднем между 30 и 60: Бальмонт – камень 59 вхождений на 44 документа, Блок – камень 64 на 51 и каменный 13 на 12, Белый камень 39 на 31 и каменный 31 на 28, Волошин камень 67 на 55, Анненский – камень 28 на 16 и каменный 3 на 2. Глагол каменеть довольно редок и потому учитывается как статистическая погрешность. Отмечен случай лишь одного наречия с основой камен-: каменно (у Белого).

 

Камень А. Блока

Интересующий нас в первую очередь живой камень имеет наибольшее распространение у Блока, потому и начнем с него.

Озарены церковные ступени,
Их камень жив ― и ждет твоих шагов.
[А.А. Блок. «Бегут неверные дневные тени...» (1902.01.04)];

Холодный мрамор стал живым,
Проникся стоном камень ―
Он с жадной алчностью впивал
Моих лобзаний пламень.

[А.А. Блок. «Я в старом сказочном лесу...» (1920.11.06)].

Как видно из последнего примера, условием оживления камня у Блока становится его способность гореть и/или производить свет, пламя. Рифма камень/пламень занимает высокую позицию в частоте употребления лексемы:

Писать ли Вам, что тайный пламень
Горит в душе моей опять,
И сердце, прежде хладный камень,
Способно снова обожать?

[А.А. Блок. «Писать ли Вам, что тайный пламень...» (1898.12.23)];

Когда же первый вспыхнул пламень,
И слово к небу понеслось, ―
Разбился лед, последний камень
Упал, ― и сердце занялось.

[А.А. Блок. «Я долго ждал -- ты вышла поздно...» (1901.11.27)];

Жгут раскаленные камни
Мой лихорадочный взгляд.
Дымные ирисы в пламени,
Словно сейчас улетят.

[А.А. Блок. «Жгут раскаленные камни...» [Итальянские стихи, 6] (1909)].

Примеры валентности камень + горение/свет:

Так бей, не знай отдохновенья,
Пусть жила жизни глубока:
Алмаз горит издалека ―
Дроби, мой гневный ямб, каменья!

[А.А. Блок. Возмездие (1910-1921)];

На тонкой мачте ― маленький фонарь,
Что камень драгоценной фероньеры,
Горит над матовым челом небес.

[А.А. Блок. В северном море [Вольные мысли, 3] (1907.06.07)] [0];

На драгоценный камень фероньеры,
Горящий в смуглых сумерках чела.

[А.А. Блок. В северном море [Вольные мысли, 3] (1907.06.07)];

Безмолвны гробовые залы,
Тенист и хладен их порог,
Чтоб черный взор блаженной Галлы,
Проснувшись, камня не прожег.

[А.А. Блок. Равенна [Итальянские стихи, 1] (1909.05.06)];

И вот уже в долинах
Несметный сонм огней,
И вот уже в витринах
Ответный блеск камней,
И город скрыли горы
В свой сумрак голубой,

[А.А. Блок. «Голубоватым дымом...» [Итальянские стихи, 6] (1909)];

И драгоценный камень вьюги
Сверкает льдиной на челе.

[А.А. Блок. Второе крещенье [Снежная маска] (1907.01.03)];

Жил я в бедной и темной избушке моей
Много дней, меж камней, без огней.

[А.А. Блок. Сольвейг (1906.02.20)] [0];

Вот ― на груде горячих камней
Распростерта не смевшая пасть…

[А.А. Блок. Гимн (1904.08.27)];

И слышу, слышу, будто кричу:
«Поставьте в море на камне свечу!

[А.А. Блок. «Пристань безмолвна. Земля близка...» (1903)];

Проклятое море, дай мне ответ!
Далёко, там, камень! Там ставьте свечу!

[А.А. Блок. «Пристань безмолвна. Земля близка...» (1903)];

Я правлю, архангел, Ее Судьбой.
В щите моем камень зеленый зажжен.
Зажжен не мной, ― господней рукой.

[А.А. Блок. «Я -- меч, заостренный с обеих сторон...» (1903)];

Когда же первый вспыхнул пламень,
И слово к небу понеслось, ―
Разбился лед, последний камень
Упал, ― и сердце занялось.

[А.А. Блок. «Я долго ждал -- ты вышла поздно...» (1901.11.27)];

Признак истинного чуда
В час полночной темноты ―
Мглистый мрак и камней груда,
В них горишь алмазом ты.

[А.А. Блок. «Признак истинного чуда...» (1901.07.29)];

Ты шла звездою мне, но шла в дневных лучах
И камни площадей и улиц освятила.

[А.А. Блок. «Не ты ль в моих мечтах, певучая, прошла...» (1901.07.08)];

Порою в воздухе, согретом
Воспоминаньем и тобой,
Необычайно хладным светом
Горит прозрачный камень твой.

[А.А. Блок. Аметист (1900.09.18)];

В Дельфийском храме новый бог
Над камнем Пифии священной
Возвысил голос, ― и не мог
Развеять пламень сокровенный.

[А.А. Блок. Sophia (1900.08.21)];

Писать ли Вам, что тайный пламень
Горит в душе моей опять,
И сердце, прежде хладный камень,
Способно снова обожать?

[А.А. Блок. «Писать ли Вам, что тайный пламень...» (1898.12.23)].

Активное, живое существование камня у Блока усилено введением библейских контекстов, а также отнесенностью камня к мотивам тела/города:

Город в красные пределы
Мертвый лик свой обратил,
Серо-каменное тело
Кровью солнца окатил.

[А.А. Блок. «Город в красные пределы...» (1904.06.28)].

Условием горения камня у Блока становится его связь с протяженностью материи, концептом пути (в поэме «Соловьиный сад»: каменный/каменистый путь – смыслообразующий образ) и временем. Последним обусловлен редкий эпитет медленный камень (отсылающий и теме, развитой в «Соловьином саде»):

Знаю ― молитва поможет
Ясной надежде всегда,
Тяжкая верность заложит
Медленный камень труда.

[А.А. Блок. «Медленно, тяжко и верно...» (1900.12.05)].

Второе, не менее, чем горение, активное свойство живого камня Блока – его акустическая потенция, чувствительность к оппозиции звук/глухота:

Молчим, точа незнаемый гранит,
Кругом ― лишь каменные звуки.

[А.А. Блок. «Мы -- чернецы, бредущие во мгле...» (1902.09.24)];

О, черен взор твой, ночи тьма,
И сердце каменное глухо,
Без сожаленья и без слуха,
Как те ослепшие дома!..

[А.А. Блок. Возмездие (1910-1921)];

Черный уголь ― подземный мессия,
Черный уголь ― здесь царь и жених,
Но не страшен, невеста, Россия,
Голос каменных песен твоих!

[А.А. Блок. Новая Америка (1913.12.12)];

Да, нынче, в день возврата их,
Вся жизнь в столице, как пехота,
Гремит по камню мостовых,
Идет, идет ― нелепым строем,
Великолепна и шумна…

[А.А. Блок. Возмездие (1910-1921)].

Камень Блока – живой по преимуществу, выражена его активность (часты глаголы в действительном залоге) – он горит, кричит, (не)жжет, падает, но и отнесенность к смерти – камень холодный, могильный, тяжкий, последний. Особенность – темпоральные характеристики: камень медленный (затрудненное движение) и отнесен к пути; особо выделена способность камня гореть/светиться/жечь (камень-пламень) и звучать (акустика камня и в связи с камнем). Связь со светом объясняет и широту его цветовой палитры (серый и/или драгоценный).

 

Камень М. Волошина

У М. Волошина пик распределения лексемы камень по времени приходится на 1907 год, а также – хотя и меньше по интенсивности – на 1916 и 1920 годы с некоторым заходом в 1926 год: частотность употребления слова в первое десятилетие соответствует данным по двум другим поэтам символизма, но у последних его употребление этим десятилетием практически и ограничивается, в то время как у Волошина интерес к теме остается и в 1920-е годы. Именно в эту пору поэт практически постоянно живет в Коктебеле. В словесный мир Волошина, таким образом, камень приходит как изнутри языка и поэтической практики – поэтики символизма, так и извне, из естественного окружения каменного природного пейзажа. В соответствии с таким своим происхождением, камень Волошина демонстрирует двойственность, одновременно принадлежа природе и культуре. Камень прежде всего обнаруживает свою принадлежность к природным стихиям – прежде всего воде, но в значительной мере и огню, пламени (отмеченная у Блока рифма камень-пламень встречается и у Волошина), но у него стихийность (пламенность) камня сопряжена с синтестезийным переживанием полноты мира, где звук, цвет и свет вовлечены в единый круговорот природных метаморфоз:

А вблизи струя звенит о камень,
А внизу полет звенит цикад,
И в душе гудит певучий пламень
В синеве сияющих лампад.

[М.А. Волошин. «Ветер с неба клочья облак вытер...» [Киммерийская весна] (1917.06.20)].

Интересна и своего рода неточная внутренняя рифма, подразумевающая пушкинскую традицию, но как бы не получившая хода и оставшаяся целиком в поле семантики:

Мы, столь различные душою,
Единый пламень берегли,
И братски связаны тоскою
Одних камней, одной земли.

[М.А. Волошин. Другу [Война] (1915.08.23)].

Такая «окультуренность» стихии находит продолжение в другой ипостаси камня – его принадлежности к письменным памятникам и речи, особенно поэтической:

В душе встают неясные мерцанья,
Как будто он на камнях древних плит
Хотел прочесть священный алфавит
И позабыл понятий начертанья.

[М.А. Волошин. Кому земля -- священный край изгнанья...» [Corona Astralis, 11] (1909)]

и

Букву за буквой врубать на твердом и тесном камне:
Чем скупее слова, тем напряженней их сила.

[М. А. Волошин. Доблесть поэта (1925.10.17)];

Чье имя написано карандашом на камне?
Что нацарапано гвоздем на стене?

[М.А. Волошин. Бойня [Усобица] (1921.07.18)].

Храня древнее письменное слово, природный камень «проговаривает» на языке культуры:

И влажный камень вдалеке
Лепечет имя Эвридики.

[М.А. Волошин. «Мы заблудились в этом свете...» [Amori amara sacrum] (1905)],

где отмеченная влажность камня сопричастна не только стихии воды, но и выступает как маркер жизненной силы. В поле окультуренного камня особенно значима библейская, в том числе евангельская тема:

Я ль в тебя посмею бросить камень?

[М.А. Волошин. Святая Русь [Пути России] (1917.11.19)];

По ступеням империй и соборов,
Небесных сфер и адовых кругов
Шли кольчатые звенья иерархий
И громоздились Библии камней ―
Отображенья десяти столетий:

[М.А. Волошин. Космос (1923.06.12)].

Связь камня с основными заветами культуры в ее историческом развитии отнесена к физическому свойству минерала как природного материала – его тектоничности, прочности, способности противостоять разрушительной силе времени. Камень сам олицетворяет время в древних архитектурных сооружениях, получая осмысление не только как традиционный строительный материал, но и метафорически, как темпорализация пространства (в этом Волошин сходен с Блоком, ср. характерную для обоих отнесенность седины камня к возрасту, то есть антропоморфизации образа):

Под сенью тощих акаций
И тополей,
Средь пыльных галлюцинаций
Седых камней,
В стенах церквей и мечетей
Давно храня
Глухой перегар столетий
И вкус огня;
Молитва о городе

[М.А. Волошин. Возношения (1918.06.02)];

На месте городов ни камней, ни развалин.

[М.А. Волошин. «Здесь был священный лес. Божественный гонец...» [Киммерийские сумерки, 5] (1907)].

Антропоморфизация камня как хранилища истории реализована и в других каменных «сединах»:

Город-Змей, сжимая звенья,
Сыпет искры в алый день.
Улиц тусклые каменья
Синевой прозрачит тень.
Груды зданий как кристаллы;
Серебро, агат и сталь;
И церковные порталы,
Как седой хрусталь.

[М.А. Волошин. С Монмартра [Париж, 1] (1904-1905)].

И конечно, место впитавшего культуру камня – в реестре свидетельств «петербургского текста»:

С белесоватым мороком ночей,
С алтарным камнем финских чернобогов,
Растоптанным копытами коня,
И с озаренным лаврами и гневом
Безумным ликом медного Петра.

[М.А. Волошин. Россия (1924.02.06)].

Однако примкнув к культуре, камень Волошина пытается одновременно и отгородиться от нее, устремляясь назад к природе, он прорастает подобно растению:

Здесь соборов каменные корни.
Прахом в прах таинственно сойти,
Здесь истлеть, как семя в темном дерне,
И цветком собора расцвести!

[М.А. Волошин. Погребенье [Руанский собор, 6] (1907)],

что перекликается с бальмонтовской флоризацией минерала:

Там камни ценные цветут,
Там все в цветеньи вечно-юном,
Там птицы райские живут ―
Волшебный Сирин с Гамаюном.

[К.Д. Бальмонт. Райские птицы (1907)].

Природная «архитектура» занимает в мире Волошина более высокое место в иерархии ценностей:

Я поклоняюсь вам, кристаллы,
Морские звезды и цветы,
Растенья, раковины, скалы
(Окаменелые мечты
Безмолвно грезящей природы),

[М.А. Волошин. Письмо [Amori amara sacrum] (1904)].

Рифма кристаллы-скалы имплицитно сближает полюса микро- и макроформ существования камня в природе, которая наделяется качествами живого существа, способного грезить, хотя и безмолвно. Впрочем, «голос» камен чреват криком, переходящим в звериный «хор»:

В нем крик камней, в нем скорбь земли,
Но саван мысли сер и скучен.

[М.А. Волошин. Письмо [Amori amara sacrum] (1904)];

Устья рек, святые рощи, гребни скал и темя гор
Оглашает ликованьем всех зверей великий хор ―
И луга, и лес, и пашни, гулкий брег и синь-простор.

[М.А. Волошин. Kantikoi [Алтари в пустыне] (1909.03.05)].

Сам вид каменных отрогов напоминает исполинских хищников и каких-то древних птеродактилей:

Моей мечтой с тех пор напоены
Предгорий героические сны
И Коктебеля каменная грива;

[М.А. Волошин. «Как в раковине малой -- Океана...» [Киммерийская весна] (1918.06.06)];

Горы, как рыжие львы, стали на страже пустынь.

[М.А. Волошин. Полдень [Алтари в пустыне] (1908)];

В гранитах скал ― надломленные крылья.
Под бременем холмов ― изогнутый хребет.

[М.А. Волошин. Полынь [Киммерийские сумерки, 1] (1907)].

Впрочем, еще больше камень хранит в себе признаки человека, принимая участие в мифологической космогонии земной природы:

Десница подняла материки,
А левая распределила воды,
От чресл размножилась земная тварь,
От жил ― растения, от кости ― камень,
И двойники ― небесный и земной ―
Соприкоснулись влажными ступнями.

[М.А. Волошин. Космос (1923.06.12).

Антропоморфная анимация камня у Волошина выражена не столь непосредственно, как у Бальмонта или Брюсова, однако для коктебельского пиита специфично наделение камня функцией агенса, которая предполагает активное глагольное поведение лексемы: камень (а также каменная зыбь, громада, гора) цепенеет, костенеет, жаждет, взвивается (в прямой форме или в качестве дополнения):

Предо мной, тускла и широка,
Цепенела в мертвом исступленьи
Каменная зыбь материка.

[М.А. Волошин. Армагеддон [Война] (1915.10.03)];

Он мыслил небом, думал облаками,
Он глиной плотствовал, растеньем рос,
Камнями костенел, зверел страстями,

[М.А. Волошин. Космос (1923.06.12)];

Камни эти жаждут испокон
Хмельной жёлчи Божьего потира.

[М.А. Волошин. Армагеддон [Война] (1915.10.03)];

В горний простор без усилья
Взвились громады камней…

[М.А. Волошин. Ночь [Руанский собор, 1] (1907)].

Наконец, еще раз уже приводившийся по другому поводу пример, проговоривший камень:

И влажный камень вдалеке
Лепечет имя Эвридики.

[М.А. Волошин. «Мы заблудились в этом свете...» [Amori amara sacrum] (1905)],

и даже вероломно нападающий, подобно змее (очевидно, аллюзия на пушкинскую «Песнь о вещем Олеге»):

Как будто грязи едкой вкус
И камня подлого укус
Мне не привычны, не знакомы…

[М.А. Волошин. «Я быть устал среди людей...» [Блуждания] (1913.07.08)].

Активность камня у Волошина резко доминирует над его пассивностью, однако витальность минерала порой реализуется в форме отрицательной анимации, маркируя второй член оппозиции «живой/мертвый»:

К Диане бледной, к яростной Гекате
Я простираю руки и мольбы:
Я так устал от гнева и борьбы ―
Яви свой лик на мертвенном агате!

[М.А. Волошин. «К Диане бледной, к яростной Гекате...» [Lunaria, 7] (1913)].

Приведем аналогичные примеры из Брюсова:

Так стройте призрак жизни новой
Из старых камней давних стен.

[В.Я. Брюсов. «Современность грохочет, грозит, негодует...» (1920)];

Нет, вы недаром родня изумрудам,
Аметистам, рубинам, сапфирам,
Жизненный трепет пройдет по встревоженным грудам,
И камней восторженный гимн, как сияние, встанет над миром.

[В.Я. Брюсов. Камни (1903)].

В том, что живой камень у Волошина демонстрирует себя имплицитно, в качестве активного начала, но открыто не заявляя о себе как живом, состоит отличие от указанных примеров из Бальмонта и Брюсова, в поэзии которых камень жив скорее по внешним признакам. Скрытая жизнь камня у Волошина, между тем, компенсируется его художественной активностью. Камень – не только предмет созерцания, но и активный рисовальщик, живописец и скульптор, он соотносим с линией, цветом, трехмерной формой и всеми атрибутами произведения искусства:

мысль росла, лепилась и ваялась
По складкам гор, по выгибам холмов.

[М.А. Волошин. «Как в раковине малой -- Океана...» [Киммерийская весна] (1918.06.06)];

В седой оправе пенных грив
И в рыжей раме гор сожженных.

[М.А. Волошин. «И будут огоньками роз...» [Облики] (1913.06.14)];

Скрыты горы синью пятен и линий ―
Переливами перламутра.

[М.А. Волошин. «Облака клубятся в безднах зеленых...» [Киммерийская весна] (1910.02.21)];

Уступы каменистых крыш
Слились в равнины темных линий.

[М.А. Волошин. Пустыня [Годы странствий] (1901)];

Неумолимо жёстк
Рисунок скал, гранитов черный лоск,
Строенье арок, стрелок, перекладин.

[М.А. Волошин. «Алмазный бред морщин твоих и впадин...» [Lunaria, 10] (1913)];

Огнь древних недр и дождевая влага
Двойным резцом ваяли облик твой ―
И сих холмов однообразный строй,
И напряженный пафос Карадага,
Сосредоточенность и теснота
Зубчатых скал, а рядом широта
Степных равнин и мреющие дали.

[М.А. Волошин. «Как в раковине малой -- Океана...» [Киммерийская весна] (1918.06.06)].

Создающая художественные изображения посредством камня природа наделяет минерал свойством homo creans, человека творящего. Камень не столько объект, сколько субъект зрения. Интересно, что в связи с мотивом камня Волошин опирается на концепт неясного, затрудненного зрения, тем самым отстраняя и акцентируя сам акт смотрения: камни серые, тусклые, мутные, подернутые дымкой, едва различимые сквозь пелену дали:

Мерцает золото, как желтый огнь в опалах.
И были дни, как муть опала…
И был один, как аметист.

[М.А. Волошин. «В молочных сумерках за сизой пеленой...» [Париж, 9] (1909)];

И этот тусклый зной, и горы в дымке мутной,
И запах душных трав, и камней отблеск ртутный,
И злобный крик цикад, и клекот хищных птиц ―

[М.А. Волошин. Полдень [Киммерийские сумерки, 10] (1907)];

Млея по красным холмам, с иссиня-серых камней,
Душный шлем фимиам ― благовонья сладкой отравы ―
В море расплавленных дней.

[М.А. Волошин. Полдень [Алтари в пустыне] (1908)].

Им лишь изредка вторит прозрачность:
Vitreaux ― камней прозрачный слиток:
И аметисты, и агат.

[М.А. Волошин. Письмо [Amori amara sacrum] (1904)],

но и та исполнена серой мути, туманящего взгляд пространства:

Она несла свою печаль,
Одета в каменные ткани,
Прозрачно-серые, как даль
Спокойных овидей Шампани.

[М.А. Волошин. Реймская Богоматерь [Пламена Парижа] (1915.02.19)].

Рассмотренные примеры убеждают в том, что живой камень в поэзии Волошина – это прежде всего камень-субъект, активно творящий изображение.

 

Камень у К. Бальмонта

Относительно оппозиции «живой/мертвый» камень у Бальмонта обнаруживает явное тяготение ко второму члену оппозиции, то есть, он маркирован как мертвый:

Все то, что во вселенной рождено,
Куда-то в пропасть мчится по уклонам,
Как мертвый камень падает на дно.

[К.Д. Бальмонт. Освобождение [Художник-дьявол] (1903)];

Я спал как воды моря,
Как сумрак заключенья,
Я спал как мертвый камень,
И странно жил во сне, ―
С своей душой не споря,
Свое ожесточенье
Любя, как любит пламень
Таиться в тишине.

[К.Д. Бальмонт. Праздник свободы [Четверогласие стихий] (1903)];

Но, увидев яркий пламень,
Я ― всегда мертвей, чем камень, ―
Ужаснулся,
И хотел бежать скорее ―
И не мог.

[К.Д. Бальмонт. Пожар [Danses macabres] (1903)].

Сопричастность жизни камень Бальмонта обнаруживает косвенно, лишь в границах фразового единства, в семантике всего четверостишья, то есть, на расстоянии не менее 3-4 позиций от леммы:

Ты нам обещаешь жизнь в иной отчизне, ―
Камень высших духов, огненный рубин!

[К.Д. Бальмонт. Драгоценные камни [Безветрие] (1900)];

Но на крутом внезапном склоне,
Среди камней, я понял вновь,
Что дышит жизнь в немом затоне,
Что есть бессмертная любовь.

[К.Д. Бальмонт. Среди камней [Ангелы опальные] (1900)].

Принадлежность камня семантике живого обнаруживается у Бальмонта в субъективизации мотива, отождествление камня с Я лирического героя:

Я возглас боли, я крик тоски.
Я камень, павший на дно реки.
Я тайный стебель подводных трав,
Я бледный облик речных купав.

[К.Д. Бальмонт. Возглас боли (1908)];

А я иным покорствую законам,
По воле изменяться мне нельзя,
Я камень скал, с их вынужденным стоном.

[К.Д. Бальмонт. Камень скал [Художник-дьявол] (1903)].

Роль камня как агенса проявляется и в его соположении с глаголами действительного залога, в способности камня цвести, гореть, падать, обрываться:

Там камни ценные цветут,
Там все в цветеньи вечно-юном,
Там птицы райские живут ―
Волшебный Сирин с Гамаюном.

[К.Д. Бальмонт. Райские птицы (1907)];

Где-то там, на таинственном дне,
Новые краски царят,
Драгоценные камни горят.

[К.Д. Бальмонт. Потухшие факелы [Безветрие] (1900)];

Камень падает на дно,
Дважды жить нам не дано.

[К.Д. Бальмонт. Чары месяца [Ангелы опальные] (1898)];

Где-то серна пробежала, где-то коршун промелькнул,
Оборвался тяжкий камень, между скал раздался гул.

[К. Д. Бальмонт. В час рассвета [За пределы] (1894)];

Камень выступает в сочетании с «девицей-солнцелов» 

На Камне солнцевом
сидит Заря-Девица,
Она – улыбчивая птица,
В сияньи розовом широко-длинных крыл,
На Камне солнцевом, он – амулет всех сил.

[К.Д. Бальмонт. На камне солнцеловом (1906)].

И корреспондирует с общей для символистов рифмой камень/пламень:

Топнут о камень ― топнут ― и пламень вырос и взвился проворней змеи.

[К.Д. Бальмонт. Агни (1912)];

Но, увидев яркий пламень,
Я ― всегда мертвей, чем камень, ―
Ужаснулся,
И хотел бежать скорее ―
И не мог.

[К.Д. Бальмонт. Пожар [Danses macabres] (1903)]

и обнаруживает связь камня со стихией огня:

От капли росы, что трепещет, играя
Огнем драгоценных камней,
До бледных просторов, где, вдаль убегая,
Венчается пеною влага морская
На глади бездонных морей,

[К.Д. Бальмонт. «От капли росы, что трепещет, играя...» [Черная оправа] (1905)];

Там, в полумгле, в тишине,
Где-то там, на таинственном дне,
Новые краски царят,
Драгоценные камни горят.

[К.Д. Бальмонт. Потухшие факелы [Безветрие] (1900)].

В оппозиции «живой/мертвый» камень отнесен полностью ко второму члену (5 вхождений) + 2 окаменения (камнем можно стать). Но при этом выражена субъектность (камни цветут, горят, падают, бывают низринуты, обрываются), которая проявляется и в отождествлениях с Я поэта. Отмеченные свойства камня присущи и другим символистам (например, у Брюсова: не камень я), тут Бальмонт не отходит от общих стереотипов. Спецификой поэта, между тем, можно считать избирательность минералогического ряда, не встречающуюся у других авторов (сапфир, лунный камень, изумруд, хризолит, рубин), а также расширенность характеристик камня как природного объекта (форма, цвет, среда и пр.) и высокая частотность эпитетов драгоценный/самоцветный (см. таблицу). Таким образом, камень Бальмонта антиномичен: при выраженности субъектного начала, он маркирован как анти-живой и принадлежащий природе, то есть, в оппозиции «живой/мертвый» камень выступает как метафора анимации природного начала.

 

В этом камень Бальмонта сходен с камнем Балтрушайтиса, о котором можно только сказать, что – при всей скудости материала – камень олицетворяет агрессию природы по отношению к миру людей (то есть, камень демонизирован):

Тянется к жертве / Костлявой рукой ―
Горестный камень / Ждет крови людской!

[Ю.К. Балтрушайтис. Deo ignoto (1912)],

а живое проступает как оксюморонная (демоническая) связь противоположных полюсов в темпоральном модусе природы:

Мгновенное и длительность без меры,
Объятое смятением и сном,
И зыбь полей, и в поле камень серый ―
Живые зерна в колосе одном…

[Ю.К. Балтрушайтис. Дневное сияние (1910)].

 

Камень В. Брюсова

Камень Брюсова часто мертв, но проявляет большее, чем у Бальмонта, тяготение к жизни, однако, как правило, мотив жизни соприкасается с концептом камня косвенно:

Что вновь твоя живая лира,
Над камнями истлевших плит,
Два чуждых, два враждебных мира
В напеве высшем съединит!

[В.Я. Брюсов. К армянам (1916.01.23)];

Пусть каждый камень мертв: они горели,
Горят и ныне ― в тайниках души!

[В.Я. Брюсов. Ожерелья дней (1916)];

Горит
Лишь мертвым он огнем,
Как камень драконит,
Зажженный смертным сном.

[В.Я. Брюсов. Молиться (1913.11.25)];

Камни бьем, чтоб жить на свете,
И живем, ― чтоб бить…

[В.Я. Брюсов. Каменщик (1903)].

Как и у других символистов, камни Брюсова горят и блистают:

Всё меняется странно:
Камни горят, как алмазы,
Новые всходят на небо светила,
Расцветают безвестные розы, ―
Но, быстро осыпаются грезы,
Тупо мы падаем в груды колеблемой пыли,
Тупо мы слушаем ветер,
Еле качающий дремлющий вереск, ―
В бессилии…

[В.Я. Брюсов. В пустынях (1911)];

Самоцветные камни блистают,
Вдаль уходят колонн вереницы,
Из холодных щелей выползают
Саламандры, ужи и мокрицы.

[В.Я. Брюсов. «Облегчи нам страдания, Боже!..» (1894.12.15)].

Спецификой Брюсова в отношении мотива камня можно, пожалуй, считать его преимущественную антропоморфизацию по признакам идентификации с частями тела и психологическими состояниями:

Вместо сердца камень вставил,
Желтый камень хризолит?

[В.Я. Брюсов. «Кто глаза ее оправил...» (1909)];

Я дик и злобен;
Спать умею в камне малом;
Лгать, притворствовать способен,
Но встаю до неба жалом.

[В.Я. Брюсов. «Я -- Земля, я -- косность мира...»];

Не нам превращать в изваянья
Камней твердогрудые глыбы!

[В.Я. Брюсов. На острове Пасхи (1895.11.15)];

Я прекрасна, о смертный! Как греза камней!

[В.Я. Брюсов. «Я прекрасна, о смертный! Как греза камней!..» (1894.11.27)];

Вдавив уста в холодный лик
Той жрицы Гора иль Изиды,
Он гневно в камень вбросил крик
Восторга иль глухой обиды.

[В.Я. Брюсов. Египетский профиль (1920.08.01)].

Противоположное активности камня состояние – превращение в камень, выражено глаголом окаменеть:

Давно охладели, давно окаменели
Те выкрики дня, те ночные слова:
Эти груди, что спруты, тянулись ко мне ли?

[В.Я. Брюсов. Та же грудь (1922.07.07)];

Так образы изменчивых фантазий,
Бегущие, как в небе облака,
Окаменев, живут потом века
В отточенной и завершенной фразе.

[В.Я. Брюсов. Сонет к форме (1895.06.06)].

В качестве другой особенности Брюсова в его использовании концепта камня следует отметить высокую разработанность эпитетов, разнообразие и многочисленность прилагательных в описании камня. Определения камня можно классифицировать по ряду, относящемуся преимущественно к классу природы (величина, форма, цвет, вид минерала, среда – илистый, оснеженный) или к культуре (функция – дорожный, лобный; антропно-психологическая характеристика – дряхлый, сумрачный, высокий, седой). К последней группе можно отнести и дериват каменщик, определивший название и тему его известного стихотворения. Серый – наиболее частое определение в силу полисемии (известный и за пределами русского языка антропоморфный перенос: серый как седой). Следует отметить и активность камня в отношении интертекстуальных связей – библейских цитат:

Прощаю все, ― и то, что ты лгала мне
Губами алыми, дарами долгих ласк,
Что вместо хлеба мне давала камни,
Что на руках цепей я слышал лязг;

[В.Я. Брюсов. «Прощаю все,-- и то, что ты лгала мне...» (1911)],

а также мотива слова и письма, в отношении которых камень выступает как источник тайного знания и сокровенной речи.

По в полумгле томительного бреда
Нащупал надпись я на камнях тех:
[В.Я. Брюсов. Рамсес (1899)];
У перекрестка двух дорог
Журчанье тихое фонтана;
Источник скуден и убог;
На камне надпись из Корана.

[В.Я. Брюсов. «У перекрестка двух дорог...» (1898.04.21)];

Слово бросает на камни одни бестелесные тени,
В истине нет ни сиянья, ни красок, ни тьмы.

[В.Я. Брюсов. «Слово бросает на камни одни бестелесные тени...» (1895.03.06)].

Несмотря на высокую частотность лексемы камень и ее производных у Брюсова, в целом он проявляет низкую степень ухода от стереотипа как общего мифологического, так и в рамках символизма.

 

Камень Андрея Белого

Несмотря на высокую морфологическую и грамматическую разработанность лексемы камень (камень, каменный, каменеть, каменно) в поэзии Андрея Белого, живой/мертвый камень здесь практически не прослеживается. Тем не менее, активность камня ярко выражена в связи с глаголом действительного залога: камень сияет, бьет, жжет, мозжит, жалит и т.п.

Тяжелый камень стекла бьет ―
Позором купленные стекла.

[Андрей Белый. В летнем саду [Город] (1906)];

На кружевах бархатной робы
всё ценные камни сияют.

[Андрей Белый. Променад [Прежде и теперь] (1903)];

Тяжкий камень, свистя,
неожиданно сбил меня с ног ―
тяжкий камень, свистя,
размозжил мне висок.

[Андрей Белый. «Суждено мне молчать...» [Блоку, 3] (1903)];

Цифрами оскалились версты полосатые,
Жалят ноги путника камни гребенчатые.

[Андрей Белый. Горе [Россия] (1906)];

Колпак слетел, но гном трубит ― ученый.
В провал слетели камни под ногою.
Трубою машет.

[Андрей Белый. «Я вознесен, судьбе своей покорный...» [Возврат, 1] (1903)].

Функции камня как агенса проявляются и в антропоморфных метафорах, основанных на переносе на части тела:

Скрежетала ― в камень твердолобый:
Молотами выколачиваемая скрижаль,
Чтобы ― разорвались его твердые злобы
В золотом расколотую даль.

[Андрей Белый. «Я схватывал молча -- молот...» [В горах, 2] (1922)],

а также в плане психологизации – в сравнении с роковой участью поэта, описываемой лирическим Я/Ты:

Как камень, пущенный из роковой пращи,
Браздя юдольный свет,
Покоя ищешь ты.

[Андрей Белый. Кольцо [Тристии] (1907)].

Активность камня Белого проявилась и в использовании глагола каменеть:

И там внизу ― окаменели скаты.
Мерцают вспыхом каменные гроты.
Играют светлой пеной водопады.

[Андрей Белый. Возврат [Трепетень] (1902-1931)],

а также наречия каменно (уже в поздние годы творчества):

У чаши темной / Каменно вознес
Свой глаз огромный, / Пламенный, как нос.

[Андрей Белый. Все пожрал [Трепетень] (1931)].

Последний пример указывает и на чувствительность Белого к мотиву пламенеющего камня, опирающегося на аллитерацию камень/пламень: она достигает у Белого – среди исследуемых поэтов – пожалуй, наибольшей степени выраженности и проявляется от простой рифмы к внутренней и другим форма созвучий:

Шиповник, как пламень, / Висит над водой;
Бьют пенные брызги / О камень седой, ―

[Андрей Белый. «Серебряно плещет / Струя ручейка...» [Лесные встречи, 5] (1902-1931)];

Заликуйте, / Юнейшие, ―
Смелым / Пламенем! <>
Знаменуйте, / Мудрейшие, ―
Белым / Каменем! <>
Над Мариями, / Марфами, ―
Над Мариями, / Марфами, ―

[Андрей Белый. Гимн [Исход] (1921)];

А пыльный, полудневный пламень
Немою глыбой голубой
Упал на грудь, как мутный камень,
Непререкаемой судьбой.

[Андрей Белый. «Июльский день: сверкает строго...» (1920)];

Ты ― пламенный, в крылатке серой
Средь зданий, каменных пустынь:
Глаза, открытые без меры, ―
В междупланетную ледынь,
Свои расширенные сини
Бросают, как немой вопрос,
Под шапкой пепельных волос.

[Андрей Белый. Первое свидание (1921)];

В слепых очах, в глухорожденном слухе ―
Кричат тела.
Беспламенные, каменные духи!
Беспламенная мгла!

[Андрей Белый. Тела (1916)].

Камень у Белого разнообразен не только в своих семантико-синтаксических связях, но и в плане выстраиваемого им минералогического каталога: базальт, амиант, бриллиант, изумруд, лазурит, мрамор, бирюза. Можно сказать, что при средней степени частотности лексемы камень Белого наиболее разработан в отношении разнообразия частей речи и поэтических метафор. Его свойства быть живым живого обусловлены как правило гибкой подвижностью языковой характеристики.

 

Камень И. Анненского

Камень Анненского в качестве живого возникает в его поэзии только раз:

Как листья тогда мы чутки:
Нам камень седой, ожив,
Стал другом, а голос друга,
Как детская скрипка, фальшив.

[И.Ф. Анненский. То было на Валлен-Коски [Трилистник осенний, 3] (1909)],

но проявляет активность в плане антропоморфизации: млеет, кажется темным белый камень, сердце из камня, камень привычки:

Камни млеют в истоме,
Люди залиты светом,
Есть ли города летом
Вид постыло-знакомей?

[И.Ф. Анненский. Тоска белого камня [Трилистник тоски, 3] (1904)];

И не всё ли равно вам:
Камни там или люди?

[И.Ф. Анненский. Тоска белого камня [Трилистник тоски, 3] (1904)];

Сбита в белые камни
Нищетой бледнолицей,
Эта одурь была мне
Колыбелью-темницей.

[И.Ф. Анненский. Тоска белого камня [Трилистник тоски, 3] (1904)].

Мотив камня образует параллелизмы, основанные на антропоморфных метафорах, а также культурных аллюзиях, реконструирующих петербургский текст русской литературы: камень=сознание, камень=сердце, камень=ночь, камень=Нева:

Молот жизни, на плечах мне камни дробя,
Так мучительно груб и тяжел,
А ведь, кажется, месяц еще не прошел,
Что я сказками тешил себя…

[И.Ф. Анненский. Молот и искры (1901)];

Только камни нам дал чародей,
Да Неву буро-желтого цвета,
Да пустыни немых площадей,
Где казнили людей до рассвета.

[И.Ф. Анненский. Петербург (1880-1909)].

Отдана дань и камню/пламени, Анненский в этом не оригинален, однако:

Ночь не тает. Ночь как камень.
Плача тает только лед,
И струит по телу пламень
Свой причудливый полет.

[И.Ф. Анненский. То и это [Трилистник кошмарный, 3] (1909)];

Пары желтеющей стеной
Загородили красный пламень,
И стойко должен зуб больной
Перегрызать холодный камень.

[И.Ф. Анненский. Зимний поезд [Трилистник вагонный, 3] (1909)].

 

Общие выводы

Камень в поэзии символистов осциллирует от состояния живого (преимущественно у Блока) до мертвого par excellence (у Бальмонта). В обоих случаях его отношение к оппозиции «живой/мертвый» маркировано. Независимо от того, к какому члену этой оппозиции камень тяготеет эксплицитно, in implicito он обнаруживает свойства агенса, реализует активное поведение, в основном проявляющееся в способности порождать огонь/свет, что нашло выражение и в звукописи (общая частая рифма – камень/пламень), а также падать и бить/дробить. К свойствам камня как агенса относятся и синестезийные проявления мотива-концепта, прежде всего в его связи с акустическим (у Блока) и визуальным (у Волошина) началами. Мотив живого камня порождает антропоморфные метафоры в отношении идентификации с частями тела (сердце), а также в плане психологизации (тоска и пр.). Активность камня отмечена движением, реализуясь, в частности в мотиве пути (у Блока) и соответствующими глаголами (падать). Антропоморфное начало в отношении фундаментального противопоставления «природа/культура» проявляется как демонизированная (диаволическая – см. Ханзен-Леве) стихийная сила, одновременно обусловленная как волей сверхчеловека, так и физическими законами материального мира. Особенна важна для символистов роль камня как носителя – хотя и пассивного – начала языка и речи: мотивы надписи на камне, библейские аллюзии. Говорящий камень противопоставлен камню кричащему как культура природе. Вместе с тем, отождествление камня с Я/Ты поэта выявляет его способность к порождению поэтического слова. Мифопоэтические значения проступают в минерале по логике соотношения био- и ноосферы – как проекция материи, усложняющейся в процессе эволюции.

ПРИЛОЖЕНИЕ Таблица частотности эпитетов камня у авторов

Таблица 1

 

Татьяна Владимировна Цивьян
(Институт мировой культуры МГУ,
Институт славяноведения РАН)

 

…now the footless boulders leap

Работа выполнена при поддержке гранта РНФ 14-18-02194
«Живой камень: от минералогии к мифопоэтике»

 

‘…вот безногие валуны скачут’ – строкой из «Песни маленького охотника» Киплинга обозначается цель проверки по Ruscorpora лексемы валун на «способность к движению».

Rudyard Kipling The Song of the Little Hunter (The Second Jungle Book)	Р. Киплинг Песнь маленького охотника (Вторая книга джунглей)
Ere Mor the Peacock flutters, ere the Monkey People cry, Ere Chil the Kite swoops down a furlong sheer, Through the Jungle very softly flits a shadow and a sigh-- He is Fear, O Little Hunter, he is Fear!	‘Видишь? Мор-Павлин трепещет, раскричались обезьяны, Чиль кружит тревожно на больших крылах, И неясные мелькают в полумраке Джунглей тени - Это Страх, Охотник-крошка, это Страх!
Very softly down the glade runs a waiting, watching shade, And the whisper spreads and widens far and near. And the sweat is on thy brow, for he passes even now-- He is Fear, O Little Hunter, he is Fear!	По прогалине скользнуло как бы смутное виденье, И пронесся шепот в сумрачных кустах; А на лбу вспотевшем капли, и дрожат твои колени - Это Страх, Охотник-крошка, это Страх!
Ere the moon has climbed the mountain, ere the rocks are ribbed with light, When the downward-dipping trails are dank and drear, Comes a breathing hard behind thee--snuffle-snuffle through the night-- It is Fear, O Little Hunter it is Fear!	Месяц, вставши над горою, серебрит седые скалы, Звери, хвост поджавши, прячутся в лесах, Вслед тебе несутся вздохи, и листок крошится вялый Это Страх, Охотник-крошка, это Страх!
On thy knees and draw the bow; bid the shrilling arrow go; In the empty, mocking thicket plunge the spear! But thy hands are loosed and weak, and the blood has left thy cheek-- It is Fear, O Little Hunter, it is Fear!	На колено! За тетиву! И спускай проворно стрелы, В тьму коварную стреми копья размах. Но рука бессильно виснет, но душа оцепенела - Это Страх, Охотник-крошка, это Страх!
Now the spates are banked and deep; now the footless boulders leap-- Now the lightning shows each littlest leaf--rib clear-- But thy throat is shut and dried, and thy heart against thy side Hammers: Fear, O Little Hunter--this is Fear!	Валуны, как щепки, пляшут в волнах бурного потока, Пятна молнии дрожат на лепестках, В горле сушь, и сердце бедное колотится жестоко - Это Страх, Охотник-крошка, это Страх!’ (Пер. С. Займовского)

В вырванной из контекста строке – просто констатация факта.

Ближайший контекст раскрывает ситуацию: в джунглях ненастье, гроза, бурный поток срывает с места валуны и несет их с собой.

В контексте всего стихотворения – ненастье несет в себе почти эсхатологическую опасность (возвращение в хаос) и вызывает у живых существ, особенно у человека, панический страх (terror antiquus).

Эти три ступени формулируют место камня (в нашем случае валуна) в архетипической картине мира: мертвый камень неподвижен – мертвый камень двигается – движение мертвого опасно («страшно») для живого. Здесь существенна вторая ступень: камень двигается по вполне реальной причине (не только у Киплинга). Но – третья ступень – этот факт содержит в себе далеко идущие следствия (метаморфозы камня, его анимизация, камень как враг или чудесный помощник человека и т. д.). Так формируется мифологическое досье камня.

 Способность к движению – один из основных признаков живого камня и в «высокой» мифологии (и литературе), и в секуляризованной модели мира, «поверяемой наукой» (ср. многочисленные свидетельства о таинственных перемещениях камней и рациональные объяснения этих явлений, см. далее пример: «Однако объяснить, как именно геомагнитное поле превращается в антигравитационное, которое способно переместить с места на место огромный валун, пока никто не сумел». [Наталья Островская. Булыжники ползут в гору // Комсомольская правда, 2007.10.31]).

Остается объяснить выбор нами лексемы валун. Это определено его этимологической биографией (см. об этом подробнее: Цивьян 2015).

Этимология слова валун, по Фасмеру, следующая: «валу́н ‘круглый камень’, от вали́ть. Ср. лит. úola ‘каменная глыба, точильный камень’, лтш. uols ‘круглый’, uõla ‘мелкий, круглый камень, галька’, др.-исл. valr ‘круглый’, лит. vélti, лтш. vel̃t ‘катать, валять’».

Далее мы опираемся на исчерпывающую статью А.Ф. Журавлева «Взвешивание конкурентных мотивационных версий в этимологической практике (о слове валун)» (Журавлев, в печ.). Статья отчасти полемическая, поскольку в ней анализируется альтернативная этимология валуна, предложенная Н.С. Араповой, обратившей внимание на то, что значение ‘большой камень’ передаётся и лексемой кабан, и предположившей, что валун ‘камень’, как и кабан в том же значении, является результатом метафорического переноса с названия борова — по зрительному сходству. Ещё в праславянское время у глагола *valiti / *val’ati появилось значение ‘холостить (самца домашнего животного)’. Отсюда слова вол ‘холощёный бык’, коновал, диал. вáлýх ‘кастрированный бык или баран’ (Арапова 2006, 23–24).

А.Ф. Журавлев, считая эту этимологию недостаточно обоснованной, развивает общепринятую этимологию «в сторону движения»: валун не только результат «обкатывания водой»: он как бы и сам перенял возможность катиться (точнее, способность к разным видам движения). Схема следующая: вода обкатывает валун – катит валун – валун катится под напором воды – валун катится, т.е. двигается самостоятельно.

Тут следует обратить внимание и на морфологическое оформление слова валун, точнее, на суффикс -ун, определяющий существительные, в подавляющем большинстве случаев одушевленные, по их основному признаку, чаще всего – по действию: болтун, ворчун, говорун, грызун, молчун, свистун, шептун и т. д., и особенно по действию, связанному с движением: бегун, вертун, летун, падун, пластун, плывун, плясун, ползун, прыгун, скакун, топтун, шатун и т. п. Все эти -уны маркированы значением активности, экспрессивности, эмоциональности (субъективной оценки). В итоге -ун в валуне сам по себе подводит к его анимизации и тем самым к «двигательной активности», характерной для живого существа.

Далее мы (выборочно) приводим ответы Ruscorpora на запрос валун двигается. Движение может быть горизонтальным (перемещение по плоскости) и вертикальным (обычно сверху вниз – падение). В список включены и «позы валуна», фиксирующие остановку движения. Примеры были взяты, прежде всего, из основного корпуса, но учитывались и остальные подкорпусы.

Ожидаемо на первом месте оказались литературные примеры, прежде всего, поэтические. Корпус «предпочел» ХХ век, особенно его начало (т.е. Серебряный век). Вполне объяснимо и появление валуна в газетных и журнальных текстах, где движение создает интригу сюжета (см. ниже эффектные заголовки).

Холодный камень, рождённый в высях,
Упал в долину, среди цветов:
К нему приникли земные травы;
Покрылись грани узором льдов.

[С.Д. Кржижановский. Валун (1911-1918)]

Валун, осколок темных скал,
Гранитов севера глухого,
Чью силу в землю закопал
Разбег налета ледяного.

[С.М. Городецкий. «И вот опять совсем один...» [Голоса смерти, 2] (1907)]

Кляни, колдун,
Дави, валун, [Валун наваливается – своего рода figura etymologica – ТЦ]
Не отойду.

[С.М. Городецкий. Проводы (1906)]

А если бы вы запаслись терпением, вы увидели бы, как валун подходит к пеньку, а пенек поднимается и начинает что-то ему говорить. Ведь на самом деле пень и валун были гном и Колдунья. [Клайв Стейплз Льюис. Хроники Нарнии. Лев, колдунья и платяной шкаф (Г.А. Островская, 1991)]

When the boulder began to slip and the animals cried out in despair at finding themselves dragged down the hill… [George Orwell. Animal Farm (1945)]

Один самый длинный чёрный валун с узкой хищной мордой поднялся на дыбы и замер так в нелепой позе, похожий на только что вылезшего из берлоги перезимовавшего медведя. [Ю.О. Домбровский. Хранитель древностей, часть 2 (1964)]

Этот раздувшийся к ночи ледяной поток (весь день таяли снеговые шапки) ломал горы и катил валуны. [Ю.О. Домбровский. Факультет ненужных вещей, часть 3 (1978)]

Безумство камня в неподвижности. Безумны валун и щебень. Яшма и агат. [Александр Иличевский. Из книги «Ослиная челюсть» // «Урал», 2008]

Но годам к тридцати пяти заматерел, ощутил что-то в себе стальное; валун себе напоминал, который, если столкнуть, все на своем пути в лепешку раздавит. [Роман Сенчин. Елтышевы (2008) // «Дружба Народов», 2009]

Начинают перекатываться с места на место. Как валуны в горной реке. Сильное течение срывает их с места и тащит, оставляя глубокие борозды, вспенивая воду вокруг них. [Андрей Геласимов. Фокс Малдер похож на свинью (2001)]

Фёдор Филатович ещё с раннего, молочного детства любил это мелкое, серое, линючее море с далеко уходящими валунами, с парусами рыбачьих лодок. [И. Грекова. Фазан (1984)]

А море с далеко уходящими валунами? Разноцветные паруса рыбачьих лодок ― жёлтые, коричневые, серые? [И. Грекова. Фазан (1984)]

Полёт птиц, движение рыб, движение перекати-поля и круглого валуна, сила ветра, заставляющего деревья качаться и махать ветвями, реактивные движения голотурий ― всё это выражение того или иного осязаемого, явного принципа. [Василий Гроссман. Жизнь и судьба, часть 3 (1960)]

Сверху на крыши домов валились дымные валуны, как будто на соседней вершине выкипала пена из-под крышки гигантского бака; такая же пена поднималась снизу из ущелья. [Дина Рубина. Окна (2011)]

За ее барьером к воде спускались нагроможденные друг на друга ржавые и мшистые валуны. [Дина Рубина. Окна (2011)]

Главное было не шевелиться, не дышать, не ерзать подошвами, камешки под которыми начинают перекатываться валунами прямо по барабанной перепонке. [Александр Иличевский. Перс (2009)] [омонимия не снята]

Вырывал из земли старые валуны и, не обращая внимания на их беззвучные угрозы, подносил Кому. [Михаил Гиголашвили. Чертово колесо (2007)]

Валун никак не хотел покидать своего места. [Михаил Гиголашвили. Чертово колесо (2007)]

На дне пропасти валуны давили, резали, месили, кромсали и добивали раненых, а песок и трава заживо хоронили тех, кто еще был жив. [Михаил Гиголашвили. Чертово колесо (2007)]

Кряхтели деревья. Перекатывались последние валуны, прекращая стоны умиравших. Кинжал тихо гудел, остывая. [Михаил Гиголашвили. Чертово колесо (2007)]

Алтай запечатлелся у меня в памяти всего лишь несколькими штрихами ― непрерывным шорохом мелкого, никогда не прекращающегося дождичка и стремительным потоком изумрудно-зеленой реки Катунь, волочащей по своему руслу могучие бревна и многотонные валуны. [Нина Воронель. Без прикрас. Воспоминания (1975-2003)]

На полях монументально возлежали валуны ледникового периода. [Николай Крыщук. Отступление // «Звезда», 2003]

Через несколько минут машина объехала громадный серый валун, нелепо рассевшийся, точно дом, построенный посреди дороги [Федор Кнорре. Ночной звонок (1967)] 

В первые годы этой сошедшей с каких-то крутых гор грязной лавины Тамара Ивановна … впадала в слезы: сдавливало грудь, боль неподвижным валуном залегала внутри и на часы перехватывала дыхание. [Валентин Распутин. Дочь Ивана, мать Ивана (2003) // «Наш современник», 2003.11.15]

А поплачет, польет слезами испуганное сердце, погреет ими, горючими, камень-валун, он вроде и подвинется, освободит дыхание. [Валентин Распутин. Дочь Ивана, мать Ивана (2003) // «Наш современник», 2003.11.15]

Человек громко хохотал и выпрыгивал всё выше, всё яростней… а плясовым кругом ему служила макушка огромного валуна, только что скатившегося с горы и обретшего очень зыбкое равновесие. [Мария Семенова. Волкодав: Знамение пути (2003)]

Но ― раскачивался, кренясь, громадный валун, и камни скрипели, как готовые молоть жернова, и победно, отчаянно плясал наверху человек и звонко бил себя по пяткам ладонями… [Мария Семенова. Волкодав: Знамение пути (2003)]

...имелся свой сад камней, по кругу возлежали диоритовые и сиенитовые валуны, торчали метровые обломки с кварцевыми прослойками. [Роман Солнцев. Полураспад. Из жизни А.А. Левушкина-Александрова, а также анекдоты о нем (2000-2002) // «Октябрь, 2002]

Но если судьбу народа уподобить обвалу, камнепаду, то князь будет в нем самым большим камнем, что катится впереди всех, расшибает преграды и торит путь, по которому вслед за ним несутся прочие валуны. [Алексей Иванов. Сердце Пармы (2000)]

Исключение ― труд разжалованного царя Сизифа по закатыванию валуна на горную вершину. [Виктор Мясников. Водка (2000)]

Второй случай ― когда Генка Созинов рассказывал, что огромные круглые валуны на Озере сначала были мелкой галькой, а потом выросли до размеров с пол-избы. [Александр Чудаков. Ложится мгла на старые ступени (1987-2000) // «Знамя», 2000]

Безобидный прежде ручей превратился в нешуточный поток ― ревел, катил валуны, тащил вырванные кусты, хлеща ветвями по камням. [Андрей Волос. Сирийские розы // «Новый Мир», 1999]

Вокруг усадьбы на промытых изумрудных полях серыми валунами лежали толстые овцы. [Сергей Каледин. Записки гробокопателя (1987-1999)]

На замшелом валуне поднялась трава, каменное вещество проросло мелкими корешками и вконец рассыпается, рассасывается, переходит в состав сочных стеблей, поднимается выше, расправляется, радуясь влаге и теплу солнца. [Марк Харитонов. Amores novi // «Знамя», 199]

Это символизирует хрупкость и неустойчивость мира. Теперь я снова прошла по валунам. Ни один из них не шевельнулся. [Екатерина Гончаренко. Сад ботанического значения (1997)]

― Слофо са топой, княше, ― презрительно изронил он, такой же неподвижный, как мшистый валун, нарочно доставленный ему для сидения. [Евгений Лукин. Катали мы ваше солнце (1997)]

Вот уже более полувека чудный дом этот существует как феномен неживой природы, как пень, как валун. [Семен Лунгин. Виденное наяву (1989-1996)]

... в холмистый Рингерике, где на склонах холмов там и сям, где было можно, расчищены кусочки покатой, тонким слоем лежащей на скалах норвежской почвы, где валуны откатили в кучи внизу поля. [И.М. Дьяконов. Книга воспоминаний. Глава вторая (1922-1926) (1995)]

В жарком, но дружелюбном споре они и не заметили, как на пути снова встал серый валун. [Михаил Успенский. Там, где нас нет (1995)]

Он был потоком лавы, огненным, темно-красным, он огибал валуны, немо кричащие от ужаса, растения умирали от его прикосновения, огромная гора извергла его из раскаленного нутра, извергла под небо, под звезды… [Марина Дяченко, Сергей Дяченко. Привратник (1994)]

И только когда валун плавно опустился на землю, осмелились зайти в калитку, но дальше входа не продвинулись. [Петр Алешковский. Жизнеописание Хорька (1990-1993)]

Пересекли небольшой лог, обогнули гряду вросших в землю валунов и вошли в ельник. [Владимир Сорокин. Открытие сезона // «Родник», 1989]

 

Потому что валун, лежащий в степи, не выдает своих тайн. [Владимир Дудинцев. Белые одежды / Третья часть (1987)]

Усиливаясь, скрежет вырос в зловещий звук, земля как бы ахнула, и огромный валун с шумом обрушился на них. [Владимир Маканин. Утрата (1984)]

И тут оживший валун вновь содрогнулся, сместился и по локоть отдавил Пекалову руку, отчего он сразу потерял сознание. [Владимир Маканин. Утрата (1984)]

Память моя, как рыбацкая сеть, рвалась, оберегая себя, если поднимала со дна слишком тяжелые и мрачные валуны воспоминаний. [Ю.И. Визбор. Завтрак с видом на Эльбрус (1983)]

... вдоль большака, по заросшей бурьяном канаве, краем дорожной насыпи, через травянистую лощину с гладким, будто откормленный кабан, валуном и дальше, к опушке леса, широкой дугой охватившей пригорок с хутором. [Василь Быков. Знак беды (1982)]

Складно говорить Левон не умел нисколько, обычно его речь походила на перекатывание валунов в поле, и в делах он больше брал характером, упрямым и неуступчивым. [Василь Быков. Знак беды (1982)]

Бог был милосерден к Грохотало, скоро он занял место под знаменитой Каргой ― Кабарожкой, что против лежащего в траве валуна величиной с баню. [Виктор Астафьев. Царь-рыба (1974)

Течение срывает меня, и вот уже навстречу стремительно бегут валуны, корни деревьев. [О. Яковлев. По горным рекам Прибайкалья // «Спортсмен-подводник», 1967]

Здесь, в метелках высокой травы, среди глазастых ромашек греются под солнцем валуны, похожие на спящих слонят. [Владислав Крапивин. Белый щенок ищет хозяина (1962)]

Уголек вывел охотников к поляне, где из травы поднимали свои круглые спины валуны-слонята. Огромные валуны, тяжело давя друг друга, поднимались стеной. [Владимир Тендряков. Тройка, семерка, туз (1961)]

Дванов не знал, как начинаются письма, и сообщал Шумилину, что творить у природы нет особого дара, она берет терпением: из Финляндии через равнины и тоскливую долготу времени в Петропавловку приполз валун на языке ледника. [А.П. Платонов. 
Чевенгур (1929)]

В навал ― валун на валуне:
Пейзаж к холму приник;
Когда-то в прапрастарине
Здесь полз ледник.

[Г.Н. Оболдуев. Повенецкий совхоз (1934)]

И вот вчера валун уже неожиданно появился у… Кафедрального собора. [Ольга Гончарова. «Блудный» камень нашел политическое убежище // Комсомольская правда, 2009.05.27]

По реке плывет валун из села нанайского. Одна из тех, кто своими глазами видел легендарный движущийся камень озера Болонь, ― Алла Михайловна Бельды. [Наталья Островская. Булыжники ползут в гору // Комсомольская правда, 2007.10.31]

Море тащило валун за собой полтора километра. [Наталья Островская. Булыжники ползут в гору // Комсомольская правда, 2007.10.31]

Однако объяснить, как именно геомагнитное поле превращается в антигравитационное, которое способно переместить с места на место огромный валун, пока никто не сумел. [Наталья Островская. Булыжники ползут в гору // Комсомольская правда, 2007.10.31]

Значит, какая-то неведомая сила валун сдвинула, заставила его нагреться. [Рак Любовь соб. корр. 'Труда'. Тайна зеленых облаков // Труд-7, 2007.03.06]

- Зимой камень вмерзает в землю, а когда грунт оттаивает, валун сдвигается. [Налбандян Лиана. По земле валун ползет ... // Труд-7, 2007.02.06]

Но внезапно послышался «грозовой звук», задрожала земля и по небу пронеслось нечто темное, напоминающее огромный валун. [Светлана Кузина, Андрей Егоров. НЛО давно лезут в объектив // Комсомольская правда, 2004.12.06]

Поднявшись на нее, увидели валун, стоящий на плоской каменной подпорке. [Цыганкова Светлана. Спой нам, камень // Труд-7, 2004.10.16]

Вода в озере была тогда прозрачной, и рыбаки стали докладывать, что валун медленно, но неуклонно ползет по дну в направлении «своей» горы. [Мухтаров Евгений соб. корр. «Труда». Бродячий Синь-Камень // Труд-7, 2004.08.26]

Фотографии 50-х годов запечатлели его на самом берегу озера, а спустя тридцать лет валун оказался уже на расстоянии ста метров от прежней «прописки». [Мухтаров Евгений соб. корр. «Труда». Бродячий Синь-Камень // Труд-7, 2004.08.26]

Валун известен тем, что движется,― причем не равномерно, а скачками. [Мухтаров Евгений соб. корр. «Труда». Бродячий Синь-Камень // Труд-7, 2004.08.26]

Еще тридцать лет назад со страниц местной газеты они заявили: валун оказался на берегу, потому что талые воды размыли песок, а затем камень начали двигать подводные течения и ледовые торосы. [Мухтаров Евгений соб. корр. «Труда». Бродячий Синь-Камень // Труд-7, 2004.08.26]

Обходя один из них, Ролстон оперся о валун, который вдруг перевернулся и придавил его правую руку. [Сиснёв Виссарион соб. корр. «Труда». Эрон просто хотел жить // Труд-7, 2003.05.08]

Кстати, им это тоже не удалось, валун словно врос в скалу. [Сиснёв Виссарион соб. корр. «Труда». Эрон просто хотел жить // Труд-7, 2003.05.08]

Ни один валун не разрушился и не сместился: спиралевидный рисунок, как по неведомому колдовству, сложен будто навечно. [Лескова Наталия. За нами присматривают из космоса? // Труд-7, 2003.03.05]

Старинная легенда о камнях, щедро рассыпанных в Тишкозерье, звучит так: где-то в карельской глуши есть большой валун, древний как сама земля. И стоит тот валун на скале посреди болот, и поставили валун наши предки таким образом, что днём и ночью поёт он только ему понятную мелодию. [Муезерский гранит (республика Карелия). [Т/к «Культура». Д/ф из цикла «Письма из провинции», 2013]

Федя с котелком к реке спустился / вот… тут-то его и накрыло. Валун со скалы сорвался... [Вениамин Дорман и др. Пропавшая экспедиция, к/ф (1975)]

И слова уже выходят из его рта не как мелкие камушки, а как большие валуны. [Марина Ахмедова, Рамзан Кадыров. Если что, я – Рамзан // «Русский репортер», № 43 (122), 12-19 ноября 2009]

На лесной дороге, ведущей от Большого Соловецкого острова к острову Большой Муксалма, попадается много валунов, они бордюрчиком тянутся вдоль неровной петляющей дороги. [Ольга Шестова. Богатства Беломорья // «Наука и жизнь», 2009]

Потом пустыня резко заканчивалась завалами громадных яшмовых валунов, постепенно переходивших в шлифованный галечник, который, в свою очередь, уходил под пласт красной глины. [Сергей Бакатов. Тихая жизнь в террариуме (Записки ветеринарного врача) // «Наука и жизнь», 2008]

Перекаты его баса, то вкрадчивого, то накрывающего слушателя с головой, были подобны тяжелому дыханию морских волн, подминающих прибрежную гальку и недвижные валуны. [Галина Шергова. …Об известных всем (2002-2004)]

Нам преграждали дорогу три огромных валуна, только-только скатившиеся со склона. [Марина Москвина. Небесные тихоходы: путешествие в Индию (2003)]

Холмы заволокло, дождь лил, как из ведра, до блеска отмывая утёсы и разбросанные по холмам валуны. [Марина Москвина. Небесные тихоходы: путешествие в Индию (2003)] 

И это не могло не лечь валуном на все русское будущее. [Рой Медведев. Русский вопрос по Солженицыну (2002)]

Но река катит по дну огромные валуны – тысячи тонн абразивного материала. [Василий Песков, Борис Стрельников. Земля за океаном (1977)]

По этим примерам составляется «словарь валуна» с сугубо предварительной классификацией по оппозиции «движение/неподвижность» (прежде всего). При этом неподвижность не столько противопоставляется движению, сколько маркирует прекращение движения и занятие определенного положения («принятие позы»).

 

Словарь валуна

I. Неподвижность / поза [К позе можно отнести и такие примеры, как море с далеко уходящими валунами, к воде спускались нагроможденные друг на друга ржавые и мшистые валуны, валуны, тяжело давя друг друга, поднимались стеной, где как бы зафиксировано «предшествующее движение»]

— Неподвижность, неподвижный, недвижный

— Замереть

— Лежать, возлежать, ложиться

— Сидеть, восседать

— Стоять

— Врасти

— Немо кричащий

— Беззвучные угрозы [немота, беззвучность – транспонирование неподвижности / смерти в акустический код. Движение камня может сопровождаться шумом, скрежетом, пением и т. д.]

II. Движение

— Ожить

— Появиться

— Шевелиться

— Покидать (свое место)

— Сместиться, переместить(ся)

— Блудный

— Двигать(ся), сдвигать

— Ходить, уходить, подходить, выходить, переходить

— Торить путь

— Бежать, разбег

— Нестись

— Катить(ся), перекатывать(ся)

— Ползти

— Плыть

— Волочить, волочиться

— Скакать, скачками

— Скользить

— Расти

— Подниматься

— Спускаться, опуститься

— Упасть, камнепад

— Валить, валиться, обвал

— Срываться

— Бросать

— Столкнуть

— Раскачиваться

— Крениться

— Содрогнуться

— Перевернуться

— Разбрасывать

— Рассыпать(ся)

— Рассасываться

— Рассеивать

— Нагроможденные

— Обрушиться

— Давить, раздавить

— Звук [звук как противоположность немоте, см. выше]

— Шум

— Скрежет

— Петь

Мы попытались расположить лексемы по содержательному принципу (направление и способ движения) – это, конечно, более чем предварительная классификация, тем более что она не учитывает частотности употреблений. Например, отдельного семантического анализа заслуживает взаимное притягивание валун & катить (ср. у В. Гроссмана движение перекати-поля и круглого валуна), валун & валить и др. Обращает на себя внимание богатый и разнообразный лексический набор предикатов: если дать его без комментариев, вряд ли можно предположить, что описывается объект неподвижный по определению. Как только мы «опознаем» в этом объекте камень/валун, мы сразу оказываемся в пространстве метафорики, причем в пространстве не столько тропов, сколько мифологических клише, направляющих к самым разнообразным сюжетам и жанрам, от эпоса и ритуала до быличек и научных трактатов. В истоке этих сюжетов – творение мира, переход от хаоса к космосу и одновременно угроза возвращения к хаосу, столь ярко представленная в стихотворении Киплинга, где мир описывается с точки зрения «мифологичных» (примечательно, что в заключительной строфе сопрягаются молнии (небесный огонь), вода & камень/валун и растения: Now the spates are banked and deep; now the footless boulders leap / Now the lightning shows each littlest leaf-rib clear…). Эту угрозу может содержать движение камня (как и его неподвижность). Надо учитывать, что одновременно эти свойства камня могут иметь и положительное значение.

В нашей картине мира камень/(зд.) валун действительно оказывается живее всех живых, поскольку он притягивает к себе, так сказать, «одушевленные» атрибуты и предикаты. И жизнь «безногого» (footless) камня проявляется прежде всего в движении (ср. крайний случай у А. Иличевского: Безумство камня в неподвижности), медленном (рост и созревание камней в недрах земли) или стремительном, когда они низвергаются с неба: …огромные круглые валуны на Озере сначала были мелкой галькой, а потом выросли до размеров с пол-избы (А. Чудаков) – Усиливаясь, скрежет вырос в зловещий звук, земля как бы ахнула, и огромный валун с шумом обрушился на них (В. Маканин).

Литература

Цивьян 2015 – Цивьян Т.В. Об энантиосемии камня: неподвижность versus движение // Живой камень. От минералогии к мифопоэтике. М., 2015.

Журавлев в печ. – Журавлев А.Ф. Эволюции смыслов. М. В печати.

Арапова 2006 – Арапова Н.С. Валун // Ad fontes verborum. Исследования по этимологии и исторической семантике. К 70-летию Жанны Жановны Варбот. М., 2006.

 

 

Вера Сергеевна Полилова
(Институт мировой культуры МГУ)

 

«Глагольный ореол» камня (по данным основного корпуса НКРЯ): материалы к докладу

Работа выполнена при поддержке гранта РНФ 14-18-02194
«Живой камень: от минералогии к мифопоэтике»

 

1. Был проведен предварительный анализ данных основного корпуса НКРЯ (ruscorpora) по сочетаемости лексической единицы камень с глаголами. В ходе работы были выделены частотные контексты, в которых камень выступает как субъект (камень + гл. лететь, лежать, стоять, спать, катиться, молчать, падать и пр.).

2. По данным «Словаря сочетаемости слов русского языка» (под ред. П.Н. Денисова, В.В. Морковкина. 3-е изд., испр. М., 2002) камень обычно выступает как объект, а не субъект, его обычно: – бросают, роняют, запускают, привозят, добывают, обрабатывают, дробят...:

Бросить ч т о : ~ камень, палку, мяч, шайбу, снежок, гранату, книгу, портфель, чемодан, [свои] вещи, пальто, плащ, шапку, перчатки, окурок, бумажку ...

Бросить ч е м : ~ камнем, снежком ...

Привозить куда-л., добывать, обрабатывать, дробить... камень;

Поднять, уронить, бросить, запустить (разг.) в кого- что-л., разбить ... камень. Ударить кого-л., бросить в кого-что л., запустить (разг.) в кого-что-л. ... камнем; забросать кого-что-л. ... камнями.

— и т. п.

Контекстов, где камень выступает как субъект, словарь приводит немного:

Камень сорвался откуда-л., упал, оброс мхом/мохом...
<…> летит что-л. перемещается, несётся по воздуху под действием ветра. Пуля (снаряд, мина, стрела, копьё, диск, ядро, молот, камень ...) летит — пуля, снаряд и т. п. перемещается, движется по воздуху силой толчка. Время летит; минуты (часы, дни, месяцы, годы ...) летят — время, минуты и т. п. быстро проходят.

Кто-л. попал в кого-что-л.; что-л. (пуля, снаряд, мяч, камень ...), попало в кого-что-л
Продолжать ... сверкать. Что-л. (солнце, звезда, огни, молния, хрусталь, кристалл, алмаз, бриллиант, камень, минерал, вода, море, река, брызги, капли, роса, слёзы ... ) сверкает

3. Основной корпус НКРЯ дает в качестве самых частотных глаголов, «окружающих» камень-субъект, следующие: лежать, падать/упасть, лететь/полететь, свалиться <с души> (фраз.). При этом отмечается множество единичных примеров широкого круга глаголов с семантическими характеристиками движения, положения/помещения объекта, звука и пр.

(+ фраз. «камни вопиют»)

4. Примеры:

1. ― Ну, что же, камень живёт? ― тихо спросил Торвальдсен. ― Живёт, ― глухо ответил Кипренский. ― Живёт, ― повторили Камуччини и Тамаринский. ― Друзья, ― веско сказал Торвальдсен, ― только так рождаются образы от античной скульптуры и создаются в тайниках нашей души законы мастерства. [К.Г. Паустовский. Орест Кипренский (1936)]

2. Обращаясь только к ней, гость стал описывать, какой жизнью камни живут, впитывая добро или зло, как общаются с человеком, и как влияют на его судьбу. [Анатолий Приставкин. Вагончик мой дальний (2005)] [омонимия не снята]

3. Одни вечные горы, кажется, человека на этой земле нет, только камень живет. [Светлана Алексиевич. Цинковые мальчики (1984-1994)]

4. Романтическая в своей основе мысль, что скала или камень живут одни, а человек живет скопом, в тесном единении с себе подобными, не только не верна, но по существу своему прямо противоположна истине. [Н.Н. Берберова. Курсив мой (1960-1966)]

5. Ведь и дерево живет, и камень живет, все живет. [М.А. Осоргин. Свидетель истории (1932)]

6. Камень живет, как и всякое живое существо, и бить его нельзя. [Реставрация Александровской колонны (1912.04.10) // «Вечернее время», 1912]

7. Он живёт тем же, чем живёт камень, дерево, птица, собака. [В.Т. Шаламов. Колымские рассказы (1954-1961)]

8. Как заклятия, возводят они грандиозные памятники и пускают в них прочности тысяч лет ― покуда жив камень, ― а у нас деревянные срубы и штукатурные обрешетины. [К.С. Петров-Водкин. Моя повесть. Часть 2. Пространство Эвклида (1932)] [омонимия не снята]

9. Так камень бултыхнёт в водяную дремь, всё взбаламутит, круги: вот разбежались― только лёгкие морщины, как по углам глаз от улыбки― и снова гладь. [Е.И. Замятин. Русь (1923)]

10. Несколько валов уже перекатилось через волнолом, отделяющий бухту, и слева было слышно, как камни лезут со дна на откосы берега… [В.Г. Короленко. Мгновение (1900)]

11. Опять камень летает в воздухе, но теперь Тавлина рука лежит на столе; напрасно он понадеялся на себя: Гороблагодатский в один прием взял все восемь конов, а Тавля срезался на пятом… [Н.Г. Помяловский. Очерки бурсы (1862)]

12. Приготовьтесь к броску, отведя запястье назад и немного вверх и прицелившись так, чтобы камень полетел практически параллельно поверхности воды. [А. Зайцева. «Блинчики» на воде по-научному // «Наука и жизнь», 2006]

13. Самое обидное, что камень вылетел из-под колес редакционного же Mitsubishi Pajero, и теперь прямо перед глазами водителя Audi красуется скол. [Федор Александров. Audi A4 3.0 Quattro: 4100 км (2002) // «Автопилот», 2002.08.15]

14. В 1930 году небесный камень прилетел в Амазонию, вызвав взрыв мощностью в 1 мегатонну с человеческими жертвами. [Сергей Лесков. Чтобы не стать динозаврами. Может ли атомный взрыв спасти планету от удара из космоса (2001) // «Известия», 2001.11.02]

15. До сих пор помню, как этот камень летел и как я в эти секунды кому-то взмолился, чтобы он пролетел мимо. [Владимир Войнович. Замысел (1999)]

16. Об чем березы шепчут, послушаем, что камни думают, узнаем. [Юрий Казаков. Никишкины тайны (1957)]

17. Еще сказал, что, если бы камень обладал сознанием, он бы думал, что падает на землю свободно, а если бы так не думал, то все равно бы падал. [Михаил Шишкин. Венерин волос (2004) // «Знамя», 2005]

18. Рубахин чувствовал, как камень лёг ему на затылок (и давит, давит…) [Владимир Маканин. Кавказский пленный (1995)]

19. Брошенный мною камень лёг на дно океана… [Сергей Довлатов. Наши (1983)]

20. А разве от народа скроешь, что камень упал. [А.Н. Толстой. На рыбной ловле (1923)]

21. Если камень падал близко от ястреба, птица косилась на него, оставаясь неподвижной, если камень попадал ей в тело, она, вздрогнув, отскакивала прочь от удара. [Максим Горький. Чарли Мэн (1906)]

22. Один камень попал в голову сидевшему на дереве Сереже, он свалился с ветки, громко заплакал и, прикрывая рукой окровавленный лоб, побежал домой. [Герман Садулаев. Когда проснулись танки (2010)]

23. Камень оброс мшистой коркой и наполовину ушел в почву. [Герман Садулаев. Шалинский рейд (2009) // «Знамя», 2010]

24. Камень затянулся мхом, а от дерева не осталось ничего, кроме раскрошившихся сухих гнилушек. [Василий Голованов. Остров, или оправдание бессмысленных путешествий (2002)]

25. Камень стукнулся в середину крыши и скатился обратно, треснув бабку Дарью по ноге. [Андрей Геласимов. Степные боги (2008)]

26. Камень свалился с души, дал дорогу радости. [Михаил Гиголашвили. Экобаба и дикарь (1998-2007) // «Зарубежные записки», 2009]

27. Камень угодил ему в голову ― он не вскрикнул, не потёр ушибленное место... [Анатолий Азольский. Лопушок // «Новый Мир», 1998]

28. Трудный выдался нынче денек: жара, камень угодил в орденоносца, а теперь Вулодю Маркадера вызвали. [Давид Маркиш. Золотая башня // «Октябрь», 2003]

29. Камень ушел в землю примерно на полметра. [Г. Аухадиев. Камень, упавший с неба // «Наука и жизнь», 2006]

30. Камень подпрыгивал, молодой лед звенел все тоньше и тоньше. [Борис Екимов. Житейские истории // «Новый Мир», 1999]

31. Оценим минимальную скорость броска, необходимую для того, чтобы камень подпрыгнул хотя бы один раз. [А. Зайцева. «Блинчики» на воде по-научному // «Наука и жизнь», 2006]

32. Если в качестве условия полной дестабилизации положить угол смещения оси <формула> (камень повернулся ребром к поверхности воды), то <формула>, то максимальное число подскоков <формула>. [А. Зайцева. «Блинчики» на воде по-научному // «Наука и жизнь», 2006]

33. В этот момент камень повернулся, и Воронов сорвался вниз, пролетел метра три и наверняка бы разбился насмерть, если бы не густой кустарник, смягчивший его падение. [Виктор Доценко. Тридцатого уничтожить! (2000)]

34. Камень стоял во дворе у родственников Кости, живших неподалеку от кладбища. [Юрий Азаров. Подозреваемый (2002)]

35. ...камень ударил меня в переносицу. [Борис Хазанов. Праматерь (2002)]

36. Камень ударился о левое голенище, упал перед постаментом, и, проследив за его падением, Аглая только сейчас увидела на снегу рядом со своей геранью жалкую, бедную, одинокую веточку желтой мимозы. [Владимир Войнович. Монументальная пропаганда // «Знамя», 2000]

37. Камень стукнулся в середину крыши и скатился обратно, треснув бабку Дарью по ноге. [Андрей Геласимов. Степные боги (2008)]

38. Меткий деревенский камень пробил дыру в дверце Toyota Marino на нижней палубе. [Опыт: Перегнать из Владивостока купленный автомобиль (2002) // «Автопилот», 2002.10.15]

39. Камень разваливался на несколько кусков, как арбуз от удара. [Дмитрий Каралис. Роман с героиней // «Звезда», 2001]

40. Ей самой было очень больно ― острый камень впился в спину, но она терпела и старалась, чтобы он ничего не заметил. [Алексей Варламов. Сплав // «Новый Мир», 1999]

41. Пальцы стало покалывать, потом камень потеплел, отдавая накопленную энергию. [Сергей Лукьяненко. Ночной дозор (1998)]

42. И все круче тропинка ― вода и камни катятся по ней со звоном. [Р.И. Фраерман. Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви (1935-1940)]

43. И раз за разом приостанавливается, ждет: вдруг это вовсе и не гром, вдруг это всего лишь камень сорвался и прокатился гулко по заваленной щебенкой гряде? [Валентин Распутин. Дочь Ивана, мать Ивана (2003) // «Наш современник», 2003.11.15]

44. Земля зашевелилась у нас под ногами ― это камень вывернул целые пласты песка и глины. [Виталий Губарев. Трое на острове (1950-1960)]

45. Некстати вспомнился кровавый глаз, посмотревший на меня из горстки проклятых камней. Сейчас камни молчали. [Марина Дяченко, Сергей Дяченко. Магам можно все (2001)]

46. Лизе хмурую строгость старинных зданий, где камни молча свидетельствуют о человеческих судьбах... [К.А. Федин. Первые радости (1943-1945)]

47. Но мы помним, что не только люди, но и камни его не слышали: когда он говорил, люди смеялись, а камни молчали, как они всегда молчат. [Л.И. Шестов. Афины и Иерусалим (1938)]

48. Камень спит крепко, как камень, и видит каменные сны… [Марина Палей. Кабирия с Обводного канала (1990)]

49. Снег подтаял. Чугун спит, камни спят. [Ю.Н. Тынянов. Кюхля (1925)] 

50. ― Ты видишь, этот камень сдвинулся с места. [Виталий Губарев. Трое на острове (1950-1960)]

51. Дубравке казалось, что камень движется им наперерез. [Радий Погодин. Дубравка (1960)]

52. Ею привезена такая запись процесса, что камни вопиют. [Л.К. Чуковская. Иосиф Бродский (1963-1972)]

53. Как Вам известно, в известных случаях, когда молчат те, кому должно говорить, камни вопиют. [В.В. Шульгин. В.А. Маклакову 15 января 1930 года (1930)]

54. В Берлине самые камни вопиют: завтра должно быть то же самое, что было вчера! [М.Е. Салтыков-Щедрин. За рубежом (1880-1881)] [омонимия не снята] И.И. Лажечников. Ледяной дом (1835)

55. ― И камни вопиют во времена тяжкие, ― произнес какой-то книжник важным, поучительным тоном. [И.И. Лажечников. Ледяной дом (1835)]

56. Сиденье под Грымом качнулось. Потом по стеклу цокнул камень. [Виктор Пелевин. S.N.U.F.F (2011)]

57. Я слышу, как хрустит камень под триконями его ботинок, и тотчас же стоящая колом на ледяном ветру веревка пошла вверх, скользя сквозь треугольник висящего на крюке карабина. [Ю.И. Визбор. Завтрак с видом на Эльбрус (1983)]

58. Теперь под его ногами не звенел камень мостовой, а хрустели камушки, какими в Царьграде имеют обыкновение усыпать садовые дорожки. [А.П. Ладинский. Последний путь Владимира Мономаха (1960)]

59. Звякнул камень в стекло, брызнули и задребезжали осколки. [Е.И. Замятин. Островитяне (1917)

60. ...камень звякнул о колесо, мальчишка быстро нагнулся, схватил новый. [Сергей Шаргунов. Ура! (2003)]

 

 

Вера Сергеевна Полилова
(Институт мировой культуры МГУ)

 

Об одной строке Бальмонта («Я камень скал с их вынужденным стоном»)

Работа выполнена при поддержке гранта РНФ 14-18-02194
«Живой камень: от минералогии к мифопоэтике»

 

Как показала в своем выступлении Н.В. Злыднева «относительно оппозиции “живой/мертвый” камень у Бальмонта обнаруживает явное тяготение ко второму члену оппозиции, то есть он маркирован как мертвый». Два примера, где субъектность камня проявляется в отождествления с Я поэта, были приведены Натальей Витальевной:

А я иным покорствую законам,
По воле изменяться мне нельзя,
Я камень скал, с их вынужденным стоном.

[К.Д. Бальмонт. Камень скал [Художник-дьявол] (1903)];

Я возглас боли, я крик тоски.
Я камень, павший на дно реки.

[К.Д. Бальмонт. Возглас боли (1908)].

При этом только первый из этих двух контекстов свободен от прямых семантических связей с концептом «мертвого». Падение на дно камнем, то есть утопание выступает в системе мифопоэтических мотивов символизма как синоним смерти, с анаграмматическим сопоставлением глубины – голубизны – гибели (см. Ханзен-Лёве 2003, 694).

Кроме того, строка Бальмонта Я камень скал, с их вынужденным стоном выделяется на фоне условной «парадигмы» других его стихов, использующих схожие местоименно-субстантивные конструкции. Недавно для этого явления было предложено понятие «функциональной семантизации и характеризации» (см.: Кисель 2011 и др. ее работы). Под этим понимается «процесс раскрытия значения личного местоимения при отсутствии антецедента, когда происходит субъективная конкретизация референта, обычно при помощи субстантива-предиката при местоимении-субъекте» (чаще всего мы имеем дело с метафоризацией, такие конструкции легко превратить в сравнения, подставив «как» на месте тире).

Таких стихов с местоимением и субстантивом-предикатом у Бальмонта множество, среди них самые знаменитые его строки. Сразу приходит на ум программное «Я ― изысканность русской медлительной речи...» (1901), которое не только начинается с такой конструкции, но и использует ее в качестве структурного каркаса:

Я ― изысканность русской медлительной речи,
Предо мною другие поэты ― предтечи,
Я впервые открыл в этой речи уклоны,
Перепевные, гневные, нежные звоны.

Я ― внезапный излом,
Я ― играющий гром,
Я ― прозрачный ручей,
Я ― для всех и ничей.

Переплеск многопенный, разорванно-слитный,
Самоцветные камни земли самобытной,
Переклички лесные зеленого мая ―
Все пойму, все возьму, у других отнимая.

Вечно юный, как сон,
Сильный тем, что влюблен
И в себя и в других,
Я ― изысканный стих.

(Тексты цитируются по НКРЯ).

Серия синтаксических анафор формирует целую строфу. Ср. в не менее знаменитом тексте «Огнепоклонником я прежде был когда-то...» (Черная оправа, 1905):

Огнепоклонником я прежде был когда-то,
Огнепоклонником останусь я всегда.
Мое индийское мышление богато
Разнообразием рассвета и заката,
Я между смертными ― падучая звезда.

Средь человеческих бесцветных привидений, 
Меж этих будничных безжизненных теней,
Я вспышка яркая, блаженство исступлений,
Игрою красочной светло венчанный гений,
Я праздник радости, расцвета и огней.

Как обольстительна в провалах тьмы комета!
Она пугает мысль и радует мечту.
На всем моем пути есть светлая примета,
Мой взор ― блестящий круг, за мною ― вихри света,
Из тьмы и пламени узоры я плету.

Приведем другие примеры подобных самоопределений лирического Я в хронологическом порядке:

Чужда мне вся Земля с борьбой своей, / Я ― облачко, я ― ветерка дыханье.

(Лунный свет, 1894)

Я весь ― огонь, и холод, и обман, / Я ― радугой пронизанный туман.

(«Промчались дни желанья светлой славы...» [Дон Жуан, 5], 1897)

Я вольный ветер, я вечно вею...

(«Я вольный ветер, я вечно вею...» ([Воздушно-белые], 1898)

Я ― вольный сон, я всюду и нигде...

(«Я -- просветленный, я кажусь собой...» [Прогалины], 1899)

Я закат непогасшего дня...

(«Я в глазах у себя затаил...» [Антифоны], 1900).

См. более развернутые образы:

Я отошедший день, каких немного было
На памяти твоей, мечтающий мой брат.
Я ― предвечернее светило,
Победно-огненный закат.

<…>

Я блеск бездонности зеркальной
Роскошно гаснущего дня.

(«Я отошедший день, каких немного было…» [Четверогласие стихий ], 1901.09.01)

Я полон тайн, как вечер, я весь огонь, как день.

(Как призрак [Очертания снов], 1903)

Я ― буря, я ― пропасть, я ― ночь…

(«Я больше ее не люблю...» [Зачарованный грот], 1903) 

Я тень в воде, отброшенная ивой...

(Вечерний час [Художник-дьявол], 1903)

Я вихрь. Я смерть. Я страх.

(«Неверный, ты наказан будешь мной...», 1903)

Я неясный иней охлаждения, / Я ветерка чуть слышный вздох. / <…> Я весь в себе — восторг и страх.

(Далеким близким, 1903)

Другие ― дым, я ― тень от дыма.

(Тень от дыма, 1904)

Я дух, я призрачный набат...

(Призрачный набат, 1906)

Я бледный облик речных купав. // Я легкий призрак меж двух миров. / Я сказка взоров. Я взгляд без слов.

(Возглас боли, 1908)

Я ― призрак дней, а мир ― туман.

(«Свистит проворная синица...» [Гобелен, 4], 1914)

Я весь ― порыв, / Я весь ― обрыв, и я ― нежней свирели.

(Скажите вы, 1916)

― и т. д.

Обращает на себя внимание то, что автоописание лирическим героем себя как «камня скал» выбивается в ряду приведенных примеров. Сравнения с предметами или абстрактными явлениями у Бальмонта в общем случае подчеркивают неустойчивость / зыбкость / неуловимость / изменчивость. Для них характерны образы стихий: воды, огня, воздуха, образы тумана и дыма, радуги, которые к тому же часто подвергаются дополнительному «рассеиванию» (...я ― тень от дыма...; Я ― радугой пронизанный туман и т. п.). Среди всех лексем-коррелятов «камень скал» не находит себе даже частичного соответствия. Для поэтики Бальмонта «мир камня» ― это отрешенность, холодность, гордая изолированность и отдаленность, безжизненность, косность и т. п. Эти качества плохо корреспондируют с лирическим героем бальмонтовской лирики (см. приведенные выше автохарактеристики). Несвойственное сравнение с неподвижным и неизменным камнем в рассматриваемой строке появляется, по моей гипотезе, как отзвук споров с В. Брюсовым о природе творчества и как ответ на обвинения в бессвязности и ненужном «многообразии» (о взаимоотношениях поэтов см.: Нинов, Щербаков 1991).

 

Литература

Ханзен-Лёве 2003 — Ханзен-Лёве А.А. Русский символизм: Система поэтических мотивов: Мифопоэтический символизм начала века: Космическая символика. СПб., 2003. (Серия «Современная западная русистика»; Т. 48). [Пер кн.: Hansen-Löve A.A. Der russische Symbolismus: System und Entfaltung der poetischen Motive: Mythopoetischer Symbolismus: Kosmische Symbolik. Wien, 1998].

Кисель 2011 — Кисель Е. В. Особенности функциональной семантизации и характеризации личных местоимений в поэтических текстах К. Бальмонта и Я. Купалы // Вестник ННГУ, 2011, № 6 (2), 252–256. URL: http://cyberleninka.ru/article/n/osobennosti-funktsionalnoy-semantizatsii-i-harakterizatsii-lichnyh-... (дата обращения: 03.12.2015).

Нинов, Щербаков 1991 — Переписка с К.Д. Бальмонтом (1894 —1918) / Вступ. ст. и подготовка текстов А.А. Нинова. Коммент. А.А. Нинова и Р.Л. Щербакова // Валерий Брюсов и его корреспонденты. М., 1991, 30–239 (Литературное наследство; Т. 98. Кн. 1).

 

 

Илья Борисович Иткин
(Институт востоковедения РАН ~ школа «Муми-Тролль» ~ НИУ Высшая школа экономики)

Евгения Олеговна Лаврентьева
(школа «Муми-Тролль»)

 

Образ камня в русской поэзии
сквозь призму истории «привычной рифмы» камень ~ пламень

 

Слово камень очень часто встречается в русской поэзии, в том числе в позиции конца строки. Фонетический облик этого слова таков, что, согласно правилам русского стихосложения «классического» периода, оно могло входить в состав только одной рифменной пары: камень ~ пламень. Как показывают данные поэтического подкорпуса Национального корпуса русского языка, такая ситуация сохранялась на протяжении более чем 150 лет: начиная с од Тредиаковского и Кантемира (1742–1743) и до конца 1900-х годов отступления от использования рифмы камень ~ пламень единичны. Одно из них (камень ~ туманен) закономерно обнаруживается у Г.Р. Державина («На Мальтийский орден», 1798; как известно, Державин широко использовал рифмы, воспринимавшиеся как неточные не только его современниками, но и большинством поэтов XIX столетия), другое (камень ~ со дня на день), принадлежащее С.Ф. Дурову («Из В. Гюго», 1862), представляется случайным; можно отметить еще разноязычную рифму камень ~ «Amen» у В.Я. Брюсова (поэма «Замкнутые», 1900–1901).

Лишь в 1908–1909 гг. новые рифмы к слову камень почти одновременно обнаруживаются у В. Хлебникова («Крымское», 1908; составная рифма песками ~ пес, камень), А.А. Блока (цикл «На поле Куликовом», 1908; камень ~ полками) и Саши Чёрного (остросатирическая «Баллада», 1909; камень ~ экзамен). К середине 1910-х гг. рифмы типа камень ~ руками (и др. на -ами) становятся уже достаточно многочисленными. При этом пара камень ~ пламень не исчезает вовсе (ср., например, стихотворение Юрия Кузнецова «Сербская песня» (1995)), но ее использование из непременной поэтической условности становится фактом личного выбора поэта. В частности, заслуживает внимания троекратное обращение к этой рифме (наряду с единичным камень ~ Каин («Верден», 1925)) в поэзии Осипа Мандельштама, автора сборника «Камень».

Анализ стихотворных фрагментов, включающих в себя «привычную рифму» камень ~ пламень, представляет интерес в нескольких отношениях. Во-первых, возвышенно-книжный характер слова пламень способствовал тому, что в позиции рифмы (в отличие от других позиций) слово камень в русской поэзии XVIII–XIX вв. почти не встречается в бытовых контекстах и, более того, сравнительно редко употребляется в прямом значении. Во-вторых, поскольку слова камень и пламень не только не близки, а скорее противоположны по смыслу (ср. знаменитую контрастную характеристику Ленского и Онегина), поэтам приходилось проявлять некоторую изобретательность, чтобы их соединение в рамках одной строфы выглядело более или менее естественно. В этой связи кажется возможным даже говорить о складывании «привычных мини-сюжетов» (ср. образ могильного камня, использование выражения сердце – (не) камень и др.), принципы построения которых, а также степень близости у разных поэтов заслуживают дальнейшего изучения.

 

 

Дарья Дмитриевна Новгородова
(Минералогический музей им. А.Е. Ферсмана РАН)

 

Минералогическая коллекция как словарь

 

«Минеральные каталоги», описывающие в XVIII веке минералогическую коллекцию Кунсткамеры (коллекции Минерального кабинета Кунсткамеры в 1836 году были обособлены в отдельный академический музей, ныне – Минералогический музей им. А.Е. Ферсмана РАН) – предмет профессионального интереса автора (Новгородова 2011). Отношения между музейной коллекцией и каталогом в то время, когда формировался первый минералогический музей в России и сама минералогия выстраивала свои границы как самостоятельная наука, были совсем не такими, как, например, сейчас отношения между музейной коллекцией и инвентарной книгой. Характер этих отношений проявляет «форму» минералогической коллекции – способ, которым природные минералогические образцы, камни, могли быть превращены в культурный объект – научную минералогическую коллекцию. Эти способы различались в XIX и XVIII веке. Анализ каталогов минералогических коллекций показывает, что в XVIII веке минералогическая коллекция конституировалась как словарь, начиная с XIX – как карта, точно воссоздающая каменную оболочку Земли. С начала XIX века, с распространением минералогических систем Гаюи и Вернера, язык минералогической науки обретает нормативность, минералогия как самостоятельная наука выстраивает свои границы и четко определяет свой предмет; другими словами: минералогия становится минералогией в современном понимании этого слова. В этом ракурсе коллекции минералов оказываются гораздо старше науки минералогии. Если историю минералогии в то время, когда она еще не была тесно связана с медициной, химией (и алхимией), горным делом, можно проследить по научным сочинениям XVI–XVIII вв., то интерпретация коллекций минералов яснее всего видна в описаниях образцов в минеральных каталогах XVIII века. Тогда эти описания еще не были приведены к единому стандарту, научная терминология только формировалась, а живой язык и наблюдательность передавали в описаниях равным образом физически осязаемые свойства камня, научные представления того времени, иногда проясняющие тонкие нюансы формирования минералогии (как, например, роль медицинской науки в формировании минералогии (Новгородова 2013)), и – то, что можно назвать предчувствием будущей минералогии – догадки и открытия, значительно опередившие свое время (иногда не замеченные современниками и получившими научное объяснение много лет спустя (см., например, Вернадский 1911; Шафрановский 1961)).

 

Форма коллекции:

словарь минералогии и минералогическая карта Земли

Концепция минералогического музея (для XVIII века правильнее будет называть его «минеральным кабинетом», время самостоятельных специализированных музеев пришло только в XIX веке) в XVIII веке была на удивление ясной и бесспорной.

Коллекция Минерального кабинета Кунсткамеры в XVIII веке описывалась в каталогах трижды (Ломоносов 1954-1; Lehmann 1766; Georgi 1876-89); каждый раз одни и те же образцы, постепенно растущая одна и та же коллекция описывалась заново, «с чистого листа», без ссылок на предшествующий каталог, с новой нумерацией. Во всех трех каталогах сохранялся формат каталожных записей, в виде таблицы (в самом простом случае это графа порядкового номера и графа с описанием образца); еще одна общая черта каталогов: ни один из них не был простой описью коллекции, все они составлялись строго по соответствующей Системе минералогии: в 1745 году это была система Гмелина (Гмелин 1954), в 1766 – Лемана, в 1789 – шведского минералога Валлерия. Именно каталог, строгая схема минералогической систематики, задавал порядок коллекции, а не наоборот. Вещи заполняли строго заданные графы таблицы, а не список следовал за наличностью вещей в хронологическом или ином, обусловленном историей коллекции, порядке.

Если минеральный каталог был схемой минералогической систематики, а образцы наполняли эту схему конкретным содержанием, то коллекция в целом была призвана быть визуальным словарем, по возможности наиболее полно иллюстрировать каталог, наполнить подробностями своеобразный «конспект» минералогии, делать зримой самую ее суть – а в XVIII веке это была схема минералогической систематики.

Известно, что в XVII–XVIII вв. каталоги естественнонаучных коллекций использовались как энциклопедии, они служили для идентификации тех или иных естественнонаучных образцов в то время, когда номенклатура названий еще не была строго утверждена (Margócsy 2010). Конкретные же образцы из разных известных коллекций было принято приводить как доказательства той или иной теории в научных статьях: «Единое окамененное дитя, которое в Копенгагене в Кунст каморе имеется, могло бы вас к другому мнению привести. Оное можете вы в Музеи Короля Дацкого в I разделении усмотреть […] Ежелиб вы сказать хотели, что в сем деле какое обманство зависит, и вымысел художника здесь натуре последовал, и оное в подобие натуре таким образом зделал, то надлежалоб на вас всех такой штраф положить, чтоб вы при сем случае сами в Копенгаген путь восприяли, и чрез осмотрение онаго о сем деле подлиннее известились… Такожде, когдаб я вам еще окамененную человеческую голову из Боннана Музеа Кирхерианского […] представить хотел? Такожде и имеющуюся в Берлинской Кунст каморе окамененную голову птицы кулика; и окамененной мозг быка, которой в Штокголме пред некоторыми годами найден. Все то уничтожить вам невозможно будет, что достоверные свидетели подтверждают» (Ведомости 1729, 45-46).

Концепция коллекции минерального кабинета как словаря, примечания к Системе минералогии, прослеживается и в целом ряде научных сочинений XVIII века.

«Минеральный кабинет есть собрание всех [курсив ДН] минеральных тел и их произведений, кои по известному порядку в нем разделены», – пишет известный ученый Иоганн Леман в своей Минералогии (Леман 1772, 11).

«Порядок» (слово, которое в коротком параграфе о минеральных кабинетах Леман употребляет трижды) – это минералогическая систематика, Система минералогии. Гмелин, продумывая структуру первого каталога коллекции, заботится именно о «порядке», системе, по которой надо разместить описания минеральных образцов: «Долго размышляя о методе, — ввиду того, что еще не существует метода, действительно заслуживающего такого названия, – я напал на следующие мысли. Все вообще камни с неопределенной фигурой могут быть объединены в три высших класса: зародившиеся 1) в земле, 2) в живых существах, 3) в водах. В первом я объединил плодородные и неплодородные. <…> Этих сведений достаточно для понимающих людей, которые возьмут на себя заботу либо исправить этот метод, либо дополнить его и уcовершенствовать. Я полагаю, можно разместить камни императорского музея, входящие в эти классы, таким способом, пока не имеется лучшего» (Гмелин 1733, 658-659). Гмелин не случайно сокрушается об отсутствии адекватного «метода»: известно, что и почти полвека спустя, в 1775 г. в минералогии сосуществовали не менее 27 различных «Систем минералогии», многие из которых показались бы современному исследователю довольно экстравагантными (Adams 1990, 200).

Весь XVIII век проходит под знаком этой идеи: поиск верной системы минералогии, верного порядка коллекции. Все, что выходит за рамки таблицы систематики, порицается, и неполнота коллекционного ряда не является извинением для модификации формы каталога (описания коллекции) именно потому, что каталог – всегда точное отображает Систему минералогии.

В «Первых основаниях металлургии» М.В. Ломоносов упоминает привычку коллекционеров ставить в систематических описаниях своих кабинетов на первое место те минералы, которыми богат их край: «И где они есть и выданы, оных в свет описания [минеральных кабинетов – ДН], только так разны между собою, как места и мнения описателей. Ибо когда минералогию пишет Саксонец, преимуществуют у него серебряные и свинцовые руды, у Венгерца золотые, у Англичанина оловянные, у Шведа медные и железные. Сверх того всяк располагает собранные минералы по своей системе, и наконец думает, что подземная натура выбрала себе столицу в его рудном кабинете. И для того и по сие время лучшие минералогические системы ни за что иное быть почтены недостойны как за описание приватных минеральных собраний, расположенных людьми, весьма смутное знание в физике и в математике имеющими» (Ломоносов 1954-2, 394).

В XIX веке концепция меняется, минералогический музей перестает быть «словарем» и становится «картой». Академику Севергину принадлежит очень красивая и наиболее артикулированная концепция минералогического (и шире – естественнонаучного) музея: «Созерцание природы, разсматривание различных ея произведений, прилежное вникание в качества их и виды, составляет упражнение коль приятное, толь и полезное для всякого людей состояния. Но чтобы объять всю оных обширность, для того потребно предпринимать либо многотрудныя и отдаленныя путешествия, либо иметь собрания оных, расположенныя в приличном порядке, с показанием рода их, вида, названия, отличия от других, и места рождения [курсив ДН]. Но как первое не для всякого удобовозможно; то явствует, коль драгоценны должны быть сии последния, то есть сохраняемыя их собрания. Оныя, можно сказать, составляют в Естественной Истории почти тоже, что Географическия карты в землеописании, ибо как по сим последним усматриваем мы на небольших листах обширныя земель пространства с городами их, селами, деревнями, реками, озерами, морями и пр. Так в правильно расположенном собрании естественных тел обозреваем мы как бы единым взглядом, произведения почти всего земнаго шара с отличиями их, изменениями по климату, по месторождению, по местоположению, по влиянию почвы, и пр. Что сказано здесь о естественных телах вообще, то разуметь должно в особенности о ископаемых телах» (Севергин 1814, 3-5).

Меняется время, меняется и концепция музея, чтобы успеть отобразить кардинальные события XVIII–XIX вв.: открытие новых месторождений, освоение территории, географические открытия, а с другой стороны: развитие минералогии как самостоятельной науки (язык минералогической науки к тому времени обретает нормативность и строгость, а многочисленные минералогические систематики XVIII века, иные довольно экстравагантные, сменяются системами Гаюи и Вернера, уже лежащими в логике современной минералогии, принятыми повсеместно и не требующими дополнительного обоснования в музейной экпозиции). Музейная организация минералогической коллекции также становится другой, появляются «географические» и «учебные» залы и коллекции в музее. Все это задает уже совершенно другую форму минералогических коллекций, а каталоги превращаются в инвентарные книги – описи вещей, в которых описание вещей диктуется нормами минералогии, а разнообразие – наличным составом коллекции. В какой-то степени эта концепция существует и до сих пор.

 

Язык минеральных каталогов

«Минеральный каталог» – это русский перевод названия первого каталога минералогической коллекции Кунсткамеры, изначально изданного на латинском языке в 1745 году (Catalogus minerarum 1745; см. Ломоносов 1954-1). Автору представляется целесообразным распространение этого обозначения на все три каталога коллекции Минерального кабинета Кунсткамеры в XVIII веке в силу их типического сходства, отличающего их от последующих каталогов. Хотя в рамках современной науки правильнее было бы название «Минералогический каталог». Если минеральный каталог XVIII века представлял собой строгую структуру, «сетку» систематики, а описания конкретных образцов просто заполняли графы этой таблицы (причем при отсутствии образцов некоторые графы оставлялись незаполненными, однако все равно присутствовали в каталоге в виде пустых листов – на случай появления подходящих минералов), то описания образцов все-таки отличались друг от друга в пределах одного «класса минералогии» – описываемые образцы должны быть узнаваемы. Стандарты музейного описания вещей еще не были выработаны в это время, поэтому в отличие от современной инвентарной книги музея, в минеральном каталоге описания демонстрируют зыбкое и живое полотно формирующегося языка минералогического и музейного описания. Размеры, количество, географическая привязка могут быть указаны или нет, некоторые описания могут быть огорчительно лаконичными и неинформативными, в то время как соседние – содержать в себе неожиданно и необъяснимо обильные подробности и комментарии. Аккуратный анализ этих описаний и комментариев позволяет сконструировать «образ камня» для того периода истории минералогических коллекций, который часто остается за скобками современной истории науки.

1. Все, что несет в себе следы личных пристрастий, «особости», любой произвол в подходах к построению минералогических коллекций, высмеивается. Но зато «пристрастность» (еще какая!) сохраняется в описаниях конкретных образцов, «внутри» таблицы. Описания XVIII века – по своей сути «исследовательские», они учат читателя профессиональному зрению, они же фиксируют для исследователей удачные наблюдения, признаки, которые впоследствии помогут эти минералы легко узнавать. Позже некоторые из них закрепляются за отдельными минералами, превращаясь из удачной метафоры в строгое научное наименование, минералогический термин, фиксирующий то или иное диагностическое свойство минерала (как, например, жирный блеск, или раковистый излом, или манеру обозначения цветов: беловатый, голубовато-серый – все вместе это формирует язык минералогии, образный и живой, призванный как можно точнее описать минерал и его характерные формы нахождения). Так, в Минеральном каталоге есть «земля лекарственная... мылу гладкостью подобная» (Ломоносов 1954-1, 75), «земля лекарственная… мясного цвета» (там же, 77), «кровавик с коркою, поверхность имеющий шаровидную, наподобие телячьих почек, шероховатую, все оного корки лежат, как лучи» (там же, 164), «хрусталь, которого поверхность с ямками, так что оные небольшим червячкам подобны» (там же, 200), «асбест мягк, наподобие шерсти» (там же, 213), «позвонки китовы, наподобие гнилого хлеба» (там же, 225).

2. Качественные оценки образцов в каталоге часто указывают на связь с другими науками и дисциплинами: например в ценностных характеристиках образцов янтаря в Минеральном каталоге ярко проявилась связь минералогии с медициной: «хороший» янтарь в Минеральном каталоге – это янтарь белый и золотистый, то есть именно такой, который использовался в фармации того времени (Hübner 1712, 1226-1227), плохой же, «негодный» – это янтарь темный и черный. Для минералога это совершенно необъяснимые критерии: разнообразие янтаря в коллекции – это ее дополнительная ценность, и никак не недостаток, для врача же, регулярно использующего янтарь в различных лекарственных смесях, по-другому и быть не может. В Каталоге Музея Готтвальда, известного гданьского медика и ученого, минералогическое собрание которого составило основу первоначального кабинета Кунсткамеры, о темном янтаре существует запись: Varia succina imprimis obscurioris coloris, qui rarus ad varia opera utilia (‘Разные янтари преимущественно темных цветов, которые редко полезны в разных работах’, III шкаф XXI ящик), (Gottwald 1714). Пути медицины и минералогии в XVIII веке уже начали ощутимо расходиться, однако влияние медицины было еще велико, поэтому негодность янтаря к медицинскому использованию так легко превратилась в негодность минералогическую.

3. Искрометную игру метафор представляют собой описания коллекции «фигурных камней» (или камней «с фигурами») – минеральных образцов, напоминающих по форме нечто другое, чем они являются: не камень, а хлеб, младенца, птицу и др. Уже в XIX веке они исчезают из каталогов и минералогических систематик, но в XVII–XVIII вв. являются предметом оживленных научных дискуссий. В Минеральном каталоге раздел «Камни с фигурами», в частности, содержат образцы, подобные «двойному хлебу», «спелененному младенцу», «мертвой голове», «наподобие червей», «наподобие тайного мужеского уда, с жилами беловатыми», «наподобие пальцев», «камень, видом похож на ногу, «похож на некоторую часть лягушки или рака», «яблоко гнилое, или камень круглый, развалившийся, в средине с зубчатыми дорожками» (там же, 218) и др. В последующих минеральных каталогах XVIII в. (Lehman 1766; Georgi 1786-89) также присутствуют живописные описания фигурных камней.

4. Наконец, одна из характерных особенностей почти любого минералогического собрания: изделия из камня в коллекции обозначаются не как вещи, а как минералы. Первая графа каталога с XVIII в. и до сегодняшнего дня – это всегда точное научное название минерала. Несколько примеров из Минерального каталога 1745 г.: «несколько венисы, разными фигурами вырезанных, величиною с небольшую сочевицу» (Ломоносов 1954-1, 178), «десять изумрудов нарочитой величины, разными видами выполированных, из которых самый большой длиною в три или четыре линии, с вырезанным портретом некоторого военного человека» (там же, 181), «три серпентина разноцветные, высечены наподобие сердца» (там же, 187), «два сердолика брусничного цвету, из которых один наподобие сердца, с одной стороны плоский, с другой выпуклист и с глубокими дорожками, а другой меньше, наподобие печатки, только ежели бы что-нибудь на нем вырезано было» (там же, 187).

Даже если в каталоге первым указан не минерал, а вещь – например «шарик», или «шкатулка», подробность описания всегда у камня, а не у конкретного изделия (потому так затруднена предметная реконструкция старых коллекций).

В двух разных случаях «камень, наподобие сердца», и «хрусталь, наподобие сердца» (там же, 174) могут обозначать соответственно фигурный камень из раздела «Камни, внутри животных найденные, и части земных зверей, в камень обращенные», или же резное сердечко из камня из раздела «Камни дорогие» (драгоценные) (полностью: «Камень наподобие сердца, с красною лентою, для того чтобы его на ней повесить можно было» (Ломоносов 1954-1, 231)), хотя нет сомнения, что автор каталога знает, что одно – это произведение человеческого искусства, другое – природный образец.

Так, в гармонии, без конфликтов и сомнений, без объяснений и дискуссий, «играющая природа» (Kircher 1664, 27) соседствует с «игрой человеческого ума» (полностью: «I regard these truly as tricks, not of nature but of human imagination, which sees armies in the haze, and recognizes in the strokes of bells or drums whatever modulations it wants. And many things are of this kind, which are exhibited to the public in the cave of Baumann, namely Moses and the ascension of Christ, and other images from stone, which you wouldn't recognize unless you were warned» (Leibniz 2008, 74)) в минеральных каталогах в XVIII веке и минералогических музеях до сих пор.

 

Заключение

Образ камня в пространстве научного минералогического музея существует в трех модусах: в тексте современной минералогии (она отсчитывается с начала XIX века), в источниках «начала» истории коллекции (XVIII век) – т.н. «минеральных каталогах», и в музейной истории (переплетенной с историей минералогии) – летописи музейного бытования минералогических образцов, равно включающем их историю, современные научные толкования, их развитие и изменение – в этом пространстве образ камня постоянно меняется, постоянно приобретая новые значения как музейный и научный (минералогический) образец.

В данной статье кратко рассмотрены «минеральные каталоги» как источники по реконструкции истории коллекций и истории науки.

 

Литература

Adams 1990 – Adams F.D. The birth and development of the geological sciences. New York, 1990.

Catalogus minerarum 1745 – Catalogus minerarum // Musei Imperialis Petropolitani Vol. 1, Ps. 3: Qua continentur res naturalis ex regno minerali. СПб, 1741–1745. Vol. 1. Ps. 3, 1745.

Georgi 1786-89 – Georgi I. Index Lithophylacei Rossici Musei Academiae scientarum Petropolitanae. Georgi’s Katalog der russischen Mineralien und Gesteine (1786–1789), Copie des Georgischen Originale) // Архив Минералогического музея им. А.Е. Ферсмана РАН. Д. б/н.

Gottwald 1714 – Gottwald C. Musaeum Gottwaldianum, sive catalogus rerum rariorum, tam naturalium, quam artificialium, longa annorum serie. Cur aque et sumtibus haud exiguis collectarum, à viris d.v. excellentissimis experientissimisque, D. Christophoro Gottwaldio, Med. D. & Phisico Gedanensi, Patre & D. Joh. Christoph Gottwaldio, Med. D. filio, quas publica auctione in aedibus gottwaldianis Anno 1714. d. […] Divendet Georgius Mattern. Typis JOH. ZACHARIAE STOLLI. [Gedani 1714].

Hübner 1712 – Hübner J. Curieusen Natur-Kunst-Gewerck- und Handlungs-Lexicon. Leipzig, 1712.

Kircher 1664 – Kircher A. Mundus subterraneus. T. 2. Amstelodami, 1664.

Lehman 1766 – Lehmann’s Catalog. Neueres Exemplar. Bd. I. II // Архив Минералогического музея им. А.Е. Ферсмана РАН, 1766, Д. № 17.

Leibniz 2008 – Leibniz G.W. Protogaea. Chicago, London, 2008.

Margócsy 2010 – Margócsy D. Northwestern University. «Refer to folio and number»: Encyclopedias, the Exchange of Curiosities, and Practices of Identification before Linnaeus // Journal of the History of Ideas, 2010. Vol. 71. № 1.

Ведомости 1729 – Обещанное в прошлых примечаниях писмо некотораго приятеля из ***// Исторических, Генеалогических и Географических Примечаниев в Ведомостях XII часть. В СПб 11 дня февраля 1729 года. Санкт-Петербург, 1729.

Вернадский 1911 – Вернадский В.И. Об открытии крокоита // Ломоносовский сборник, 1711-1911. СПб, 1911.

Гмелин 1733 – Гмелин И.Г. Замечание, необходимое для понимания минеральных каталогов. 1733 г. Перевод А.И. Доватура // Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений. Т. 5. Труды по минералогии, металлургии и горному делу 1741–1763 гг. Примечания к Минеральному каталогу. М.-Л., 1954.

Леман 1772 – Леман И.Г. Иоганна Готлоба Лемана, Королевского Прусскаго горного советника, Императорской академии наук Химии Профессора и Члена, Минералогия. Переведена Андреем Нартовым, Статским Советником, членом Берг коллегии Монетного департамента, вольнаго Экономического общества, и Лейпцигскаго ученаго собрания свободных наук. СПб., 1772.

Ломоносов 1954-1 – Ломоносов М.В. Минеральный каталог //Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений. Т. 5. Труды по минералогии, металлургии и горному делу 1741–1763 гг. М.-Л., 1954.

Ломоносов 1954-2 – Ломоносов М.В. Предисловие [к книге «Первые основания металлургии или рудных дел»] // Ломоносов М.В. Труды по минералогии, металлургии и горному делу 1741–1763 гг. Т. 5. Полное собрание сочинений. М.-Л., 1954.

Новгородова 2011 – Новгородова Д.Д. Три каталога из Архива Минералогического музея им. А.Е. Ферсмана РАН // Новые данные о минералах. Издание Минералогического Музея им. А.Е. Ферсмана РАН, 2011, Вып 46.

Новгородова 2013 – Новгородова Д.Д. От Музея Готтвальда к Минеральному каталогу Кунсткамеры // Индоевропейское языкознание и классическая филология-XVII (чтения памяти И.М. Тронского). Материалы Международной конференции, проходившей 24–26 июня 2013 г. / Отв. редактор Н.Н. Казанский. СПб., 2013.

Севергин 1814 – Севергин В.М. Обозрение Минерального кабинета Императорской Академии наук // Технологический журнал. СПб., 1814. Т. 11. Ч. 1.

Шафрановский 1961 – Шафрановский И.И. Минералогический каталог Ломоносова // Очерки по истории геологических знаний. М., 1961.

 

 

Елена Яковлевна Федотова
(Москва)

 

Лексический облик камня в Ветхом Завете

 

Палестина по своим природным условиям страна по преимуществу каменная. Соответственно этому, в библейских контекстах тема камня представлена очень широко, как в ландшафтном, так и в культурном отношении.

Функционально камень в Библии выступает в трех «ипостасях»: камень природный, камень обработанный и камень драгоценный.

Камень в своем природном состоянии используется в библейском мире как подставка, опора, сиденье, крышка колодца, метательный снаряд; на камнях записывают слова Закона; ставят камни вертикально – в качестве свидетелей договора и /или места обитания божества.

Из камней (обтесанных и природных) складывают городские стены, дома и храмы (с каменным полом); устраивают каменные рвы (или ‘ямы’ – אבני־בור, авне бор – Ис 14:19) для погребения отверженных и гробницы для уважаемых людей. Скрижали Завета (לחת, лухот) – это каменные плиты; есть упоминание о каменных сосудах (Исх 7:19) и каменных идолах (Втор 4:28; 28:36; Иер 3:9 и др.). Камень выступает (как метафорически, так и реально) краеугольным (Ис 28:16); замковым (Зах 4:7); драгоценным, камнем преткновения (Ис 8:14); камни могут падать с неба как каменный град, показывая силу божьего гнева (Иез 13:11), а могут «вопить» (о несправедливости) (Авв 2:11).

Камни играют роль гирь (то есть меры веса) – и таким образом, занимают очень важное место в экономике. Хорошо, когда гири честные (צדק אבני, авнэ цедек – Лев 16:36, или שלמה אבן, эвен шелема – Пр 11:1); существует даже «царский стандарт» меры веса – המלך אבן, эвен хамелех (‘камень царя’). А вот неверные гири (מרמה אבני, авнэ мирма) – «мерзость для Господа» (Пр 1:11; Мих 6:11). Про гири «двойного стандарта» говорят презрительно: «ואבן אבן», эвен ваэвен, то есть ‘камень – и камень’.

«Камнями» могут называться и металлы, тем более – металлические руды, например: העפרת אבן, эвен хаоферет – ‘свинцовый предмет’ (Зах 5:8), ברזל אבני, авнэ барзель – ‘железная руда’ (Втор 8:9).

Сравнение с камнем используется авторами для характеристики самых разных ситуаций и свойств, как-то: тяжести, неподвижности, немоты, бесчувственности, оцепенения от страха, жестокости, жесткости, твердости, силы, надежности, обыденности, многочисленности и проч.

При этом впечатляющем разнообразии функций наиболее частотно для обозначения камня общее слово אבן (эвен – ‘камень’); функция же определяется либо прилагательным (чаще именной конструкцией – сопряженным сочетанием), либо глаголом, а то и вовсе контекстом.

Определения могут быть самыми разнообразными: נגף אבן (эвен негеф) – ‘камень преткновения’; בחן אבן (эвен бохан) – ‘камень испытанный’; פנת אבן (эвен пинат) – ‘камень краеугольный’; הראשה האבן (хаэвен хароша) – ‘замковый камень’; יקרת אבן (эвен йикрат) – ‘драгоценный камень’; ־שיש אבני (авнэ шаиш) – ‘мрамор’; גזית אבני (авнэ газит) – ‘тесаные камни’ и т.д.

Значение определению придает контекст. Например, ‘тесаный камень’ может быть нейтральным элементом здания, а может приобретать негативный оттенок как характеристика неправедного богатства. Господь предрекает таким нечестивцам: «Вы построили дома из тесаного камня, но жить в них не будете» (Амос 5:11).

Можно вообще отметить некое противостояние между камнем природным и камнем обработанным: хотя, с одной стороны, в элитных постройках (храм, дворец) без тесаного камня не обойтись, но с другой стороны, по-настоящему сакральным является только природный камень; это видно из всех релевантных контекстов.

Например, тесаный камень запрещено использовать для устройства алтарей, ибо прикосновение инструментов оскверняет святыню (Исх 20:25); а при постройке храма камни привозят на место уже в обтесанном виде, не оскорбляя святыни грохотом, сопровождающим работу инструментов. Такой обтесанный заранее камень называется в Библии «цельным» (שלמה אבן, эвен шелема – 3 Царств 6:7). Впрочем, в том же месте сказано, что храм изнутри был покрыт кедровыми досками, так что «камня не было видно». По-видимому, дерево в этой стране было гораздо более ценным и необычным материалом, чем камень.

Что касается глаголов, то местами сам выбор глагола (даже из синонимического ряда) однозначно определяет смысл события или проясняет семантические оттенки. Например, в ситуации побиения кого-либо камнями встречаются два глагола, на первый взгляд – почти синонимы: רגם (рагам) и סקל (сакаль); однако внимательное рассмотрение контекстов показывает, что синонимия здесь не полная, а различия в оттенках могут быть значащими. Полагают, что первичным значением глагола סקל было просто ‘кидать камни’ в самом общем смысле, например, очищая от камней участок поля или дороги, и лишь позже к этому присоединилось значение ‘кидать камни, чтобы убить’. Соответственно, этот глагол начал появляться в контекстах наказания за преступления – как в сфере гражданского права, так и в области ритуала. Глагол же רגם никогда не встречается в профанных сюжетах; он явно имеет отношение к сакральному: этим действием обычно обозначается наказание тяжелого ритуального преступления против самого Господа. (В арабском и эфиопском сохранилось значение корня rgm ‘проклинать’).

Показателен контекст Иис. Нав. 7:25: иудея Ахана, нарушившего клятву Господу и взявшего себе заклятое имущество, побивают камнями, и это описано при помощи глагола רגם; его семья тоже убита и тела забросаны камнями – здесь уже используется глагол סקל. Таким образом, можно полагать, что выбор глаголов способен подчеркнуть смысл преступления и оттенки ответственности за него.

Рассмотрим еще один пример семантической значимости выбора глагола в библейских текстах: речь пойдет об эпизоде, известном под названием «Лествица Иакова» (Быт 28:10 – 22). Иаков бежит от мести брата в Месопотамию; по дороге он где-то ночует с камнем под головой, переживает теофанию, а утром ставит свой камень-подушку стоймя и возливает на него масло. Что это значит? Смысл его действия однозначно определяется глаголом: יצק (йацак) всегда используется в жертвенных контекстах в значении ‘возливать (масло) на алтарь’ – в качестве жертвоприношения. Все это означает только одно: Иаков воздает камню божеские почести; данный камень каким-то образом превратился для него в репрезентацию Господа, или, скорее, в Его обиталище, поскольку наш путешественник называет место своего ночлега «Бет-Эль» (‘Дом Бога’).

По-видимому, этот эпизод связан с какой-то значимой традицией, которую редактор (или составитель) библейского текста приводит, но от которой сам, будучи монотеистом, испытывает некоторую неловкость. Ему хочется пересмотреть смысл эпизода, и вот в гл. 31 появляется описание еще одной теофании (которое считается поздней вставкой). Бог снова является Иакову, вспоминает случай с камнем в Бет-Эле, и то масло вспоминает – но глагол уже другой, не יצק, а משך (машах), что означает ‘помазывать’ (маслом) в смысле ‘освящать’. Тем самым, дело теперь представлено так, что Иаков не воздал камню божеские почести, а освятил его – в честь Яхве; то есть сделал камень каким-то символом, памятным знаком, а не реальным «Домом Бога», как это случилось в первом эпизоде.

Таким образом, сказанное выше заставляет внимательно относиться к глагольному сопровождению эпизодов с камнями.

Отдельного рассмотрения достоин глагол יצב (йацав) – ‘воздвигать, ставить вертикально’ – поскольку от него образовано существительное מצבה (мацева). Это слово означает просто ‘вертикально поставленный (необработанный) камень’, однако роль таких камней в палестинском культе была существенной. Они, видимо, каким-то образом обозначали присутствие божества, причем совершенно не избирательно. По контекстам, מצבה могла «символизировать» (условно говоря) как Яхве, Бога Израиля, так и чужого, языческого бога, а также служить прибежищем духу какого-либо предка.

Несмотря на то, что Девтерономический редактор пытается как-то приспособить «мацеву» к яхвистскому культу, ее общая неизбирательность вызывает у него отторжение, и, в конце концов, в девтерономических текстах «мацева» начинает приравниваться к идолам и отвергается.

Параллельно слову «мацева» используются еще два слова, которые могут даже несколько прояснять функции «мацевы»: это ציון, цийюн – ‘могильный памятник’ (4 Царств 23:17; Иер 31:21) и יד, йад – букв. ‘рука’, но в смысле ‘власть’ (1 Царств 15:12; 2 Царств 18:18). Некоторые отрицательные библейские персонажи (Саул, Авессалом), упреждая события, при жизни ставят сами себе «мацеву», называя ее «йад». Это показывает, что «мацева» может служить прибежищем для духов предков, причем предков обожествленных – на этом и должна быть основана их «власть». Как показывают угаритские тексты, западные семиты в древности обожествляли не каждого умершего, а только царей и героев. В этом ключе, когда мятежный царский сын Авессалом ставит себе «йад», то тем самым, очевидно, он претендует на царскую власть и обожествление после смерти (Ср. Ис 56:5).

Надо сказать, что палестинская археология подкрепляет такое понимание «мацевы» (в частности) – как символ (или место обитания) духа предка.

Общие представления о сакральности камня выражены и в таком эпитете Яхве, как ישראל צור (цур Йисраэль), ‘Скала Израиля’. Несомненно, сравнением со скалой подчеркнута несокрушимая сила, надежность и постоянство Божества. Хотя в принципе, словом «цур» могут быть обозначены и другие боги, но библейский автор оставляет это определение за Яхве (единственное исключение – Втор 32:33), выражая таким образом свое отношение к вопросу религиозной верности и исторической перспективы Израиля.

На самом деле, слово «эвен» тоже может выступать в сакральном значении как параллель к слову «мацева». В сюжете 1 Сам 6:14, 15, 18 филистимляне возвращают израильтянам Ковчег Завета; его везут в повозке, запряженной коровами, причем коровами никто не управляет, за ними лишь наблюдают. Коровы доходят до большого камня в поле и останавливаются. Это воспринимается как знак: филистимляне уходят, а израильтяне рубят повозку на дрова и приносят коров в жертву Господу – перед камнем. Только после этого на камень водружают Ковчег. Таким образом, большой камень сыграл роль «мацевы» – в качестве места обитания Божества.

Параллелью к божественному эпитету «цур» выступает слово ‘гора’ (הר, хар). Оно может быть как простым обозначением горы, так и явным эпитетом Бога, или также местом Его обитания. Например, ‘Гора Господня’ (יהוה הר, хар Яхве) или ‘Гора Дома Господня’ (בית־יהוה הר, хар бейт Яхве), она же – ‘Дом Бога Иакова’ (יעקב אלהי בית, бейт элохе йааков), Ис 2:2, 3.

И наконец, еще одно слово, относящееся к каменной теме – это ‘куча камней’, גל, галь; часто – ‘большая куча камней’ (גדול גל־אבנים, галь аваним гадоль). Сам корень gl имеет смысл чего-то круглого, что можно «катить», так что библейское «галь аваним» означает ‘круглая насыпь из камней’. В определенных случаях такая насыпь тоже связана с заупокойным культом, поскольку ее насыпают над умершим (2 Царств 18:17; Иис. Нав. 7:26; 8:29). Древний культовый центр на палестинском берегу Иордана назывался Гилгал – то есть ‘круг из камней’.

В сюжете Быт 31:44 – 54, где Иаков заключает со своим тестем и кузеном Лаваном договор «о дружбе и ненападении», договаривающиеся стороны в качестве свидетелей договора ставят «мацеву» и насыпают «галь», после чего совершают жертвенную трапезу прямо на этой куче камней. По данному признаку, а также по прямым ссылкам в тексте, этот камень и эта куча в церемонии договора представляют «отчих богов» Лавана и Иакова (правда, остается неясным, какой из каменных предметов какого бога представляет).

Упоминания о драгоценных камнях в Библии нечасты. Отметим, что термин ‘драгоценный, дорогой’ (יקרה, йекара) используется чаще всего для обозначения ценных пород строительного камня, а для драгоценных камней в нашем понимании есть общий термин ‘вставные’ (מלואים, милуим, Исх 25:7). Попадаются определения типа «камни красивые и разноцветные» (ורקמה אבני־פוך, авне пух вэ рикма, 1 Пар 29:2) или «огненные камни» (אבני־אש, авне эш, Иез 28:14, 16). К драгоценным камням без особого определения относится выражение «камни короны» (אבני־נזר, авне незер, Зах 9:16).

Вместе с тем, существуют, конечно, и названия для отдельных камней, например, ספיר, сапир – ‘сапфир’; יהלם, йахалом – ‘алмаз’ и др. (см. Исх 28:17 – 20).

Однако подчеркнем, что драгоценные камни как таковые не выступают в Библии в качестве украшений; хотя и встречаются (правда, нечасто) в нарративе и у пророков упоминания украшений, серег, браслетов и проч., но нигде не сказано, что они содержат камни. Это, конечно, не исключает реального присутствия камней в изделиях из драгоценных металлов, но само отсутствие упоминания показывает, что эта функция камней не важна для автора. Важнее другое: драгоценные камни везде выступают как знак драгоценности того, что за ними стоит, или того, что они символизируют. Это может быть трон Бога, украшенный сапфирами (Исх 24:10), или колена Израиля, каждому из которых принадлежит один из драгоценных камней на нагруднике Первосвященника (Исх 28: 17 – 20); мысль о том, что колена Израиля посвящены Богу, подчеркнута их сравнением с «камнями короны» (авне незер, дословно – ‘камни посвящения’, Зах 9:16).

Таким образом, можно заключить, что каменная тема оформлена в Библии при помощи нескольких слов, а именно: אבן, эвен – ‘камень вообще’; מצבה, мацева – ‘священный камень’; ציון, цийюн и יד, йад – ‘могильный памятник’, тоже своего рода священный камень, прибежище духа предка; сюда же относится גל, галь – ‘круглая насыпь камней’. Слова אבן, эвен – ‘камень’, צור, цур – ‘скала’ и הר, хар – ‘гора’ способны выступать эпитетами Божества. Драгоценные камни, помимо общих определений, могут иметь каждый собственное название, как и в русском языке, напр., «алмаз», «хризолит», «топаз» и т. д., однако их функция в Библии не связана с украшениями; они всегда обозначают нечто драгоценное в духовном смысле, а точнее – нечто принадлежащее Богу.

Вообще же, конечный и точный смысл слов, относящихся к каменной теме, выражается их определениями (прилагательным или сопряженным сочетанием), глаголом, с ними связанным, или просто контекстом.

 

Литература

Biblia Hebraica Stuttgartensia (IV Auflage). Stuttgart: Deutsche Bibelgesellschaft, 1990.

Библия (синодальный перевод). М: РБО, 1995.

Классические библейские комментарии. Кн. Бытия. М: Олимп, 2010.

Еврейская Библия. Ранние пророки. ראשונים נביאים. (Общ. ред. А. Кулика). Издание семьи Рор. М/Иерусалим: Гешарим, 2006.

Еврейская Библия. Поздние пророки. אחרונים נביאים. (Общ. ред. А. Кулика). Издание семьи Рор. М., 2013.

Brown E., Driver S., Briggs C. The Brown – Driver – Briggs Hebrew and English Lexicon. Peabody, Mass.: Hendrickson Publ., 1999.

Theological Dictionary of the Old Testament. 15 V. (Ed. G.J. Botterweck, H. Ringgren, H.-J. Fabry). Grand Rapids, Mich.: Eerdman Publ., 1997 – 2006.

Dietrich M., Loretz O., Sanmartin J. Cuneiform Alphabetic Texts from Ugarit, Ras Ibn Hani and Other Places (KTU: second, enlarged edition). Münster, 1995.

Мерперт Н.Я. Очерки археологии библейских стран. М: ББИ, 2000.

Анати Э. Палестина до древних евреев. М: Центрполиграф. 2007.

Циркин Ю. Мифы Финикии и Угарита. М: АСТ, 2000.

 

 

Григорий Владимирович Бондаренко
(Издательский Дом ЯСК)

 

Инаугурационные камни в Таре:
новые интерпретации

 

1. В средневековой ирландской литературе (VII–XII вв.) мы находим свидетельства о существовании в Таре (Темре), королевском и сакральном центре Ирландии, особых инаугурационных камней и о литических ритуалах, с ними связанных. В докладе поднимается вопрос о происхождении и природе этих ритуалов и соотнесении камней, упомянутых в литературе, с реальными археологическими памятниками эпохи неолита. Инаугурационные камни в Таре (Блокк, Блугни, Лиа Фаль) в литературе играют особую роль в древнеирландской идеологеме королевской власти и традиционной гэльской космологии. Эти памятники часто оказываются переосмысленным в новой ситуации становления «национальной» общеирландской власти (V–IX вв. н.э.): появляются новые интерпретации, старые священные камни интегрируются в новую синтетическую историю и письменную культуру.

2. Согласно популярному мнению Лиа Фаль средневековых ирландских преданий – это стоячий камень в центре и на вершине т.н. «Дома Кормака» (Teach Cormaic). Этот продолговатый камень из белого гранита был перенесен на свое нынешнее место в 1824 г. со своего изначального местоположения у Кургана Заложников (Duma na nGiall) (Newman 1997, 86). Согласно прозаической старине мест (Dindshenchas) мы знаем, что в Средние века Fál, камень, который кричал под стопой каждого истинного короля Ирландии, находился к северу от Кургана Заложников (Stokes 1894, p. 281 § 13) [Совсем недавно, в конце мая 2014 г., камень на Кургане Заложников подвергся атаке вандалов, которые облили его красной и зеленой краской (http://www.archaeology.org/news/2148-140529-ireland-tara-vandalism)]. Стоячий камень на Кургане Заложников (Cart[h]i na nGíall «Стоячий камень Заложников», а не Лиа Фаль) упоминается в житии св. Колмана, сына Луахана, когда речь идет о короле, стоящем у подножия камня на кургане (Meyer 1911, p. 72 § 70). Несмотря на эти противоречивые свидетельства, судя по всему, подлинный Лиа Фаль не имеет отношения к стоячим камням и даже к камню, стоящему сейчас на «Доме Кормака» в Рат на Ри. Глосса в «Видении призрака» (Baile in Scáil, IX в.) и в прозаической старине мест, относящаяся к камню (.i. fo-ail ‘под-скала, под-камень’) (Breatnach 2008, 81), подразумевает, что глоссатор представлял себе камень, на который королю было бы легко наступить, низкий и плоский камень. Лиа Фаль скорее всего был плоским или лежачим камнем, на который король Тары мог наступить, а королевская колесница могла бы легко проехать над ним (Ó Broin 1990, 396, 400; Carey 1999, 167-168). Вероятно самое раннее упоминание камня Лиа Фаль и его сверхъестественного крика мы находим в лейнстерской генеалогической поэме Núadu Necht, ní dámair anḟlaith (ок. VII в.) (Carey 2005, 37):

Leṅgait Temraig trēn titacht tūath Galeoin,
golaid Līa Fāil fri fālgud fairni Fairēoin

‘Они штурмуют Темру, мощный натиск, племя галеонь,
Камень Фала кричит от поражения войска фареонь’.
(CGH, 115b22-23).

Это древнейшее свидетельство о крике камня скорее может относиться к «плачу о поражении» (Carey 2005, 37), чем к радости и одобрению достойного короля, как в более поздних источниках. Король не ступает на камень, не упоминаются колесница или другие королевские атрибуты. В поэме идет речь о вторжении в Темру (Тару) короля Лаврайда Лонгшеха и лейнстерского народа галеонь (Gaileoin). При этом кричащий камень не только оплакивает предыдущую власть, но возможно и приветствует нового короля Тары.

 3. Известен фрагмент из средневекового трактата по ономастике «Правило имен» (Cóir Anmann), где речь идет о короле Тары, Нуаду (Núadu Finn Fáil, «Нуаду Белый Фала», чье имя соответствует Núadu Necht (‘Чистый, Белый’, божественный предок лейнстерцев), который часто ходил к камню Лиа Фаль:

Núadha Finn Fáil iar sin .i. fer finn é, ┐ no thaidhledh co minic in Lía Fáil ic cluici fría ┐ ag suirghi. Ar ro thirchansat na fáidhe dó co mbá rí Ērenn é.

‘Нуаду «Белый/Красивый камня Фал» затем, т.е. светлый/красивый муж, часто ходил к Лиа Фаль, играл с ней и сватался к ней, ибо предсказали пророки, что он будет королем Ирландии’.

(Arbuthnot 2007, 26, § 85).

Núadu Finn Fáil, стремящийся к королевской власти в Таре, которой может наделить камень, известен по списку ранних легендарных королей Ирландии в Lebor Gabála Érenn (Reim Rígraide), правление его в ирландской псевдоисторической хронологии датировалось VII–VI вв. до н.э. (Macalister 1956, 247-249 или Nuada Fáil (LL, 128a 25)). В предыдущем параграфе «Правила имен» (84) упоминается другой «светлый Нуаду», Núadha Finn Feimin «Светлый/Красивый Фемена», который локализуется на южной равнине Фемен в Мунстере (где находился королевский центр, Кашель). Вероятно, в обоих случаях речь идет об ипостасях известного мифологического персонажа/бога Нуаду («Среброрукого») (Tolkien 1932, 132-37). Оба короля, Нуаду «Светлый Фала» и «Светлый Фемена», по своим эпитетам схожи с Нуаду Нехтом (Necht ‘Чистый, вымытый, белый’), эпонимическим и божественным предком-правителем Лейнстера и королем Тары. Из контекста рассматриваемого фрагмента из СА не совсем ясно, стоит ли lía ‘камень’ здесь стоит в жен. р. (lía иногда ж.р. в более поздних текстах): в «Видении призрака» (IX в.) для обозначения камня Фал используется более общеупотребительное слово cloch (ж.р.) ‘камень’ и он никогда не называется lía (Murray 2004, 33). Другое объяснение заключается в том, что речь идет об Ирландии в ее женской (божественной) ипостаси (Fál часто использовалось как одно из имен Ирландии). Лиа Фаль, как предполагал Т. О Бронь (Ó Broin 1990, 396, 398), мог восприниматься как женское божество, подобно богиням Малой Азии или Индии, воплощенным в необработанных камнях. Женская природа камня Лиа Фаль угадывается и в последнем эпизоде из «Разговора старейших» (Acallam na Senórach), когда Ошин рассказывает королю Диармайду мак Кербеллу об удивительных свойствах камня.

4. Инаугурационные камни в древнеирландской литературе рассматривались как символах власти, но не как идеологические и политически мотивированные конструкты. Скорее они были материальными воплощениями этих символов и идеологем власти, связанных с мифологией, космологией и исторической эволюцией традиционного ирландского и шире, гэльского, общества. Доисторические памятники, традиционно связываемые с королевской властью в Ирландии, такие, как инаугурационные камни, курганы и насыпи, зачастую оказываются переосмысленными в новой ситуации христианизации и становления «национальной» или провинциальной власти (V–IX вв. н.э.). В иных случаях элитой воспроизводились материальные симулякры, за которыми стояла искусная реконструкция «подлинного» прошлого.

 

Литература

Arbuthnot 2007 – Arbuthnot S. (ed.). Cóir Anmann, vol. 2. Dublin, 2007.

Breatnach 2008 – Breatnach L. Rev. of Baile in scáil. / Ed. by K. Murray. ITS, 58 (London, 2004) //  Cambrian medieval Celtic studies 55, Summer, 2008.

Carey 1999 – Carey J. Varia I: Ferp Cluche // Ériu 50, 1999.

Carey 2005 – Carey J. Tara and the Supernatural // The Kingship and Landscape of Tara / Ed. E. Bhreathnach. Dublin, 2005.

CGH - Corpus Genealogiarum Hibernicarum: Irish Genealogies. Vol.1 / Ed. O'Brien M.A. Dublin, 1962.

LL – Book of Leinster // https://www.isos.dias.ie/libraries/TCD/TCD_MS_1339/english/index.html

Macalister 1956 – Macalister R.A. Stewart (ed. & trans.). Lebor Gabála Érenn: The Book of the Taking of Ireland Part V. Irish Texts Society, 1956.

Meyer 1911 – Meyer K. (ed.). Betha Colmáin maic Lúacháin. Dublin, 1911.

Murray 2004 – Murray K. (ed.). Baile in Scáil. Irish Texts Society, vol. 58. Dublin, 2004.

Newman 1997 – Newman C. Tara: An Archaeological Survey. Dublin, 1997.

Ó Broin 1990 – Ó Broin T. Lia Fáil: fact and fiction in the tradition // Celtica 21, 1990.

Stokes 1894 – Stokes W. (ed.). The Prose Tales in the Rennes Dindshenchas // Revue celtique 15 (1894).

Tolkien 1932 – Tolkien J.R.R. The name Nodens: Appendix I to the ‘Report on the Excavation of the Prehistoric, Roman and Post-Roman Sites in Lydney Park, Gloucestershire’ // Reports of the Research Committee of the Society of Antiquaries of London, IX. London, 1932.

 

 

Дмитрий Вадимович Вальков
(Институт мировой культуры МГУ)

 

«Камень»: текст/словарь
в памятниках древнерусской бытовой письменности
(прелиминарии)

Работа выполнена при поддержке гранта РНФ 14-18-02194
«Живой камень: от минералогии к мифопоэтике»

 

 

 

Мария Вячеславовна Завьялова
(Институт мировой культуры МГУ
Институт славяноведения РАН)

 

Мотив камня-болезни
в заговорах балто-славянского ареала

Работа выполнена при поддержке гранта РНФ 14-18-02194
«Живой камень: от минералогии к мифопоэтике»

 

Камень в заговорах является одним из самых семантически наполненных символов. Общеизвестен образ (А)Латыря-камня, своеобразного сакрального центра мира, в котором зачастую происходит основное действие заговора. Оставив в стороне этот образ и основные функции камня как центра мира (которые хорошо известны), рассмотрим фрагмент «словаря» камня, связанный с отождествлением камня и болезни, или изофункциональностью камня и болезни.

Следует отметить, что, как и большинство семантически отмеченных объектов в заговорах, камень амбивалентен. Прежде всего эта амбивалентность проявляется в связи с оппозицией «живой / мертвый». Свойства камня как объекта неживой природы подчеркиваются в заговорах с целью излечения больного, причем именно безжизненность камня парадоксальным образом служит образом здорового человека, а признаки «жизни» камня связываются с прогрессированием болезни, ведущей к смерти. Этот парадокс, по-видимому, отражается в противоречивости ролей камня в заговорной картине мира.

Данные заговоров интересным образом перекликаются с одним средневековым примером медицинской прогностики: пенитенциарий Бурхарда Вормсского сообщает, что «когда идут навестить больного, то находят поблизости от его дома камень и, откатив его, высматривают в том месте, где он лежал, какую-нибудь живность – муравья, червячка или мушку. Если найдут – говорили, что больной будет жить, если никого под камнем не обнаружится – умрет» (Schmitz 1958, 431-432 (Corr. Nr. 102) (цит. по: Арнаутова 2004, 215)). Таким образом, жизнь, пребывающая в непосредственной близости от камня и связанная с ним, имела прямую связь с жизнью и смертью больного.

Обращаясь к заговорам, обозначим основные оппозиции, в которых камень может относиться к обоим ее членам и играть противоположные роли.

 

1.      Камень как локус.
Персонажи, находящиеся на (в) камне:
излечивающие болезни vs. насылающие болезни

Камень может быть как местом пребывания высших сил, избавляющих больного от недуга (например, на нем находится церковь, престол, сидят святые или другие персонажи, призванные вступить в борьбу с болезнью), так и местом отсылки нечистых сил (так же, как и местом их постоянного пребывания: например, там живут змеи и другие персонажи, «ответственные» за насылание болезней).

Ср., например, белорусские заговоры, в которых на камне сидят девицы, останавливающие кровь или заговаривающие «удар»:

На сiнiм моры, ва кеяне ляжыць бел камень, на тым камнi сядзелi тры панны Ганны, красны шоўк маталi, кроў астанаўлялi (Замовы, № 464, ад крывацёку);

На сiне моры на белым каменi там сядзела чатыры сястрыцы. Яны нiчога не парабляюць, толькi ўдары ўгавараюць — з касцей, з машчэй, з гарачай крывi, з жоўтай касцi (Замовы, № 525, ад удару);

и белорусские заговоры, в которых из камня выходят (или на нем пребывают) персонифицированные болезни:

На ciнiм моры белы камянь, з-пад белага камня выйшлi тры дзявiцы, тры сястрыцы, яны разнасiлi ўрокi-прарокi, шэры глаз, зялёны глаз, чорны глаз (Замовы, № 899, ад уроку);

На сiням моры стаiць клетка, а ў той клетцы трыдзевяць дзвярэй, трыдзевяць парогаў, трыдзевяць замкоў, трыдзевяць камянёў, на тых камянёх трыдзевяць дзяцiнцаў (Замовы, № 1188, ад дзяцiнцу).

Болезни не только временно пребывают на камне, но и там родились и живут:

Удару, удару, гаспадару! Парадзiла цябе Ева на сiнiм моры, на белым каменi… (Замовы, 529, ад звiху);

На моры, на кiянi, у ракiтавым кусьцi, на белым камнi, на Латыры-камнi, там валасьнёва мацi жыла-пражывала (Замовы, № 746, ад валасня).

Море (океан), в котором находится камень во всех этих примерах, является типичным местом пребывания камня в заговорах. Этой темы, как и вообще взаимоотношений камня и воды, мы здесь специально не касаемся, поскольку она требует отдельного исследования.

 

2. Функции камня:
помощь в излечении vs. вредоносность

Эта ролевая оппозиция вытекает из предыдущей: как персонажи, находящиеся на (в) камне, могут по-разному соотноситься с болезнью, так и сам камень активно может выступать в роли излечивающего болезни или в роли самой болезни.

Ср. латышские заговоры:

Melni viri, dzelzu zobi – tie gribēja (vārdu) kost; visi jūras akmentiņi nāca (vārdam) palīgā ‘Черные мужики, железные зубы – вот кто хотел укусить (имярека); все камешки морские приходили (имяреку) на помощь’ (Трейланд 1881, № 58, от родимца);

Trejdeviņi jūras ūdeņi, trejdeviņi jūras akmeņi – Dievs Tēvs…. – izplūkā, izspārda šo svētu rozi, šo svētu no (vārda) miesām, no viņa kauliem (Trīsreiz teicams) ‘Тридевять морских вод, тридевять морских камней – Боже Отец… - выщипывают, вытаптывают эту святую рожу, эту святую болезнь из плоти (имярека), из его костей (три раза)’ (Трейланд 1881, № 150, от рожи).

Возможно, заговоры, в которых камни активно излечивают больного, коррелируют с обрядами, в которых использовались камни. Ср., например, ритуал лечения от сглаза при помощи камней:

Если ребенок заболеет, берут три камешка: из бани, с улицы и из дому, берут, какой попадется, не выбирая. На камни загадывают: один от озыка (оговаривают), другой – от худого глаза, третий – от хитрого языка. Кладут в какую-нибудь посудину и нагревают. Если зашумит какой-нибудь камень, значит, от озыка или от хитрого языка. Той водой окачивают ребенка (ТРМ, № 325)

Однако немало заговоров, в которых камень прямо отождествляется с болезнью (болью), ср. латышские заговоры:

Cērtu kārkliņu, cērtu kārkliņu, cērtu kārkliņu – izauga liepiņa caur ozola saknēm. Laj atzel tā cilvēka misiņas kā liepas lapiņas, laj izņīkst tūskas pumpums, - akmens vārdā ‘Рублю ивушку, рублю ивушку, рублю ивушку – выросла липка сквозь дубовые корни. Пусть оправляется человечья плоть, как липовые листочки, пусть пропадет опухоль водянки, - имя (ей) камень’ (Трейланд 1881, № 142, от водянки);

Ak, tu Dievs, es ieraugu Dievam jaunu karavīr’! Škirmi veiksmi dārbiņam, sāti gausu maizitej! Visas sāpes akmenī, - mani visa veselīb’! Ах, Боже, я вижу, что у Бога новый воин! (Дай Боже:) чтобы спорилась работа, чтоб хлеб не скоро тратился! Чтоб все боли были в камне, чтоб у меня было все здоровье!’ (Трейланд 1881, № 645, от всех болезней).

При отождествлении болезни с камнем с ним может сравниваться пораженная часть тела или больной орган (которые часто считались источниками болезни). Отсюда вытекает следующая оппозиция.

 

3. Свойства камня:
неподвижность vs. движение

Как правило, камню приписывается неподвижность, которая ассоциируется с желаемой неподвижностью болезни (отсутствием ее развития, прекращения симптомов). Ср. литовский заговор от нарыва:

…Kaip guli akmenelis ant daiktelio ant vietelės, kad taip gulėtų vocis, kunigė, kaltunas nepaskelt… ʽКак лежит камушек на вещи, на месте, так чтоб лежал нарыв, колтун, не поднимаясь… ʼ (Mansikka 1929, № 157).

Однако существуют случаи, когда камень двигается, и это движение символизирует прекращение болезни, например, литовский заговор от рези в животе (которая называлась также «шишкой»):

…Kaip akmuo undenin, taip gumbas zemyn… ʽКак камень в воду, так шишка внизʼ (Mansikka 1929, № 154).

Ср. русский заговор, в котором камень одновременно лежит и не лежит на море:

На синю мору камешек лежыць,
На камене пивень стаиць.
Як етаму каменю на синю мору не лежаць,
И пивеню на камене не стояць,
Так у раба Божего Ивана прыпадку не бываць.
<…>

(ПЗ, № 432, от припадков (эпилепсии)).

 

4. Свойства камня:
неизменяемость vs. изменяемость

С неподвижностью камня коррелирует его неизменность, что сравнивается опять же с отсутствием прогрессирования болезни, ср. литовский заговор от кровотечения:

Kaip šventas Jonas krikštino Poną Jezusį an Ardono, ant to čėso susto vandenai; tegul sustoja šito žmogaus kraujas akmeniu ʽКак святой Иоанн крестил Господа Иисуса на Иордане, в этот час остановились воды; пусть встанет кровь этого человека камнемʼ (Mansikka 1929, № 32).

Однако изменения при болезни могут «переноситься» с больного тела на камень, т.е. «пусть вместо тела больного изменяется от болезни камень», ср. латышские заговоры:

Pumst ūdenim, pumst akmenim starp visām sētam, – laj tam cilvēkam nepumst, laj paliek tik mīkst, ka zīda diegs, ka vilnas sproga! ‘Опухает вода, опухает камень среди всех плетней, - да не пухнет только у того человека, - да будет у него так мягко, как шелковая нить, как клочок шерсти’ (Трейланд 1881, № 137, от опухоли);

...Akmens pamst ugunskurā, lopiņa miesa vin nepamst! ‘Камень (пусть) опухает на очаг, только тело скотины не пухнет!’ (Трейланд, 1881, № 398, от змеи).

В чешских заговорах очень распространен мотив «не расти, болезнь, как не растет камень с момента рождения Христа», ср., например, заговор от лишая:

Lišej znamení přestaň růsti, jak přestalo růsti kamení vot Syna Božího narození až do Božího stoupení... ‘Лишай-знамение, перестань расти, как перестал расти камень от рождения Сына Божьего до Божьего (на небо) вступления…’ (Trnka 1910, 80, цит. по: Вельмезова 2004, № 82).

В польском заговоре болезнь должна уменьшиться как уменьшается и сжимается камень:

Jak ten kamień zwięźnie, zmaleje, I nie zna, gdzie się podzieje, Tak żeby to zmalało I nie znać gdzie się podziało. (Biegeleisen 1929, 52, от т.н. шишек под щеками).

‘Как тот камень сжимается, уменьшается и не знает, куда денется, так чтобы это уменьшилось И не знало бы, куда подевалось’

 

5. Предикаты камня:
пассивность vs. активность

Очевидно, что при сравнении болезни с камнем актуально его бездействие: как не совершает никаких действий камень, так же должна быть бездейственна и болезнь. Ср., например, белорусский заговор:

На сiнiм моры белы камень ляжыць, ён травою не зарастаець i расою не западаець, траўкi не з'ядаець, расы не спiваець; разбi ету боль на том камянi, каб iна не балела i не шумела i ня 'трыгалась (Замовы, 1226, ад болi (ад нячыстай сiлы, нарадкi i г.д.));

русский заговор от чирея:

Как в стене сук не растет, камень не цветет, так бы у раба Божья (имя) прыщ (веред, чирей) не цвел и не рос… (РЗЗ, № 1852).

Однако камень может выступать и в роли активного персонажа, вступающего в борьбу с болезнью, с камнями или с другими стихиями. Ср.:

…На синем мори
Лежаць синие камени.
Камень каменя пубивае,
А у такого-такого боль-пухлину зганяе…

(ПЗ, № 365, от пухлины);

латышский заговор «от колдовства»:

Jūras kuiļi, mālu trauki, - Kas tās putas riņķi griež; Dzelza vīri ceļu brauca, Akmiņam mājas prasa; Akmins mājas nedeva, - Pras‘ smalkam tēraudam. Ūdens gāja ar akmeni Svētu ritu kapāties: Ūdens cirta akmeņam, Akmens galvu purināja.

‘Морские кабаны, глиняная посуда, - Вот кто кружит пену; Железные мужики едут по дороге, Просят ночлега у камня; Камень не дает ночлега, - Просят у тонкой стали. Вода выступила на бой С камнем в воскресное утро: Вода секла камень, А камень только потряхивал головой’.

(Трейланд 1881, № 663).

 

6. Атрибуты камня:
отсутствие vs. наличие

Наиболее распространены в заговорах, несомненно, апофатические формулы, отмечающие отсутствие у камня каких-либо атрибутов, которые могли бы свидетельствовать о его витальности (например, крови, сердца, жил, плодов, травы):

Ср., например, русские заговоры от чирея, кровотечения:

Ни от камени – плоду, чирию нет плоду (РЗЗ, № 1870);

Как у камня ни жилок, ни сердца, ни биения не бывает, так у раба Божия (имя) кровь истекла, перестала (РЗЗ, № 1605);

Идет Антихрист с синя моря, несет Антихрист серый камень, у серого камня нет ни раны, ни крови, ни синей синевщины… (РЗЗ, № 1637);

…от камня трава не растет, так у рабы Божьей (имя) и вереда нет (РЗЗ, № 1880).

Однако в редких случаях трава и мох на камне могут ассоциироваться именно с проявлением болезни, и отмечается, что на камне они все-таки растут:

… В синем море есть серый камень, под этим серым камнем есть белая рыба щука. У щуки зубы медны, глаза оловянны. Спивает-съедает с серого камня мох и траву. Съедай и спивай с рабы Божьей Нади всю худобу, уроки, призоры… (РЗ, № 289, от крика и бессонницы, то же – от сглаза).

Интересен также литовский заговор от змеи, в котором камень оказывается обладателем огня (тема взаимодействия камня и огня, как и камня и воды, в заговорах очень широка и требует отдельного исследования):

…Aik, pasim sava gyvonį, aba aš ainu laukan, paimsiu iš akmenia vugnies, išgaidžia krauja; aš nuveisiu balon, žuvysun, aždeksiu supuvusias kalades... ‘Ах, забери свое жало, или я пойду в поле, возьму из камня огонь, из петуха кровь, я пойду в болота, зажгу гнилые колоды…’ (VKLT, 448).

Ср. с русским заговором от чирея:

От камени нет пламени, от железа крови нет, от грубости (?) плоду нет, а безымянному персту имени нет, а тебе чирью-вереду места нет… (РЗЗ, № 1883).

 

6. Немота vs. звучание камня

В литовском заговоре от рожи подчеркивается немота камня:

Kaip guli akmenėlis užnėmęs mariose,
Ka tep užnemt mano rožė!
‘Как лежит камушек онемевший в море,
Так чтоб онемела моя рожа!’

(LTR 6467(384)).

Однако в одном древнеиндийском заговоре «Против колдовства – с травой» камень издает треск:

<…>

Если кто, совершив дома зло,
Хочет убить им другого –
(То) тогда это (колдовство) сжигается,
С громким треском лопается много камней.
<…>

(Атхарваведа II, № IV, 18).

В этой связи интересно сравнение с латышской дайной, в которой также камень расщепляется с треском:

Es, karâ aiziedams (noiedams), Sirdi slēdzu akmenî. Aust gaismiņa, lec saulite, Plīst akmens skanedams. (DS, № 31995-0).

‘Я, отправляясь на войну, Сердце запираю в камне. Рассветает, встает солнце, Расщепляется камень с треском’

Подойдя к мотиву расщепления камня, рассмотрим еще одну оппозицию:

 

7. Расщепление vs. целостность камня

При отождествлении болезни с камнем нередко необходимо расколоть / расщепить камень, чтобы уничтожить болезнь. Ср., например,

белорусские заговоры:

Было ў бацькi трыдзевяць сыны. Iшлi яны вулiцаю, найшлi яны белы камень, той камень секцi-рубацi i з сярэдзiны боль уганяцi (Замовы, № 1246, ад болю (ад причины, здарэння));

Iшлi тры браты, тры Кандраты, няслi па тапару сiнi камень рассякаць, рабу божаму Мiкалаю крывi не пускаць (Замовы, № 474, замаўляць кроў);

латышский заговор:

...Dieva māte iet par jūru, labā rokā zelta krustu vicinādama; jūru sit, melns akmens – tur viņa (vārda) trīsdeviņas nelaimes ‘Божья мать идет по морю, размахивает золотым крестом в правой руке; сечет море – черный камень – там его (имярека) трижды девять недугов’ (Трейланд 1881, № 113, от флюса);

русский заговор от кровотечения:

…В чистом поле Сам Иисус Христос ездит на белом коне и сечет руду и камень, и из этого камня нет ни руды, ни крови. У раба Божия (имя) нет ни крови, ни руды… (РЗЗ, № 53).

По данным В.Л. Кляуса, в восточнославянской традиции довольно популярны мотивы раскалывания камня каплями молока, змеиным ядом, пеной: ср., например, сюжет «Летит птица, молоко капает на камень, камень раскалывается» (от «уроков», Кляус 1997, 211). Птица может и сама уничтожать камень: ср. мотив «На море камень, на нем орел, он дерет камень» (от «чемера») (там же).

Однако существуют тексты, в которых болезнь разбивается о камень, и таким образом он остается целым. Ср., например, белорусские заговоры:

Я цябе пасылаю з буйнай галавы, з касьцей, з машчэй на мхi, на балоты, на быстрыя рэкi. Там ляжыць белы камень. Ударся ты аб еты камень i рассыпся на мелкiя частачкi (Замовы, № 670, ад скулы);

На моры, на кiяне ляжаў бел камень, ляцела жаба, валiлась жаба, ударылась жаба аб востры камень, разбiлась жаба на мелкiя часьцi, на макавы зёрна, а штоб i ў раба (iмя) разбiлась жаба на мелкiя часьцi, на макавы зёрна па маему слову, вавекi (Замовы, № 1248, ад хваробы горла).

Если целостность камня ассоциируется с его незыблемостью и здоровьем человека (в противопоставление болезни), то мотив разрубания камня отсылает к сюжету «основного мифа», в котором Бог-Громовержец расщепляет камень, под которым прячется его Противник (Иванов, Топоров 1974, 96). Ср. в этой связи «Парижский заговор против эпилепсии», приводимый Т.В. Топоровой в книге о древнегерманских заговорах:

Pariser Spruch gegen Fallsucht
Doner dutîgo dietewîgo!
Dô quam des tiufeles sun uf Adames bruggon
unte scîteta einen stein ce wite.
Dô quam der Adames sun und sluog des tiufeles sun zuo zeinero studôn. Petrus gesanta Paulum sînen bruoder, daz er Aderuna âderon verbunde. Pontum Patum, ferstiez er den Satanan. Alsô tuon ich dih unreiner athmo. fon disemo christenen lîchamen. alsô sciero werde buoz disemo christenen lîchamen. sô sciero sô ich mit den handon die erdon beruere.

‘Парижское заклинание против эпилепсии

«Донер, милостивый, вечный для народа!

Тогда пришел сын дьявола на Адамов мост
И расколол камень в щепу.

Тогда пришел сын Адама и убил сына дьявола в лесу. Петр послал Павла, своего брата, чтобы он соединил жилы Адеруне. На широком мосту он оттолкнул сатану. Так же я поступлю с тобой, нечистая сила, в этом христианском теле. Так же быстро пусть излечится это христианское тело, как только я коснусь руками земли’ (Топорова 1996, 135-136).

Т.В. Топорова подчеркивает эсхатологическое значение этого мотива, которое отражено, например, в русской пословице «мир зинет, камень треснет» (Даль 1989, 513). Ср. также приведенную выше латышскую дайну, в которой поход на войну связывается с расщеплением камня (в котором находится сердце воина). Таким образом, мы приходим к тому, что расщепление камня ассоциируется с концом света, со смертью, однако в заговорной картине мира мы видим опять же парадокс: смерть камня (раскалывание, расщепление) связывается с прекращением болезни, избавлением от колдовских чар (см. приведенный выше древнеиндийский заговор от колдовства), то есть здоровьем и возвращением к жизни.

Следует отметить, что чаще расщепление камня происходит в заговорах от более серьезных болезней, в то время как в случае легких болезней, как правило, болезнь разбивается о камень, и в этом случае, незыблемость камня ассоциируется с выздоровлением. См. приведенные выше заговоры от припадков (родимца, детинца, падучей, эпилепсии), в которых происходит расщепление камня. Возникновение этих недугов (как и сглаз, испуг, «уроки», «призоры», «криксы», «плаксы») связывалось в народном сознании с воздействием нечистой силы. Возможно, поэтому единственным способом избавиться от болезни в этом случае можно только уничтожив ее источник – камень.

 

Неожиданный пример, подтверждающий связь камня с ментальными болезнями, колдовскими ритуалами и изгнанием бесов, обнаружился в одной современной итальянской авторской песне (имитирующей народные ритуалы) «Il ballo di San Vito» ‘Пляска святого Вита’. Пляска святого Вита – хорея или хореический гиперкинез, характеризующаяся «беспорядочными, отрывистыми, нерегулярными движениями, <…> гротескными, часто напоминающими танец» (Хорея). В народной традиции этот синдром сливается с другим недугом, вызванным укусом ядовитого тарантула, вследствие чего (чаще всего женщины) заболевали нервной болезнью, характеризующейся конвульсиями, расстройством психики и возбуждением. Единственным средством избавления от этой болезни считался особый танец, получивший название «тарантелла», в результате которого, как считалось, яд тарантула должен выйти из тела человека.

В тексте песни упоминается валун, который «катится» на человека и тянет его вниз и образ «мха, который не растет на камне»:

<…> ho il ballo di S. Vito e non mi passa  Questo è il male che mi porto da  trent'anni addosso  fermo non so stare in nessun posto  rotola rotola rotola il masso  rotola addosso, rotola in basso  e il muschio non si cresce sopra il sasso  e il muschio non si cresce sopra il sasso  scaccia scaccia satanassa  scaccia il diavolo che ti passa  le nocche si consumano ecco iniziano i tremori  della taranta, della taranta  della tarantolata... (Vinicio Capossela, “Il ballo di San Vito”)

<…> ‘У меня пляска святого Вита и не проходит Это зло я ношу уже тридцать лет с собойНе могу остановиться нигде Катится катится катится валун Катится на меня, катится вниз И мох не растет на камне И мох не растет на камне Изгони изгони сатану Изгони дьявола, и у тебя это пройдет Суставы стираются Вот начинаются судороги От тарантула, тарантула От укушенной тарантулом…’

Вся песня (написанная на традиционную музыку тарантеллы) напоминает заговор, в ней содержатся аллюзии на магический круг и экзорцистские приемы, а в официальном клипе на эту песню это находит визуальное выражение в виде круга из свечей. В контексте обсуждаемых здесь вопросов представляется интересным сравнение болезни с валуном, катящимся вниз (в клипе это представлено в виде огненного вертящегося шара), а также упоминание мха, не растущего на камне (ср. приведенные выше заговоры с упоминанием мха, растущего и не растущего на камне). Отсутствие мха на камне в вышеприведенной песне можно трактовать двояко: как (желаемое) отсутствие болезни и как отсутствие жизненных сил у больного, что перекликается с двойственным характером, амбвалентностью функций самого камня.

Амбивалентность камня по отношению к оппозиции жизнь / смерть (и здоровье / болезнь), возможно, связана с архетипическим значением камня как символа «самости»: «Дело в том, что, хотя человек не имеет ничего общего с камнем, глубочайший центр человеческой психики странным и особым образом похож на него (вероятно, потому, что камень символизирует просто существование в максимальном удалении от эмоций, чувств, фантазий и неугомонного в своих поисках самосознания). В этом смысле камень передает, возможно, простейшее и одновременно глубочайшее ощущение – ощущение вечности, возникающее в моменты, когда человек чувствует себя бессмертным и неизменным» (Юнг 1997, 206-207). Возможно, именно этот архетип определяет важную роль камня в заговорах: расщепить камень, чтобы дойти до сути болезни и избавиться от нее, может быть аналогично поиску внутренних проблем в глубинах человеческой психики. В определенном смысле для этого необходимо «расщепить» сознание, «достав» из его глубин причины некоторых явлений.

 

Литература

Арнаутова 2004 – Арнаутова Ю.Е. Колдуны и святые. Антропология болезни в Средние века. Санкт-Петербург, 2004

Атхарваведа – Атхарваведа (Шаунака) / Перевод с вед. яз., вступ. ст., комм. и прилож. Т.Я. Елизаренковой. Том 1, Книги I-VII. Москва, 2005.

Вельмезова 2004 – Вельмезова Е.В. Чешские заговоры. Исследования и тексты. Москва, 2004.

Даль 1989 – Даль В.И. Пословицы русского народа. Москва, 1989.

Замовы – Замовы. уклад. Г.А. Барташэвiч. (БНТ: Беларуская народная творчасць). Мiнск, 1992.

Иванов, Топоров 1974 – Иванов Вяч.Вс., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей. Москва, 1974.

Кляус 1997 – Кляус В.Л. Указатель сюжетов и сюжетных ситуаций заговорных текстов восточных и южных славян. – Москва, 1997

ПЗ – Полесские заговоры (в записях 1970-1990-х гг.) / Сост., подгот. текстов и комм. Т.А. Агапкиной, Е.Л. Левкиевской, А.Л. Топоркова. Москва, 2003.

РЗ – Русские заговоры / сост., предисл, примеч. Н.И. Савушкиной. Москва, 1993.

РЗЗ – Русские заговоры и заклинания. Материалы фольклорных экспедиций 1953–1993 гг. / под ред. профессора В.П. Аникина. Москва, 1998.

Топорова 1996 – Топорова Т.В. Язык и стиль древнегерманских заговоров. Москва, 1996.

Трейланд 1881 – Известия императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. Т. XL. Труды этнографического отдела. Кн. VI. Материалы по этнографии латышского племени / Под ред. О.Я. Трейланд (Бривземниакс). Москва, 1881.

ТРМ – Традиционная русская магия в записях конца XX века. Санкт-Петербург, 1993.

Хорея – Хорея // https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A5%D0%BE%D1%80%D0%B5%D1%8F

Юнг 1997 – Юнг К.Г. (и М.-Л. фон Франс, Дж. Л. Хендерсон, И. Якоби, А. Яффе). Человек и его символы. Москва, 1997.

Biegeleisen 1929 – Biegeleisen H. Lecznictwo ludu polskiego. Kraków, 1929.

DS – http://www.dainuskapis.lv

LT – Lietuvių tautosaka. V t., (Smulkioji tautosaka, žaidimai ir šokiai). Vilnius, 1968.

LTR – Lietuvių tautosakos rankraštynas (Lietuvių literatūros ir tautosakos institutas).

Mansikka 1929 – Mansikka V. Litauische Zauberspruche. Helsinki, 1929.

Schmitz 1958 – Schmitz H.J. (Hrsg.) Die Bussbücher und Bussdisziplin der Kirche. Bd. II. Graz, 1958.

Trnka 1910 – Trnka Fr. Lidová zažehnávání ze Ždʼárska na Moravě // Český lid, 1910, Nr.19.

Vinicio Capossela, “Il ballo di San Vito” // https://www.youtube.com/watch?v=G9BwahIO2MA

VKLT – Vilniaus krašto lietuvių tautosaka. Spaudai paruošė Dr. J. Balys // Tautosakos darbai: Lietuvių tautosakos archyvo leidinys, [t.] IV. Kaunas, 1938.

 

 

Владимир Леонидович Кляус
(Институт мировой культуры МГУ
Институт мировой литературы РАН)

 

«Камень» в русских народных песнях:
опыт систематизации сюжетных ситуаций

Работа выполнена при поддержке гранта РНФ 14-18-02194
«Живой камень: от минералогии к мифопоэтике»

 

Фольклорного подкорпуса в составе Национального корпуса русского языка, к сожалению, до сих пор не существует, хотя работы по его созданию ведутся. Поэтому в качестве материала для анализа лексемы «камень» были использованы электронные публикации сборников песен в составе Фундаментальной электронной библиотеки. К сожалению, ФЭБ не дает тех функциональных возможностей синтаксического, морфологического и в какой-то степени семантического анализа текста, которые предоставляет НКРЯ. Мы можем только сделать некоторые наблюдения, предварительно осуществив процедуру систематизации песенных сюжетных ситуаций, в которых встречается «камень».

В ФЭБ включены сборники А.И. Соболевского и П.В. Киреевского, представляющие собой наиболее репрезентативные собрания песенных текстов на начало ХХ века, а также собрания записей А.Д. Григорьева и А.В. Маркова. Всего это более 9500 номеров.

Необходимо заметить, что частотность лексемы «камень» относительно небольшая. Он встретился в 181 тексте. В жанровом отношении это баллады, исторические песни, любовная лирика, воинские песни, свадебные, что свидетельствует, прежде всего, об отсутствии жанрового ограничения на употребление данной лексемы.

Мы считаем необходимым из последующего анализа исключить встречающийся в русской песне образ «драгоценного камня». Он встречается в следующих сюжетных ситуациях лирических и свадебных песен:

1) описание драгоценных камней, находящихся в горах;

2) выпадение драгоценного камня из перстня, что предвещает несчастье для лирической героини;

3) «выбивание из камня искры»;

4) описание украшенного камнями предмета – короны, ларца и проч.;

5) драгоценный камень метафорически изображает человека или какой-то объект.

Более интересен в песнях обычный камень. В значительной степени он является объектом реального, обыденного мира, так или иначе отраженного в песенном фольклоре. В отличие от драгоценного, обычный камень встречается в бóльшем числе сюжетных ситуаций, и функции его значительно разнообразнее.

Систематизация сюжетных ситуаций, в которых упоминается и присутствует камень, позволяет выделить следующие группы:

1. КАМЕНЬ – НЕПОДВИЖНЫЙ ОБЪЕКТ РЕАЛЬНОГО МИРА

2. КАМЕНЬ – ПРЕДМЕТ, БЛАГОДАРЯ КОТОРОМУ ПРОИСХОДИТ УНИЧТОЖЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА

3. КАМЕНЬ КАК МЕСТО НАХОЖДЕНИЯ КАКОГО-ЛИБО ОБЪЕКТА

4. КАМЕНЬ – ОЛИЦЕТВОРЕНИЕ НЕЖИВОГО/ДРУГОГО

5. КАМЕНЬ КАК ЖИВОЙ СУБЪЕКТ/ОБЪЕКТ

1. В сюжетных ситуациях первой группы (КАМЕНЬ – НЕПОДВИЖНЫЙ ОБЪЕКТ РЕАЛЬНОГО МИРА), одной из самых многочисленных, просто указывается, что камень находится в каком-либо месте или является частью другого объекта или с ними совершаются определенные действия:

· Камень в море, об него разбивается корабль

· Камень на могиле

· На могильном камне пишут «записку»

Чаще всего, правда, лирическая героиня пишет не на камне, а на бумаге. При этом первый из этих двух вариантов эволюционно более ранний; сюжетная ситуация «написание надписи на могильном камне» встречается в исторических песнях.

· Камень – часть дома

· Камень – дорога

· Камень под деревом

· Из-под камня течет ручей/речка

Камень в большинстве сюжетных ситуаций этой группы – реальный, хорошо знакомый для исполнителей и носителей традиции объект обыденного мира. Характерно, что практически все песни по своему происхождению являются поздними.

 

2. В следующей группе сюжетных ситуаций – «КАМЕНЬ – ПРЕДМЕТ, БЛАГОДАРЯ КОТОРОМУ ПРОИСХОДИТ УНИЧТОЖЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА» – некоторые реальные свойства камня (тяжесть, способность накалиться от огня), используются героями песен в своих целях.

Нами выделено три типа сюжетных ситуаций:

· Камень – орудие потопления.

· Камень как орудие убийства раскаляют в бане.

В подавляющем большинстве случаев данная сюжетная ситуация встречается в балладе «Мать князя Михайла губит его жену» – свекровь раскаляет камень в бане и использует его как орудие убийства младенца.

Можно было бы считать, что подобное использование камня уникально и характерно только для этой баллады, но раскаленный камень против девицы таким же образом использует молодец в песне «Раздогадлив был мальчушка...».

· Камень разгорается.

В сюжетных ситуациях этого типа используется психологический параллелизм: разгорается камень – занемогает молодец.

Во второй группе сюжетных ситуаций как такового уничтожения другого человека с помощью камня нет, но изменение свойств камня почему-то влечет за собой ухудшение состояния человека (молодец занемогает, у девицы тошно на сердце), при этом обращает на себя внимание то, что такой камень может лежать под деревом, на горе, в поле, что сближает его с камнями из других групп, в первую очередь в группе «КАМЕНЬ КАК МЕСТО НАХОЖДЕНИЯ КАКОГО-ЛИБО ОБЪЕКТА».

 

3. В третьей группе сюжетные ситуации можно разделить на типы в зависимости от того, кто находится на камне, рядом с ним или под ним. Это могут быть как молодцы, так и девица, а также птицы и проч.:

· Девица на камне.

· Молодец на камне.

· Птицы на камне.

· Под камень кидают ключи.

· Под камень кладут сердце.

Сюжетная ситуация последнего типа данной группы может пониматься и как «захоронение» сердца под камень, и как «окаменение» сердца лирической героини, у которой подружки увели любимого. Живое становится неживым, и это достаточно близко к группе, которая названа нами «КАМЕНЬ – ОЛИЦЕТВОРЕНИЕ НЕЖИВОГО/ДРУГОГО».

 

4. По числу тем сюжетных ситуаций группа «КАМЕНЬ – ОЛИЦЕТВОРЕНИЕ НЕЖИВОГО/ДРУГОГО» – самая многочисленная. Разнообразие сюжетных ситуаций данной темы указывает на популярность в русском песенном фольклоре идеи противопоставления неживой природы, олицетворением которой является камень, живому миру человека. Показательно, что практически все встречающиеся здесь образы камня используются в славянском заговорно-заклинательном фольклоре.

В этой группе выделены следующие темы сюжетных ситуаций:

· Камень – подушка.

· Камень – еда.

· В камне нет искры/огня.

· На камне не вырастает растение.

Сюжетные ситуации данной группы построены на формулах невозможного «когда произойдет одно, тогда и произойдет другое»: в них говорится, что на камне ВЫРАСТАЕТ какое-либо растение (ракитов куст, цветы алые) или даже песок, а так как на камне никогда не вырастет какое-либо растение, не взойдет посеянный песок, то и никогда не произойдет определенное событие в жизни лирического героя.

· Камень не может двигаться, говорить, чувствовать.

В данной теме сюжетных ситуаций мы выделяем дополнительно подгруппы по характеру описания действий, которые не может выполнить камень:

— Камень не может ответить.

— Камень не знает горя.

— Камень не всплывает.

— Камень никуда не идет.

· Сердце – камень.

В сюжетных ситуациях данного типа живое человеческое сердце становится камнем или на него «ложится камень», что связано прежде всего с взаимоотношениями с нелюбимым человеком. В формальных категориях эту ситуацию можно описать как переход из живого состояния в неживое.

 

5. Активное использование образа камня в русской народной песне, акцентуация, с одной стороны, реальных качеств данного объекта обыденного мира (неподвижный, тяжелый и проч.), а с другой, его мифологизация, знаками которой является индивидуализация камня (имя – бел горюч камень), локализация в определенных, особо значимых точках пространства (море, река, поле, гора), взаимосвязь с героями (девица, молодец, птицы), способствовали появлению в песенном фольклоре, а точнее сохранению в нем, группы сюжетных ситуаций «КАМЕНЬ КАК ЖИВОЙ СУБЪЕКТ/ОБЪЕКТ».

В данной группе мы выделяем следующие темы сюжетных ситуаций:

· Камень рожден горой.

Рождение камня от горы – одна из архаичных мифологем, сохранившаяся в русских народных песнях. Характерно, что это именно тот камень, из-под которого течет ручей/речка (см. группу № 1), на котором собираются молодцы или сидит птица (см. группу № 3):

Ах вы горы, мои горы Воробьёвские!

Ничего-то вы, горы, не поро́дили,

Породѝли только горы бел горючь камень.

Из-под камушка течет речка быстрая,

Как над той ли рекой стоит ракитов куст;

Как на том ли на кусту́ сидит млад сизой орёл,

Во когтях-то он держит черна во́рона,

Он не бьёт, не бранит, только спрашивает:

„Ты скажи, ворон, где был? где сизо̀й полётывал?“

[Киреевский II, 2, 1929, 257].

· Камень выкатывает река.

Подобно тому, как камень «родится» от горы, он может быть «рожден» рекой:

Ты упалъ, Терекъ Горыничъ, во синее море

Во Каспицкое;

И на устье ты выкатилъ бѣлъ горючій камень,

Тутъ ишли-прошли гребенскіе казаки со батальицы,

Что съ той-то со батальицы со турецкой;

Не дошедши они до бѣлаго камушка, становилися

[Соболевский VI, 1900, 290-291].

· Камень катится по лугам.

Как всякий живой персонаж камень может передвигаться – а именно катиться по лугам:

Изъ-за лѣсу, лѣсу темнаго,

Изъ-за горъ, да горъ высокихъ

Не красно солнце выкаталося,

Выкатался бѣлъ горючъ камень,

Выкатившись, самъ разсыпался,

По мелкому зерну, да по макову.

[Соболевский I, 1895, 437].

·  Камень растет без кореньев.

И опять же, как всякий живой персонаж, как на это указывается в русской народной песне, камень растет, и для этого ему совершенно не нужны корни:

Ты постой, дѣвка, постой, красная!

Загадаю какъ я три загадочки.

Отгадай, дѣвка, отгадай, красна!

А и что, дѣвка, безъ корня растетъ? <…>

— Отгадаю я, добрый молодецъ!

Безъ корня растетъ бѣлъ горючъ камень.

[Соболевский I, 1895, 555-556].

Показательно, что песня, в которой высказывается идея о том, что камень может расти, построена по типу «вопрос-ответ», одной из наиболее архаичных фольклорных форм (ср. духовный стих «Голубинная книга»). Девица, которой молодец загадывает загадки, предстает всеведущей мудрой девой несмотря на свой возраст (в некоторых вариантах указывается, что она девка-семилетка), а результатом ее правильных ответов является предложение молодца стать его женой.

· Камень – замена человека.

Если камень в песенно-мифологическом пространстве действительно обладает свойством живого (рождается, растет, передвигается), то он может и стать заменой какого-либо живого существа, и именно человека. И это не только метафорическое сравнение нелюбимого мужа с камнем (У меня-то старый мужъ на рукѣ лежитъ, -  /  Тяжелѣй онъ камня тяжелаго!  [Соболевский I I, 1896, 327-328]), но и замена дочери для отца:

Послѣ меня же, да молодешенькой,

На мое-то родимо мѣстечко

Ты покинь же да бѣлъ горючъ камень

И по утру-то да по раннему,

Побуди его, родимый батюшка:

Онъ пойдетъ ли, тебя послушаетъ?

[Киреевский I, 1911, 39]

и замена любимого молодого человека для девушки:

Ты тогда будешь рада, моя болезная,

Ты по бережку находисьсе,

Камень к каменю наприбираисьсе,

К ретиву́ серцу наприжимисье,

Всё миня дитя наспоминаишься, —

Через реку рада кликати,

Через лис да речь гово́рити!»

[Марков 2002, 874-875].

 

Сюжетные ситуации, в которых встречается «камень», позволяют в наиболее полном виде выявить особенности этого образа в народных песнях.

Как и любая систематизация, данный опыт не лишен недостатков, а именно – отдельные сюжетные ситуации могут быть отнесены сразу к нескольким группам. Выше мы уже приводили пример, что из-под камня, «рожденного» горой, (сюжетная ситуации группы № 5) течет речка (группа № 1), здесь же упоминается куст, на котором сидит птица (близко к группе № 3). Но это, прежде всего, указывает на эволюционные связи между песенными сюжетными ситуациями и на отражение в них наряду с реалистическими представлениями о камне его достаточно архаичного образа как живого объекта.

 

Литература

Григорьев – Архангельские былины и исторические песни, собранные А.Д. Григорьевым в 1899–1901 гг. с напевами, записанными посредством фонографа: В 3 т. Т. I. Ч. 1: Поморье – Ч. 2: Пинега. СПб., 2002.

Киреевский – Песни, собранные П.В. Киреевским. Новая серия / Изд. О-вом любителей росс. словесности при I-м Моск. ун-те. М., 1911–1929. Вып. I–II.

Марков – Беломорские старины и духовные стихи: Собрание А.В. Маркова / РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). СПб., 2002.

Соболевский – Великорусские народные песни. В 7 т. СПб., 1895–1902.