Фокин Сергей Леонидович

Санкт-Петербургский государственный экономический университет, Гуманитарный факультет,  Кафедра романских языков и перевода, доктор филологических наук,
заведующий кафедрой;  Санкт-Петербургский государственный университет, Факультет свободных искусств и наук, Кафедра междисциплинарных исследований в области языков и литературы, профессор

serge.fokine@yandex.ru

Поэт и маршал: К идее «Нации-Франции» в «Тетрадях»  и политических эссе Поля Валери¹

 

The Poet and the Marshal: on the idea of Nation-France in Cahiers and political essays by Paul Valéry

   

Аннотация: В статье рассматриваются сложные отношения, которые связывали великого французского поэта Поля Валери (1871-1945)  и героя Великой войны (1914-1918) маршала Филиппа Петена(1856-1951), возглавившего в 1940-1944 гг. правительство потерпевшей поражение Франции. Материалом для анализа служат, с одной стороны, знаменитые «Тетради», рабочие записи, которые поэт вел на протяжении  почти полувека, тогда как с другой – работы на политические темы, опубликованные Валери в 1920-1930 гг., в которых была выражена своеобразная программа литературного национализма, осложненная комплексом культурного превосходства «европейского духа».  Итоговое положение сводится к той мысли, что в 30-40-е годы в сознании поэта фигура маршала могла олицетворять идею французской нации.

 

Ключевые слова: французская литература, литературный национализм, идеология и индивидуальное творчество, Поль Валери, язык и мышление.

Abstract: The article examines the complex relationship that bound the great French poet Paul Valéry (1871-1945) and the hero the Great War (1914-1918) Marshal Philippe Pétain (1856-1951), Premier of defeated France from 1940 to 1944. The material analysed consists, on the one hand, of the famous Cahiers, or work notes, that the poet kept for nearly half a century, and on the other hand, of writings on political topics published by Valéry in 1920-1930, which designed a kind of program of literary nationalism, dramatized by the complex of cultural superiority of the "European spirit". The final thesis comes down to the idea that in the 30-40’s, the marshal could personify the idea of ​​the French nation in the mind of the poet.

Keywords: French literature, literary nationalism, ideology, and individual creativity, Paul Valéry, language and thinking.

4 сентября 1944 г. генерал де Голль, глава временного правительства Франции, только 25 августа переместившегося в Париж, пригласил отужинать в Министерство обороны, нескольких приближенных военных и дипломатов, а также писателя Поля Валери (1871-1945), воздавая таким образом дань признательности поэту, который в глазах интеллектуальной Европы почти три десятилетия являлся своего рода выразителем французского «национального гения»². Для автора «Морского кладбища» и «Юной Парки» приглашение от Генерала стало полной неожиданностью, хотя Валери был прекрасно осведомлен и о литературных занятиях, которым случалось предаваться честолюбивому военачальнику еще в 20-30-е годы, и о его литературных привязанностях, среди которых выделялся легендарный сподвижник по освобождению Франции писатель-авантюрист Андре Мальро (1901-1976). От ближайшего собрата по перу Андре Жида (1869-1951), которому довелось отобедать с де Голлем в Алжире в 1943 г., Валери знал также, что Генерал был в курсе некоторых перипетий французской литературной жизни в годы Оккупации, в частности, ему был известен эпизод, который имел место на заседании Французской Академии 1 ноября 1940 г., когда Валери решительно выступил против того, чтобы Академия представила официальное одобрение политики сотрудничества (коллаборационизма), провозглашенной маршалом Петеном в радиообращении к французскому народу 30 октября того же года.  Тем не менее, именно о Петене заговорил поэт с Генералом в ходе упомянутого ужина, впечатления о котором Валери  скупо передает в своих «Тетрадях»:

Говорит, что рад меня видеть – Мне кажется, что он не лучше нас информирован о происходящем – Впрочем, он сдержан в политических вопросах – похоже даже, не очень интересуется событиями прошлой недели – теракт в Нотр-Дам рассматривает как глупый инцидент. -  Похоже также, не придает большего значения начавшимся арестам.

Что касается войны, многократно повторяет, что его впечатления сводятся к тому, что та легкость, с которой продвигаются американцы, объясняется сговором между ними и немцами  (может, также со Сталиным, который остановился на Востоке), которые должны ликвидировать банду Гитлера-Гимлера, чтобы как можно быстрее заключить мир. (Правда в том, что марш американцев до скандальности стремителен). Я говорю о Петене³.

Рассматривая эту запись, необходимо, прежде всего, указать на то обстоятельство, что речь идет о единственном упоминании имени маршала Петена во всем корпусе «Тетрадей», избранное издание которых в авторитетной серии «Библиотека Плеяды» занимает около 3 тыс. страниц: для сравнения Декарт упоминается в них свыше 90 раз, Кант свыше 60 раз, Малларме свыше 120 раз. Иными словами, если воспринимать «Тетради» как тайную лабораторию автономного поэтического разума, к чему был склонен сам поэт-мыслитель, то можно было бы подумать, что фигура Петена не особенно волновала мысль Валери. Однако, как нам предстоит убедиться, реальная действительность литературной жизни Франции 20-40 годов была намного сложнее, нежели она представала в утренних умственных упражнениях поэта, занятого поиском непреложных оснований функционирования сознания. В этом отношении достаточно будет вспомнить, что в литературных кругах Франции межвоенных десятилетий Валери за глаза порой называли «маршалом изящной словесности», причем в этом прозвище остроумно схватывались как неимоверный авторитет поэта в литературных сферах, так и его интенсивные контакты с сильными мира сего; среди последних заметно выделялись тесные связи Валери с героем Великой войны маршалом Филиппом Петеном (1856-1951), которому в 1931г. была посвящена приветственная речь поэта по случаю принятия прославленного полководца в члены Французской Академии, который, в свою очередь, произнес речь, адресованную Академии и посвященную его славному предшественнику маршалу Ф. Фошу (1851-1929). К этим речам мы еще вернемся, а сейчас просто заметим, что, вызывая де Голля на разговор о Петене, Валери, судя по всему, был по-человечески обеспокоен судьбой опального правителя «Французского государства», который незадолго до этого был похищен немецкими спецслужбами и находился под домашним арестом в знаменитом замке Зигмаринген. Как показал ход истории, опасения маршала от французской словесности не были напрасными: в августе 1945 г. восьмидесятидевятилетний Филипп Петен был приговорен к смертной казни за пособничество Германии, однако, приняв во внимание преклонный возраст обвиняемого, Верховный суд заменил смертную казнь пожизненным заключением, которое бывший герой Вердена провел в форте острова Йё у побережья Вандеи, оказавшись самым престарелым узником в мире.

Возвращаясь к записи Валери, следует подчеркнуть, что при оценке этого последнего свидетельства озабоченности поэта судьбой собрата по Академии  необходимо принимать во внимание идеологическую смуту времени: Париж был только-только освобожден, но война продолжалась; функционирование нового государственного аппарата, призванного заменить бесславно рухнувшую III Республику, оставляло желать лучшего, тем не менее, под эгидой Освобождения по всей Франции прокатились первые волны арестов среди тех, кто зарекомендовал себя сотрудничеством с оккупационными властями или правительством Виши; в Париже началась кампания «чисток» среди деятелей искусства, культуры и литературы. 

В списке так называемых «нежелательных писателей», составленным в рамках деятельности Национального комитета писателей, связанного с движением Сопротивления, оказалось свыше 160 имен⁴; судя по всему, некоторые из них были внесены туда по недоразумению, во всяком случае, Валери, авторитет которого в эти первые послевоенные месяцы был как никогда непоколебим, предпринимал определенные усилия, чтобы из черного списка были удалены имена некоторых близких ему писателей⁵. Как это ни парадоксально, в списке не фигурировал Луи-Фердинанд Селин (1894-1961), который в оккупированном Париже начала 40-х годов смущал своими антисемитскими выпадами даже видавших виды немецких офицеров. 6 февраля 1945 г., несмотря на целый ряд коллективных петиций писателей и издателей, а также индивидуальных обращений читателей, на гильотине тюрьмы Френ пала голова Робера Бразийака (1909-1945), выпускника Эколь Нормаль Сюперьер, талантливого писателя, романиста, драматурга, публициста, чьими книгами до войны зачитывался весь Париж: его приговорили к смерти не за идеи, которые, отличаясь ярко выраженным антисемитизмом и германофилией, были достойны осуждения, а за «измену Родине»⁶. Таким образом, Франция освобождалась и очищалась, главным образом, от самой себя: речь идет о том, что некоторые историки называют франко-французской войной, в которой победители от истории вершили суд над побежденными от литературы, находя оправдание «чисткам», как в логике революционного республиканизма, так и в стихии воинственного патриотизма в духе Шарля Пеги (1873-1914), утверждавшего некогда:

Режимы, которые не начинают с того, чтобы призвать к ответу внутренних врагов, то есть с того, чтобы назвать их рядом жалких интеллектуалов и политиканов, всегда кончают тем, что уничтожают народ; режимы, которые не начинают с того, чтобы забить нескольких дурных пастырей, всегда кончают тем, что забивают само стадо⁷.

Таков, вкратце, контекст исторической и идеологической смуты 1944-1945 гг, в котором Поль Валери пытался формулировать свои последние мысли о том, что такое нация, о том, что такое Франция, о том, какую роль играет литература в формировании великих мифов, ради которых иные писатели теряют головы, как фигурально, так и буквально.  Действительно, одна из итоговых записей в «Тетрадях», заключающая собой раздел «История-Политика» и относящаяся к 1945 г., гласит:  

Ни один европейский народ так и не возымел качеств, необходимых для того, чтобы выдвинуть себя вперед и выдвинуть сколько-нибудь жизнеспособную общую организацию. И так – начиная с римлян.

Карьера Европы завершена. Смотрите карту мира: 1945- 1815=130 лет.

Несостоявшееся религиозное объединение: 3 антагонистичные христианские  религии.

Пагубная роль «наций» – эти историко-политические формации не имеют ни малейших преимуществ, зато их опасности доказаны. Абсурдные персонификации ⁸.

Таковы итоговые формулы, в которых заключены неутешительные результаты размышлений поэта над политическими проблемами своего времени: если принять, что самые первые шаги в построении оригинальной политической философии были сделаны Валери еще в конце XIX-го века, то путь, проделанный писателем на этом поприще, составляет без малого полстолетия, в течение которого ему приходилось отзываться на самые различные политические вызовы современности: от причин первой мировой войны и возвышения Германии до задач Лиги наций и вопросов европейской безопасности⁹.   

При этом, оценивая вклад поэта в философскую диагностику политических проблем Европы, Франции, мира, не следует упускать из виду того характерного обстоятельства, что перед нами все время предстают как будто двое мыслителей: с одной стороны, мы имеем дело с публичным поэтом, с начала 20-х годов представляющим в глазах европейской литературной общественности определенный тип французского поэтического гения, с другой стороны, за этим маршалом от изящной словесности по пятам следует его тайный советник, своего рода подпольный двойник, который все кругом ставит под сомнение, не делая исключения для своей прекрасной публичной половины. Другими словами, нам следует четко различать два типа текстов и две, как минимум, фигуры авторской субъективности Валери-политического философа: во-первых, нам приходится принимать во внимание тексты, написанные, так сказать, на потребу дня, так или иначе предназначенные для публикации, при этом в данную категорию попадают как самые известные эссе, например, «Кризис духа» (1919) или «Величие и Упадок Европы» (1927), составившие всеевропейскую славу Валери, так и полузабытые предисловия к биографиям полузабытых диктаторов; во-вторых, оценивая те или иные позиции, представленные в опубликованных текстах, нам не следует забывать о громадном корпусе «Тетрадей», которым поэт посвящал самые драгоценные утренние часы своего существования, когда он был предоставлен только самому себе и письму, и лишь малая толика которых увидела свет при жизни поэта в составе сборника поэтическо-философских фрагментов «Как есть» (1941). Таким образом, если считать, что самая первая работа, трактующая политические проблемы века, была опубликована Валери в конце XIX-го столетия – речь идет о небольшой статье «Немецкое завоевание», напечатанной в Лондоне в 1897 г., в которой начинающий поэт представил математически точные доказательства того, что Германии предстоит сыграть главную роль в грядущей европейской трагедии – то приведенные выше выкладки о крушении европейской системы наций действительно представляют собой самые финальные аккорды той потрясающей симфонии европейского духа, в которую сложились со временем политические размышления поэта.

Не будет большой натяжки, если сказать, что кульминационным моментом в  европейской эпопее  Валери стала публикация в 1931 г. сборника политологических эссе «Взгляды на действительный мир», где впервые в весьма значительном объеме были представлены идеологические воззрения писателя, до этого момента известного главным образом своей концепцией «чистой поэзии». В первом издании книга включала всего несколько работ, написанных поэтом по самым различным поводам, связанным с текущей литературной жизнью: речь идет «Предисловии», набросанном специально для этого издания, «Заметках о величии и упадке Европы», эссе «Смешанные размышления», «Политика», «Введение в образы Франции», «Функции Парижа», «Восток и Запад», «Разговоры о прогрессе», «Война: до и после». В последующих изданиях в книгу был включен еще целый ряд работ на сходные темы, среди которых отметим лишь самые характерные в идеологическом или политическом планах: «Колебания вокруг свободы», «По поводу диктатуры», «Присутствие Парижа». Сквозной темой сборника является идея Франции, точнее говоря, к какой бы теме ни обращался в своих политических размышлениях поэт, проблема Франция всегда находится если не на первом плане, то в самом центре любого политологического построения. Иными словами, мы имеем полное право характеризовать политологическую концепцию Валери как франкоцентричную, хотя, справедливости ради, необходимо уточнить, что идея Франции всегда соотносится в мысли Валери с идеей Европы.

В этом отношении небезынтересно будет отметить, что самый первый политологический фрагмент «Тетрадей» начинается с размышлений о Наполеоне как строителе единой Европы:

Наполеон

почувствовал, что Европа представляла собой нечто особенное, и поскольку его демон заключался в организации, каковая в политике то же самое, что конструкция в мышлении и искусстве, и задумал, увидев, что в Европе должны быть лишь две рациональные державы – Франция и Россия – по причине их срединного характера и положения и верно предугадав при этом, что Англия навечно будет в оппозиции к Европе, поскольку она в высшей степени заинтересована в том, что противоположно Европе и совсем не заинтересована в том, что важнее всего для последней – уничтожить английское могущество, затем, в более широкой перспективе – открыть мир, который стал бы действительным, объединив в себе всю западную Европу и подчинив ее единой администрации и призвав на помощь всех деятельных и умных людей – и поскольку границы этой гигантской территории представляют собой непрестанно расширяющуюся к востоку военную зону, он трансформирует посредством элементарной военной организации, через смешение рас в армии и вне ее, непрерывно поглощаемые и мало-помалу организуемые и мягко направляемые вплоть до Парижа земли (запись 1897-1900 гг.)¹⁰.

В этой записи обращают на себя внимание два момента, которые впредь будут отличительными чертами мышления Валери в «Тетрадях». Во-первых, мысль здесь абсолютно свободна, автономна, она нисколько не ориентирована на читателя, Валери-мыслитель не считается с элементарными правилами традиционной французской риторики, стремлением «нравиться», «поддерживать разговор», «быть приятным», «интересным»: здесь перед нами мысль как таковая, материя интеллектуального усилия, упражнения, труда, здесь открывается лаборатория чистого сознания, в которой мыслитель остается наедине  с собой и работает со своей мыслью. Во-вторых, среди понятий, которыми начинает оперировать молодой мыслитель, на первый план выходят фигура сильного политического деятеля и своего рода географические координаты бытия и становления наций внутри европейского пространства. Действительно, в воззрениях Валери на Европу, Францию, мир преобладает геополитическая составляющая, являющаяся выражением сознания привязанности национального к территории, ландшафту, конкретным географическим рельефам, естественным границам и изломам. Другими словами, в мышлении поэта преобладают не чисто духовные сущности, вроде «национальной энергии», как у молодого Барреса, а природные условия существования и формирования европейских наций, в которых он видит, прежде всего, воплощение определенного типа человечности или, если взять его собственное позднейшее выражение, «персонификацию» определенных историко-политических формаций.

При этом, почти с самого начала созидания своей европейской эпопеи Валери сознает, что нация есть совершенно искусственное образование, своего рода историческое измышление, историческая фикция, которая некритично воспринимается подавляющим большинством народонаселения. Это положение мысли Валери выражено в известном парадоксе, который нам уже доводилось цитировать: «Nations sont Notions»¹¹.

Как уже говорилось, идея Франции соотносится в мысли Валери не столько с идеей нации, которая все время остается под вопросом, сколько с идеей Европы, точнее, с тем местом, которое занимает Франция в европейском пространстве. Разумеется, с самых первых шагов по разработке европейской идеи поэт полагает, что Франция есть центр и средоточие европейской цивилизации: в этом отношении приведенные размышления о Наполеоне как строителе единого европейского дома как нельзя более характерны. Вместе с тем, исходное подозрение в основательности такого историко-политического образования, как нация подводит поэта к мысли о сомнительности всякого опыта объединения европейских наций, поскольку речь идет об объединении тех сущностей, которые принципиально стремятся не к сходству, а к различию. Вот почему само наименование такой организации, как «Société des Nations Unies» («Организация Объединенных наций») представляется поэту кричащим противоречием, политическим оксюмороном: что может быть общего между теми единицами, которые расходятся во всем, кроме стремления отличаться друг от друга?

Тем не менее, размышляя о французской нации, Валери находит один достаточно оригинальный ход, который позволяет ему преодолеть обозначенное выше противоречие: да, нации основываются на том, что культивируют различие по отношению друг к другу, но отличие французской нации как раз и заключается в том, что она, в отличие от других  наций, ищущих внешнего отличия от остальных наций, вся целиком и изнутри сводится к различию. Иными словами, положение Франции как нации всех наций обусловлено тем, что она основана не на искомом, желанном, чаемом сходстве отдельных представителей, а исключительно на культуре различия.

Этот парадокс наиболее обстоятельно представлен в центральном эссе книги «Взгляды на действительный мир» – работе под названием «Введение в образы Франции». Несколько вычурное название этого эссе, которое может рассматриваться один из самых ярких образцов литературного национализма Валери, объясняется тем, что изначально оно писалось как предисловие к фотоальбому швейцарского фотографа Мартэна Юрлимана (1897-1984) «Франция: Архитектура и Пейзажи», вышедшему в свет в 1927 г. Не будет большого преувеличения, если сказать, что в этой работе Валери как нельзя более вольно обращается и с понятиями «нация» и с понятием «Франция». Вот всего лишь одна цитата, это самые первые строчки эссе:

Нет нации более открытой, ни, конечно, более таинственной, нежели французская; нет нации более доступной для наблюдения и более располагающей к тому, чтобы распознать ее с первого взгляда…

Или еще:

Франция поднимается, шатается, падает, снова поднимается, сдерживает себя, возвращает себе величие, разносит себя в клочья, сосредотачивается, обнаруживая попеременно гордыню, смирение, беззаботность, горение и отличаясь среди прочих наций прелюбопытно личным характером.

И последняя цитата из этой первой страницы эссе под названием «Введение в образы Франции»:

Эта нервная и исполненная контрастов нация обретает в своих контрастах самые непредвиденные ресурсы. Секрет ее изумительной сопротивляемости заключается, судя по всему, в значительных и многочисленных различиях, которые она в себе сочетает¹².

Цитаты такого рода можно было бы преумножить: исключительность Франции как нации определяется тем, что в основе этого образования лежит вкус к различию. Эта мысль будет повторяться и варьироваться в других эссе этой книги: «Функция Парижа», «Присутствие Парижа», «Мышление и французское искусство», «Наша судьба м наша словесность», «Франция трудится», «Взгляд на на французскую словесность», «Функция и таинство Французской Академии».  Но в эссе «Введение в образы Франции» есть еще одна очень важная для нашей темы мысль: речь идет о том, что само понятие нации Валери определяет здесь через понятие «политической личности»: нация есть не что иное, как персонификация каких-то сущностных характеристик, разбросанных среди народа и соединяющихся в некотором историко-политическом образовании, которое формируется историками, философами, писателями, словом, традицией и памятью. При этом мысль Валери часто склоняется к тому, чтобы воспринимать французскую нацию через отдельных персонажей французской истории, культуры, литературы, политики: Декарт – это Франция, Наполеон – это Франция, Малларме – это Франция. Если попытаться продолжить этот ход мысли Валери для начала 30-х годов, то можно было бы сказать, не особенно погрешив против истины, что в этот исторический момент поэт «чистой поэзии» готов был сказать, будто Филипп Петен – это Франция.

Очевидно, что здесь имеется в виду печально известный опыт прославления достоинств героя Вердена, который Валери предпринял в докладе под названием «Ответ на благодарственную речь Маршала Петена», прочитанном 22 января 1931 г. под священным куполом Французской Академии в ходе официальной церемонии принятия Петена в сообщество «бессмертных». Разумеется, все в этой речи было обусловлено идеологией, не какой-то конкретной политической программой, а своего рода властной академической риторикой, которая на протяжении столетий формировала стиль такого рода упражнений мысли и письма. Разумеется также, что этот текст необходимо рассматривать в кругу других текстов поэта, созданных в этом жанре: во-первых, в связи с тем благодарственным словом, которое произнес сам Валери, когда его принимали в Академию; во-вторых, в связи с уже упоминавшемся эссе «Функция и таинство Академии», где поэт обстоятельно изложил свои взгляды на значение этой культурной институции для французской литературной жизни. Оставляя такой анализ для более развернутого варианта данной работы, заметим здесь, что в эссе «Благодарственное слово Академии», в котором поэт должен был, согласно писанному уставу сообщества «бессмертных» прославлять ушедшего из жизни Анатоля Франса, на кресло которого он выставил свою кандидатуру в 1925 г., Валери умудрился витийствовать на протяжении почти 30 страниц, не упомянув при этом ни разу имени своего славного предшественника¹³. Другими словами, Анатоль Франс, несмотря на омонимию имени писателя с самой Францией, не мог, согласно убеждению Валери, представлять собой образ Франции. В ответной речи Петену, наоборот, мысль поэта неоднократно выходит к такого рода уравнению: не имея возможности приводить развернутые цитаты, сошлемся на один  из самых кульминационных пассажей, в котором поэт твердо говорит о том, что именно Петену принадлежит честь «сохранения не только нашей силы, но нашей чести и, возможно, самого существования нашей страны»¹⁴.

Вместе с тем, наряду с восприятием самого понятия нации через понятие «великой личности», в геополитических построениях Валери достойны внимания другие аспекты его многосложной концепции: нация и война, нация и культура, нация и политика духовной жизни страны и т.п. Словом, весь корпус текстов, опубликованных Валери в 20-30-е годы и собранных в книгах «Взгляды на действительный мир» и разделе «Квазиполитические эссе» из книги «Смесь», свидетельствует о том, что в них перед нами предстает национально озабоченный поэт, готовый представить свои воззрения по самым насущным проблемам текущей жизни страны. И весь этот корпус подчинен некоей идеологии, которую трудно было, наверное, соотнести с официальной идеологией III  Республики, но в которой отчетливо видны элементы того, что можно подвести под общую категорию «литературного национализма», где  мысль Валери временами сходится с исканиями Шаря Морраса, Пьера Дриё Ла Рошеля или молодого Мориса Бланшо. Не имея возможности представить здесь в подробностях все эти соответствия, заметим, что самые очевидные пересечения наблюдаются вокруг фигуры «сильной исторической личности», вождя, диктатора, который мог бы удержать сползание Франции в бездну национального декаданса.

Завершая эти предварительные размышления, нам хотелось бы привести фрагмент одного письма Валери, в котором он достаточно непринужденно, вне каких бы то ни было условностей литературной риторики, представляет свое видение или даже свою зачарованность фигурой Петена. Речь идет об отрывке из одного неопубликованного письма, написанного 29 сентября 1930 г., когда Валери тесно общался с Петеном, согласуя с ним отдельные положения свой речи в Академии и помогая Маршалу писать речь о Маршале Фоше:

Я все смелее веду себя с ним, а он излагает мне свои идеи…Интересно общаться с человеком, который держал в своих руках жизни миллионов других людей и пытаться понять, как работает ум человека, который смог взять такое на себя. Моя коллекция грандиозных умов (я имею в виду тех, кого я мог анализировать в свое удовольствие и в своей манере), ученых, поэтов, философов и прочих выросла на одно приобретение. Политики, безусловно, самые интересные люди. До сих пор только Малларме и Эйнштейн (среди тех, кого я знал лично) поражали меня до такой степени¹⁵. 

Разумеется, эта оценка всецело принадлежит времени: Петеном тогда восхищалась вся Франция, за исключением разве что поэтов-сюрреалистов, анархистов и коммунистов. Тем не менее, именно исходя из такого видения Франции  и ее маршала следует рассматривать политические построения поэта, во взглядах которого на современный мир понятие французской нации все время смешивалось с фигурой сильной личности, способной и на мысль, и на действие.

 

¹ Работа выполнена в рамках проекта «Генеалогия, топология и ключевые фигуры литературного национализма во Франции XX-го века: Шарль Моррас, Морис Баррес, Шарль Пеги, Поль Валери, Пьер Дриё Ла Рошель, Жан Полан, Луи-Фердинанд Селин, Морис Бланшо», поддержанного РГНФ, №15-04-00478.

² Все биографические сведения приводятся по фундаментальной биографии поэта, подготовленной стараниями выдающегося французского литературоведа М. Жаретти: Jaretty M. Paul Valéry. Paris: Fayard, 2008. 1369 p. О роли Валери как миссионера французской интеллектуальной культуры и проводника «французского духа» в Европе 20-30-х годов см., в частности, четвертую и пятую части этой книги (Ibid.P.651-956). 

³ Valéry P. Cahiers, II/Éd. de J. Robinson-Valéry. Paris: Gallimard, 1974. P.1545.

⁴ Assouline P. L’Épuration des intellectuels. Bruxelles: Complexe,1996. P. 161-162.

⁵ Jaretty M. Paul Valéry. Р. 1170-1171.

⁶ Kaplan A. Intelligence avec l’ennemi. Le Procès Brasillach. Paris: Gallimard, 2001. – 472 p.

⁷ Цит. по: Assouline P. L’Épuration des intellectuels. Р.149.

⁸ Valéry P. Cahiers, II. Р.1551-1552.

⁹ Подробнее об основных векторах политической философии Валери и основных темах его статей на политические темы см.: Roulin P. Paul Valéry, témoin et juge du monde moderne. Neuchatel, Editions de la Baconniere,1964. P.225-259.

¹⁰ Valéry P. Cahiers, II.Р. 1447.

¹¹ Фокин С.Л. Россия в геополитике Поля Валери// Фокин С.Л. «Русская идея» во французской литературе XX века. СПб: Изд-во СПбГУ, 2003. С. 28-29.

¹² Valéry P. Œuvres, II/Éd. de J.Hytier Paris: Gallimard, 1960. P.991.

¹³ Это в общем скандальное обстоятельство не ускользнуло от внимания не только ревнивых друг к другу академиков, но и такого наблюдателя французской интеллектуальной жизни того времени, как В. Беньямин. См.: Benjamin W. Paul Valéry// Benjamin W. Œuvres, II/Éd. de P. Rusch et R. Rochlitz. Paris: Gallimard, 2000. P. 323-324. 

¹⁴ Valéry P. Œuvres, I/Éd. de J.Hytier Paris: Gallimard, 1960. P.1120.

¹⁵ Jaretty M. Paul Valéry. Р.766.