29-03-2024
[ архив новостей ]

О чем говорят в Армении. Краткий экскурс в народный дискурс

  • Автор : Кабицкий М.Е., Крюкова Н.В.
  • Количество просмотров : 4286

М.Е.Кабицкий 

 Н.В.Крюкова


О чем говорят в Армении. Краткий экскурс в народный дискурс1

 

Михаил Евгеньевич Кабицкий, кандидат исторических наук, доцент Учебно-научного центра социальной антропологии РГГУ. Москва, Россия, kabitski@yahoo.es

 

Наталья Владиславовна Крюкова, магистрант Учебно-научного центра социальной антропологии РГГУ. Москва, Россия, nkryu@mail.ru

 

Ключевые слова: конструирование смысла жизни, динамика перемен, миграции, современные армяне, дискурс повседневности

 

Аннотация: В статье анализируются первичные результаты полевого исследования, проводившегося в городах и сельской местности Армении в рамках проекта, посвященного проблеме конструирования смысла жизни. Тема раскрывается через анализ повседневных нарративов жителей на фоне наблюдений исследователей.

 

The article analyses some primary results of a field research carried out in urban and rural sites of Armenia in the framework of a research project devoted to the problem of constructing of life meanings. The topic is presented through analysis of day-to-day narratives of people, the researchers’ observations serving as a background.

В августе 2015 года состоялась экспедиция Центра социальной антропологии РГГУ в Армению2. Экспедиция была задумана как одна из составляющих научно-исследовательской работы по проекту, посвященному структурированию смысла жизни в России и сопредельных странах. Участники экспедиции видели свою задачу в том, чтобы попытаться выяснить, каким образом люди конструируют смысл жизни, проявляется ли этот конструкт в их повседневной деятельности и, если да, то как и в чем. Предполагалось построить работу на основе включенного наблюдения и глубинных интервью, использовать методы фото- и видеофиксации.

Предварительно планируя полевую работу, мы предположили, что вероятнее всего, мировоззрение, устремления и взгляды людей, живущих в большом городе — центре активной социальной и экономической жизни — будут существенно отличаться от представлений людей, живущих в сельской глубинке, где, как мы надеялись, у нас еще есть шанс встретить остатки классической этнографии (достаточно хорошо описанной, см., например: Тер-Саркисянц 1998, 2005; новейший обобщающий труд: Варданян и др. 2012), и где традиционные ценности не подверглись полной эрозии и все еще продолжают играть определяющую роль в жизни простых людей. Мы также предположили, что соединительным звеном между этими, как нам казалось, контрастными пунктами, может являться малый город (см. Кабицкий 2014). Исходя из сказанного, мы запланировали работу в столице и крупнейшем городе Армении — Ереване (население 1,068 млн чел.), в историческом городе Армавире, с населением 33 800 чел, расположенным в 40 км от Еревана у южной подошвы горы Арагац, и в селе Арени (известном своим виноделием) в Вайоцдзорской области, в 12 км от города Ехегнадзор, с населением около 2 000 чел. Все три пункта находятся довольно близко друг от друга.

Для проверки и возможной корректировки первоначального плана в первый же день пребывания в Армении мы встретились с коллегами из Института археологии и этнографии в Ереване, которые в целом одобрили наш первоначальный план, дали нам много полезных советов относительно возможных альтернативных вариантов маршрута экспедиции и снабдили нас ценными сведениями об особенностях уклада жизни и мировоззрения жителей различных областей Армении.

По завершении работы в Ереване, в силу экстремальной жары и по рекомендациям местных жителей было решено изменить маршрут и двинуться на север. Из столицы мы отправились в район Апарана, оттуда через Спитак и Ванадзор переехали в Дилиджан3, затем в Севан и снова вернулись в Ереван.

Апаранский район как нельзя лучше подходил для проверки наших предположений относительно разницы в мировоззрении жителей большого города и сельских поселений, поскольку считался и продолжает считаться отсталой и не представляющей интереса частью страны. Когда мы сообщали армянским коллегам или нашим респондентам, что планируем следующим пунктом экспедиции село возле Апарана, то неизменно слышали: «Что вам там делать?» или «Там же делать совершенно нечего!».

Апаран — небольшой город, насчитывающий 6 600 жителей, расположен примерно в 60 км на северо-запад от Еревана, в Апаранской котловине, у восточного подножья горы Арагац. Главной туристической достопримечательностью Апарана как раз является эта гора — ныне самая высокая точка Армении. Примечательно, что жители Апарана и его окрестностей традиционно служат излюбленным объектом насмешек в Армении, и существует множество анекдотов про апаранцев. Таким образом, Апаран выступает в армянской культуре в роли своеобразного «смехового центра», каким является, например, Габрово в Болгарии или Лепе в Испании. Более или менее близким аналогом для русских был бы, вероятно, Урюпинск. Надо ли говорить, что тем, кто столь иронично отзывался об Апаране даже в голову не приходило, что можно захотеть жить в подобном месте или же туда переехать. Наоборот, они были уверены, что, если по воле жестокой судьбы тебе пришлось родиться в Апаране или где-то рядом, то лучшее, что ты можешь сделать — это выбраться оттуда как можно скорей.

 Такие рассуждения нам доводилось услышать в том числе и от некоторых апаранцев. Но в целом, местные жители, особенно жители окрестных сел гордятся своей землей и своими предками, которые, по словам одного из респондентов «с вилами турок прогнали и отстояли всю страну, хотя сами и не поняли, как у них это получилось!» (ПМА 2015; далее будут указываться только инициалы респондента, возраст и/или место записи).

 Совершенно иное отношение мы отметили к городу Дилиджан (в Тавушской обл., население — 18 тыс. чел.). У нас сложилось впечатление, что любой армянин, которого сами армяне считают разумным и стоящим на пути прогресса, просто обязан мечтать о Дилижане, иметь (или стремиться иметь) в этом городе если не дом, то хотя бы возможность регулярно приезжать туда на отдых. Дилиджан считается гораздо более престижным местом для жизни, чем, например, Севан, несмотря на то, что курортные возможности последнего казались нам гораздо более очевидными.

Престиж Дилижана еще более возрос после того, как было решено сделать город финансовым центром республики. В последние годы ведутся активные капиталовложения состоятельных зарубежных и местных инвесторов в инфраструктуру города, построена международная школа и кампус. Мы отметили, что некоторые представители высшей прослойки ереванского общества с удовольствием приезжают в Дилиджан отдохнуть на выходные или даже просто поужинать в местный речной ресторанчик, запросто проделав путь в 70 км в конце рабочего дня.    

Как уже упоминалось выше, было решено остановиться на методе структурированного глубинного интервью, как основном методе исследования , и был разработан блок вопросов для обсуждения с респондентами. Вопросы затрагивали как довольно общие и отвлеченные темы: в чем заключается смысл существования человека на Земле, или что в религии, исповедуемой респондентом, он считает наиболее ценным для себя, так и вполне конкретные, к примеру: в какие моменты респондент ощущает себя счастливым, от чего получает удовольствие в жизни или, что, по его мнению, должно быть сделано, чтобы жизнь в его городе/селе/стране стала лучше?

Возрастной состав респондентов не был жестко ограничен; было решено опросить представителей максимального числа возрастных групп, чтобы выяснить, если ли особенности в представлениях и мировоззрении респондентов, которые были бы связаны непосредственно с возрастом. Были опрошены респонденты в возрасте от 20 до 65 лет.

Несмотря на незнание членами экспедиции армянского языка, затруднений в общении почти не возникало. Люди в Армении открытые, охотно идут на контакт, к русским относятся дружелюбно и уважительно. Многие очень хорошо говорят по-русски, особенно в Ереване и в Дилиджане, абсолютное большинство тех, с кем довелось общаться, отлично понимали русскую речь.

Первоначально, услышав о причине нашего посещения Армении и цели нашего исследования, некоторые респонденты высказывали недоверие и выражали недоумение. Мы заметили, что оживленное до того момента общение прерывалось, собеседник озадаченно умолкал, иногда полностью теряя интерес к разговору. Люди, как мы отметили, оказывались зачастую не готовы вести философские беседы на абстрактные темы; они стремились к живому обсуждению простых и понятных им вопросов. Фраза «Мы приехали узнать, как живут люди в Армении» оказалась универсальным ключом к любому собеседнику, она сразу устраняла все возможные препятствия в общении, люди отвечали на вопросы исследователей эмоционально и, как нам показалось, откровенно.

Как мы и ожидали, на вопросы о смысле жизни, счастье и жизненных ценностях, респонденты отвечали вполне традиционно. Абсолютное большинство опрошенных на вопросы: «Что для вас самое ценное в жизни?», «В чем, по вашему мнению, заключается смысл жизни» давали быстрый и вполне ожидаемый ответ: семья и дети. Однако анализ нарративов и сопоставление его с наблюдаемыми во время экспедиции реалиями жизни в Армении, позволил выявить некоторые, по нашему мнению, глубинные аспекты представлений армян, которые, с одной стороны, дополняют классическую базовую конструкцию «дом-семья-дети», а, с другой стороны, смещают с нее фокус в ином направлении.

«В Армении люди буквально выживают,» — вот основной эмоциональный лейтмотив почти всех интервью, независимо от возраста и места жительства респондента. Можно было ожидать, что оценки людей, проживших большую часть жизни в несуществующем ныне государстве, и привыкших к определенным жизненным стандартам и ценностным установкам, будут отличаться от оценок тех, чье детство и юность прошли в свободной республике в условиях становления независимой экономики и рыночных отношений. Однако эмоциональная оценка качества жизни у тех и других, как оказалось, полностью совпадает. По сути ответы и тех, и других представляли собой жалобы, отличалась лишь степень эмоциональности и акцентов, которые они расставляли. Вот типичные примеры начала беседы:

«Тяжело люди живут, плохо...» (С., 43 года)

« Не живет народ в Армении, выживает.» (Р., 63 года)

«Народ в Армении плохо живет.» (А., 21 год)

«Эх, Наташа, народ в Армении просто выживает!» (А., 47 лет)

«Сложно люди живут.» (А., 38 лет)

«Да, как живут! Плохо живут!» (Г., 33 года)

«Сейчас, понимаете, фактически выживают!» (А., около 60 лет)

«За последнее время в лучшую сторону совсем ничего не изменилось, и даже свет не виден в конце тоннеля, чтобы что-нибудь хорошее было. Еще не видно света» (Н., 63 года).

Говорившие это, как правило, имели ввиду и себя, что становилось понятным из дальнейшей беседы. Мы слышали подробные коннотации и от безработных студентов, не имеющих перспектив устроиться не только на работу по специальности, но и просто найти постоянную работу, и от мелких коммерсантов, и от весьма обеспеченных людей. На вопрос, почему народ живет плохо, большинство респондентов давало однотипный ответ: потому, что нет работы.

«Работы нет, раньше в Дилижане были заводы, было 35 тысяч человек, сейчас тысяч десять. Уезжают все, работы нету.» (Н., 63 года)

«Работы нет, была бы работа — всё было бы хорошо.» (А., 21 год)

«Нет работы в Армении, все уезжают» (Л., 23 года).

Среди опрошенных в городах все респонденты, кроме одного, имели полную или частичную занятость. Все имели либо постоянную работу в каком-то одном месте, либо совмещали несколько мест работы, или же были заняты лишь частично, последнее относится в большей степени к молодым. Несколько опрошенных работали не по специальности: девушка, несколько лет назад окончившая институт с дипломом социального работника редкой специализации, и мужчина, владелец кафе, таксисты — в прошлом рабочие и инженеры на заводах.

Иную картину мы увидели в сельской местности — с. Лусагюх (Арагацотнская область). Основную часть опрошенных составили женщины. На момент нашего посещения в селе находились в основном женщины, дети, подростки, пожилые люди, а также те, кто приехал из других мест навестить родственников. Большинство местных мужчин — мужей, сыновей, братьев — отсутствовали. Они находились на заработках, в основном, в России. Жители сел живут, главным образом, за счет натурального хозяйства, выполняют тяжелую работу на огородах и в полях. «Жизнедеятельность сельских семей сейчас организовывается в “экстремальных условиях”… — отмечают современные исследователи. — В такой ситуации семья обеспечивает прожиточный минимум лишь благодаря усилиям всех своих членов. Изменения сказались и на внутрисемейных отношениях» (Варданян и др. 2012: 518).

Некоторые жители села имеют возможность излишки молочной продукции продавать в городе, в основном в Ереване и за счет этого имеют денежный доход. Денежный доход остальных складывается из сумм, пересылаемых мужьями и сыновьями из России. В селе, в котором в 200 домохозяйствах проживает около 1000 человек, есть только 30 рабочих мест, обеспечивающих хоть и небольшой, но стабильный доход.

«Нет рабочих мест, зарплаты нет нормальной, весь день стоят за прилавком, а платят 60-75 тыс. (драмов)».

«Любую работу готов делать, даже черную, чтобы прокормить семью.... Работаешь, работаешь, а тебе дают 3000, что на них купишь? А у тебя нет ничего, вынужден соглашаться».

Отсутствие работы, которую можно охарактеризовать как «нормальную» или «постоянную», «достойную», «перспективную», «хорошую», «хорошо оплачиваемую» указывалось респондентами, как основное препятствие для счастливой жизни. Отсутствие достаточного количества денег звучало в большинстве нарративов как следствие отсутствия работы. Именно наличие «достойной» работы, что по мнению большинства опрошенных, означает работу не только хорошо оплачиваемую, но и перспективную, является необходимым условием удовлетворения и жизненного счастья. Работа для армян обладает не только практической пользой, проявляющейся в виде достаточного для жизни количества денег, но также является символом полноценной жизни. Не всякая работа, по мнению опрошенных, обладает одинаковой символической ценностью. Вот, что говорят респонденты-мужчины:

«Нужно много работать, чтобы иметь деньги, в Армении ты не можешь работать в каком-то одном месте и быть довольным. В Армении так нельзя. С другой стороны, это плохо потому, что ты много работаешь, чтобы достичь именно в финансовом смысле... это как-то уже чересчур становится... как-то не удается сосредоточиться на конкретной теме». (А., Ереван)

«Я не доволен своей жизнью. Нет никаких проблем, кроме материальных. Если бы у меня не было второй, третьей работы, на нашу академическую зарплату и недели не проживешь... очень устаешь, в трех местах работаешь и еле-еле успеваешь — столько работаешь! И не можешь позволить себе отдыхать» (Р., Ереван).

«Я 8 лет проработал там, у меня не было ни выходного, ни нормированного дня, знаете, с 9 до 6, приезжали люди и в 9, и в 10 вечера, и ты не можешь уйти, пока люди приезжают… сейчас тоже не думаю о выходных, какие выходные, когда такая аренда идет!..» (А., Дилиджан).

«Я людей не люблю обвинять в чем-то... им сейчас трудно, не надо винить людей... Здесь процентов 80 или больше не успевают зарабатывать свой ежедневный хлеб. Они б хотели, но нет такой возможности, чтобы человек пошел на работу, отработал свое и всё — свободное время, захотел — пошел туда-сюда» (А., Дилиджан).

«Работаю, а с этого еле держишься, не живешь как положено» (Н., Дилиджан).

Необходимость работать в нескольких местах за небольшие деньги оценивалась респондентами-мужчинами негативно и воспринималась как несоответствие фактически получаемого результата затраченным временным и энергетическим усилиям. Это несоответствие выражается, по мнению респондентов, не только в размере заработка, но и в растущем чувстве несвободы, усталости, в ощущении суеты. Невозможность зарабатывать и обеспечивать достойную, мнению опрошенных, жизнь семьи вызывает у армянских мужчин смесь чувства вины и стыда, ощущение униженности, уязвимости и второсортности, что, как нам предположили, не соответствует представлению армянских мужчин о собственном статусе и, вероятно, входит в конфликт с чувством удовлетворения от жизни и чувством внутреннего комфорта.

Доступ к работе — это, очевидно, не только способ получить какой-то определенный или высокий статус, сколько, в целом, возможность занять какое-то место в меняющейся социальной иерархии армянского общества. Большинство опрошенных мужчин, как мы отметили, не ощущает себя надежно включенными в корпоративную сеть, дающую опору и уверенность в завтрашнем дне.

«В Дилиджане ... все приходит в упадок, есть некоторые постройки — Международная школа, банк, но это никак на город не влияет. Простому человеку ничего с этого нет». (А., Дилиджан).

«Построили Центральный банк — самое большое здание, но, например, из Дилиджана там никто не работает, всех работников банка привезли из Еревана. Работают уборщиками (дилиджанцы), не специалистами. Мы, например, специалисты, хотим там работать....» (Л., Дилиджан)

«Я очень хочу там работать, но нет там знакомых.... ощущения такие, что ты человек второго сорта, никому не нужен.... И тебе обидно, что это твой родной город, что-то строят и ты радуешься, наконец-то, думаешь, будет что-то и у тебя, но тебе говорят “нет!” Вообще “нет”» (Л., Дилиджан).

«Сейчас я зам руководителя отделения (банка), но это не гарантия совсем (что станет управляющим отделения), что нет у него племянника или знакомого, который придет (и займет место управляющего), хоть у него и нет нужных знаний таких, чтобы управлять людьми, но им это все равно!» (Т., Дилиджан).

У представителей старшего поколения данный конфликт усиливается, по нашим наблюдениям, также постоянным сравнением между тем, что «было» (при Советском Союзе) и тем, как «стало»:

«Мы все жили в Советском Союзе на зарплату, могли себе позволить с детьми куда-то ездить, вывозили их в Москву, Ленинград, Прибалтику». «Куда хотите ездили! Куда хочешь! Проблем вообще не было! На одну зарплату!» (Р., Ереван)

«Двести сорок рублей зарплата была у мэнээса, и еще и оставалось... И в бар, и в ресторан спокойно ходили, представляешь? И еще и оставалось! В Сочи ездили семьей отдыхать, представляете?» (А., Ереван).

«Ведь неплохо было в советские времена! Давайте посмотрим на стороны образования, советская программа образования была, наверное, самая передовая, воевали плечом к плечу в Великую Отечественную, работали все... всем было, чем заняться — не то, что сейчас» (А., Дилиджан).

«В Советские времена здесь все было: в селе совхоз был, и в соседнем тоже был, все работали, люди нормально жили… А сейчас? Ничего нету, разве можно тут жить? Ничего не осталось. Все уезжают» (Г., с. Лусагюх).

«Правительство сытое народ не слушает! Дорвались до власти, а народ пусть копается в мусорных баках! Когда-нибудь такое было в Армении? Когда-нибудь такое было, чтобы попрошайки были на улицах Еревана? В советское время Ереван был настолько индустриально и культурно развитый город! И, вообще, Армения настолько процветала на фоне других республик — не всех, конечно, Прибалтику я не беру... Народу приезжало столько! Командировочных… Отсюда вывозили все, что хотите, что называется сетками, вот, эти консервы, которые стояли на полках, армяне в жизни их не покупали... У нас такие крупные были предприятия всесоюзного значения, заводы, и мы все нормально жили» (А., Ереван).

Для армянских женщин работа напрямую не связана с реализацией и поддержанием собственного статуса в социальной системе армянского общества. Положение женщин традиционно определялось и, как мы заметили, продолжает определяться опосредованно, через мужчин, несмотря на значительные социальные сдвиги, произошедшие, как в советские времена, так и в годы обретения независимости в условиях экономического кризиса и развития так называемой «женской экономики».

Отсутствие возможности работать в родном городе, в селе, гонит мужчин на заработки за границу, как правило, в Россию. Практика сезонных миграций существовала в Армении и в советские времена. Прежняя миграция носила добровольный характер и была в большей степени мотивирована стремлением к более состоятельному образу жизни и к более адекватному выполнению мужчинами своей гендерной роли, требовавшей вкладывания значительных средств во взаимообмен в широко разветвленной сети родственных связей.

В постсоветский период причиной трудовой миграции становится выживание. В последние 10–15 лет, это явление приобрело характер национальной катастрофы, которая по мнению некоторых экспертов, угрожает национальной безопасности страны.

Как уже отмечалось выше, по сведениям респондентов в селе, почти все трудоспособное мужское население на момент опроса отсутствовало и находилось на заработках. По свидетельствам местных жителей, уехать из села стараются все: и только что окончившие школу юноши, и взрослые мужчины. Работают они в России пока позволяет возраст и состояние здоровья.

Для выезда используются чаще всего родственные связи, а также персональные знакомства с людьми, интегрированными в российское общество. Чаще всего именно эти люди обеспечивают вновь прибывших на заработки жильем и работой, по крайней мере, на первое время. На плечи оставшихся женщин ложатся все тяготы сезонной работы в деревне: работа на огороде, в саду и в поле, дойка и уход за домашними животными, сенокос, заготовки на зиму, а также домашняя работа, поддержание и ремонт дома, забота о детях и стариках. Таким образом, женщины в добавление ко всем традиционно женским занятиям вынуждены выполнять и чисто «мужские» виды работ. Счастье этих женщин, по их собственным словам, зависит от присутствия мужей, сыновей и отцов дома. И это не только психологическое удовлетворение от присутствия рядом любимого человека, но и острая необходимость в чисто физической помощи и поддержке.

«Вот, отец приедет, тогда и будет счастье… Пока не вернется, что хорошего?» (А., с. Лусагюх).

«Вот, муж приедет, тогда я буду счастлива. Ребенок родился, три месяца назад, он еще не видел… Надеемся, что это в последний раз уехал. В Ереване будет работу искать, чтоб не уезжать снова». (А., с. Лусагюх).

«Без мужа тяжело мне совсем стало, болею, не могу все это делать одна... Вот, сын придет из армии — хотим уехать в Россию... надоело всё». (С., с. Лусагюх).

«Нет здесь работы, была бы работа, никто бы не уезжал...Построили бы какую-нибудь фабрику или завод, да, хоть варенье делать и продавать, все бы там работали, никто б и не уехал и все хорошо бы было» (А., с. Лусагюх).

«Отец, и дядя, и братья двоюродные, и муж сестры и его брат — все уехали. Дома строят. У отца уже здоровья нет, чтоб так работать, всё равно поехал.. Деньги присылает, на них живем… в Красноярске они... очень скучаю… счастье — когда все в семье, дома... Вот отец приедет, и будет счастье». (А., с. Лусагюх).

«Счастье — когда наши мужчины рядом» (С., с. Лусагюх).

«...Ребенок — конечно, тоже счастье, но это другое... когда муж приедет — тогда я счастлива» (А., с. Лусагюх).

Фактическое или потенциальное отсутствие любимых мужчин — источник постоянной тревоги и глубоких переживаний армянских женщин, независимо от того, живут они в городе или в сельской местности.

« Брат сейчас в Карабахе, еще остался год, точнее 11 месяцев — все-таки это меньше, чем год, уже лучше» (А, с. Лусагюх).

«Сын на границе прямо служит, в Карабахе. Очень я боюсь, но что же делать? Каждый день несколько раз говорим с ним… Такого не было, что хотя бы день не поговорили... Вечером каждый день по скайпу говорим.» (С., с. Лусагюх).

«Официально — да, нашей армии там нет. Но все наши мальчики после школы там служат. Стреляют, да… страшно. Но это гордость, там служить». (Л., Ереван).

«Счастливо живет, если спокойно, если нет войны. Смотрим телевизор, Украину, думаем: слава Богу, у нас этого нету, майдана нету. Пусть сегодня нет денег на шоколадку, но всё спокойно, все нормально. Потому, что если Карабах, если неспокойно там, то уже думаем, что всё: возьмут наших мужчин!». (Л., Дилиджан).

Постоянное удаленное проживание мужей и сыновей не расценивается армянскими женщинами как нечто экстраординарное. Как нам показалось, подобная ситуация является в некоторых семьях привычной, можно сказать, «хронической» и продолжается годами и даже десятилетиями. Подобное положение вещей рассматривается и мужчинами, и женщинами как неизбежное, вынужденное, безальтернативное: «Никто не хочет уезжать, но как жить-то здесь, если работы нет» (в целом ситуация, возможно, воспринимается отчасти как естественная в силу векового опыта диаспоры, которым обладает армянский народ. См. об этом и о роли женщин и мужчин в условиях диаспоры: Абрамян 2000: 57; Мелконян : 99–100). Высказанное нами предположение, что мужчины совместными усилиями могли бы организовать предприятие в родном селе и работать, не покидая семьи, опрошенные женщины и мужчины категорически расценили, как невозможное.

Зачастую женщины высказывали пожелание воссоединения со своими мужчинами не в родном селе или городе, а в более благополучной, легкой для жизни и счастливой, по их мнению, среде. Большинство из женщин, высказавших такое желание, считают, что такой средой является Россия. Все они либо имели собственный опыт проживания в России, либо их ближайшие родственники на момент опроса благополучно работали и проживали в различных регионах России.

Несправедливая экономическая и политическая блокада со стороны Турции и Азербайджана, тлеющий и взрывоопасный конфликт в Нагорном Карабахе, сильнейшая безработица, народ на краю бедности, олигархическая власть, недоверие продажному правительству и священнослужителям-бизнесменам, монополизированный бизнес и налоговые службы не дающие вдохнуть мелкому и среднему предпринимателю, трагедии недавней истории, массовая трудовая миграция мужского населения — вот основные темы актуального армянского дискурса, независимо от того, где он осуществляется: в городе или в сельской местности.

Несмотря на то, что подавляющее большинство опрошенных нами армян воспроизводили дискурсивную модель «жалобы», мы отметили, некоторое несоответствие между ней и контекстом наблюдаемой нами жизни. За время проведения экспедиции в Армении мы не видели признаков нищеты, о которой часто упоминали наши респонденты. Лишь один раз в одном из высокогорных сел, находящихся при этом в непосредственной близости к популярному религиозному и туристическому центру, мы заметили признаки крайней бедности.

Как мы заметили, опрошенные нами люди, несмотря на свои заверения, вовсе не находились на грани выживания. Подавляющее большинство опрошенных нами в городе и в селе, их дети, родственники имели современные модели смартфонов и компьютеров, автомобили немецких, японских и французских марок или возможность регулярно пользоваться услугами такси, собственные дома или квартиры4.

Как уже упоминалось выше, почти все имели постоянную или частичную трудовую занятость. Мы также имели возможность наблюдать свидетельства модернизации патриархальных устоев в сельской жизни, когда из-за безработицы активная женщина выходит на первый план и реализует свой собственный экономический проект, в котором мужчина присутствует, но как бы на заднем плане, и выступает в большей степени в качестве помощника, и это, как нам показалось, не вызывает осуждения со стороны родственников и односельчан (по поводу инноваций в традиционной армянской деревне и роли миграции: Абрамян 2008; см. также интересные рассуждения автора о гендерных ролях: Абрамян 1991: 116, 117).

В процессе общения с людьми и в последующем анализе интервью стало очевидным, что за индивидуальным опытом восприятия определяется своеобразная культурная модель, усвоенная подавляющим большинством армянского общества и довольно точно в целом воспроизводимая в индивидуальных рассказах. В этих рассказах некое общеармянское культурное знание превращается в личностное знание, повторяется и присваивается индивидуальными рассказчиками, переходит с коллективного уровня на индивидуальный и обратно, обогащаясь личным опытом, пропущенным сквозь фильтр общеармянского дискурса.

Постоянно воспроизводимый информантами бином «было-стало», по нашему мнению, указывает на одну из опорных точек этой имплицитной модели. Уровень жизни в советской Армении, по свидетельствам наших респондентов и по фактическим данным, был во многом выше уровня жизни большинства советских республик, за исключением разве что Прибалтики. Стремление армян к предпринимательской деятельности, их более высокий жизненный стандарт и обеспеченное материальное положение, которое во многом было результатом присущего армянам трудолюбия, предприимчивости в сочетании с достаточно разумным и бережливым потреблением, а также с традицией всегда думать о завтрашнем дне, на фоне общих социально-экономических трудностей нередко становились причиной межэтнических конфликтов в период массового переселения армянского населения, в частности, на территорию России в период распада СССР (Тер-Саркисянц 1998: 357).

В условиях энергетического и экономического кризиса, войны, экономической блокады уровень жизни в самой Армении резко снизился. Но не столько сам факт контраста между тем, «что было» и к чему привыкли, и тем, «как стало» является, по нашему мнению, причиной жалоб информантов, независимо от возраста и уровня достатка. Мы полагаем, что в рассказах информантов проявляется глубинная структура имплицитной культурной модели, которую можно охарактеризовать как потребность в движении, как стремление к развитию, стремление к наполненности / заполненности.

«Мы, вот, молодые, например, хотим куда-то пойти. Зарплата 100 тысяч, но и некуда пойти! Куда пойти? Что делать? Куда развиваться? На работе больше получает твой шеф, и всё! Уже некуда развиваться. В Ереване еще есть возможность, 150, 200 тысяч получать и люди растут. И ты хочешь работать, расти, но ты не можешь, если хочешь» (Л., Дилиджан)

«В Ставрополе была, в Нижнем Новгороде была. Там все есть. Развивающиеся города, все есть. А в нашем городе нет, развиваться некуда.» (Т., Дилиджан)

Постоянно звучавшая в интервью тема потребности развиваться, по нашему мнению, отражает особенности армянского мироощущения. Как правило, движение задает наличие цели, оно определяет и его вектор.

«Надо сохранить заполненность. Все время больше хочешь, карьеру. Это бесконечный процесс. Счастье — это работа и активность. Спокойствие — это опасность: ты думаешь, что всё закончилось уже». (А., Ереван)

«Вот, сначала главная цель у меня была — это дом сделать. Я много работал... Я сам, все сам, мне никто не помогал… Я себе такую цель поставил... Сначала дом сделал, потом третий этаж, отделку сделал сам... Нельзя остановиться, надо делать, развивать». (А., Ереван)

«Если есть цель, ты этого достигаешь, и я чувствую себя счастливым. Доволен собой — счастлив». (А., Ереван)

«Работа — смысл жизни. Женщина, которая доит корову — она тоже счастлива, она заполняет этим свою жизнь. Каждый делает что-то свое» (А., Ереван).

«Вот, я тут людям из Москвы рассказываю, какой у нас тут смысл жизни, когда у нас все предприятия стоят!» (А., Ереван).

«Смысл жизни есть, конечно есть! Без цели нет смысла в жизни. А человек должен работать, сам над собой и должен дело хорошее делать окружающим —немножко радости, хотя бы радости. Это тоже смысл, ради этого можно жить, я думаю. Если день проходит, и я ничего такого не делаю, чтобы я почувствовал, что да, я сегодня это уже сделал — я тогда в этот день очень плохо сплю. Я считаю, что этот день для меня зря прошел» (А., Дилиджан).

Движение в противоположность спокойствию, развитие в противоположность стагнациии. Работа как возможность ставить цели и достигать их. Естественная потребность развиваться и отсутствие возможностей делать это дома, по нашему мнению, приводит армянских мужчин к буквальному движению вовне, за пределы села, города, страны. При этом формальные и неформальные связи с родиной не прерываются. Складывается своеобразная форма присутствия в своей стране, при фактическом отсутствии — проживании ее пределами; развитие за пределами родины, но активное присутствие в ее экономике в виде импорта финансов и оплаты налогов.

Текущая ситуация в стране воспринимается армянами как стагнация, не дающая возможности проявлять индивидуальные способности ее гражданам, реализовывать присущую каждому человеку потребность в саморазвитии. Отсюда, как мы полагаем, и тотальное принятие армянским обществом трудовой миграции как естественного и безальтернативного способа разрешения данного конфликта. Подобное отношение в обществе, затянувшийся экономический кризис ведут к постоянно растущему оттоку трудоспособного населения страны, по меткому выражению одного из респондентов, к «утечке мозгов и мастеров», что, в свою очередь, не может не сказаться на будущем Армении.

Литература и источники:

Абрамян 1991 — Абрамян Л. А. Мир мужчин и мир женщин: расхождение и встреча / Этнические стереотипы мужского и женского поведения. Санкт-Петербург: Наука, СПб. Отделение:109-132.

Абрамян 2000 — Абрамян Л. А. Армения и армянская диаспора: расхождение и встреча // Диаспоры. Независимый научный журнал. N 1-2: 52-76.

Абрамян 2008 — Абрамян Л. А. Глобализация по-деревенски: армянский вариант // Сельские метаморфозы. Ред. А.А. Касьянова. Краснодар: Изд. Дом »Дедкофф»: 41-74.

Абрамян и др. 2001 — Абрамян Л., Гулян А., Марутян А. и др. Истории о бедности. / ред. Харатян Г. Ереван. (на армянском языке).

Варданян и др. 2012 — Варданян Л. М., Саркисян Г. Г., Тер-Саркисянц А. Е. (отв. ред.). Армяне. (Серия «Народы и культуры»). М.: Наука.

Кабицкий 2014 — Кабицкий М. Е. Феномен малого города / посёлка в Южной Европе: к постановке проблемы // Малые города — большие проблемы. Социальная антропология малого города: Сборник статей. — М.: ИЭА РАН: 87–116.

Марутян 2008 — Марутян А. Т. Лицо нищеты в Армении: основные тенденции, материалы доклада в НОФ «Нораванк», прочитанного в рамках программы Нораванковских чтений // Армения и Армянство в глобальных развитиях: современное положение и вызовы. Ереван.

Мелконян 1988 — Мелконян Э. Л. Армянская семья в условиях диаспоры // Советская этнография. 1988. № 6: 98–104.

ПМА 2015 — Полевые материалы авторов, собранные в гг. Ереване, Вагаршапате, Апаране, Дилиджане, Севане, с. Лусагюх (Армения) в 2015 г. (архив из 45 аудиозаписей).

Тер-Саркисянц 1998 — Тер-Саркисянц А.Е. Армяне. История и этнокультурные традиции. М.

Тер-Саркисянц 2005 — Тер-Саркисянц А.Е. История и культура армянского народа с древнейших времен до начала ХIХ в., М.


1. Исследование проводилось в рамках проекта Российского гуманитарного научного фонда 15-01-00445 «Конструирование смысла жизни: реальность и ее восприятие в России и сопредельных странах (социально-антропологическое исследование)».

2. В составе доцента М. Е. Кабицкого, участника НИР А. И. Илюхиной, магистрантов Н. В. Крюковой и Д. В. Грач.

3. Распространенная транскрипция на русском языке — Дилижан, однако она является неточной.

4. Тем не менее, бедность и даже нищета как феномены присутствуют в Армении (и являются предметом активного, в том числе социоантропологического изучения: Абрамян и др. 2001, Марутян 2008). Проявляясь в непривычных для нас формах, они, очевидно, ускользают от первого поверхностного взгляда.


(Голосов: 8, Рейтинг: 3.9)
Версия для печати

Возврат к списку