Г.А. Лошакова

 

Сведения об авторе: Лошакова Галина Александровна, доцент Ульяновского государственного университета, кафедра немецкого и французского языков Ульяновского государственного университета.

Дом. телефон: 8-842-2-38-54-68. E-mail: lgalin7@mail.ru

 

Аннотация: Один из значительных прозаиков Восточной Германии Эрвин Штриттматтер обращался в своем творчестве к наследию немецкой классической литературы, нередко полемизируя с определенным писателем прошлого. Осмысление и творческая переработка литературных традиций создают интертекстуальную основу его произведений, что и является предметом рассмотрения в данной статье.

 

Ключевые слова: интертекстуальность, гипертекст, воспитательный роман, традиции, народная смеховая культура, сакральность пространства.

Интертекстуальность как одна из основных содержательных доминант произведений Эрвина Штриттматтера

 

Немецкий прозаик второй половины ХХ века Э. Штриттматтер являлся, как известно, одним из известнейших писателей ГДР. Его творчество было неоднократно отмечено Национальными премиями ГДР. Родился будущий писатель в семье пекаря, занимавшегося и сельскохозяйственным трудом, в городке Шпремберге в Нидерлаузитце. Этот край, где рядом с немцами издавна проживала западнославянская народность сорбов, всегда считался самым бедным и отсталым в Германии. Детство Штриттматтера прошло в деревне Босдорф, где помимо пекарни его родители владели также мелочной лавкой. Думая о достойном образовании сына, родители отдают его в 1924 г. в гимназию в Шпремберге. Не закончив ее, юный Штриттматтер возвращается в 1930 г. в родную деревню. Здесь он становится подручным пекаря, а чуть позднее все-таки покидает родной дом. Так начинаются его «годы странствий». Он меняет множество профессий, работая то официантом, то батраком, то конюхом, то шофером, то помощником на звероводческой ферме, то рабочим на заводе пластмасс¹.

В 30-е гг., Штриттматтер, как и его отец, член СДПГ, поддерживает социал-демократические идеи. В 1934 г. он на короткое время даже подвергся аресту «за противодействие нацистскому режиму»². Во время войны, с 1941 по 1945 год он участвовал в военных действиях вермахта3. Штриттматтер возвращается домой в Босдорф в 1945 году. В ходе аграрной реформы 1945-1948 годов семья его отца получает в пользование земельный надел. Воодушевленный переменами, мечтая о творческой деятельности, Штриттматтер начинает писать в это время небольшие рассказы, темы и сюжеты которых берет из быстро меняющейся действительности. В 1947 году молодой литератор вступает в СЕПГ (Социалистическую Единую партию Германии). Так начинается его творческий путь, отмеченный искренним стремлением понять суть социализма и связанных с ним перемен, в первую очередь в деревне.

Первым опубликованным романом Штриттматтера стал «Погонщик волов» («Ochsenkutscher», 1950). Он приносит автору известность, становится очевидным, что Штриттматтер уже сложившийся прозаик, профессионально сумевший переработать автобиографический материал и приобщиться к разноплановым традициям как немецкой, так и мировой литературы. Диалогизм, рождающийся в рамках рецепции того или иного автора, игровое начало становятся неотъемлемыми характеристиками его прозы. Все произведения Штриттматтера могут быть рассмотрены как интертексты, в которых создается семиотическое поле нередко взаимоисключающих традиций и смыслов. Хотя писатель и был далек от тенденций модернизма и постмодернизма, для изучения его текстов может быть привлечена исследовательская методика интертекстуальности с определенными сложившимися терминами4. Итак, в интертекстуальном поле «Погонщика волов» сплетается в единый узел влияние многих авторов и произведений. Сам роман посвящен Георгу Мархвице, известному автору так называемых «рабочих» романов. Стремление запечатлеть трудное детство и взросление героя в безрадостном мире поденщины и рабского труда напоминает и о книге А.М. Горького «Детство»5. На страницах романа упоминается также Л.Н. Толстой: герой романа получает в подарок одну из его книг. Гуманизм Толстого поведет по жизни юных героев Штриттматтера и далее, часто помогая им найти выход из сложной житейской ситуации. В романе можно обнаружить и скрытую полемику с классической немецкоязычной литературой, в частности с такими писателями, как Новалис и А. Штифтер. Более всего, однако, первый роман Штриттматтера опирался на традиции «Симплиция Симплициссимуса» Г.Я. Гриммельсгаузена («Der Abentheurliche Simplicissimus Teutsch», 1668), и именно эта традиция, совмещающая линии авантюрного, крестьянского и барочного романа станет сюжетной основой многих его будущих произведений.

Герой романа, простодушный, в то же время наблюдательный подросток Лопе Клейнерман, судьбу которого автор прослеживает на протяжении 14 лет, с 1919 по 1933 гг., является своего рода Симплицием, отличающимся наивностью и постоянно терпящим унижения. Первым наставником Симплиция, как известно, был отшельник. Своего рода духовного наставника имеет и Лопе. Это конторщик поместья Фердинанд, настоящий отец мальчика. Этот персонаж, вызывающий реминисценции образа поэта в классической немецкой литературе, в данном случае травестируется и вызывает комический эффект. Штриттматтер говорил, что его цель разоблачить ту, «погруженность во внутренний мир» (Innerlichkeit), которая была присуща старой немецкой литературе и которая характеризовала противоречивость немецкого национального сознания6. Во внешности и поступках Фердинанда подчеркнуто, что он именно поэт: «длинные, худые пальцы», «усталый взгляд»7, «голубые, как небо, глаза»8. В повествование вводятся символические детали (розы). Их функция — подчеркнуть нелепость поэзии Фердинанда и его поведения в целом. Розы необычайных сортов, которые он выращивает, напомнить «о сладких, как мед, любовных чувствах благородных героев Штифтера»9. Они, не оцененные героиней, погибают, и на их месте вырастает крапива. Имя героини романа Штифтера «Бабье лето» («Der Nachsommer», 1857) Матильды носит в данном случае прачка с низким, почти мужским голосом, от которой у Фердинанда и появляется сын Лопе. Комически обыгрывается в повествовании излюбленный цвет немецкого романтизма, голубой, долженствующий вызывать ассоциации с романом Новалиса «Генрих фон Офтердинген» («Heinrich von Ofterdingen», 1802). Здесь это цвет белья Фердинанда («шелковые подштанники небесно-голубого цвета, рубашки с голубыми звездочками на манишке, носовые платки…с большой голубой монограммой»)¹⁰. Таким образом, под пером автора возникает гипертекст, имеющий тенденцию к пародированию устоявшихся литературных клише классической немецкоязычной прозы.

Штриттматтер проявляет себя в этом романе мастером изображения народных сцен, праздников, гуляний, в которых на первый план выходит комическое и игровое начало. В этих описаниях есть много того, что можно определить термином «народная смеховая культура», культура карнавала, когда отбрасывался страх перед официальной властью, моральными установками и религиозными запретами¹¹. Так в эпизоде поминовения императрицы, умершей в Голландии, заунывная музыка фисгармонии и тон официальных речей переплетаются со звуками удалых песен Союза велосипедистов, празднующих свой юбилей в соседнем помещении. Воспроизводится ритм народного танца и частушек, когда веселая музыка и не менее веселые слова словно бы опровергают, перечеркивают суть поминальных речей. Одерживает верх атмосфера народного гуляния, которая буквально захватывает все и всех, и даже траурная речь священника прерывается криком «Браво»¹².

В своей следующей книге, сборнике рассказов «Стена падает» («Eine Mauer fällt», 1953) Штриттматтер совершенно искренне, несмотря на определенную тенденциозность оценок, пытается понять новую действительность, найти в ней разумное начало и соответствовать ей как писатель строящегося социалистического общества. Однако уже в этих рассказах появляются персонажи, которых по праву можно назвать героями-чудаками, героями не от мира сего. Это, во-первых, все те, кто искренне пытается принять новые социалистические преобразования и изменения, и, во-вторых, это персонажи, которые изображены в рамках традиционной для немецкой литературы темы «художника». И в этих текстах, выражающих как официальную, государственную линию, так и социалистическую идею, можно, следовательно, найти метатекстуальную установку на предшествующую литературу как немецкого Просвещения, так и романтизма, в которой творческая личность, герой «не от мира сего» были изображены и переосмыслены неоднократно.

Вступление в литературу Э. Штриттматтера было ознаменовано таким важным для его писательского становления событием, как дружба с Б. Брехтом. В начале 1950-х гг. драматург-экспериментатор, основатель театра «Берлинер ансамбль» искал совершенно новый материал, современную, новаторскую драму для постановки на театральной сцене. Такую пьесу, как он полагал, он нашел у начинающего автора Э. Штриттматтера. Это была комедия «Кацграбен» («Katzgraben. Szenen aus dem Bauernleben. Mit einem Nachspiel», 1953), поставленная им в театре «Берлинер ансамбль». Брехту было важно показать людей и обстоятельства с новой, неожиданной стороны, в рамках эпического «очуждения», и совершенно непоэтическое и недраматическое на первый взгляд событие в пьесе Штриттматтера, а именно строительство в деревне Кацграбен дороги, рассказанное стихами, привлекло его внимание. Брехт отмечал, что «рабочие и крестьяне, которые в прежних пьесах говорили только ломаным языком, … теперь говорят как Кориолан, Эгмонт, Валленштейн»¹³, а отсутствие воды у новосела Клейншмидта является такой же проблемой, как исчезновение одного из врагов короля Ричарда Глостера. Казалось бы, герои слишком схематичны и происходящее слишком условно. Брехт, однако, видит сходство этих героев с персонажами народных сказок или пьес известного австрийского драматурга Ф. Раймунда (1790—1836), так как в них также представлены определенные социальные типы. Из поля зрения Брехта, не ускользнула основная черта творческого метода Штриттматтера — установка на традицию, полемику или диалог с классикой. Для Брехта пьеса Штриттматтера была важна именно тем, что ее материал отвечал принципам эпического театра, призывавшего к осознанию действительности и ее преобразованию. Однако не только Брехт находил смысл в поддержке творчества Штриттматтера, но и Штриттматтер многому учился у Брехта. И хотя приемы и способы создания художественной действительности у Штриттматтера будут в дальнейшем совершенно иными, чем у Брехта, писатель всегда будет хранить память о нем как о своем учителе.

В 1954 г. Э. Штриттматтер публикует роман «Тинко» («Tinko» 1954), который с определенными оговорками можно отнести в разряд детской литературы. Обращение к теме ставит Штриттматтера также в один интертекстуальный ряд со многими мастерами немецкой литературы (И. В. Гете «Годы учения Вильгельма Мейстера», К. Ф. Моритц «Антон Рейзер», Ф. Грильпарцер «Автобиография», Т. Фонтане «Мои детские годы»). Снова, как и «Погонщике волов», происходит обращение к детскому сознанию, только теперь это крестьянский мальчик Мартин Краске, современник и свидетель реформирования немецкой деревни конца 1940-х гг. в Восточной Германии.

Продолжением автобиографической темы и важной вехой в творческом развитии Штриттматтра в 1950-е гг. стал первый роман трилогии «Чудодей» («Der Wundertäter 1», 1957). Сын стеклодува Станислаус Бюднер проходит сложный жизненный путь от ученика пекаря до маститого писателя. Роман еще в большей степени приближался по содержанию, организации материала, по характеру героя к авантюрному роману, вызывающему ассоциации с «Симплицием Симплициссимусом». Вместе с тем это было повествование, в определенной степени имеющее схождения с гетевской дилогией о Вильгельме Мейстере («Wilhelm Meisters Lehrjahre», 1796; «Wilhelm Meisters Wanderjahre», 1828) Сам Штриттматтер неоднократно упоминает имя немецкого классика в романе, опираясь на то или иное его положение или отрицая его. Однако эту книгу, как и многие эпические произведения ХХ века, трудно назвать воспитательным романом (Bildungsroman). Скорее, это гипертекст, в котором превалирует пародийность и ирония по отношению к героям классической немецкой литературы. Станислаус проходит различные ступени негативного воздействия жизни, не теряя при этом, однако, ни своей наивности, ни человечности.

Отец героя верит в то, что новорожденный сын наделен каким-то чудесным даром, ну, например, как его знакомый поляк, он будет в дальнейшем «жрать стекло»¹⁴. Уже начало романа вызывает, таким образом, реминисценции из романтической литературы (герои Гофмана — Ансельм, видящий суть вещей, Цахес, внушающий всем веру в свои необыкновенные способности). В романе Штриттматтера этот предполагаемый дар Станислауса комически осмысляется и пародируется. Он не стал «жрать стекло», но он однажды поверил в то, что он может исцелять и предсказывать.

Далее следуют ступени «воспитания» Станислауса. Начинаются любовные искушения подростка. Осознание первого чувства и любовного влечения героя происходит в какой-то степени по архетипической схеме, заложенной в авантюрно-рыцарском романе В. фон Эшенбаха «Парцифаль» («Parzival», первая половина Х111 века) и «Симплиции Симплициссимусе» Гриммельсгаузена. Наивность и незнание жизни проявляются в каждой любовной истории Станислауса. Так встречаясь с Марлен, дочерью пастора-ханжи, он вдруг пугается, что от их поцелуев может родиться ребенок. В девушке легкого поведения Мие, исполняющей песни в деревенском кабаке, Станислаус видит прекрасную королеву бабочек.

Герой романа непосредственно не участвует в военных действиях во время Второй мировой войны, однако автор скупыми стилистическими средствами, через определенный ракурс повествования или с помощью какой-то детали воспроизводит картины и впечатления войны. Странствуя по дорогам войны, Бюднер уже при жизни словно попадает в ад. «Синяя поверхность озер, отражающих небо; илистое, как в аду, дно. Нигде ни деревушки, ни жилья»¹⁵.

Композиция произведения заставляет вспомнить традиции авантюрно-плутовского романа. Повествование разделено на небольшие главы, содержание которых коротко и иронично излагается перед началом действия. «Станислаус овладевает ремеслом пекаря и “центральным взглядом”. С помощью колдовства он напускает тараканов на спину девице» ¹⁶. Штриттматтер вводит в повествование также фантастического персонажа, Мастера Фавна, в котором также соединяются определенные интертекстуальные реминисценции и аллюзии. Впервые он появляется в келье греческого монастыря и проявляет свою суть во всем сомневающегося и иронизирующего существа вопросе, адресованном герою, для чего он живет. Станислаус задумывается о смысле своей жизни. Далее Мастер Фавн, явно, становится духом отрицания и сомнения, заставляя героя мучиться в размышлениях и сомнениях, тем самым напоминая о Мефистофеле, сопровождающем Фауста в его духовных исканиях. Особенно язвителен Фавн в том случае, когда Бюднер легко идет против своей совести, создавая, например, репортажи о невиданных результатах добычи угля в Германской Демократической Республике или пытаясь приспособиться к интересам партийной номенклатуры. Действительность, которую должен изобразить Станислаус, может быть только пережита им самим. Таков один из основных итогов обучения у Мастера Фавна.

В конце 1950-х гг. Штриттматтер все более убеждается в том, что установки правящей партии создают неразрешимые, скрытые противоречия, которые часто приводят к драматическим последствиям в социальной и народной жизни. Эти коллизии были отражены в его романе «Оле Бинкоп» («Ole Bienkopp», 1963), вызвавшем острую дискуссию в критике и широкой печати. Предметом ее стало критическое изображение автором стиля руководства деревенскими реформами властью и партией СЕПГ, и в целом показ новой послевоенной деревни. По эпической широте, по остроте конфликта, по представленному временному отрезку это произведение Штритттматтера дает в какой-то степени возможность определить его как реалистический роман, в то же время некоторые структурные особенности повествования позволяют говорить о его близости к поэтическому тексту, волшебной сказке и средневековому шванку.

Герой романа, сначала председатель «Крестьянской взаимопомощи», а потом сельскохозяйственного кооператива «Цветущее поле» из деревни Блюменау Оле Ханзен, соединяет в себе как художественный образ черты мечтателя и чудака, сказочного героя, который, пройдя ряд испытаний, находит клад, завоевывает сердце девушки, а также героя народного анекдота, с которым постоянно что-то случается. Еще в юности, пытаясь приручить диких пчел, он принес в деревню на своей голове целый рой, за что получил прозвище Бинкоп — Пчелиная башка. Это событие становится знаковым в рамках повествования, через него можно понять действия героя в дальнейшем.

Оле, сопоставимого с героем народной сказки, окружают враждебные силы. В 1-ой части романа они вторгаются в его личную жизнь, во 2-ой — мешают его делам по преобразованию кооператива. К мотивам повествования (стужа, полет птицы, врастающего дерева) можно отнести также сказочный мотив русалки или ведьмы, злобного женского начала, воплощенного как в жене героя Аннгрет, так и в бургомистре деревни Блюменау Фриде Симсон. Внутренняя суть жены героя выявляется на протяжении всего повествования через волшебный образ девушки-русалки, заманивающей героя и несущей ему гибель. Не принятая своим бывшим любовником на Западе, Аннгрет бросается в озеро. Так русалка, любящая богатство и блеск золота, когда-то вышедшая на берег с недобрыми намерениями погубить человека, не обрела своей участи на земле.

К силам, противостоящим мечтателю и бессребренику Бинкопу, принадлежит также бургомистр и партийный работник Фрида Симсон. Как героиня сказки, как многие персонажи Штриттматтера в других произведениях, она наделена «говорящей фамилией», которая ассоциируется с маркой мотоцикла Симсон-Зуль. Носящаяся на мотоцикле по округе Фрида, является также своего рода контаминацией передвигающейся на метле ведьмы. Своего рода заклинаниями становятся плохо понимаемые Фридой слова, взятые из лексики научного коммунизма, тщательно изучаемого ею после войны. («Мистифицизм, лирика, психопатрика, мелиорация и реакция!»)¹⁷. Общаясь с односельчанами, Фрида тарахтит, как мотоцикл, смеша и пугая всех набором псевдонаучных слов и выражений. Бинкоп, не встречая поддержки, гибнет, в одиночку раскапывая залежи мергеля. Моральную вину за его смерть, исходя из авторской точки зрения, несет партийное и окружное руководство в лице Симсон и секретаря партии Вуншгетрея. Именно этот напрашивающийся сам по себе вывод из текста романа вызывал бурную дискуссию и отчасти непонимание¹⁸.

1966 год, год выхода в свет «Шульценгофского календаря всякой всячины» («Schulzenhofer Kramkalender») обозначил начало нового периода в творчестве Штриттматтера. Однако основная проблема книги, неразрывность социальный жизни человека и природы, была обозначены уже раньше в небольшой повести для детей «Пони Педро» («Pony Pedro», 1959). «Шульценгофский календарь», на первый взгляд, представляет собой в жанровом плане писательский дневник, вызывающий в памяти ассоциации с дневниковыми записями М. Пришвина. В отличие от дневниковых записей произведения в сборнике Штриттматтера выстраиваются в цикл, где начало соотнесено с концом, и почти каждая зарисовка или история связана с другими рядом мотивов. По сути дела свои размышления о природе, жизни, творчестве автор заключает в основном в жанровую форму лирической миниатюры, но большое значение имела для него также опора на национальную традицию календарной истории, народных шванков и анекдотов. И здесь также можно назвать предшественников Э. Штриттматтера, начиная с XVII в. (Г. Я. К. Гриммельсгаузен), в Х1Х веке — И. П. Гебель, Б. Ауэрбах, Л. Анценгрубер, в ХХ веке — О. М. Граф и Б. Брехт. «Шульценгофский календарь всякой всячины» можно рассматривать как архитекст, в котором четко прослеживается жанровая связь с календарными историями предшественников.

Философичность миниатюр рождает ассоциации также и с рассказами А. Штифтера, в которых онтологический взгляд автора объемлет бытие и природу, жизнь Вселенной и обычное течение дней человека. Передавая естественность и полноту существования природы, Штриттматтер изображает красоту бытия в целом. Его миниатюрные зарисовки зримы, в них выражены осязаемость и чувственность внешнего мира, в них можно уловить его аромат и увидеть разнообразие его форм. Однако природа, согласно Штриттматтеру, дарит людям не только красоту и радость. Во взаимоотношениях с ней человек осознает и трагическую сторону своего бытия: природа вечна, жизнь человека, как и других существ, на земле кратковременна, и в понимании этого заключается светлая печаль многих миниатюр календарного цикла. Молодые лебеди стали жертвой не коршуна, луни или большой щуки, но «прожорливости жизни», которая зовется «смертью»¹⁹ («Лебеди»). Под кладбищенскими соснами все больше собирается тех, «кто населял детскую и юношескую пору» писателя («Моя деревня»)²⁰. Кружащиеся осенние листья навевают мысли о том, что «неизбежно» («Осень»)²¹. Что должен делать человек, ощущая этот непрерывный ход бытия к небытию — таков подтекст многих миниатюр календаря. Ответ читатель находит в авторском стремлении приостановить секунды, минуты, часы своей жизни и соединить ее с жизнью природы.

Такой же полноправной темой, как тема природы, выступают на страницах «Шульценгофсукого календаря» размышления о сути поэтического творчества, об искусстве, о долге и задачах писателя перед людьми. Автор провозглашает в ней свою программу творчества: извлечь радость из жизни, поделиться ею с остальными людьми. Поэзия является в данном случае связующим звеном, и она понимается Штриттматтером как продолжение природного начала, как состояние, сравнимое по своей естественности и значительности с цветением земли и пением птиц. Лиризм миниатюр «Шульценгофского календаря» создается благодаря их внешней простоте. Краткость предложений, их повторы создают здесь особый ритм повествования, близкий стихотворному²²..

На протяжении 1970-1980-х гг. Штриттматтер много работал в жанре малой прозы ²³. Один из рассказов, «Синий соловей или так это начинается» (“Die blaue Nachtigall oder der Anfang von etwas”, 1976) , по которому были названы сборники (“Die Nachtigall-Geschichten”, 1972, 1977, 1985), был в определенной степени программным для всего позднего творчества Штриттматтера в целом.

Автору рассказа «Синий соловей» близок стиль, который можно назвать легкой, непритязательной беседой или даже болтовней (Plauderton). Четкая линия воспоминаний перемежается в повествовании замечаниями и заявлениями автора по какому-либо вопросу, о котором он не может умолчать. Он занят здесь тем, что пытается установить причину появления синего соловья, которого он увидел в первый раз, находясь в объятиях возлюбленной. Соловей символизировал начало чего-то, что означало первые радости поэзии в детстве и юности, осознание в дальнейшем своих творческих сил. Полемика Штриттматтера с классической немецкоязычной литературой (Новалис, Штифтер) и декадансом (Рильке), начатая еще в «Погонщике волов» закончилась тем, что внутреннее чувство, восторженность и философичность, та самая Innerlichkeit, против которой он выступал, стала неотъемлемой частью его собственных произведений. Чудесный и таинственный голубой цветок Новалиса и его поиски действительно были уже неуместны во второй половине ХХ века, однако, нехитрая песня синего соловья, по мысли Штриттматтера, могла выразить и сказать сердцу читателя очень многое. Рассказ и соотнесенные с ним тематически и жанрово произведения («Моя приятельница Тина Бабе», «Суламифь Мингедо, доктор и вошь») обозначили отказ от полемичности в восприятии классической немецкой литературы, ее творческую рецепцию.

В 1973 году в свет выходит второй том романа «Чудодей» (“Der Wundertäter” 2). Штриттматтер продолжает в нем традиции авантюрно-плутовского романа. Военные и послевоенные скитания заносят Станислауса Бюднера вместе с его другом Вайсблаттом в городок Динсборн на Нижнем Рейне в Западной Германии. Перед читателем проходит множество персонажей, типичных для послевоенной действительности Германии конца, в которой царили абсурд и хаос. Автор преимущественно сатирически изображает представителей деловых кругов, литературной среды, салонов полусвета. Перед читателем предстает папаша Вейсблатт, владелец фирмы по изготовлению изделий из цемента и бетона, вознамерившийся воспитать из Станислауса настоящего наследника своего дела. Его собственный сын Иоганнис, автор довоенного сборника стихов «Крики в пустоту» (“Rufe ins Leere”)²⁴, в настоящее время объявивший себя греческим монахом, представляется ему никчемной личностью и еретиком. Иоганнис Вейсблатт в свою очередь начинает писать стихи в духе послевоенной модернистской лирики. Изгнанный из дома Вейсблаттов вследствие интриги, Станислаус попадает в имение Элли Маутенбринк, большой поклонницы искусства и литературы. Он становится своего рода «придворным» поэтом, основное занятие которого сочинять стихи в духе Р. М. Рильке и читать их светскому обществу, собирающемуся на вечера в поместье. Однако и здесь все пронизано ложью и лицемерием, и не случайно в доме Маутенбринк можно встретить и шарлатана-гипнотизера, и дельца, старающегося заключить выгодную торговую сделку, и все того же главу Санторинского ордена с его подругой, любительницей спекулировать антиквариатом. Герой снова вынужден бежать, и ему снова предстоят скитания в хаотичном и безрассудном мире. Писатель создает роман, который можно определить в целом как метатекст по отношению к «Симплицию Симплициссимусу», настолько четко расставлены акценты в изображении окружающего мира именно как абсурда и хаоса.

Основной вопрос, занимающий Штриттматтера на протяжении двух последних томов «Чудодея», — это становление писателя в непонятном ему, враждебном мире. Он показывает, что переживающая свое становление литература Западной Германии подвержена конъюнктуре, требующей от писателя следовать литературной моде. Так редактор журнала «Сверхсмысл» (“Übersinn”) Джон Самсара, в прошлом Иоханн Замстаг, требует от начинающего автора Бюднера произведения, написанные то в духе лирики «развалин», то «символического реализма» (Symbo-Realismus)²⁵. Естественно, что с журналом сотрудничают и Вайсблатт-младший, буквально переполненный новаторскими идеями, которые не могут быть реализованы из-за его лени. Не удивительно, что он, перебежавший впоследствии на Восток Германии, начинает в духе авангардизма рифмовать слова, пытаясь отразить новые, социалистические веяния. Форма стихотворения претендует быть также авангардистской: “Rote fahne roter stern sternenfahne fahnenstern“²⁶.

Автор упорно ищет, между тем, нравственные ориентиры для своего героя. Казалось бы, Штриттматтер, который в 1-м томе «Чудодея» пытался показать настоящего коммуниста и человека Отто Роллинга должен бы и в продолжении романа увидеть позитивное начало в людях, подобных этому герою. Однако этого не происходит. Действия и поступки коммунистов представляются автору выражением догматизма, в котором в конечном итоге идея победы пролетариата становится не менее абсурдной, чем все другие идеологические направления послевоенной действительности.

В третьем томе «Чудодея» (1980) усиливается критика Штриттматтером действительности ГДР. Вместе с тем тема творческой личности остается для романа, как и прежде, актуальной. В хаосе послевоенной действительности, внутренне сопротивляясь модным литературным влияниям, Станислаус Бюднер пытается стать писателем и упорно ищет собственные темы и собственный подход в их разработке. Бюднер вынужден уйти на работу в шахту. В повествовании появляется мотив погружения к центру земли («Симплиций Симплициссимус»), ближе «к своей собственной могиле»²⁷. Здесь же, на шахте, он узнает трагическую историю рабочего Риссе, почти потерявшего рассудок после смерти дочери, изнасилованной русскими солдатами. В сознании Бюднера возникают ассоциации с Тридцатилетней войной. Рассудком он понимает, что «проломы земли начали зарастать травой, раны людей — кожей»²⁸, но, сострадая Риссе, он задумывает трагическую историю, которая никогда бы не была пропущена партийной цензурой.

Спасает Бюднера в конце романа лишь любовь: к нему возвращается его возлюбленная Роза Люпин, приведя с собой их уже подросшего сына. Данная реминисценция снова указывает на дилогию о Вильгельме Мейстере И. В. Гете, когда герой неожиданно встречает своего сына Феликса, не подозревая о его существовании. Блуждание Бюднера по миру, его душевные и творческие муки завершаются, таким образом, обретением семьи, твердой опоры в жестоком хаосе жизни. Будущее отныне проясняется, и оно связано окончательно с писательством, творчеством.

На протяжении 1980-х гг., Штриттматтер, все более отдаляясь от общественной жизни ГДР, начинает осмыслять прошлое не как сферу противоборства интересов личности и государства и не как трагикомическую картину крушения нацизма, а как временной отрезок, в котором имело место только одно событие — его детство, постепенно переходящее в юность. Этому была посвящена трилогия «Лавка» (“Der Laden”,1983, 1987, 1992). В качестве рассказчика в книге выступает уже умудренный опытом человек и писатель, однако он воспринимает мир часто под углом зрения ребенка, взрослеющего подростка, юноши. Повествование ведется от первого лица, мальчика, молодого человека, далее взрослого Эзау Матта (имя и фамилия созвучны авторским). Создается «деревенский» дискурс романа, в котором нет цельного сюжета, но соединяются, «сцепляются» в один повествовательный узел многочисленные истории, составляющие своего рода «космос» с вращающимися по своим орбитам героями. Новеллистический принцип повествования вызывает реминисценции с прозой романтиков, однако разорванность и фрагментарность в произведении Штриттматтера отсутствуют. Существует и развивается сюжет романа о детстве, повествование о нем является основным сюжетообразующим компонентом. Перед автором стоит задача «сохранить и упорядочить» истории, которые «лезут из каждого уголка жизни, прожитого» его родителями и «родителями этих родителей», чтобы они по меньшей мере служили кулисами» в его «маленьком театрике» жизни²⁹. Для рассказчика важно сохранить этот «космос» на века, и поэтому важное место занимают в повествовании мотив зеркала, отражающего дорогих Эзау Матту людей, или фотографии, на которой они навсегда запечатлены. Фотография так же, как и сама деревня, тесно «заселена»: помимо матери и отца, троих детей и служанки Ханки там сняты почтовый рассыльный и «возчик с шахты по имени Христиан Хендришек», сын соседки Владичек и Нагоркова Фрида, которая прибежала за покупками. Самому рассказчику, важно было, как оказывается позднее, показать значительность происходящего и таким образом, подобно Марселю Прусту, открыть свой Комбре, пусть и называемый Босдорфом. Интертекстуальность повествования Штриттматтера позволяет привести и это, кажущееся, на первый взгляд, неуместным сравнение.

В повествовании создается пространство Босдорфа, словно сошедшее с фотографии, с которой собственно и начинается роман. В границах этого пространства воссоздается жизнь семьи «пекарей Маттов», их зловредных соседей, просто случайных людей, какой-нибудь фрейлен Зегебок с «лиловым цветом лица» и собакой по имени «Сава от Эшенгрунда», прозванной босдомцами просто «Совой»³⁰. В пространстве романа лавка является тем местом, в котором сходятся все семантические значения его существования. Здесь по-своему воплощается Genius loci с присущим этому понятию сакральностью и многозначностью³¹. Лавка по-своему священна, так как с ней связана жизнь семьи, ее круг общения, ее связи с Босдорфом. Вокруг лавки течет жизнь деревни с ее радостями и бедами. Она воплощает мечту семьи о лучшей доле, о богатстве и деньгах, которая, к великому сожалению, семьи остается нереализованной. Однако лавка символизирует и страсть к приобретательству и накопительству, не случайно подчеркнута расчетливость, хитрость ее владельцев. Штриттматтер изображает так же и в этом романе, как в своих первых произведениях («Погонщик волов») достаточно грубые сцены, разыгрывающиеся в среде, не приобщенной ни к культуре, ни к образованию.

Пространство текста второго романа трилогии также создается из множества историй, их так много, что они словно бы теснят друг друга. Теперь это истории Гродка, в котором учится в гимназии Езау Матт. Он и рассказывает о своих друзьях, о хозяевах подвального помещения, где он снимает квартиру, об учителях, которые, как правило, изображены сатирически. Деревенский мальчик, который чаще говорит не на литературном немецком, а «по-нашему»³², по-босдорфски, перемежая немецкие и сорбские слова, живет здесь в постоянном внутреннем конфликте с официально принятыми в гимназии нормами. Поэтому глотком воздуха является для него различные представления и выступления на площади: и варьете лилипутов, и женщина-львица, и человек-зверь. В повествовании создается образ народного гуляния, театрального райка, в котором все ненастоящее и в то же время захватывающе веселое и увлекательное. «Поэзия « и «правда», которые автор часто не отличает в жизни, смешиваются для него уже в юном возрасте. Сухому педантизму гимназического образования он предпочитает свободу поэтического восприятия. Езау уходит из гимназии, начинается странная и одинокая жизнь человека и поэта.

Наслоение историй, создающих, с одной стороны, впечатление остановленного мгновения, с другой — потока жизни, ее движения, прекращается лишь в развязке романа (3 том), когда автор понимает, что большая часть его жизни прожита, многих из его родных уже нет на свете, а деревня Босдорф осталась далеко в прошлом. Тогда он также задумывается и о своем уходе и просит, чтобы на его надгробным камнем написали слова из стихов его подруги: «Сотрите мои слова и вы увидите: над лугами простирается туман» ³³. Таким образом, в жизни рассказчика, ставшего впоследствии поэтом, замыкается круг, и все заканчивается не поэзией и не словом, а природой и вечностью, к которой возвращается человек. В этом заключается вечный круговорот жизни и, как это подчеркивает Штриттматтер почти в каждом своем произведении, ее трагизм. Однако он снова может быть преодолен, и снова с помощью слова, потому что автору есть еще много о чем рассказывать.

Подводя итог заявленной теме, можно сделать следующие выводы. Э. Штриттматтер, осознавая с самого начала себя как писателя нового исторического периода, пытался отыскать опору в традициях немецкой, и шире, мировой литературе. В своих ранних произведениях («Погонщик волов») он пародийно переосмысляет мотивы и образы романтической немецкой литературы. Определенные эпизоды его произведений 50-60-х годов можно назвать гипертекстами, в которых обыгрываются некоторые традиционные для немецкой литературы темы. В начале 70-х годов ХХ века в его творчестве происходит переосмысление наследия немецкой литературы исключительно в позитивном плане, о чем свидетельствовали такие произведения, как «Синий соловей», «Шульценгофский календарь всякой всячины». В целом все произведения этого выдающегося немецкого прозаика второй половины ХХ века можно рассмотреть как интертекстуальное повествование, в котором переплетаются различные традиции и влияние многих как немецкоязычных, так и европейских писателей.

Сноски и примечания.

¹ Копелев Л. Как создавался «Чудодей» // Штриттматтер Э. Чудодей. Перевод И. Горкиной, Л. Яковенко, Л. Лежневой. М., 1960. С. 502.

² Lexikon deutschsprachiger Schriftsteller. 20 Jahrhundert. Hrsg. von K. Böttcher und ander. Hildesheim, Zürich, New York: G. Olms Verlag, 1993. S. 721.

³ В 2008 году было установлено, что, с 1941 года Штриттматтер служил в отряде так называемой полиции по поддержанию порядка (Ordnungspolizei), которая в 1943 году входила в состав СС. См.: Liersch W. Erwin Strittmatters unbekannter Krieg // Frankfurter Allgemeine Zeitung 08.06.2008 www.faz.net По истечении почти 15 лет, прошедших после смерти писателя, этот факт, а также то обстоятельство, что он в свое время скрыл его, были поставлены в вину Штриттматтеру. Однако на сегодняшний день не существует определенных и точных доказательств, что он участвовал в каких-то конкретных преступлениях СС.

⁴ Genette G. Palimpseste. Die Lieteratur auf zweiter Stufe. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1993. S. 10-14.

⁵ Strittmatter E. Wie ich Gorki und Scholochow entdeckte // Neue Deutsche Literatur. 1973, Hf. 12. S. 117-118.

⁶ Штриттматтер Э. От автора // Штриттматтер Э. Чудодей / Перевод И. Горкиной, Л. Яковенко, Л. Лежневой. М., 1960. С. 5.

⁷ Штриттматтер Э. Погонщик волов / Перевод С. Фридлянд. М.: Худож. лит., 1981. С.32.

⁸ Там же. С. 30.

⁹ Там же. С. 114.

¹⁰ Там же. С. 30.

11 Бахтин М. М. Творчество Ф. Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М.: Худож. лит, 1990. С .12, 17.

¹² Штриттматтер Э. Погонщик волов. С. 68.

¹³ Брехт Б. Театральная практика. / Заметки к пьесе Эрвина Штриттматтера «Кацграбен» / Перевод В. Клюева // Брехт Б. Театр. Пьесы. Статьи. Высказывания. В 5 томах. Т.2. М., 1965. С. 490.

¹⁴ Штриттматтер Э.Чудодей / Пер. И. Горкиной, Л. Яковенко, Л. Лежневой. М..: Иностр. лит., 1960. С. 17.

¹⁵ Там же. С. 432.

¹⁶ Там же. С. 78..

¹⁷ Штриттматтер Э. Оле Бинкоп / Пер. Н. Ман и С. Фридлянд // Штриттматтер Э. Избранное. М., 1971. С. 271.

¹⁸ Гейстхардт Geisthardt H. Entdeckung neuer Konfliktgrundlagen . Zu Erwin Strittmatters Roman „Ole Bienkopp“ // Neuees Deutschland, 1964, 9. Jan.; Literatur-Diskussion “Ole Bienkopp”// Sonntag, 1964, 26. Jan., 2. Febr., 16 . Febr.; Krenzlin L. u. N. Bitterfeld, einige Fragen der Literaturtheorie und „Ole Bienkopp“. // Weimarer Beiträge. 1964, Hf. 6. S. 872-888; Probleme der sozialistischen Literatur. Rundtischgespräch. // Weimarer Beiträge, 1969. Hf. 3, S. 509-524.

19 Штриттматтер Э. Всякая всячина. Шульценгофский календарь. Перевод Е. Вильмонт и Н. Манн// Штриттматтер Э. Избранное. М., 1971. С. 438.

²⁰ Там же. С. 479.

²¹ Там же. С. 499

²² Strittmatter E. Schulzenhofer Kramkalnder. Brl. u. Weimar: Aufbau-Verl., 1976. S. 89.

²³ За миниатюрами и рассказами «Шульцегофского календаря» последовали «3/4 из ста коротких историй” (“3/4 hundert Kleingeschichten “, 1971), «Соловьиные истории» (“Die Nachtigall-Geschichten”, 1972,1977, 1985), «Вторник в сентябре. 16 романов в стенограмме» (“Ein Dienstag im September. 16 Romane im Stenogramm”, 1977), «Суламифь Мингедо, доктор и вошь» (“Sulamith Mingedö, der Doktor und die Laus”, 1977), «Моя подруга Тина Бабе» (“Meine Freundin Tina Babe”, 1977), «Себе на утеху» (“Selbstermuntrungen”, 1981), «Правдивые истории разного рот (д) а» (“Wahre Geschichten aller Ard (t), 1982), «Рождество пони» (“Ponyweihnacht”, 1984), «Зеленый июнь» (“Grüner Juni”, 1986) и некоторые другие.

²⁴ Strittmatter E. Der Wundertäter. Roman. Zweiter Teil. Brl. u. Weimar: Aufbau-Verl., 1977. S. 76. (Перевод цитат здесь и далее мой — Г. Л.)

²⁵ Ibid. S. 182.

²⁶ Ibid.. S. 412. Стихи представляют собой перемежающиеся слова «красный, звезда, знамя» (Г. Л.)

²⁷ Strittmatter E.Der Wundertäter. Roman. Dritter Band. Brl.: Aufbau-Verl., 1987. S. 205.

²⁸ Ibid. S. 236

²⁹ Штриттматтер Э. Лвка/ Перевод С. Фридлянд. М.: Радуга, 1986. С. 96.

³⁰ Там же. С. 236.

³¹ Топоров В. Н. Энее — человек судьбы. К «средиземноморской» персонологии. Ч. 1. М.: Радикс, 1993. С. 44.

³² Strittmatter E. Der Laden. Roman. Zweiter Teil. Brl.: Aufbau-Verl., 1987. S. 19.

³³ Strittmatter E. Der Laden. Roman. Dritter Teil. Brl.: Aufbau-Verl., 1992. S. 463

 

Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта РГНФ № 110400008а «Литературный процесс в Германии ХХ века (течения и фигуры)»