Чони Паола, к.и.н., директор Итальянского института культуры в Вильнюсе, paolacioni@googlemail.com

 

Статья посвящена важнейшему периоду в истории философии и культуры, которому суждено было сыграть впоследствии ключевую роль в становлении мировоззрения всех участников философских, литературных и политических дискуссий. Каприйская школа для рабочих, созданная в 1908 году по инициативе Горького и при его деятельном участии, позволила на деле осуществить планы по разработке концепции пролетарской культуры. Эта концепция впоследствии легла в основу культурной политики Советской власти. Однако уже на Капри стали очевидны не только ее сильные, но и слабые стороны.

 

Ключевые слова: русская литература  и философия XX века, концепции культуры российской социал-демократии, общественно-политическая деятельность М. Горького,  итальянская критика ХХ века.

 

Сioni Paola

 

 

The article is devoted to the most important period in the history of philosophy and culture, which was to play a key role later in the development of the outlook of all the participants of philosophical, literary and political discussions. The Capri school for workers, established in 1908 by Gorky, in fact, made it possible to develop the concept of the proletarian culture. This concept eventually became the basis of the cultural policy of the bolshevik government. However, on Capri it actually became evident not only its strong, but also the weak points.

Key words: Russian literature and philosophy of the XX century, the concept of culture of the Russian Social-Democratic, political activity of Gorky, the Italian criticism of the XX century.

 

В судьбе Каприйской школы отразились все противоречия, с которыми столкнулись теоретики и практики революционного преобразования общества, разрабатывавшие концепцию пролетарской культуры как наиболее эффективного воздействия на общественное сознание. Важное значение в этой связи имеет обращение к фактам конкретной истории, которые позволят нам проанализировать, как теоретические установки воплощались в жизнь. На примере судьбы одного из участников Каприйской школы, вызвавшего наибольший энтузиазм А.М. Горького, мы попробуем показать сильные и слабые стороны культурной политики революционного движения России.

В письме от 2 января 1909 года Максим Горький пишет с Капри жене Екатерине Пешковой: «Странный день был вчера: началось с того, что явился один рабочий с Урала, привез массу хорошего, бодрого, пришел как бы символическим новым годом. Много ценного лично для меня сказал об «Исповеди», «Матери» и т. д. Образовалось чудесное настроение»¹. Он называет уральского рабочего, приехавшего на остров, чтобы «изучать философию», «великолепным парнем», чье существование доказывает интеллектуальный потенциал рабочего класса: «Какую интеллигенцию обещает выдвинуть наша рабочая масса, если судить по этой фигуре! К сожалению, его страшно избили солдаты прикладами во время побега из тюрьмы, и у него туберкулез, кажется. Но это не беда, парнище здоровенный!»².

Восхищение Максима Горького относится к Михаилу Вилонову: сегодня это имя забыто, но в течение нескольких лет после Октябрьской революции его считали символом нового интеллектуала-пролетария. Михаил Вилонов родился в 1883 г. в городе Моршанске Тамбовской губернии в рабочей семье, несколько лет учился в Техническом институте, затем стал механиком на железной дороге. В 1902 г. он записался в российскую Социал-демократическую партию, где играл видную роль благодаря своим организаторским способностям. В 1905 г. он стал председателем самарского рабочего кружка, работал под псевдонимом Заводской. Несколько раз арестовывался за революционную деятельность, заболел туберкулезом. В 1907 г. бежал в Швейцарию и в январе 1909 г. прибыл на Капри — идеальное место для лечения его болезни.

С первых дней своего пребывания на Капри Михаил Вилонов становится близким другом Максима Горького: 10 января он сообщает Марии Михайловне Золиной, своей молодой жене, которая ждет ребенка, что обедал в доме писателя, а 21 января — что переехал к нему жить³. Михаил обсуждает с Горьким его последние книги, изучает философию, в том числе теории Александра Богданова, пытается писать просветительские статьи. Вырвавшись из ограниченного мирка, в котором он жил прежде, Вилонов был очарован кругом интеллектуалов, в который он надеялся войти, хотя в то же время чувствовал себя в нем чужим. На Капри помимо политических деятелей, которые приезжали к Горькому, он встречает Ивана Бунина и Александра Амфитеатрова, присутствует при их беседах о современной литературе и влюбляется в остров, который осматривает в компании Максима Горького. Через несколько дней после приезда он пишет жене, что не мог бы желать лучшего, потому что Капри — это не просто чудесное место: здесь он получил возможность работать над собой⁴.

Для молодого рабочего, который пытается достичь освобождения через культуру, Горький с его нелегкой судьбой, естественно, служит примером. Об этом он тоже сообщает жене, рассказывая, что писатель «скрывает в себе массу положительных человеческих качеств», которыми Вилонов «восхищается» и к которым «стремится».

Максим Горький проявляет к молодому рабочему искренний интерес, к тому же Вилонов читает все, что ему предлагают, и даже пишет философское эссе с намерением простым языком изложить теории Богданова, чтобы сделать их понятными для рабочих. Горький, пораженный успехами новичка, сразу же приглашает его к Богданову, чтобы тот высказал свое суждение о нем и направил его дальнейшее развитие. В то же время он сообщает Богданову, что «Михайло» — чудесный человек, что он ценит и уважает его с каждым днем все больше⁵.

Вилонов представляется двум товарищам по партии представителем нового типа рабочего-интеллектуала: живое доказательство возможности освобождения и развития пролетариата.

Дружеские отношения Горького и Вилонова упрочиваются в процессе работы над проектом школы для рабочих, которому оба посвящают все свои силы. Они мечтают создать пролетарскую культуру, которая выросла бы из потребностей рабочего класса, без посредничества буржуазной интеллигенции. Эту надежду подкрепляет и их недоверие к буржуазной интеллигенции, которая до сего момента стояла во главе партии.

5 февраля 1909 г. Михаил сообщает Марии, что работает над организацией школы, которая должна превращать рабочих в партийных деятелей⁶.

Этот проект основывался на философских теориях Александра Богданова, который отстаивал необходимость создания пролетарской культуры, существующей без посредничества интеллектуалов из буржуазии. Его взгляды разделяли многие партийные интеллектуалы, включая Горького и Луначарского, но против них решительно выступал Ленин, который в тот момент враждовал с Богдановым. Товарищи расходились во мнениях буквально во всем — от политической тактики до философских вопросов. Ленин отстаивал необходимость строгой централизации партии и выступал против любых спонтанных решений на местах; Богданов, напротив, считал, что у пролетариата должна быть своя интеллигенция, способная к самоопределению и независимая от интеллектуалов буржуазного происхождения. По мнению Богданова, интеллектуалы должны были приложить все усилия, чтобы помочь пролетариату осознать свое угнетенное положение и вступить на путь реального освобождения. С этой целью он вместе с Горьким и Луначарским организует на Капри школу для рабочих. Но как каприйцы понимали «пролетарскую культуру» и почему их проекты вызвали такое резкое неприятие Ленина?

Основываясь на схеме исторического развития, предложенной Марксом, интеллигенция, объединившаяся вокруг Богданова, пыталась повторить в культурном плане путь буржуазии к французской революции. Однако они надеялись зайти гораздо дальше революционеров конца XVII века: они были убеждены, что, благодаря своей работе, сумеют добиться радикальной антропологической трансформации. Главными средствами этого изменения, которое должно было привести к появлению нового человека, были школы для рабочих и Энциклопедия для трудящихся. Вслед за философами-просветителями, деятели Каприйской школы хотели при участии крупнейших интеллектуалов своего времени собрать в грандиозном многотомном труде все знания человечества, чтобы передать их тем, кто до сего момента был лишен доступа к этому богатству. В их программе нашли свое отражение не только идеи французских просветителей, но и опыт работы в качестве преподавателей подпольных школ для крестьян и рабочих, и взгляды народников и эсеров, с которыми многие члены Каприйской школы тесно общались.

Разумеется, проект был в большой степени утопичным и не учитывал многих важных факторов: во-первых, в тот период около восьмидесяти процентов населения России были неграмотны; во-вторых, французскую Энциклопедию писали мыслители, принадлежавшие к тому же социальному классу, к которому она была обращена, а авторы пролетарской Энциклопедии были выходцами из другого класса и поэтому едва ли могли добиться того же результата; в-третьих, философия Просвещения отражала интересы уже сформировавшегося сословия, определявшего экономическую и интеллектуальную жизнь того времени, в то время как пролетариат — особенно в России — возник относительно недавно и был весьма далек от осознания собственных прав. Как бы то ни было, люди, объединившиеся на Капри вокруг фигуры Богданова, были полны решимости реализовать свой проект и сумели получить поддержку крупнейших мыслителей той эпохи. Попробуем определить содержание понятия «пролетарская культура» для большевиков.

Как и Энциклопедия, Школа для рабочих, по замыслу организаторов, была первым шагом к созданию культуры, «радикально отличающейся и от так называемой буржуазной культуры, и от культуры, носителями которой являлись как меньшевики, так и большевики-ленинисты»⁷. Действительно, левые большевики не только стремились создать новую политическую тактику рабочего движения, но и занимались разработкой самого понятия марксизма.

«Каприйцы», открыто отрицавшие механистические и догматичные теории исторического развития, предложенные Лениным и Плехановым, рассматривали коммунизм как перспективу, которую можно реализовать путем целенаправленной, сознательной деятельности. В их теоретических конструкциях исторический процесс терял свой телеологический характер: каждая социальная группа в истории разрабатывала на основе своего опыта собственную специфическую идеологию, а историческое развитие обеспечивалось борьбой за культурную гегемонию, в которой каждый класс пытался утвердить свое собственное видение мира. Таким образом, Школа, созданная для определенных целей — для того, чтобы в рабочей среде появились кадры, способные возглавить партийные ячейки по всей России — превратилась в средство реализации политического проекта, направленного на утверждение нового, монистического и коллективистского взгляда на мир. Проводником этого обновления должен был стать, естественно, рабочий класс.

Открыто противопоставив себя «крайнему консерватизму» Ленина и Плеханова⁸, которые превратили марксизм, «учение, радикально отрицающее всякие абсолютные и вечные истины», в догму и приписали объективную ценность идеям, созданным буржуазными мыслителями⁹, Каприйская школа попыталась воплотить новаторский образовательный проект, основанный на товарищеских отношениях.

Структура Школы основывалась на антиавторитаристских принципах, предполагавших равноправие учеников и учителей. Эта организационная модель коренным образом отличалась от структуры закрытой и элитарной ленинской партии, основанной на жесткой дисциплине. Таким образом, Школа представляла собой пример того, что Сартр назвал бы «группой в процессе слияния»¹⁰, в которой отдельные индивиды объединялись ради изменения определенной исторической ситуации. Такая группа должна была обеспечить реальное сплочение индивидов, работающих ради общей цели, и внутри нее никто не должен был ни командовать, ни подчиняться. Каприйский опыт с его внутренней «демократичностью» — уникальное явление в истории международного рабочего движения, особенно если вспомнить, какую эволюцию претерпела всего за несколько лет партия Ленина, которая родилась как узкий кружок его верных сторонников и с течением времени  все сильнее самоидентифицировалась со своим вождем, что в итоге привело к культу личности и диктатуре Сталина. «Левые большевики», еще до окончания революции осознавшие опасность авторитаризма, пытались, организовав школу, предложить теоретическую и практическую альтернативу ленинской модели — альтернативу, которая могла бы послужить примером для всего революционного движения.

В открытой полемике с Лениным и Плехановым Богданов утверждал, что марксизм разработал методологию понимания мира, но, превратившись в догму и переосмыслив в детерминистском ключе отношения между базисом и надстройкой, он утратил способность к объяснению социокультурных явлений, а значит, и возможность революционного изменения сложившейся исторической ситуации.

Перемены, задуманные Богдановым, основывались на отказе от буржуазной идеологии специализма и на слиянии отдельных результатов познания в некое единство, которое сможет послужить радикальной трансформации общества. В сущности, он противопоставлял специализации и раздробленности буржуазного мира универсальную и монистичную науку, включающую в себя и процесс труда, и формы и типы теоретического знания. По мнению Богданова, «философия есть не что иное, как именно стремление организовать воедино опыт, раздробленный и разрозненный силой специализации»¹¹. Хотя и считая себя прямым преемником Маркса, он был убежден в необходимости пересмотра его теории в свете новых научных и философских знаний. Так, Богданов по-иному оценивает роль идеологии, которая для русского интеллигента представляет собой нечто гораздо большее, чем надстройка, отражение экономической жизни: она не просто подчинена экономике, а находится с нею в сложном взаимодействии.

Для этого большевистского лидера идеология выполняет организующую функцию, а организация представляет собой тесное переплетение действий отдельных индивидов внутри общества через выработку общих типов мировоззрения, норм, стилей жизни и верований. В сущности это выражение «классового сознания»¹² человека, и работа марксистского интеллектуала должна быть направлена на развитие этого сознания.

«Каприйцы» считали, что политическое руководство неотделимо от культурного, а в отсутствие последнего не смогут сформироваться предпосылки для создания социалистического общества, не основанного на принуждении. Убежденные в исключительности той роли, которую должна сыграть культурная организации пролетариата для завоевания гегемонии, они направили свои силы на образовательную и просветительскую деятельность, в том числе и для того, чтобы контролировать средства достижения консенсуса¹³.

Принципы организации образовательной деятельности в Каприйской школе, конечно, базировались на философских теориях, изложенных Богдановым в его трудах начала ХХ века, и на его вере в коллективизм, но на них оказал глубокое влияние и непосредственный опыт политической борьбы, полученный в тайных поздненароднических кружках. Как отмечает Даниэла Стейла в своем замечательном исследовании «Наука и революция», эмпириомонистические идеи попали в Россию именно благодаря народникам, которые адаптировали их к российскому историческому контексту и нашли в них объяснение краха сциентистских воззрений, последовавшего за кризисом позитивизма¹⁴. Богданов познакомился с теориями Маха и Авенариуса, впервые принесенными в Россию Лесевичем, в те же годы, когда играл заметную роль в народнических кругах. Впрочем, влияние народничества на взгляды большевистского лидера не ограничилось философией: именно на специфике этого общественного движения зиждется оригинальность его политических и культурных идей. По словам Гловели, «нравственный идеализм и максимализм, просветительский энтузиазм и стремление активно влиять на ход истории, сочетание энергии раскрепощенного знания с самоотверженностью революционного действия — эти черты роднили большевика Богданова с поколением, которому в туманной дали будущего светили две путеводные звезды — наука и гражданская свобода»¹⁵.

Русский философ по-своему истолковал идею долга интеллигенции перед народом, сформулированную Лавровым, как необходимость пропагандировать науку и делать ее доступной для рабочего класса, чтобы дать ему возможность прикоснуться к сокровищнице знаний, накопленных человечеством.

В России начала ХХ века, где пролетариат как класс сформировался относительно недавно, проблема классового самосознания стояла гораздо острее, чем на Западе. Если в XIX веке народники напрямую занимались просвещением масс, то большевики, собравшиеся на Капри, исходя из тех же принципов, развили идеи народнического движения: они работали над созданием образовательных методов, понятных пролетариату, основывали партийные школы, издавали журналы для пропаганды среди трудящихся. В руководстве по политэкономии, написанном Богдановым в 1897 году¹⁶ взамен традиционных учебников, непонятных рабочим, он открыто заявляет, что опирался на полученный в тайных кружках образовательный опыт, который и подтолкнул его к тому, чтобы, используя простой и всем понятный язык, попытаться удовлетворить стремление пролетариата к пониманию процессов производства¹⁷.

Теорико-практическая разработка понятия марксизма, произведенная Богдановым на основании этих предпосылок, во многом поставила под сомнение ленинский взгляд на партию и на завоевание власти. Философ был убежден в том, что истинная проблема развития капитализма состоит в превращении человека из мыслящего и наделенного волей субъекта в пассивный товар, и считал, что это положение можно изменить с помощью просветительской и культурной деятельности, направленной на трансформацию существующей действительности. Эта теория вступала в резкое противоречие с детерминистскими воззрениями, которые воспринимали коммунизм как прогрессивный и необходимый результат развития производительных сил. Построение социализма станет возможным, только если противопоставить капиталистической системе ответственную организацию, которая не ограничится пассивным восприятием жизни, но будет воссоздавать и изменять ее через коллективное действие. В понимании основателей Школы большевизм был не просто политическим феноменом, но еще и социокультурным движением, а чтобы добиться политической гегемонии, необходимо было достичь гегемонии культурной. Таким образом, теории Богданова стали весомой альтернативой в рамках российского и международного социал-демократического движения. Действительно, для «каприйцев» социализм — «не только будущее, но и настоящее, не только идея, но и действительность»¹⁸. В статье «Социализм в настоящем» Богданов утверждает: «Сознательно-товарищеская организация рабочего класса в настоящем и социалистическая организация всего общества в будущем — это разные моменты одного и того же процесса, разные ступени одного и того же явления»¹⁹.

Новое мировоззрение должно было основываться не на обещании неопределенно далекого лучезарного будущего, а на созидательной этической деятельности; следовательно, настоящая революционная идея, то есть истинный большевизм, должна была воплощаться в политическом и культурном освобождении пролетариата. Речь шла, как справедливо отметил Витторио Страда в заглавии сборника статей, посвященных Каприйской школе, о «другой революции», не такой, которую замыслил Ленин, о радикально ином, долгом и трудном пути. Этот путь должен был оказаться менее кровавым, хотя и Богданов признавал необходимость революции в финале долгого процесса антропологической трансформации.

Таким образом, создание пролетарской интеллигенции путем распространения партийных школ и активизация пропагандистской деятельности являлись основными целями большевизма: «Борьба за социализм отнюдь не сводится к одной войне против капитализма, к простому собиранию сил для нее. Борьба эта есть в то же время положительная, творческая работа — созидание новых и новых элементов социализма в самом пролетариате, в его внутренних отношениях, в его обыденных жизненных условиях: выработка социалистической пролетарской культуры» (Богданов)²⁰.

Таким образом рассуждения о социализме перемещались из чисто политической плоскости в культурную: революцию невозможно было совершить без глубоких антропологических изменений. В эпоху, когда «дробление человека» достигло своей высшей точки, а избыток «специализации» привел к крайней разобщенности жизненного опыта внутри коллектива, вплоть до образования автономного «я», «чуждого сознания своей органической связи с другими "я"»²¹, и необходимо было вернуть личности целостность. Это «собирание» могло начаться только с появлением нового типа отношений, которые Богданов называет «товарищескими» — отношений, способных разрушить все барьеры между людьми²².

По мнению Богданова, политических и экономических формул недостаточно, чтобы заставить солдат завербоваться в армию, потому что сила, которая позволяет выиграть сражение — это «дух», то есть единство чувств и мыслей, которое пронизывает группу людей и превращает ее в «единый живой организм»²³. Первым шагом в создании новой пролетарской культуры должна была стать борьба против пережитков прошлого, которые не имеют «ничего общего с социализмом». Среди них Богданов выделял «гордость, эгоизм и авторитарные устремления некоторых большевистских лидеров»²⁴. Критика со всей очевидностью была направлена на группу революционеров, объединившуюся вокруг Ленина. В их понимании партии и образе действий Богданов видел «отрицание товарищеской дисциплины» и сохранение элементов индивидуализма, уходящих корнями в их буржуазное прошлое. Идеальное рабство, которому нужно было решительно противостоять. Революционная интеллигенция, объединившаяся вокруг Ленина, повторила главную ошибку старых интеллектуальных классов: она оторвалась от народа, желала управлять им, не освобождая его, претендовала на то, чтобы выражать интересы совершенно бессознательного субъекта, неспособного на самоопределение и самостоятельность. Таким образом, левые большевики сумели за много лет до завершения революции ясно оценить опасность авторитаризма, к которому неминуемо должен был привести ленинский политико-партийный курс и, с помощью проекта Школы попытались помешать такому развитию событий.

Объединив научные и трудовые методы с историко-культурным багажом, «каприйцы» реализовывали антиавторитарную педагогическую стратегию, которая, в их глазах, была единственным способом помочь рабочему классу осознать свою политическую роль. Слияние разных форм знания, по их мнению, не только составляло необходимую предпосылку для борьбы с буржуазной идеологией специализма, но и позволяло реорганизовать результаты познания из разных предметных областей, объединив их в монистическую концепцию, которая должна была лечь в основу радикальной трансформации общества. Богданов начал развивать эту теорию в своих работах по эмпириомонизму и, несколькими годами позже, усовершенствовал ее в своем главном труде «Тектология».

В деле обеспечения культурного развития нового социального класса, помимо Школы, журналов и пропаганды члены каприйского общества, вслед за французскими просветителями, придавали особое значение публикации энциклопедии для трудящихся, которая должна была стать основой и опорой образовательного процесса. Интеллигенция должна была, взаимодействуя как с индивидом, так и с социумом, координировать перемены, которые откроют всему человечеству дорогу к лучшему будущему. Только преодоление разобщенности между народом и интеллигенцией могло заложить основы будущей революции.

Однако проекты каприйцев были во многом утопичны, а их надежды на создание нового человека разбились о суровую реальность. Как ни парадоксально, именно судьба Вилонова показывает всю иллюзорность идей организаторов школы.

Несмотря на противодействие Ленина, который всеми способами пытался помешать интеллектуалам, сплотившимся вокруг Богданова, работа Школы для рабочих, благодаря организаторским талантам Вилонова, началась в августе 1909 года. Михаил был так увлечен проектом, что, несмотря на болезнь, решил предпринять путешествие в Россию, чтобы отобрать группу рабочих для обучения на Капри. Вот записи Алексинской, только что прибывшей на Капри вместе с мужем, который должен был стать одним из преподавателей: «Организация Рабочей школы почти окончена. Технический организатор ее — рабочий с Урала, Михаил Вилонов, человек, очень талантливый. У него большие способности к философскому мышлению. К сожалению, говорят, что он недолго проживет — у него чахотка, одно легкое уничтожено, другое тоже затронуто. Несмотря на болезнь и риск быть арестованным, он поехал в Россию под чужим именем, чтобы войти в сношения с рабочими кружками и выбрать там кандидатов для Каприйской школы»²⁵.

В этом контексте Михаил Вилонов становится для всех символом рабочего, освобожденного благодаря культуре, как следует из недавно опубликованной переписки Горького и Богданова. Писатель не только сообщает Богданову об успехах Михаила в изучении философии, но и с беспокойством говорит о тяжелом состоянии его здоровья и возражает против поездки в Россию²⁶, однако Горькому не удается заставить Вилонова изменить решение. Вилонову удается выполнить свою задачу и с огромными трудностями доставить на Капри группу рабочих. Однако планы организаторов школы были нарушены множеством противоречий, которые подчеркнули всю утопичность проекта. С одной стороны, учащиеся жаловались на слишком высокий уровень лекций, не соответствующий их подготовке (многие из них закончили только начальную школу), с другой — среди участников начали возникать личные конфликты. Мария Андреева, гражданская жена Горького, не отличавшаяся, по свидетельствам современников, легким характером, питала сильную неприязнь к Богданову и испытывала ревность к супруге Луначарского, которому в результате пришлось переехать в Неаполь и ежедневно ездить оттуда в Школу. Не менее сложными были отношения между гражданской женой Горького и Вилоновым, который жаловался, что Андреева ставила ему в укор его крайнюю бедность: «Михаил Вилонов приходит к моему мужу, жалуется на М. Ф. Андрееву. Он живет у Горького, потому что у него нет денег. Горький содержит его и покупает все, что нужно, вплоть до медикаментов. Андреева довольно часто и очень неделикатно дает ему чувствовать эту зависимость. Если он не разделяет в чем-либо ее мнения, она немедленно подчеркивает свое недовольство. Доктор прописал ему оставаться в лодке два или три часа под лучами солнца. С больными легкими он не может ходить пешком до пляжа и обычно едет на фуникулере, который стоит ему каждый раз 50 сантимов. Если накануне он противоречил жене Горького, она забывает дать ему деньги и он вынужден либо просить ее — «как нищий», говорит он, — либо оставаться без лечения»²⁷. Вероятно, Андреева, привыкшая быть примадонной в театре, так же держала себя и в повседневной жизни: ее поведение резко противоречило духу товарищества и сотрудничества, воодушевлявшего основателей Школы.

Ленин не собирался признавать себя побежденным и продолжил борьбу с каприйцами, попытавшись убедить учащихся перебраться в Париж, где он, в свою очередь, открыл собственную школу. Ему удалось расколоть участников проекта. В октябре 1909 года на Капри был доставлен последний выпуск «Пролетария», где лидер большевиков, используя примерно те же аргументы, которые он приводил, выступая против Богданова в «Материализме и эмпириокритицизме», выдвигал обвинения против организаторов Школы. Богданов попытался защититься, прочитав рабочим ответную статью, в которой он аргументировал свою антиленинскую позицию. Однако пятеро рабочих согласились с доводами большевистского центра и отказались поддержать неизбежный раскол. Выступив против большинства, эти пятеро рабочих направили в редакцию «Пролетария» письмо, в котором заявили о своем несогласии с платформой Богданова. После этого выступления они были исключены и перешли на сторону Ленина. Татьяна Алексинская в своих воспоминаниях высказывает серьезные сомнения в искренности побуждений рабочих. Революционерка утверждает, что выбор пятерых учащихся был вызван корыстными интересами, а не глубокими политическими убеждениями. Действительно, по замыслу организаторов, через месяц Школа должна была прекратить свою деятельность, а решение перейти на сторону Ленина давало студентам возможность продлить свое пребывание в Европе. Алексинская, рассказывая о двух рабочих, которые, приехав к Ленину в Париж, опубликовали статью, где заявляли, что «что их привезли на Капри против их воли и что там хотели их обратить в антимарксистов», дает крайне резкую оценку их поведения: «Прожив несколько месяцев на Капри, и хорошо зная, что им скоро придется вернуться в Россию и там снова начать партийную работу, они предпочли продлить свое пребывание за границей и совершить под политическим предлогом путешествие в Париж»²⁸.

Главой восстания против школы стал Вилонов²⁹, который, по мнению той же Алексинской, изменил свое мнение о полезности школы не по мировоззренческим причинам, а из-за разногласий с Андреевой: «В числе уехавших был Михаил Вилонов, технический организатор школы; он тоже откликнулся на приглашение Ленина. Мне кажется, что тут более сказалась его личная неприязнь к Марии Федоровне Андреевой за обиды или. как он говорил, «унижения», которые ему приходилось переносить от нее»³⁰.

Переход почти половины учащихся к Ленину и разногласия — по большей части, личного характера — между организаторами, положившие конец политическому товариществу, выявили слабые стороны каприйского проекта: надежды, которые левые большевики возлагали на естественную склонность рабочего класса к коллективизму, не оправдались. В этом смысле ярким примером может послужить ход интеллектуального развития Вилонова с его прибытия на Капри до смерти в Давосе в 1910 году по причине туберкулеза, подхваченного в тюрьме в России. Если в начале января 1909 г. Горький характеризует его как образец новой рабочей интеллигенции, то уже в конце того же года он пишет: «Такие люди, как Михаил, не могут обеспечить нормального функционирования партии. За время, меньшее, чем год, я его видел материалистом по Плеханову, эмпириомонистом, яростным противником центра, «Пролетария», Ленина, проводил его отсюда сторонником Ленина, но все же эмпириомонистом, не знаю, кто он сегодня и кем будет завтра. Он истерик, вероятно, его психика весьма неустойчива, и в этом он ничуть не лучше любого другого интеллигента. Он талантлив, но в нем есть естественная склонность к расколам и дезорганизации, что объясняется его непомерным и нелепым самолюбием, а также крайним индивидуализмом. Он хочет играть крупную роль — коли не умрет — будет играть ее, к сожалению»³¹.

В сущности, Горький, на глазах которого с закрытием Школы умерла, по его собственным словам, его «надежда №101»³², увидел в Вилонове все недостатки, которые осуждал в буржуазной интеллигенции. К тому же, далеко не все интеллектуалы, согласившиеся принять участие в проекте, разделяли утопическую концепцию школы и чрезмерную веру Горького, Луначарского и Богданова в каприйский эксперимент. Жена Алексинского в своих воспоминаниях приводит любопытное и крайне реалистическое мнение, высказанное за несколько месяцев до открытия школы ее мужем Григорием Алексинским, который серьезно сомневался в возможности достичь значимых результатов:«Он [т. е. Александр] считает, что, если речь идет о подготовке грамотных активистов для рабочих организаций, школа может оказаться полезной. Но если мы собираемся создать новую цивилизацию, вырастив некоего гомункулуса под названием «сознательный рабочий», проект обречен на провал. Человек сложнее овоща. Из спаржи и огурцов можно искусственным путем получить новые скороспелые сорта, но обращаясь таким образом с людьми, мы рискуем вырастить скороспелых приматов»33.

Если вспомнить о судьбах каприйских студентов после их возвращения в Россию, трудно не согласиться с этим мнением. Чрезмерная значимость, которую все организаторы школы приписывали культурному фактору, плохо согласовывалась со сложностью и ограниченностью человеческой природы, и в особенности с тем фактом, что человек не является ни изначально хорошим, ни «бесконечно гибким»³⁴. Попытка изменить его природу за короткое время посредством одной лишь культуры в целом не удалась. Один из учащихся, А. Романов, испугавшись угроз царской охранки, стал тайным осведомителем в Партии большевиков и впоследствии был расстрелян³⁵. Такая же судьба постигла Р. Малиновского, а Пахом (В. Лювшин) был отправлен на каторгу. Только Калинин и Косарев проявили себя после окончания школы. Первый стал одним из организаторов движения Пролеткульта и членом Наркомата культуры нового Советского государства, второй — он один оставил воспоминания о Каприйской школе, которые были опубликованы в журнале «Сибирские огни» — сыграл важную роль в борьбе за установление советской власти в Сибири. Однако символом краха каприйской утопии, несомненно, остается Вилонов: именно в нем воплотились все надежды большевиков, собравшихся на Капри, и он же доказал всю иллюзорность этих надежд.

Уехав из Италии в конце 1909 г., Вилонов прожил недолго: в результате обострения болезни он умер в Давосе в 1910 году.

Перевод с итальянского А. Голубцовой.

 

¹ Горький А.М. Письма. Т.7. М., 2001. С. 70.

² Письмо Ладыжникову от 9 января 1909 г. // Горький А.М. Письма. Т.7. М., 2001. С. 74.

³ РЦХИДНИ (Российский Центр хранения и изучения документов новейшей истории). Дело 455. Док. №28, 31.

⁴ РЦХИДНИ. Дело 455. Док. №30.

⁵ Горький в зеркале эпохи. Неизданная переписка. М., 2010. С. 48.

⁶ РЦХИДНИ. Дело 455. Док. №58.

⁷ Strada V. L´altra rivoluzione, Strada V. M.Gor’kij costruttore di Dio a Capri//L’altra rivoluzione: Gor'kij, Lunačarskij, Bogdanov. La scuola di Capri e La costruzione di Dio. Capri, 1994. Р.15.

⁸ См.: Богданов А. А. Культурные задачи нашего времени. М., 1911. С. 28-31.

⁹  См.: Scherrer J. Bogdanov e Lenin: Il bolscevismo al bivio//Storia del marxismo. Vol. II. Torino 1979. Р. 520.

¹⁰ См.: Sartre J.-P. Critique de la raison dialectique. P., 1960.

¹¹ Богданов А. А. Философия живого опыта. М., 1923. С. 315.

 ¹² Богданов А. А. Вопросы социализма. Работы разных лет /Под ред. Л. И. Абалкина (отв. ред.), Г. Д. Гловели, В. К. Пармёнова, Н. К. Фигуровской. М.,1990. С. 323.

¹³ См.: Платформа группы «Вперед» // Неизвестный Богданов. В 3-х книгах. Кн. 2. М., 1995. С. 60-61.

¹⁴ Steila D. Scienza e rivoluzione. La recezione dell empiriocriticismo nella cultura russa (1877-1910). Firenze, 1996.

¹⁵ Гловели Г.Д. Трагедия коллективиста. Предисловие//Богданов А. А. Вопросы социализма. Работы разных лет... С. 5.

¹⁶ Богданов А.А. Краткий курс экономической науки. М., 1897.

¹⁷ Ср.: Неизвестный Богданов. Кн. 1… С.18.

¹⁸ Богданов А.А. Социализм в настоящем // Вперед. №2. февраль 1911; цит. по статье, недавно опубликованной в сборнике трудов Богданова А.А.: Богданов А.А. Вопросы социализма. Работы разных лет… С. 100.

¹⁹ Там же.

²⁰ Там же. С. 101.

²¹ Богданов А.А. О пролетарской культуре. М., 1924. С. 19.

²² Ср.: Strada V. Dalla rivoluzione culturale al realismo socialista//Storia del marxismo. Vol.III. Р. 755-788.

²³Там же.

²⁴Там же.

²⁵ Алексинская Т. Из записок русской социал-демократки. На Капри у Горького//Мосты. №13-14. Мюнхен, 1968. Часть, касающаяся пребывания на Капри, опубликована в кн.: Aleksinskja T. Les souvenirs d´une socialiste russe. Р., 1923 (на русском языке публикуется в 1968 г. в «Мостах»).

²⁶ 13 апреля 1909 Горький пишет Богданову: «Вопрос о поездке Михаила отложен до Вашего приезда. Я не считал эту поездку резонной и сомневался в ее необходимости ибо у Михаила- плохие нервы, а это ему вредно» (Горький в зеркале эпохи. Неизданная переписка. М., 2010. С. 55).

²⁷ Из записок русской социал-демократки. На Капри у Горького // Мосты №13-14, Мюнхен, 1968.

²⁸ Aleksinskja Т. Les souvenirs d’une socialiste russe… Р. 470.

²⁹ Об этом эпизоде Луначарский напишет: «Своим возникновением каприйская школа вдвойне обязана замечательному человеку — М. Вилонову. Он был родоначальником ее идеи, и он же был главным организатором. Надо прибавить, однако, к этому, что им же нанесен был каприйской школе сильный удар, отчасти дезорганизовавший ее» (Луначарский А. Великий переворот. Петроград, 1919. С. 45).

³⁰ Aleksinskaja Т. Les souvenirs d’une socialiste russe… Р.160.

³¹ Горький А.М. Письма. Т. 7. М., 2001. С. 200.

³² Горький А.М. Письма. Т. 7. М. 2001. С. 229.

³³ Aleksinskaja T. Les souvenirs d’une socialiste russe… Р.168.

³⁴ Интересные идеи по этой теме высказывает Питер Сингер в книге, которая затрагивает гораздо более широкий контекст, чем данная статья, анализируются мотивы, которые, по мнению автора, привели к краху многих проектов социальных преобразований, в том числе советского коммунизма. В частности, автор выделяет чрезмерную веру «левых» в культурный фактор и недостаточный, а то и вовсе отсутствующий учет «нашего эволюционного происхождения и биологических знаний, касающихся обусловленности нашего поведения» (Singer Р. A Darwinian Left. Politics, Evolution and Cooperation, London 1999, Torino 2000; Corbellini G. Sinistra impara da Darwin//Il Sole 24 ore. 06.02.2000).

³⁵ Gloveli G. La Scuola di Capri//L´altra rivoluzione… Р.87-88.