А.В. Елисеева

(Санкт-Петербургский государственный университет,
факультет филологии и искусств,
кафедра немецкой филологии,
старший преподаватель)

 

БАВАРЕЦ В КОЖАНЫХ ШТАНАХ ИЛИ ПРОЛЕТАРСКИЙ ПИСАТЕЛЬ?

 

 

Учёная степень: кандидат филологических наук

 

 

 

 

Оскар Мария Граф, родившийся в 1894 г. в баварском местечке Берг в семье пекаря и умерший в Нью-Йорке в 1967 г., оставил весьма обширное литературное наследие, включающее десятки романов, автобиографических книг, стихотворений, рассказов и т.д.

Статья не случайно названа «Баварец в кожаных штанах или пролетарский писатель?» В названии фигурируют основные стереотипы рецепции творчества Графа на протяжении всего ХХ века. Рецепция представляет в его случае особый интерес, так как идеологи различных политических режимов выбирали в сочинениях писателя те аспекты, которые соответствовали их системе ценностей, игнорируя прочие, чуждые и невостребованные ими смыслы. Так, нацисты воспринимали писателя как представителя приветствуемого ими почвеннического искусства, так называемой «литературы крови и почвы»¹, чем объяснялось и вызвавшее гнев писателя недоразумение с занесением его книг в «белый список» произведений, рекомендованных для чтения в Третьем Рейхе. Во время печально известного сожжения книг в Германии произведения Графа не были включены в чёрный список, напротив, кроме автобиографии «Мы в плену» («Wir sind Gefangene» 1927), они были рекомендованы для чтения в нацистской Германии. Писатель откликнулся на это решение знаменитым гневным протестом «Сожгите меня», опубликованным в «Венской Рабочей газете» («Wiener Arbeiterzeitung» 12 мая 1933 г. «Я не заслужил такого бесчестия! Всей своей жизнью и всеми своими сочинениями я приобрёл право требовать, чтобы мои книги были преданы чистому пламени костра, а не попали в кровавые руки и испорченные мозги коричневой банды убийц»². Письмо протеста было напечатано в мировой прессе, получив широкий международный резонанс. Б. Брехт посвятил поступку Графа стихотворение «Сожжение книг». В нацистской Германии также последовала реакция на памфлет Графа - в Мюнхенском университете состоялось специальное мероприятие, на котором в присутствии профессоров и студентов были сожжены произведения писателя.

В то же самое время творчество О.М. Графа получило признание в Советском Союзе. В 30-е гг. произведения Графа довольно активно переводят на русский язык, а их автор, благодаря своему происхождению из социальных низов, последовательной антифашистской позиции и симпатии к социал-демократическому движению приобрёл славу пролетарского, антифашистского писателя.

Тенденция к упрощённому восприятию художественного мира Графа продолжилась, к сожалению, и после второй мировой войны. Суждения о нём в популярных изданиях и даже в научных работах часто сводились к набору стереотипов о простодушном, не обременённом образованием выходце из крестьянской среды, рассказывающем занятные истории из баварского народного быта, подчас пронизанные грубым крестьянским юмором³. Исследовательница Зигрид Шнайдер указывает, что наиболее частотным атрибутом в характеристиках творчества Графа выступает слово derb, за ним следуют ungekünstelt, lebensfroh, bockbeinig, respektlos, unbequem, stark, unverbildet ⁴. Вот как писали о Графе ещё в 1961 г.: «Так коварны тенета духа для того, кто не созрел для них. Но не будем упрекать в этом Графа…Он остаётся славным малым и примиряет с собой признанием, что единственный союз, в который он вступил бы, - это «союз посредственных писателей»⁵. Стоит заметить, что частично такому клишированному восприятию своего творчества способствовала и саморепрезетация Графа, он культивировал, как в Германии, так и за её пределами образ огромного (двухсоткилограммового) весельчака-баварца в неизменных коротких кожаных штанах, страстного любителя пива и колбас, убеждённого антиинтеллектуала. Только ближе к концу ХХ в. (в исследованиях отмечается 1974 год как переломный в изучении наследия Графа) намечается поворот в сторону более дифференцированного отношения к творчеству писателя – исследователи начинают анализировать его эстетику в контексте художественных направлений первой половины ХХ века – экспрессионизма, «новой деловитости», а также реализма и социалистического реализма⁶. Объектом анализа становятся мотивы и темы творчества Графа, его поэтика, проблемы рецепции и так далее. Однако до сих пор, несмотря на ряд имеющихся серьёзных исследований, очевидно, что основательное изучение творчества Графа ещё предстоит германистам.

Чтобы раскрыть многослойность смыслов под кажущейся простотой письма, развенчать миф об одномерности письма Графа, сводимого либо к регионализму, либо к идеологическому мессиджу, миф о наивном рассказчике смешных или грустных историй о деревенских Зеппах, Макслях, Хансах и т.п., в статье предпринят анализ одного небольшого произведения О. М. Графа, входящего в сборник «Календарные истории» 1957 г. Речь пойдёт о рассказе «Сельский Раскольников» («Raskolnikov auf dem Lande»)⁷. Исследование затрагивает в основном интертекстуальный аспект рассказа. Будет сделана попытка на материале этого рассказа раскрыть игру, взаимное наложение различных претекстов и художественных тенденций, сложным образом взаимодействующих и релятивирующих друг друга, как в этой истории, так и в других произведениях писателя и через призму небольшого текста увидеть некоторые тенденции, характерные для творчества Графа в целом.

Уже само название рассказа носит интертекстуальный характер, оно соотносит  произведение с двумя претекстами – с одной стороны, с романом Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» (1866), а с другой стороны, может быть менее явно,  с новеллой Г. Келлера «Сельские Ромео и Джульетта» («Romeo und Julia auf dem Dorfe»), опубликованной впервые в составе сборника «Люди из Зельдвилы» в 1856 г. Русская литература с детства вызывала интерес Графа. Достоевского будущий писатель читал ещё в родительском доме. В произведениях Графа можно встретить довольно многочисленные аллюзии и реминисценции из русской литературы – особенно из Толстого и Горького. Именно этих авторов Граф называл своими любимыми писателями, наряду с немецкоязычными Иеремией Готхельфом, Готфридом Келлером и некоторыми другими⁸. Интересно упоминание среди любимых авторов Келлера, к одному из произведений которого отсылает название «Сельский Раскольников».

Рассказанная история воспроизводит некоторые сюжетные коллизии романа Достоевского, помещая события в небольшую баварскую деревеньку начала ХХ века. Молодой батрак Ханс (Ханзиргль или Иргль) оказывается в безвыходном положении из-за того, что забеременевшая от него служанка Амали настаивает на женитьбе. Не испытывая большой привязанности к скандальной, требовательной Амали, Иргль также осознаёт невозможность брака, поскольку молодым негде и не на что жить. Деревенские слухи приписывают обладание немалой суммой денег ворчливой, подозрительной и жадной старухе Ценцль. Когда она надолго отлучается из дома, Ханс совершает ограбление. Привыкшая каждый вечер пересчитывать накопленное Ценцль, вернувшись домой, сразу обнаруживает пропажу. От пережитого потрясения она вскоре умирает. Тогда и выясняется, что накопленные ею деньги предназначались местному священнику, который за завещание обещал ей «тёплое местечко» на Небесах. Священник, оставшись ни с чем, приходит в ярость, а  герой, располагая необходимой суммой денег, женится, однако брак не приносит ему счастья. Семейная жизнь превращается в ад, во взаимную ненависть, что является частым мотивом в творчестве Графа. Неудавшаяся семейная жизнь прерывается в рассказе первой мировой войной, на которую забирают главного героя. Смертельно раненный на фронте он пишет письмо, в котором признаётся в содеянном.

Сюжетный параллелизм с романом Достоевского создают такие события как кража денег бедным молодым человеком у жадной, неприятной старухи, смерть старухи (в произведении Графа герой только косвенно повинен в её смерти, правда он убивает соседскую собаку, что является довольно частым мотивом в творчестве Графа), а также мотив признания протагонистом своей вины. Немаловажную роль в обоих произведениях играет и христианство. С новеллой Келлера рассказ роднит перенесение событий в сельскую местность, в современную автору эпоху, а также имплицированное названием рассказа представление о том, что человеческие типы и отношения, воссозданные в великих произведениях мировой литературы, глубоко укоренены в жизни, представление, сформулированное рассказчиком в начале новеллы «Сельские Ромео и Джульетта».

Паратекстом рассказа, его включением в сборник «Календарные истории» обусловлена жанровая принадлежность произведения, его связь с традицией календарной истории. Это жанр повествования для народа, зародившийся в XVI веке и неразрывно связанный на первых порах своего существования со структурой календаря, где помимо самого календаря печатались также гороскопы, медицинские, хозяйственные и прочие советы, а также развлекательные истории⁹. В календарных историях многие исследователи видят прообраз тривиальной литературы, поскольку они изначально тяготели к рассказу о сенсационных событиях, повествовали о чудесах и криминальных происшествиях, удовлетворяя потребность читателя в сенсациях и его эмоциональные запросы, как например, желание переживать сладкий ужас (Angstlust), чувство собственной безопасности, то есть выполняя те функции, которые присущи и современной тривиальной литературе¹⁰. С XVIII века календарная история из-за массового распространения календарей, их влияния на читателей из социальных низов, а также большого количества суеверий и предрассудков, которыми часто были пропитаны такие сочинения, становится предметом пристального внимания просветителей. Они стремятся сделать этот жанр средством педагогического воздействия на умы. С этого времени начинается дидактическая, морализаторская линия в истории жанра. В ХIХ веке это дидактическое начало играло немаловажную роль в календарных историях Й. П. Гебеля и И. Готхельфа. Таким образом, ко времени Графа календарная история была жанром с довольно обширной парадигмой, не теряя связь с функциями тривиальной литературы, она подразумевала и морализаторское начало. «Сельский Раскольников» объединяет в себе два главных аспекта календарной истории - рассказ повествует о сенсационных событиях – краже, смерти, признании, обнаруживая черты криминальной истории. С другой стороны, в произведении явственно различима идея, восходящая к морализаторской традиции жанра – неправедно приобретённое богатство не приносит человеку счастья. Украденные деньги делают героя несчастным, приводя к браку со сварливой женщиной.

Как и в других календарных историях (во всяком случае, так называемых «деревенских историях»), действие рассказа Графа «Сельский Раскольников» происходит в баварской деревне, герои, что типично для его произведений, говорят на баварском диалекте. Этот факт объединяет «Сельского Раскольникова» с таким популярным в первой половине ХХ века направлением литературы как областническая, региональная, почвенническая, «провинциальная» литература, делающая предметом изображения быт, нравы, уклад жизни определённого региона.  В рассказе «Сельский Раскольников», как и во всех «деревенских» произведениях Графа, где место действия – баварская провинция, присутствуют черты баварского народного быта: наивная народная религиозность, вера в то, что Царство Небесное можно купить, роль местного священника, важной фигуры во многих сочинениях Графа, экономический характер заключаемых браков и т.д.

И ещё к одному жанру отсылает рассказ «Сельский Раскольников» - к жанру рождественской истории. События начинаются за три недели до Рождества, на что указывает уже первое предложение рассказа, а само ограбление старой Ценцль происходит в первый день Рождества. К жанру рождественской истории Граф обращался и в других произведениях, например, в истории «Рождественский гусь» («Die Weihnachtsgans» 1932).

Все эти претексты, жанровые традиции, взаимодействуют в рассказе Графа не только переплетаясь, накладываясь, но и интерференцией создавая иронический эффект. Так, тенденции региональной литературы и жанровая специфика календарной истории, ложась на сюжет о Раскольникове, явно иронически модифицируют его. Побудительные причины поступка и реакция на него у героя начисто лишены того философского измерения,  которое составляет важнейший аспект романа русского писателя, пропасть отделяет мир крестьянского парня от внутреннего мира петербургского студента. История, напоминающая рассказанную Достоевским, перенесённая в баварскую деревню, приобретает иные черты – протагонист идёт на кражу исключительно ради денег, а никак не для подтверждения неких идей, старуха в духе народной религиозности копит деньги на загробную жизнь, да и само преступление носит более мягкий характер – герой не убивает старуху, она умирает сама. В такой обработке сюжета о Раскольникове можно усмотреть и антиинтеллектуализм Графа, о котором он не раз заявлял, и о котором дискутируют его исследователи. Неприятие отвлечённых, абстрактных идей философии часто сквозит и в произведениях Графа, например, в портрете малосимпатичного обывателя Антона Зиттингера, увлекающегося чтением философских книг. Квинтэссенцией оторванного от жизни философствования являлись для Графа сочинения Мартина Хайдеггера («Мартля Хайдеггера»), которого, что примечательно, он предлагает перевести на баварский диалект, чтобы столкнуть идеи Хайдеггера и «повседневную жизнь, твою и мою»¹¹. Нечто подобное можно усмотреть и в рецепции Графом Достоевского.

Устранение из сюжета Достоевского философской составляющей, введение в повествование элементов народного быта и ментальности, характерных для региональной литературы и календарной истории, создаёт своего рода пародийный эффект в произведении. Наивное морализаторство присущее календарной истории: нечестным путём приобретённые деньги не приносят счастья - контрастирует со сложным путём к покаянию в романе Достоевского.

С другой стороны, эксплицитная отсылка к Достоевскому также обнаруживает относительность интерпретации рассказа как произведения региональной литературы или календарной истории, помещая его в контекст мировой литературы, вводя металитературное измерение, чуждое областнической литературе.

Иронический эффект порождает и взаимодействие жанра криминальной истории с  чертами областнического направления, для многих представителей которого характерна была идеализация крестьянства ¹². Героев «Сельского Раскольникова», как и многих других крестьян в произведениях Графа, переполняют жадность, зависть, злость. Именно алчность, постоянная жажда наживы представляют собой одну из важнейших черт крестьянского характера в творчестве писателя. В отличие от многих сочинений областнической литературы хронотоп рассказа, как и прочих произведений Графа, разомкнут в большой мир. Баварская деревня вовлечена в общий исторический процесс и немаловажно, что рамку рассказа образует сообщение о войне.

Созданию идиллии препятствует и стремление к изображению достоверной социальной картины деревенской жизни, также присущее Графу во многих произведениях. Интерес к социальной действительности своего времени роднит писателя с направлением «новой деловитости» («Neue Sachlichkeit»), художественного течения, ставшего реакцией на экспрессионизм. «Новая деловитость» противопоставляет экспрессионистическому субъективизму и волюнтаризму представление о власти объективной реальности, интерес к факту. На смену пафосу и лозунгам приходит взгляд наблюдателя, повышенная эмоциональность уступает место нейтральной, объективирующей манере речи. Черты социальной жизни в баварской провинции начала ХХ века присутствуют и в рассказе «Сельский Раскольников»: факт имущественного неравенства крестьян, необходимость определённой материальной базы для вступления в брак, роль католической церкви и т.д.

Элементы криминальной истории и социально-критического повествования также иронически очуждают и жанр рождественской истории, предполагающий определённую сентиментальность, повествование о проявлениях любви и милосердия, обязательный хэппи энд. Бедную или притворяющуюся бедной старушку в рассказе Графа, вопреки законам жанра, на Рождество не облагодетельствовали, а обокрали.

Итак, взаимодействуя, различные претексты, жанровые и художественные традиции и дополняют друг друга, и иронически очуждают. Элементы региональной литературы и календарной истории пародируют претекст Достоевского, аллюзия на русскую литературу выводит произведение из узкого круга региональной литературы и литературы для народа. Черты календарной, криминальной истории и направления новой деловитости пародируют идиллический характер, присущий многим произведениям областнической литературы и рождественской истории. Из всех этих взаимоналожений и иронических преломлений вырастает оригинальный текст, объединяющий в себе криминальную историю и обращение к вечным темам, черты календарной истории с сенсационностью, моралью и социально-критического произведения в духе «новой деловитости», тривиальной литературы и литературы областнической. Произведение Графа, если прочитать его, пользуясь категориями Ю. М. Лотмана, относится к тем случаям, «когда автор определёнными элементами построения своего произведения (в данном случае заголовком, жанровой характеристикой, рождественской тематикой – А. Е.) вызывает в сознании читателя ту структуру, которая в дальнейшем подлежит уничтожению»¹³  Текст разрушает художественные или структурные штампы, заявленные им, нарушая тем самым и читательские ожидания, заставляя читателя принимать и отвергать различные кодовые системы.

Можно предположить, что на поэтике произведений Графа отразился как скепсис по отношению к абстрактным идеям, к оторванному от жизни философствованию, о котором не раз заявлял автор, так и критическое, «антипочвенническое» восприятие крестьянской жизни. Сочетая в некоторых произведениях претексты как из «высокой», так и из «народной» литературы, автор подвергает и те и другие ироническому очуждению. Ни традиционные формы литературы для народа и о народе (календарная история, рождественская история) с их лубочностью, ни интеллектуальная философская проза образованных слоёв общества с героями, далёкими от понимания простого человека, не могут, по Графу, в чистом виде служить для художественного воплощения современного опыта народной жизни. Сочетание в некоторых произведениях разных жанров и прецедентных текстов, создающее ироническую дистанцию от них, является, вероятно, одной из попыток Графа решить эту проблему.

В рассказе «Сельский Раскольников» приобретает мерцающие контуры и фигура автора – бытописателя баварской провинции, противника философских абстракций и писателя, знакомого с мировой литературой, художника, творящего в русле художественных течений своего времени, приверженца форм народной литературы, желающего развлекать и поучать и т.д. Восприятие произведения и его автора, рождающееся на скрещении этих тенденций, далеко отстоят от стереотипов антифашистского пролетарского писателя и грубоватого баварского бытописателя. 

 

1.        О рецепции творчества О. М. Графа в нацистской Германии см.: Häntzschel G. Oskar Maria Graf – ein ‘Volksschriftsteller’? // Arnold H.L. (Hrsg.) Text+Kritik. Sonderband. Oskar Maria Graf. München: edition text+kritik, 1986. 224 S,  S. 16-31.

2.        Graf O. M. An manchen Tagen. Reden. Gedanken und Zeitbetrachtungen. Frankfurt a. M.: Nest Verlag, 1961. 376 S. S. 14-15.  Перевод мой – А. Е.

3.        Рецепция творчества Графа в ФРГ рассмотрена в статье З. Шнайдер: Schneider S. Zur Rezeption Grafs im westlichen Nachkriegsdeutschland. // Arnold H. L. (Hrsg.) Text+Kritik. S. 159 – 170.

О восприятии произведений писателя в ГДР речь идёт в статье У. Кауфмана: Kaufmann U. Bemühungen um Graf. Zur Rezeption seines Werks in der DDR // Arnold H. L. (Hrsg.) Text+Kritik S. 171 – 181.

4.        Schneider S. Op.cit. S. 162-163.

5.        Singer H. Oskar Maria Graf,  Provinzschriftsteller // Tagesspiegel. 22.10. 1961.

6.        Наиболее интересные статьи о творчестве О.М. Графа представлены в таких сборниках как Dietz W., Pfanner H. F. (Hrsg.) Oskar Maria Graf Beschreibung eines Volksschriftstellers. München: Annedore-Leber- Verlag, 1974. 224 S.; Arnold H. L. (Hrsg.) Text+Kritik. См. также: Pfanner H. F. Oskar Maria Graf. Eine kritische Bibliographie. Bern: A. Francke Verlag, 1976. 767 S.

7.        Текст рассказа содержится в сборнике Graf O. M. Raskolnikov auf dem Lande. Kalendergeschichten. Berlin: Aufbau-Verlag, 1974, 600 S.

8.        Писатель сам отмечал влияние Толстого на свое творчество. См.: Johnson Sh. Oskar Maria Graf. The Critical Reception of His Prose Fiction. // Studien zur Germanistik, Anglistik und Komparatistik. 1979. Vol. 88. P. 164. На реминисценции идей Толстого в прозе Графа указывал, например, В. Дювер: Düver W. Oskar Maria Graf und «Die Erben des Untergangs» // Arnold H. L. (Hrsg.) Text+Kritik. S. 93-103.

9.        Жанру календарной истории посвящён ряд исследований, например: Härtl H. Zur Tradition eines Genres. Die Kalendergeschichte von Grimmelshausen über Hebel bis Brecht // Weimarer Beiträge. № 7, 1978. S. 58 – 85.

10.     См., например: Nusser P. Trivialliteratur. Stuttgart: Metzler, 1991. 163 S. S. 46-49.  

11.     Graf O. M. An manchen Tagen. Reden. Gedanken und Zeitbetrachtungen. S. 98.

12.     Одной из важных проблем исследования творчества О.М. Графа является определение его места по отношению к почвенническому искусству, к литературе крови и почвы. Существует мнение, что как раз некоторые антицивилизационные тенденции его произведений, изображение гармоничного существования в согласии с природой роднят художественный мир Графа с почвенническим искусством, с жанром Хайматроман (Heimatroman). Cм.: Häntzschel G. Op. cit. Стоит отметить, что такие тенденции всё-таки не занимают центрального места в творчестве Графа.

13.     Лотман Ю.М. Структура художественного текста // Лотман Ю. М. Об искусстве.- СПб: Искусство – , 1998.- С. 278.