Сведения об авторе: Чугунов Дмитрий Александрович, доктор филологических наук, профессор кафедры зарубежной литературы Воронежского госуниверситета.

Адрес: 394043, г. Воронеж, ул. Берёзовая Роща, д. 68, кв. 45.

Тел. дом.: (4732) 35-42-35.

Тел. моб.: 8-904-213-11-32.

E-mail: dr-chugunov@yandex.ru, deartez@yandex.ru

 

Аннотация: В настоящей статье речь идёт об одной из ключевых смысловых позиций в творчестве Марселя Байера. Представляя поколение «внуков» (применительно к событиям Второй мировой войны), Байер выстраивает своё видение связи немецкого настоящего с прошлым. Как в его прозе, так и в поэтических опытах, художественный текст представляет собой насыщенное сплетение философских размышлений о культуре, истории, социуме. Историко-культурный процесс в Германии ХХ века, по Байеру, по-прежнему таит в себе множество загадок, требующих подчас болезненного разрешения. Однако этот поиск ответов на вопросы прошлого необходим, потому что только так можно сохранять в себе человечность.

 

Ключевые слова: Марсель Байер, Германия, Третий Рейх, нацизм, «поколение внуков», открытие «востока», темы и образы в немецкой литературе.

 

 

 

Марсель Байер родился в 1965 г. в Тайльфингене (Баден-Вюрттемберг), детство его прошло в Киле и Нойсе. С ранних лет его жизненный путь оказался тесно связанным с филологией и миром литературы. В 1987-1992 гг. он изучал в университете города Зиген англистику, германистику и литературоведение, завершив образование получением магистерской степени за работу о крупнейшей австрийской поэтессе ХХ века Фридерике Майрёкер.

Байер принимает активное участие в литературной жизни Германии с рубежа 1980-1990-х гг. – в роли корреспондента, лектора издательств, участника публичных чтений, встреч и семинаров. В Кёльне начала 1990‑х гг., где он живёт, складывается неформальное идейное содружество молодых авторов, в которое он вхож (Т. Клинг, М. Байер, Н. Хуммельт, Д. М. Грэф). Всё это быстро принесло свои плоды. В 1995 г. был опубликован уже второй его роман – «Летучие собаки» («Flughunde»), сделавший писателя по-настоящему знаменитым.

Это произведение появилось в интересный момент. Проблема заключалась в том, что уже констатировавшееся многими «отдаление» прошлого, бывшего многие годы ключевой темой немецкой литературы, привело вдруг к возникновению парадоксального феномена: именно в 1990‑е гг. «потребность во взгляде назад стала актуальнее»¹. Осмысление прошлого оказалось состоящим в теснейшей связи с проблемой осмысления настоящего, невольные аллюзии на национальное прошлое в настоящем провоцировали бурные дискуссии – о смысле истории, о Холокосте², о роли Германии в новом мире, об умении извлекать уроки из прошлого (бомбардировки Югославии вызывали в памяти немцев образы бомбардировок самой Германии в конце Второй мировой войны). В то же время существовала, по словам Т. Дюккерс, настоящая «авторская монополия 70-летних писателей», которые узурпировали право писать о войне, и которые сами определяли, на какие вопросы им отвечать. С её точки зрения, лишь Б. Шлинку удалось пробить эту стену, но его тоже нельзя причислить к очень молодым писателям³.

Авторы, входившие в литературу в 1990‑е гг., не копировали опыт старшего поколения, в силу естественных причин «прошлое» являлось для них не чем-то лично пережитым, а скорее системой заученных знаков, однако временная дистанция, возникшая по отношению к событиям нацистской эпохи, и завершение века, открывающее его перспективу, позволили молодым немецким писателям сказать своё слово в осмыслении трудных эпизодов национальной истории.

Байер в одном из интервью заметил, что вопросы истории всегда предполагают возможность открытых ответов, что т.н. непреложные истины и окончательные выводы могут оказаться опасными. Его поразила ошибочность суждений восьмидесятых и начала девяностых годов, когда в обществе заговорили о том, что последние члены НСДАП уже умерли и потому можно оставить прошлое в покое. А затем выяснилось, что определённые феномены никуда и не исчезали. И «теперь следует спросить себя: каким, собственно, образом все эти молодые люди стали афишировать свои нацистские взгляды, в то же время не выказывая ни малейшего интереса к истории?»⁴

Осмыслению этого способствовала перемена в формах исторического познания. Ещё в 1970-е гг., стремясь отойти от распространённых в марксизме упрощённых схем мировидения, итальянские историки и социологи (К. Гинзбург, Дж. Леви, Э. Гренди, К. Пони, С. Черутти) перенесли своё внимание на изучение индивидуальных форм восприятия действительности – то есть от макроисторических исследований перешли к «микроистории» человеческого социума. Пробуждение интереса к повседневности как к отражению крупных социальных процессов происходило в ФРГ несколько позже, нежели в Англии, Франции, Италии или США, а «история повседневности» вошла в немецкую историографию как одно из новых направлений десятилетие спустя, лишь в середине 1990-х став заметным и признаваемым научным явлением⁵.

Подобный подход к историческому материалу проявил себя и в литературе. Показывая, как в мелком и, на первый взгляд, незначительном, проявляется «главное», зафиксировавшее себя в истории ХХ в., писатели 1990-х гг. обратились к изучению «ментальности»⁶ прошлого, к описанию человеческой жизни прошлого во всей её полноте – с фактами повседневности, упоминанием привычек мыслить и чувствовать…

В «Летучих собаках» Байер реконструирует историю прошлого, подавая её именно от лица «рядового участника» эпохальных событий. Рассказчик – талантливый акустик Герман Карнау, работавший на выступлениях нацистских вождей, записывавший для истории голоса самого Геббельса и гибнувших на Восточном фронте немецких солдат.  «Ничем не примечательное прошлое, – говорит он, – со мной никогда ничего не случалось, в моей памяти нет ничего такого, о чём можно было бы рассказать. Всё исчерпывается скупыми эпизодами, более напоминающими цветовые пятна. Нет, и того меньше: чёрно-серое мерцание в полумраке, несколько мгновений на границе дня и ночи»⁷. Однако со временем читатель понимает, в чём заключается ужас подобной «рядовой» истории. Байер рисует образ «живого мертвеца», человека, в котором фашизм атрофировал любые чувства, для которого другие люди – не более чем элементы голосовой акустической карты, над которой он так увлечённо работает.

Автор обращает внимание не только на кризис морали, но и на разрушение самой человеческой личности при нацизме. Задаваясь целью исследовать вместилище человеческой души, Карнау без тени сомнений сводит её к формальному, имеющему конечное число, набору звуковых характеристик.

«Дай-ка послушаем сейчас эту плёнку. Невообразимый визг, с человеческих уст ещё не слетало ничего подобного; да и при чём тут уста, это уже не их работа – задействовано всё горло, не только внутри, где трахея и гортань, но и снаружи, где резонирует даже кожа и, можно подумать, да так оно и есть, вопит каждая щетинка на небритом лице»⁸. Так удовлетворённо акустик описывает «предсмертный вопль молодого солдата». Для него, специалиста, это всего лишь удачный опыт «новых комбинаций звука: открытый гласный сталкивается с гортанными звуками…»⁹

В этом эпизоде видится ассоциативное продолжение страшного для немцев вопроса: каким образом нация Гёте и Бетховена могла породить Гитлера и Геббельса? Каким образом высочайший полёт духа и смелость научных устремлений могли обернуться человеконенавистническими деяниями? Например, одна из «невинных» акустических идей Карнау послужила причиной жутких опытов по хирургическому изменению гортани и голосового аппарата у военнопленных и узников концлагерей с целью скорейшего исправления их «неарийскости». Даже сочувствие детям Геббельса, умерщвлённым родителями в последние дни войны, отступает в душе Карнау перед сожалением о некачественности аудиозаписи этих мгновений смерти¹⁰.

И здесь следует обратиться к символическому названию романа. Раскрывая его смысл, Байер заметил, что до определённого времени в науке считалось, будто летучие собаки ориентируются в пространстве с помощью ультразвуковых волн. Именно в этом был убеждён и г-н Карнау. И лишь в начале сороковых годов учёные установили, что подобный способ ориентации свойственен только летучим мышам. По замыслу автора, параллельно с крахом прежней акустической теории рушится и бесчеловечная теория самого Карнау¹¹.

Однако рушится ли? Не случайно в завершающих моментах повествования автор делает страшный намёк: рецидивы того прошлого вполне возможны и в настоящем (в 1992 г.!). Ведь рядом с помещением, где был найден архив, находилось и другое, совмещавшее в себе хирургическую и студию звукозаписи.

«Комната выложена кафелем и осве­щена неоновыми трубками, обстановка напоми­нает операционную; под микрофонной системой – стол со свисающими по сторонам склеившимися ремнями красно-бурого цвета.

Тут же рядом, на хромированной тележке, ле­жат всевозможные инструменты, необходимые для хирургического вмешательства. Судебно-меди­цинская экспертиза следов крови показала, что по­следняя операция, по всей вероятности, проводи­лась здесь всего несколько недель назад. Очевидно, утверждение Карнау, согласно которому работа в архиве была прекращена якобы еще до оконча­ния войны, не соответствует истине. Напротив, многое говорит о том, что упомянутые медицин­ские эксперименты планировалось проводить и в будущем. По неизвестным каналам информа­ция о предстоящей инспекции дома престарелых, судя по всему, просочилась дальше, и в спешном порядке было решено сняться с места, чтобы на другой территории продолжить опыты, о которых в настоящий момент нельзя сказать ничего опре­деленного. Не добиться показаний и от Карнау – на следующее утро он покинул город в неизвест­ном направлении»¹².

Как можно заметить, национал-социализм и его кровавая практика не дают забыть о себе, возникают вновь и вновь в, казалось бы, самых неожиданных ситуациях.

По замечанию К. Кислинга, «Третий Рейх постоянно присутствует у Байера, все действия современности он воспринимает, имея его на заднем плане»¹³. Это обстоятельство верно и применительно к третьему роману Байера – «Шпионы» («Spione», 2000), сопрягающему действительность шестидесятых-семидесятых годов двадцатого века с событиями тридцатых.

Метафорический смысл названия этой книги открывается во введении в повествование. «Шпионы» в романе – это взрослеющие дети (рассказчик, его кузен и две кузины), пытающиеся заглянуть в тёмное, полное тайн прошлое своей семьи. Однако «шпионом» («der Spion») называется и дверной «глазок». Если смотреть через него на лестницу, то можно словно бы переноситься в другой мир, ведь меняется всё: перспектива, звуки, ощущение собственного участия в происходящем¹⁴.

Именно так – через дверные «глазки», не имея возможности личного участия – мы смотрим на прошлое, говорит автор. Иногда из него до нас доносится лишь слабый зов (главы под названием «Anrufe»), иногда – долетает смутное ощущение происходившего (главы «Sporen», в которых сладковатый, растворённый в воздухе запах гигантского гриба, захватившего почву под городом, напоминает читателю о концлагерях), из прошлого могут приходить отдельные вестники (главы «Boten»), но чаще мы сталкиваемся с молчанием людей, знавших что-либо (главы «Verschwiegene»).

Сюжет повествования построен на желании детей узнать историю жизни своей умершей бабушки, от которой все они унаследовали необычные «итальянские» глаза. Однако один вопрос тянет за собой другой, невинное любопытство оборачивается погружением в поистине страшные тайны минувшего времени. Разглядывая случайно обнаруженный семейный фотоальбом, дети строят догадки о недостающих в нём снимках, которые изъяла чья-то рука.  Кем в действительности была их бабушка и умерла ли она действительно так рано, как им говорили взрослые? Имел ли отношение их дедушка-лётчик к легиону «Кондор» и участвовал ли он в уничтожении с воздуха деревни Герника во время гражданской войны в Испании? Почему вторая жена дедушки запретила ему какие-либо контакты с прежней семьёй? И если в начале повествования мы видим лишь детское любопытство, то в конце повзрослевшим героям приходится искать ответ на другой вопрос: как жить с прошлым, если ты узнал его тёмную сторону? Не случайно ненависть рассказчика-ребёнка по отношению к «старухе», второй жене деда, через годы сменяется пониманием и затаённым сожалением о её судьбе¹⁵. И не случайно в романе показано, как призраки прошлого мучат дедушку и его вторую жену, не давая им забыть о себе (эти «мертвецы в ветвях дерева» напротив окна спальни¹⁶, что являются во время бессонницы).

Вероятно, не менее мучительными являются и воспоминания для поколения «детей», непосредственно затронутого войной. Нора, кузина рассказчика, однажды упрекнула свою мать в лицемерии: «Да тебя ни разу не заинтересовало, что твой собственный отец был в легионе «Кондор». Ты просто утверждаешь, что у тебя нет отца, а в музее выстаиваешь перед картиной Пикассо о Гернике, и на этом всё очень удобно устраивается»¹⁷. Однако была ли она права, лицемерие ли это? Или это – защитная реакция, когда нет ответов на возможные вопросы? Ведь и принадлежащий к поколению «внуков» Карл, кузен рассказчика, раздражённо, едва ли не озлобленно выговаривает ему: незачем копаться в прошлом, незачем искать все эти зловещие тайны!¹⁸

Роман «Шпионы» не содержит в себе громких обличений. Он касается «коричневых страниц» немецкой истории ХХ века, однако же акцент в авторских размышлениях сделан на негромком настоящем. Байер ставит перед читателем философский вопрос о жизненной и исторической «правде». «Будучи ребёнком, веришь каждому слову родителей, – размышляет рассказчик, – даже в малейшей степени не приходит в голову сомневаться в их словах. Если вдруг разверзнется пропасть, я верю, что родители построят мост через неё. Если у меня возникнет потребность что-то узнать, я обращусь к родителям, потому что знаю: они заполнят мой пробел в знаниях […]

Однако когда-нибудь эта уверенность в родителях рушится. И тогда чутко прислушиваешься к запинкам, паузам в речи, предугадываешь умолчания в каждом их предложении и – начинаешь противоречить им, не раздумывая…»¹⁹

И действительно: всё ли мы знаем о прошлом и о той «правде» прошлого, преподносившейся нам?

Переселившись из западной части Германии в восточную, Байер осторожно заметил: «Мои тексты стали меняться, хотя я и не могу описать, как они меняются, что в них другого по сравнению с текстами, возникшими ранее…»²⁰

Это ощущение было естественной реакцией на новый мир, новую действительность, это было непрерывным процессом новых впечатлений, которые, накопившись, составили поэтический сборник «Природоведение» («Erdkunde», 2002).

Не «география» интересует в нём автора, а именно «природоведение», познание мира в его полноте. Байер описывает Восток – Польшу, Чехию, Калининградскую область, Эстонию, но это не только рассказ о пересечении границ, не одни лишь воззрения немецкого туриста на современность, это ещё и постоянное погружение в культуру и в недавнюю историю этих мест. По замечанию Х. Бёттигера, в этом сборнике «прошлое и настоящее настолько переплетены друг с другом, что от смены времён и пространств просто рябит в глазах»²¹.

«Плотность» лирической речи Байера очень хорошо выражена в программном стихотворении «Камыш»:

 

Камыш заходит и на землю, стоит

не шелохнувшись, тихо. Камыш стоит,

я ничего не слышу, на свету ты видишь

ещё хвощ и сплетаешь

левой рукой вязанку. Вопросы

находят отзвук в камыше, облака

сверху, лицо, дыхание ещё

вплетается в слова. Однако

неясно, как дело обстоит

с камышом, с плетеной тканью. Пыль,

густой дым, камыш сгибается,

ты говоришь: всё простирается

в горящий апрель, я ничего не вижу²².

(«Schilf»)

 

Здесь неразрывно сплетены и речь лирического героя, с вкраплением территориальных диалектизмов, и его прерывистое дыхание, и оставшиеся без ответа вопросы его спутника, и пейзажная зарисовка балтийского побережья, и внезапное представление об огне, однажды, на исходе Второй мировой войны, поглотившем этот камыш, и ощущение разницы в восприятии истории разными поколениями…

 Сборник «Природоведение» стал знаковым в творческой биографии Байера, не только подтвердив его репутацию автора, имеющего особенный язык. Писатель, имевший за плечами «уютное западногерманское детство», действительно пришёл в своей жизни к полноценному открытию «востока», смог непредвзято погрузиться в познание его культурных пространств.

Из других произведений Байера начала XXI века следует отметить небольшую повесть «Забудьте меня» («Vergeßt mich», 2006), действие которой происходит в Мадриде, крупный роман «Кальтенбург» («Kaltenburg», 2008), посвящённый жизни двух учёных-орнитологов, чья судьба оказалась неразрывно связанной с историей Дрездена и Восточной Германии, а также книгу эссе «Nonfiction» (2003).

 

Сноски и примечания

 

¹ Хаге Ф. Чувства, погребённые под обломками. Как немецкие писатели справлялись с темой бомбёжек / Ф. Хаге // Неприкосновенный запас. – 2005. – № 2-3. – (http://magazines.russ.ru/nz/2005/2/ha38.html).

² См., напр.: Kirsch J.-H. Nationaler Mythos oder historische Trauer? : der Streit um ein zentrales «Holocaust-Mahnmal» für die Berliner Republik / J.-H. Kirsch. – Köln ; Weimar ; Wien : Böhlau, 2003. –  400 S.

³ Dückers T. «Fehlt» die NS-Zeit in den Romanen der «Enkelgeneration»? – (http://www.tanjadueckers.de).

⁴ Herold J. «Ich bin vom Klischeebild des Bösen abgekommen» : Gespräch mit Marcel Beyer / J. Herold. – (http://www.berlinerzimmer.de/eliteratur/marcel_beyer_inteview.htm).

⁵ Укажем на «знаковую» в этом отношении монографию: Haupert В., Schäfer F. J. Jugend zwischen Kreuz und Hakenkreuz : Biographische Rekonstruktion als Alltagsgeschichte des Faschismus / B. Haupert, F. J. Schäfer. - Frankfurt a/M : Suhrkamp, 1991. – 352 S.

⁶ Термин, введённый в научное употребление французской школой «Анналов».

⁷ Байер М. Летучие собаки / М. Байер. – СПб. : Амфора, 2004. – С. 17.

⁸ Байер М. Указ. соч. – С. 125-126.

⁹ Там же. – С. 125.

¹⁰ Там же. – С. 303.

¹¹ Herold J. Op. cit. – (http://www.berlinerzimmer.de/eliteratur/marcel_beyer_inteview.htm).

¹² Байер М. Указ. соч. – С. 229.

¹³ Kißling K. Dieser Roman zerstört sich selbst / K. Kißling. – (http://www.u-lit.de/rezension/marcel-beyer-spione.html).

¹⁴ Beyer M. Spione / M. Beyer. – Frankfurt a/M. : Fischer Taschenbuch Verlag, 2002. – S. 7.

¹⁵ Beyer M. Op. cit. – S. 305-307.

¹⁶ Ibid. – S. 109-111.

¹⁷ Ibid. – S. 201.

¹⁸ Ibid. – S. 249-253.

¹⁹ Ibid. – S. 298-299.

²⁰ Graf G. «Erdkunde» / G. Graf. – (http://www.dradio.de/dlf/sendungen/buechermarkt/165477).

²¹ Böttiger H. Wenn sie sprechen, siehst du keine Zähne / H. Böttiger // Die Zeit. – 2002. – № 38. – (http://www.zeit.de/2002/38/Wenn_sie_sprechen_siehst_du_keine_Zaehne).

²² Перевод мой - Д. Чугунов.