Панова Ольга Юрьевна,
д.ф.н., доцент МГУ,
старший научный сотрудник ИМЛИ РАН

Панов Сергей Игоревич,
к.ф.н., старший научный сотрудник ИМЛИ РАН

Послесловие к предисловию:

Материалы к истории (не)издания Т. Драйзера в СССР

Аннотация: В статье рассматривается история подготовки и издания первого в СССР собрания сочинений Теодора Драйзера (1928—1930, 1933) в контексте издательской политики 1920-х. Архивные материалы помогают реконструировать состав не вышедшего тома «Путешествий»; впервые публикуется предисловие к тому американской журналистки Рут Кеннел.

Ключевые слова: Драйзер, Рут Кеннел, издательская политика, Сергей Динамов, травелог, «Драйзер смотрит на Россию», Коммунистическая академия

 

Abstract: The article dwells on the first Soviet edition of Dreiser’s collected works (1928-1930, 1933), its preparation and publishing in the context of the publishing policy in the 1920-ies. Archival materials help to reconstruct the structure of the travel-books volume which remained unpublished; in the appendix – the first publication of Ruth Kennell’s introduction to the volume.

Key  words: Dreiser, Ruth Kennell, publishing policy, Sergey Dinamov, travelogue, “Dreiser Looks at Russia”, Communist Academy

Теодор Драйзер пришел к русскому читателю относительно поздно: лишь в 1925 г. ленинградское частное издательство «Сеятель» выпускает сборник «Суд Линча и другие рассказы» в переводе Марка Волосова. Тогда же три новеллы из сборника выходят двумя брошюрами в «общедоступной» серии «Сеятеля». Но интерес в литературно-критических кругах СССР вызывает скорее бурное обсуждение в мировой прессе появившейся в декабре 1925 г. «Американской трагедии» — не о романе, а о его оценках сообщается в литературной летописи первого сборника Всесоюзного общества культурной связи с заграницей (ВОКС) «Запад и Восток»: «…самая возможность такого спора показывает, что, независимо от художественной ценности его произведений, творчество Драйзера становится крупным социальным и историко-литературным фактом современной американской литературы»¹.

На разрекламированного автора делает ставку хозяин ленинградского кооперативного издательства «Мысль» опытный Лев Вольфсон. Он покупает у М.Г. Волосова переводы двух ранних романов Драйзера («Сестра Керри» и «Дженни Гергардт», как тогда воспроизвели фамилию героини) и готовит издания двух новых очерково-новеллистических сборников: «Краски Нью-Йорка» (пер. В.П. Стеллецкого; «The Color of a Great City», 1923) и «Необыкновенная история и другие рассказы» (пер. Т. и В. Ровинских). Все четыре книги были выпущены в 1927 г. Слухи о русских изданиях доходят до Драйзера; 18 марта 1927 г. он запрашивает недавно вступившего с ним в переписку молодого критика Сергея Динамова: «Во-первых, я хотел бы знать, не переводились ли какие-либо из моих книг в России и, если да, какие и на что в таком случае я могу рассчитывать в смысле гонорара»². За неавторизованные переводы частно-кооперативные издательства иностранным писателям обычно вообще не платили, и расчеты Драйзера с Л. Вольфсоном С.С. Динамова не волновали, Госиздат же приготовил в 1927 г. лишь один сборник его очерков «Нью-Йорк» (пер. П. Охрименко; еще более сокращенное по сравнению с ленинградским издание книги 1923 г.). Но у Динамова уже сформировался глубокий, «государственный» интерес к Драйзеру.

В 1927 г. усиливается внимание Госиздата к выпуску современной зарубежной литературы, разрабатываются планы вытеснения из этой области «частника». Идеологическими «спецами» ГИЗа становится группа литературоведов, связанных с Коммунистической академией ЦИК СССР и РАНИОН. Литературная секция Комакадемии была сформирована в 1925 г. и с 1926 г. заработала под руководством В.М. Фриче (с 1927 г. он же — председатель президиума РАНИОН). В 1927 г. при секции создается Комиссия по изучению пролетарской и революционной литературы Запада. Организационное заседание комиссии состоялось 28 сентября 1927 г.; был намечен состав участников: венгерский эмигрант, искусствовед-марксист Иван (Янош) Маца (уже состоял в штате Комакадемии), молодые аспиранты РАНИОН Иван Анисимов, Сергей Динамов, Анна Запровская (двое последних через десятилетие будут расстреляны как «террорист» и «фашистка») и две сотрудницы Коминтерна: Мэй О’Калахан и Рут Кеннел³. Трое из шести первых «западников» будут иметь непосредственное отношение к формированию «советского Драйзера»: Динамов и Анисимов станут присяжными критиками-интерпретаторами его творчества и составителями, соответственно, первого (1928-1930) и второго (1950-1955) 12-томных собраний сочинений; Рут Кеннел в качестве секретаря, переводчицы и любовницы будет сопровождать Драйзера в его поездке по СССР в 1927-1928 гг. и стенографировать путевой дневник писателя, который ляжет в основу его травелога и ее мемуарной книги.

            Комакадемики (видную роль в работе Западной комиссии с самого начала будет играть также Исаак Нусинов, а в 1930-е – Абель Старцев, Анна Елистратова и др.) планируют взять под свой контроль издание современной западной литературы. Нусинов, Динамов, Анисимов становятся постоянными внутренними рецензентами продукции ГИЗа (последний станет и штатным редактором) и готовят свою книгоиздательскую программу. Ее принципы обсуждают на дискуссии «Западная литература на книжном рынке», прошедшей 24 января 1927 г. в Комакадемии с участием работников издательств и библиотек (ГИЗ представляет завотделом художественной литературы О.М. Бескин). Ставится вопрос о «наступлении на частника» и повышении качества государственной книжной продукции, которую кроме ГИЗа активно выпускает акционерное госиздательство «Земля и фабрика» (ЗИФ). Предлагается больше внимания уделять классике и «буржуазным попутчикам», не ограничиваясь собственно «революционной» литературой в сочетании с чисто развлекательной беллетристикой. Вопреки мнению руководителей рабочих библиотек, комакадемики поддержали идею О. Бескина наладить выпуск собраний сочинений (в составе «основных» произведений) зарубежных авторов. Необходимым было признано и наличие критического аппарата изданий⁴.

В течение 1927 г. комакадемики вели мониторинг книжной продукции страны, рецензируя и все произведения зарубежных авторов. Сохранившийся в архиве Комакадемии годовой отчет Нусинова содержит весьма суровые оценки работы частно-кооперативных издательств в этой области⁵. Необходимость перемен была очевидна и «кооператорам»: ленинградское издательство «Время» приступает к подготовке «авторизованных», с сопроводительными статьями, собраний сочинений С. Цвейга (1928—1932; 12 томов) и Р. Роллана (1930—1936; 20 томов)⁶; параллельным курсом идет и государственное книгоиздание.

            Можно сказать, что Драйзер в ноябре 1927 г. прибыл в СССР в переломный момент в политике издания современных западных авторов. Сергей Динамов сразу же поспешил встретиться с ним лично. Вечером 4 ноября он пришел в гостиничный номер писателя в сопровождении молодой дамы, имени которой Драйзер не расслышал, но для себя определил ее как любовницу Динамова. Это была Рут Кеннел. Не прошло и недели, как Драйзер нанял ее персональной помощницей на все время вояжа: она сопровождала его в поездке в Поволжье, Донбасс, на Кавказ, в Крым и в январе 1928 г. проводила из Одессы в Европу.

            Рут Эпперсон Кеннел (1893—1977), американская социалистка радикальных взглядов, в 1922 г. приехала с мужем-пастором в Сибирь осуществлять коммунистическую утопию: около 600 европейских и американских энтузиастов, по договору с советским правительством, основали Автономную индустриальную колонию (АИК) «Кузбасс», чтобы скрестить принципы социалистического хозяйства с западными технологиями и новейшими методами организации труда. Рут Кеннел была секретарем, библиотекарем и культработником АИК, ее муж — бухгалтером. Вскоре, однако, супруги расстались, он поехал в САСШ, она — в Москву; затем оба ненадолго вернулись в АИК, но восстановить семью не удалось⁷. С 1925 г. Рут Кеннел служит в отделе прессы Коминтерна, мониторит западную периодику, каталогизирует библиотеку, работает переводчицей. Немного занимается и журналистикой: шлет корреспонденции в американские газеты.

            Через две недели после приезда в Москву Драйзер в сопровождении Рут Кеннел идет в ГИЗ к Осипу Бескину обговаривать издательское соглашение. Переговоры зафиксированы в дневнике писателя:

            «17 ноября. В час у меня была назначена встреча с менеджером Госиздата (Государственного издательства России), который собирается выпустить все мои книги. И в течение 50 минут нам удалось прийти к соглашению. Главный исполнительный директор этого концерна предложил мне 750 рублей за две уже опубликованные книги: “Колорит большого города” и три рассказа из “12 мужчин”. Я отказался принять деньги и сказал, что я дарю им эти книги. Менеджер заявил, что ему не нужны подарки от меня, но он хочет закрыть прошлые долги, чтобы установить хорошие отношения в будущем. После того как были даны объяснения, почему эти книги вышли в сокращенном виде (чтобы сделать их доступными для рабочих) и почему они предлагают так мало, они спросили меня, какая сумма меня устроит; я сказал: 1000 долларов, и мы договорились о том, что я предоставлю им эксклюзивные издательские права и буду высылать рукописи для публикации не ранее месяца после выхода американского или английского издания, и мне будут платить от 600 до 1000 долларов за каждую книгу (за “Галерею женщин” — 1000)»⁸.

            Заключение договора с Драйзером пришлось на момент старта продвигаемого О. Бескиным проекта выпуска собраний сочинений зарубежных писателей. Вероятно, в силу коммерческих и организационных причин осуществлять его было решено в акционерном ЗИФе, уже второй год специализировавшемся преимущественно на беллетристике. Разговоры о том, что именно ЗИФ готовит переводы его книг, Драйзер слышал уже в ноябре и недоумевал, почему в таком случае эксклюзивный контракт он заключает с Госиздатом (см. его дневниковую запись от 24 ноября 1927 г.). Серия собраний сочинений начинает выходить с 1928 г. как приложения к литературному журналу ЗИФа «30 дней». По 1930 г., когда ЗИФ прекратил существование и официально был поглощен ОГИЗом (на базе ЗИФа было создано Госиздательство художественной литературы, ГИХЛ), вышли собрания пяти авторов: Драйзера, Джека Лондона (1928-1929, полное собрание сочинений в 24 т.), Анатоля Франса (1928-1930), Жюля Верна (1930, 6 т.) и Герберта Уэллса (1930, «собрание фантастических романов и рассказов» в 15 т.).

            При этом сам Драйзер был фактически отстранен от подготовки издания, его роль ограничилась подписанием договора, передачей издательству уже вышедших и обещанием доставки новых книг. Более того, он первоначально не понимал, что речь идет о едином собрании сочинений (не популярный в САСШ тип издания), рассчитывая на серию отдельных авторских книг. Странным образом, С. Динамов, осуществлявший «общую редакцию» проекта, не удосужился четко изложить его план Драйзеру. 14 октября 1928 г., когда первые тома собрания уже выходят в свет, Драйзер обращается к Динамову с просьбой «выяснить, как обстоят мои дела в Госиздате»: он не получил конкретных соглашений, денег, указаний, что и когда будет печататься, поэтому сам предлагает предпочтительный порядок выпуска книг⁹, но его мнение игнорируется.

            Собрание Драйзера в ЗИФ было объявлено в 12 томах. Половину составляли шесть вышедших к тому времени романов, причем вначале должны были идти еще не переводившиеся на русский: «Финансист», «Титан», «Гений» занимали 2-4 тома, «Американская трагедия» (в сокращении) — т. 6. Два ранних романа, только что изданные в Ленинграде, были отложены на 1930 г. (11 и 12 тома собрания). Три тома (5, 7, 10) —сборники рассказов (в сокращении) «Освобождение», «Цепи», «Двенадцать мужчин» (под уже апробированном в СССР заглавием: «Двенадцать американцев»). Эти девять томов появились в 1928—1930 гг. под маркой ЗИФа. Том 8 был зарезервирован для «Галереи женщин», работа над которой продолжалась и которую Драйзер обещал выслать в Москву сразу по окончании (почему и просил за мировую новинку повышенный гонорар). С «Галереей» Драйзер затянул на год, подготовив американское издание лишь в конце 1929 г., поэтому русский перевод опоздал: началась реорганизация Госиздата, ЗИФ ликвидировали; книга вышла в 1933 г. без обозначения номера тома, уже как издание ГИХЛ. Два тома из двенадцати (первый и девятый) так и остались неизданными. Их состав раскрывается в проспекте собрания сочинений, прилагавшемся к ряду томов (например, к 10-му). Первым томом была запланирована «Книга о себе» (с литературно-критической статьей С. Динамова). Это была часть широко задуманной Драйзером автобиографии, посвященная времени его газетной работы (опубл. в 1922; вторая часть, «Заря» — о ранних годах, вышла в 1931; продолжения не последовало). Сложно сказать, почему советские издатели решили в итоге обойтись без автобиографического тома; возможно, он показался не слишком интересным для широкого читателя; перевод «Книги о самом себе» позже печатался порциями в журнале «Интернациональная литература» (1935. № 7-12). Показательно, что без автобиографической прозы обходились и послевоенные советские собрания сочинений Драйзера. Еще более запутанной представляется история неизданного девятого тома.

            В проспекте собрания сочинений т. 9 анонсирован так: «”По Европе и Америке” (Книга путешествий). Предисл. Джозефа Фримена». Каждый том издания выходил с критическим приложением — переводами с английского или французского статей о Драйзере современных зарубежных критиков. Тематика этих приложений не всегда соотносилась с содержанием томов. Указанная в проспекте работа Дж. Фримена это, вероятно, его статья «An American tragedy» из журнала «London Mercury» (1927. Oct. P. 607-614). Но по структуре издания место ей было в приложении к тому: предисловия составлялись самими редакторами. Большую их часть Динамов взял на себя, немного поделившись с И.И. Анисимовым (в проспекте ему отводилась лишь «Дженни Гергадт», но в итоге перешла от Динамова и «Сестра Керри»), а также с их общей с Драйзером подругой — Рут Кеннел. После поездки с писателем по СССР она воспринималась как достойный эксперт по Драйзеру, а работа в Коминтерне должна была служить определенной гарантией взвешенности ее оценок и суждений. Возможно, в начале 1928 г. Кеннел помогала Динамову и с подбором критической литературы для приложений — из зарубежной периодики.

            За Рут Кеннел в проспекте собрания сочинений значатся два предисловия: к 7 и 8 томам. Первое из них (к сборнику рассказов «Цепи») было оперативно написано, том вышел в 1928 г. В предисловии Драйзер представлен «отцом натуралистической школы в Америке», пристальным наблюдателем жизни. Ссылка на монографию Карла Ван Дорена (фрагмент из нее будет помещен в приложении к т. 10 в следующем году) позволяет предположить редакторское участие Динамова. К лету 1928 г. его американская помощница покинула СССР, окончательно вернувшись на родину. Но поначалу деловые связи не прерывались, Кеннел работала на собрание сочинений Драйзера из-за океана.

            Закрепленного за ней сборника «Галерея женщин» пришлось ждать больше года: Драйзер непременно хотел дополнить его новыми портретами, и прежде всего, портретом самой Кеннел, которой посвящен очерк «Эрнита». Драйзер умело использовал многочасовые беседы со своей молодой подругой, сложив ее рассказы в цельное жизнеописание, доведя его до 1927 г. и оставив за скобками лишь себя самого и С. Динамова. Эрнита нарисована с симпатией, но не без снисходительного сочувствия. Когда героиня книги принялась за предисловие к ней (судя по всему, Кеннел писала его не ранее середины 1930 г.), ее эмоции еще не остыли. В свою статью Кеннел выплеснула мощный заряд боевого феминизма, отметив, что примитивное отношение Драйзера к женщинам не красит этого «философа жизни»: «Великий реалист никогда не отличался особенно глубоким и чутким пониманием представительниц другого пола»¹⁰. Особое место уделено, естественно, «Эрните» («жизнь которой известна мне лучше, чем автору»). Кеннел цитирует свое письмо с прямым запретом печатать ее историю в книге, который Драйзер коварно проигнорировал и, что хуже, бесстыдно и несправедливо выставил в качестве ее главных жизненных ориентиров «сексуальные мотивы»¹¹. Статья Кеннел — это горячий спор с писателем в защиту свободных и прогрессивных женщин Америки.

            Как уже указывалось, том с «Галереей женщин» вышел в ГИХЛ в 1933 г.; статья Кеннел дана в приложении, как предисловие напечатана сокращенная версия работы Динамова «Теодор Драйзер и революция», без всякого обсуждения вопросов сексизма и феминизма¹².

            Второй темой драйзероведения, которая тоже касалась Рут Кеннел лично, был травелог писателя «Драйзер смотрит на Россию», вышедший в Нью-Йорке в ноябре 1928 г. Кеннел сразу же прислала из Калифорнии в московский «Вестник иностранной литературы» пространную статью о книге. Отмечая противоречивость оценок Драйзером СССР, она подчеркивала главное: искренность и непредвзятость писателя, и не преминула отметить, что по возвращении в Америку «он смело выступил на защиту большевиков, когда к нему явился сонм репортеров»¹³. Для предисловия к собранию сочинений Кеннел сделала свой текст более живым, уснастив его пересказом разговоров с Драйзером, цитацией его частного письма.

Но том не ограничивался книгой «Драйзер смотрит на Россию», он предполагался как сборник «путешествий» писателя. Их у Драйзера к этому времени было три: «A Traveller at Forty» (1913) — о первом европейском вояже по Англии, Франции и Германии осенью 1911 г.; «A Hoosier Holiday» (1916) — о путешествии по родной Индиане, из которой уехал четверть века назад; русский травелог. Заголовок в проспекте — «По Европе и Америке» — вполне соответствует книгам 1913 и 1916 гг., отсутствие специального указания на СССР, скорее всего, знак неопределенности с судьбой этой книги: печатать ли ее? В 1929 г. Советский Союз еще не испытал подлого удара в спину, нанесенного через семь лет «Возвращением из СССР» А. Жида, но отношение к многочисленным травелогам западных авторов было все равно крайне настороженным. Косвенным, но веским подтверждением того, что в 9-й том собрания первоначально предназначались именно книги 1913 и 1916 г., служит статья Динамова о Драйзере в «Литературной энциклопедии» (1930. Т. 3; написана в 1929). В ряду произведений писателя они указаны с пояснением: «книги путешествий», о «Драйзер смотрит на Россию» речь идет отдельно («наряду с ошибочными взглядами и неверным освещением советской действительности, имеется ряд положительных моментов, вызвавших ожесточенную кампанию буржуазной прессы против писателя»). И тут же раскрывается состав начавшего выходить в ЗИФе собрания: «все романы, сборники рассказов, “Книга о себе”, путешествия». Русский травелог оставлен за скобками. Однако вскоре ситуация изменилась. Советские издатели сочли возможным представить читателю книгу о СССР, ее начали переводить и первую главу включили в сборник к 15-летию Октября «Глазами иностранцев», в предисловии к которому Карл Радек дважды одобрительно упоминает Драйзера, а в биографической справке поездка в СССР названа «поворотным пунктом» в эволюции писателя по верному пути¹⁴. В следующем году «Литературная газета» (редактировавшаяся Динамовым) помещает страничку из книги Драйзера с похвалой советским городам под заглавием «Другой мир» (1933. № 32,11 июля. С. 3). К этому времени «Драйзер смотрит на Россию» уже планируется в томе его «путешествий», из которого, наоборот, исключен «Сорокалетний путешественник», но в нарушение жанрового принципа добавлены «Краски Нью-Йорка» (эти городские очерки никак нельзя отнести к травелогам). Утверждение такой композиции тома: Нью-Йорк, Индиана, СССР — относится к 1930—1931 гг., и Динамов просит Рут Кеннел о сопроводительной статье. Возможно, она работает над ней в то же время, что и над предисловием к «Галерее женщин». Обе статьи, написанные по-английски, были высланы в Москву; для издательства их переводы подготовила Вера Станевич.

В приложении публикуется статья Рут Кеннел к тому «путешествий» Драйзера по рукописи перевода В. Станевич из архива ГИХЛ. Текст печатается с учетом неоконченной правки, мелкие грамматические несогласованности исправляются. В. Станевич не успела подобрать адекватного перевода заглавия книги «A Hoosier Holiday», обозначая его как «Праздник  . . . . . . .». С. Динамов употреблял вариант «Каникулы», вскоре в русской критической литературе закрепилось «Каникулы уроженца Индианы». В рукописи вместо цитаты из текста «Праздника» оставлена лакуна — все это говорит о том, что сама книга Драйзера еще не была переведена

Она так и осталась неизвестной советским читателям. Спустя 10 лет ГИХЛ начал планировать новое собрание сочинений Драйзера, теперь под редакцией И.Анисимова. В письме к нему от 27 декабря 1939 г., намечая авторский план издания, Драйзер выделяет в особый том три своих путешествия — по Америке, Европе и СССР ¹⁵. Составленный в 1941 г. Анисимовым предварительный проспект вовсе не предполагает тома травелогов; Анисимов поясняет: «Конечно, жаль, что сюда не войдут такие вещи, как A Hoosier Holiday и The Color of a Great City — книги, которые меня всегда восхищали, но, повторяю, что мы можем дать только самое существенное и необходимое» ¹⁶. О «Сорокалетнем путешественнике» и «Драйзер смотрит на Россию» — книгах, более публицистических и социальных, — речь не идет вообще. Советское путешествие Драйзера появится в России только через полвека¹⁷, два других травелога все еще ждут своего часа.

Рут Кеннел, вернувшись в САСШ, не прекращала переписки с Драйзером. Вскоре она снова вышла замуж, родила второго ребенка, с начала 1930-х выступала как детская писательница. Четыре ее повести для детей строятся на русских сюжетах¹⁸. На коммунистической платформе не удержалась и подвергла ревизии прежние идеалы. Разрыв с ней Динамов констатировал в письме Драйзеру 13 декабря 1935 г.: «Ruth Kennell оказалась такой слабой и не сумела удержаться на позициях дружбы с нами»¹⁹, а когда Драйзер сообщил ему в письме новый американский адрес Кеннел, саркастически ответил 6 марта 1936 г.: «Почему Вы мне написали об адресе Ruth Kennell? Она плохо себя ведет по отношению к нам. Зачем? Глупая девочк girl! Это и жалко и смешно — листок хочет свалить дуб, свалившись с его ветвей» ²⁰.

 

 

______________________________________

 

РУТ КЕННЕЛ.  <Предисловие> ²¹

I

Русские читатели хорошо знают Теодора Драйзера как знаменитого романиста и вождя американской реалистической литературы, ценным и выдающимся вкладом в которую явился его роман «Американская трагедия». Но, оказывается, что этому плодовитому писателю доступны и другие виды творчества, как то: философия, мелкие рассказы, стихи, путешествия. Как раз в последней области Драйзер выступает перед читателем в несколько ином облике; это уже не Драйзер, рисующий нам безобразные и беспощадные картины американской жизни.

Стиль его путешествий медлителен и довольно бессвязен, писатель нередко прерывает повествование для того, чтобы пофилософствовать о смысле жизни, пофантазировать по поводу какой-нибудь сценки, предаться поэтическому раздумию.

Те три книги, которые здесь имеются в виду, охватывают, по своему содержанию, очень большую часть земной поверхности и содержат в себе целую кучу фактов и поэтических вымыслов. В «Колорите большого города» автор дает живой образ Нью-Йорка. «Праздник. . . . . . . . . » увлекает читателя в автомобильную прогулку вместе с автором на средний Запад, в Индиану, туда, где родился Драйзер.

«Драйзер смотрит на Россию» содержит в себе впечатления американского писателя от чужой страны, в которой он пробыл всего три месяца. Однако, подобно другим американским путешественникам по СССР, он получил этих впечатлений столько, что сделал из них целую книгу, ряд статей и заработал на них достаточное количество денег, не говоря уже о том дружеском сочувствии к Советскому Союзу, которое он пробудил.

Все три книги проникнуты жизненной философией самого автора; о чем бы ни писал, о бедных кварталах Нью-Йорка, о покосе в Индиане или о русском товаро-пассажирском поезде под названием «Максим».

Он считает, что «сильный должен управлять слабым, а умный – глупым», но хотел бы видеть во всем этом больше равновесия. Выпуская свою книгу о России, он предупреждает читателей о своем неисправимом индивидуализме и о том, что он с этой точки зрения и подошел к тем мощным и новым силам, которые он в ней нашел. Он никогда не устает наблюдать и подчеркивать социальные контрасты, придающие, по его мнению, жизни большую красочность.

«Мне нравится самый факт человека на скамье подсудимых, как это само по себе ни печально, — замечает он в одном из своих очерков, посвященных потерпевшим крушение мужчинам и женщинам Нью-Йорка. — Это свидетельствует о том, что жизнь сурова и мрачна». Конечно, для писателя-профессионала, который должен постоянно искать нового материала и новых вдохновений и для которого жизнь пусть мрачное, но всегда прекрасное и живое зрелище, – для такого писателя социальные контрасты представляют большой интерес. Но для огромной массы людей, которых подобная философия обрекает на безнадежно нищенскую и унылую жизнь только потому, что они лишены «художественной искры», для них нет в этих противоречиях ни радости, ни красоты, и они ищут утешения или в религии, или в поэтическом мистицизме, подобном тому, который мы находим у Драйзера.

Его философия – это философия интеллектуального аристократа. Воображая себя сверхчеловеком, он с безопасной высоты спокойно взирает на жалкую жизнь масс. Приходится констатировать, что хотя Драйзер вышел из глубин беднейшего населения и карабкался к верху весьма медленно, он смотрел на трагедии оставленных внизу все более и более спокойным оком, испытывая, быть может, чисто отвлеченную жалость к их несчастному положению. В его ранних произведениях нет и тени той сентиментальной и добродушной терпимости, которую мы находим в поздних. Однако чем ближе он к старости, тем больше бунтует против нее. Жизнь кажется ему «фарсом», старость – кладбищем. Вспоминая сцены из своего детства, имевшие место тридцать лет назад, он находит, что старость и смерть только подтверждают тщетность и бессмысленность нашей жизни.

 

II

«Колорит большого города» передает, в значительной мере, атмосферу теперешнего Нью-Йорка, Нью-Йорка наших дней, хотя автор и говорит, что это «картины Нью-Йорка между 1900—1914 гг.» и что теперь он резко изменился. Но Драйзер, начавший свою писательскую карьеру бедным юношей, вынужденным бороться за существование, стал, по мере того как рос его успех и благополучие, относиться к своей стране все примиреннее. И хотя он, по его словам, и упоминает в некоторых очерках о таких вещах, как «зарплата», «рабочее время», «труд», «условия существования», он утверждает, что они в настоящее время уже очень сильно изменились, и во всяком случае не так «тяжелы».

            Я вспоминаю то, что Драйзер сказал мне, когда я весной 1928 года вернулась из России. Пробыв так долго в стране с отсталой промышленностью, я была поражена цветущим состоянием богатой американской столицы. Город пленил меня с первого взгляда: и небоскребы, и завлекательные витрины, и хорошо одетая толпа и отпечаток довольства, благоденствия, особенно в районе Пятой Авеню. У всех были автомобили и электрифицированные дома.

            Я жила с друзьями в одном из богатых пригородов, где жили всякие деловые люди и представители разных профессий, доход которых был не меньше $ 25 <тыс.> в год.

            Однажды мои друзья взяли меня прокатиться в автомобиле по городу. Мы проехали через Центральный Парк и вдоль великолепных набережных с высокими прекрасными домами. «Как хорошо жить в Нью-Йорке!» — подумала я. Затем мы спустились вниз по узкой, как ущелье, Валь-Стрит, и вдруг – Ист-Энд! Наш автомобиль с трудом прокладывал себе дорогу по бесконечным грязным улицам, тянувшимся на целые мили, с рядами совершенно одинаковых домов, с бельем, развешенным поперек улиц, с вывешенными из окон постельными принадлежностями и женщинами, высовывавшимися и кричавшими на игравших внизу ребят. Дети сновали под колесами автомобилей и ручных тележек. На тротуарах продавалось все, что угодно, и в воздухе стоял невыносимый запах. Здесь жили огромные массы беднейшего населения. Но когда я стала с негодованием говорить Драйзеру о разительном контрасте между этой частью Нью-Йорка и остальными, он начал горячо защищать свой возлюбленный город.

            — Эти люди живут так потому, что им так жить нравится,— настаивал он.— Дайте им хоть дворец на набережной, и они немедленно превратят его в свиной хлев.

            По-видимому, Драйзер, получив наконец возможность жить в роскошном и модном районе, к чему он, кстати сказать, всегда стремился, создал себе особую защитную теорию, предохраняющую его от неприятных ощущений слишком большой жалости к людям, которым повезло меньше, чем ему. Подобное явление человеческой психики очень характерно для молодой страны, в которой стремительное развитие индустрии дало возможность многим подняться от self-made человека до интеллектуального аристократа.

            Разумеется, бедные кварталы Нью-Йорка значительно улучшились с тех пор, как Драйзер написал «Люди в ночи», «Люди в буре» и «Люди в снегу», «Шесть часов» и др.

            В это время, как он и указывает, в них не работали общественники и не было никакого порядка. Но несмотря на поступательный ход машинизации и колоссальный рост состояний в С.А.С.Ш. после Мировой Войны, едва ли приходится ожидать, чтобы это обогащение хоть сколько-нибудь улучшило жизнь обитателей бедных кварталов. К стыду Америки нужно сказать, что их положение улучшилось слишком незначительно. Может быть, те контрасты, в которых Драйзер черпал столько литературных вдохновений, в наши дни не настолько разительны и живописны как прежде. Индустриализация неизбежно влечет за собой некоторую стандартизацию и жизни, и дома, и костюма, и привычек, но под поверхностью продолжают существовать те же душераздирающие противоречия, и они даже еще усилились, ибо перед массами блеснул призрак возможного улучшения их положения в наступающей эре машин.

            Как бы то ни было, красота и очарование нью-йоркской жизни, которые Драйзер так удачно передал в своих очерках, становятся скоро понятны каждому. Нью-Йорк для большинства американцев, от берега Тихого океана до среднего Запада (как Москва для русских), любимый город. Тому, кто в нем хоть раз жил, его собственный город на Западе или цветущее ранчо в Калифорнии кажутся скучными и бесцветными. Нью-Йорк – центр всего, и обитатель этого города смотрит с сожалением и самодовольством на человека, имеющего несчастье жить в другом месте. Многие предпочли бы жить в тесной и многолюдной нью-йоркской квартире, чем в просторном собственном доме в Калифорнии. «Колорит, звуки и великолепие этого города вознаграждают за все его недостатки», — пишет Драйзер. Кажется, что здесь перед молодежью открыты все возможности, хотя за ними и гонится очень много народу. Но удача достается в удел только самым ловким, сильным и дерзким. И лишь в зрелые годы люди начинают понимать, как мало шансов у масс выиграть что-нибудь в этом состязании.

            Очерки Драйзера только фрагменты многообразной и многосложной жизни современного Нью-Йорка, но они написаны живо и реалистично и имеют долговременную ценность

 

III

            В подобной же манере написан и «Праздник. . . . . . . . . ». Будучи создана в 1916 г., эта вещь сохраняет весь свой интерес до сих пор; несмотря на быстрое развитие индустриализации, она передает поразительно верно современную провинциальную Америку. Хотя в 1916 г. в ней не было ни радио, ни говорящего кино, ни стольких автомобилей, очень немногие американцы не сочли бы подобную поездку заслуживающей описания, и она является ценным вкладом в литературу путешествий. Особенное значение она имеет для иностранцев, желающих получить верное представление об американской жизни. В этой книге Драйзер-реалист и портретист любовно останавливается на изображении родных мест. Он увлекательно передает простейшие сценки из своего детства, по временами останавливается и отдается размышлениям.

            И если большинству американцев штат Индиана кажется одним из самых скучных и неинтересных мест, то для Драйзера он полон красоты и привлекательности. В центральной части Индианы господствует, по его мнению, «покой и простота». Маленькие города, особенно города среднего Запада, имеют для него «особенный литературный и художественный интерес». И он делает их интересными и для читателей, даже для коренных американцев, которым до сих пор эти города казались смертельно скучными.

            Индиана представляет из себя богатый штат, населенный, главным образом, фермерами и лежащий в той местности, которую так неопределенно называют «средним Западом». Он действительно являлся как бы сердцем Запада, до тех пор, пока штаты, лежащие к западу от него, не были так густо заселены. Но обитателю Оклахомы или дальнего Запада, каким являюсь я ²², кажется, что Индиана очень близко от Нью-Йорка, действительно, всего каких-нибудь 800 миль автомобилем, как говорит Драйзер, причем, он ехал, вероятно, не самым кратким путем.

            Однако, несмотря на всю близость к метрополии, этот штат всегда чрезвычайно провинциален. В нем нет ни больших городов, ни крупной индустрии; это настоящий землевладельческий штат, с бесчисленными маленькими городками, вроде Хиксвилля, и несколькими деловыми промышленными центрами, вроде Индианополиса, с летними дачами на берегу Мичигана, с угольными шахтами и заводами, с маисовыми и пшеничными полями, яблоневыми садами, лугами и реками. Драйзер согласен с тем, что границы Индианы «ужасно плоски и неинтересны», на горизонте «не торчит ни одного шпиля, не попадается ни одного здания хорошей архитектуры, ничего…» Это типично для наших западных штатов вообще. И отмеченные в нем плоскостность и безынтересность и есть то, что действует угнетающим образом на воображение молодежи и побуждает ее стремиться в Нью-Йорк, на дальний Запад, куда угодно, только бы уйти от этого кошмара. Именно об этом говорит Синклер Льюис в своей знаменитой «Главной улице»²³ и других произведениях.

            Однако Драйзер видит здесь наоборот нечто живое, динамическое, поэтичное. И то же самое находит он в тех нью-йоркских кварталах, которые провинциальны не меньше самой Индианы, видит и в Пенсильвании, и в Огайо, словом, всюду по пути «домой». По мере того как он проезжает на своей машине по полям, через маленькие города, промышленные центры и дачные местечки, любовь к своей стране и, в частности, к родному штату, переполняет его существо и изливается в следующих строках:  <    >.

            И, может быть, эта картина Америки в конце концов так же верна, как и картина, данная Синклером Льюисом. Вся суть в том, что Драйзер иначе держал свою «фотографическую камеру».

            В этих парных раздумьях по поводу своих соплеменников есть гордость, любовь и сочувствие, сродные с любовью к самому себе. Он до того ощущает себя единым со всеми надеждами, грезами и стремлениями этой молодой страны, до того остро вспоминает свои собственные ребячьи грезы и стремления, что в каждом мальчике такого провинциального городка видит как бы самого себя.

            «Священная Индиана!» — восклицает он, охваченный экстазом гордости и любви, такая страна, как эта, должна производить и такое же население. В заключение он приходит к выводу, что в самой почве, воздухе и свете Индианы есть какая-то магнетическая творческая сила, вызывающая к жизни странные живые интересные вещи и новых людей.

В этой привязанности к месту своего рождения, в приписывании ему особых качеств и добродетелей, в утверждении, что именно оно дало много великих людей, есть конечно большая доля наивного эгоцентризма. Имена, которые он при этом называет, отнюдь не убедительны. Джордж Ад, Бут Таркингтон, Джемс Уиткомб Ралей и Лью Уаллэс²⁴ — все это скорее второстепенные литераторы и довольно неудачные примеры. Однако если мы к этому списку прибавим еще имя автора (от чего он скромно воздерживается), то оно, конечно, окажется славнее всех, кем могла бы похвастаться Индиана.

Просто удивительно, как много самомнения и самосознания в каждом штате Американских Соединенных Штатов! Мы собираем статистические данные, чтобы доказать, что именно наш штат производит больше угля, пшеницы или яблок, чем остальные, что его благосостояние выше, рождаемость больше, а смертность меньше, чем где-либо, иногда на самом деле резкие различия существуют между такими частями страны, как, например, между средним Западом, Югом и Побережьем, объясняющиеся их основными, географическими и иными особенностями, в которых люди играют очень относительную роль.

            В общем, эта книга дает интересный и ценный биографический материал о Теодоре Драйзере. Мы находим в ней не только изложение его космической философии и социальных теорий. Она полна воспоминаний о его детских и отроческих годах; есть нечто глубоко волнующее – и он заставляет это почувствовать – когда человек больше, чем средних лет, возвращается в ту же местность, где протекала его юность, разыскивает знакомые деревья и места, стучится в дверь того дома, в котором он когда-то жил, и робко просит позволения войти и посмотреть, насколько все изменилось.

            Но меня гораздо больше потрясает, когда я вижу, как человек столь широкого и глубокого ума, вдруг начинает так плоско объяснять причины социального зла, несмотря на то, что он так много в этой области видел и столько над этим размышлял! И все же он почти с каким-то садизмом останавливается на картинах человеческих трагедий и социальных противоречий, успокаивая себя увереньями вроде: «вселенская панацея — только мечта».

 

IV

И насколько другой является книга «Драйзер смотрит на Россию»! Автор теперь далеко от простых и пасторальных сцен родной Индианы. Он не побоялся суровой русской зимы и вещал о русских своему народу, как пророк. 56 лет отроду он отправляется в чужую страну, совершенно не зная языка, чтобы познакомиться с осуществлением новой социальной системы, в корне отличной от его собственных теорий. По-видимому, он пережил какую-то большую внутреннюю борьбу. Ведь эти новые социальные теории, будучи воплощены, противоречили его основным взглядам на жизнь. Массовое благосостояние, массовое действие, массовое бытие, как противоположность  индивидуальной борьбе с природой и с обществом. Он указывал на общую нивелировку, которой при такой системе, будто бы, должна быть принесена в жертву более развитая и сильная индивидуальность.

И все же мы не можем не отнестись с уважением к той смелости и решительности, с которыми он отправился в это путешествие. Конечно, коммунист только улыбнется над его усилиями объяснить коммунистическую доктрину и ее осуществление в Советском Союзе, но мы все же находим у него проблески уважительного понимания.

Он так хорошо и глубоко чувствует русский темперамент. «Вы знаете, эти русские!..» — замечает он юмористически, давая чьи-то характеристики. Он обладает способностью впитывать в себя атмосферу и творить словесные картинки. Глава о Москве в этом смысле лучшая, хотя когда книга вышла, по поводу нее в Нью-Йорке разгорелось целое сражение. Дороти Томпсон, журналистка и жена Синклера Льюиса, пробыв три недели в Москве, тоже выпустила книгу и обвинила Драйзера в том, что он украл некоторые части у нее ²⁵. Действительно, в обеих книгах попадались до странности схожие места и фразы, особенно в описании Москвы. Но после многих печатных опровержений со стороны Драйзера дело замяли, и никто никогда не узнает, как было на самом деле.

В качестве секретаря и переводчика при Теодоре Драйзере во время его пребывания в России, я знакома со многими материалами, на основании которых написана его объемная книга. И я не раз ворчала на него за его ошибки, противоречия и предвзятости и я улыбалась по поводу его желания продлить свое путешествие, включив в него никогда не виданные местности, как Сибирь, Самарканд и Ташкент.

И все же, взятая в целом, ни одна из многочисленных книг, написанных американцами о Стране Советов, не давала более верной картины этой страны, большей пищи для размышлений, не воспроизводила глубже и полнее самый дух и атмосферу новой России, чем книга Драйзера. И мне кажется, что русским надо ее прочесть, не потому, чтобы она открывала им какие-нибудь новые факты, но потому что им следует знать, что думает о них великий американский реалист, который всему «удивляется» и ни в чем не уверен.

Правда, о себе великий реалист редко пишет реалистично, и трудно себе даже представить, читая его произведения, насколько он во многих отношениях пристрастен, мелочен и раздражителен. Только те, кто провозили этого рычащего медведя через Россию, знают, как с ним было сложно и как трудно было предсказать, каким будет его окончательное суждение об этой стране. Так, он отказался от коллективного содержания и предъявлял целый ряд самых нелепых требований в смысле личного к нему внимания. Поэтому он не мог быть включен в группу иностранных гостей во время празднования десятилетней годовщины. Конечно, он был таким не всегда, и с ним происходило немало забавных случаев и приключений. Он относился ко многим трудностям с юмором и делал решительные усилия, чтобы все понять.

Под тяжелым градом вопросов «американского делегата», как его звали, заведующие фабриками, советские служащие, священники и театральные режиссеры сохраняли поистине сверхчеловеческую выносливость и любезность. Мне вспоминается особенно курьезный случай с директором детского театра в Ленинграде. Драйзеру захотелось, между прочим, узнать о их постановке «Хижины дяди Тома», этой классической американской вещи, вдохновлявшей три поколения. После ряда перекрестных вопросов директор наконец заявил, что Том в их интерпретации не является главным действующим лицом повести ²⁶.

«Я боюсь,— заметил Драйзер с серьезным видом,— что когда об этом узнает наше правительство, могут возникнуть осложнения. Я сделаю все, что могу, чтобы не допустить до войны».

— И маленькой Эвы нет…

— Боюсь, что войны не миновать!

— И нет ни льда, ни <охотников за неграми>…

— О, я даже не уверен в том, не жажду войны!

Драйзер охотно пил водку, и это помогало ему не падать духом во время столь утомительного путешествия. Однажды он обедал у Маяковского ²⁷. Среди прочих яств находился жбан с икрой, и Драйзер, как истый американец, сейчас же высчитал, что у него на родине это должно стоить $ 25; затем был чернослив со взбитыми сливками. Гость удивил хозяина, подлив в них водки.

— Отныне это будет называться «Крем Драйзера», — воскликнули присутствующие.

Особенные лишения ожидали его при поездке на Юг.

— Я уже примирился с тем, чтобы не умываться, — заметил он, обозрев умывальные приспособления в гостинице.

Мы с негодованием напомнили ему о том, что русские тоже имеют обыкновение мыться, и повели его в общественные бани. Это было в Ростове-на-Дону. Он таскал с собой повсюду огромный сверток с американскими деньгами и обменивал их по мере надобности на рубли, ворча при этом на курс; с тех пор как за него стал платить ВОКС, сверток почти перестал уменьшаться.

Когда мы пришли в баню, он передал его мне, и мы со спутницей ²⁸ хранили его, пока он мылся в мужском отделении, единственном месте, куда мы не могли за ним последовать.

В Сталинграде, большом, гудящем городе среди унылой степи, мы нашли чрезвычайно культурную атмосферу. В одном из совхозов, которые мы посетили, на ферме было по-американски уютно, в камине пылал яркий огонь, а перед ним стояла качалка. Здесь раньше жил американец. Драйзер, благодарный, уселся в качалку, а мы стали оживленно спорить. Я объяснила заведующему и агроному, насколько важно произвести на гостя хорошее впечатление. — Ведь он в Америке знаменит,— сказала я,— и его мнениям придают огромное значение.

— Что это вы там говорите? — спросил Драйзер подозрительно. — Я уверен, что вы что-то против меня замышляете; вы знаете, как вы можете провести меня, болтая на этом невозможном языке.

— Наоборот, — возразила я.— Я им говорила о том, какой вы удивительный, и как много можете сделать для России благодаря своему влиянию… Я их обманывала, а не вас...

Иногда между нами возникали горячие споры, особенно когда он начинал расспрашивать о действенности советской системы и сомневался в ее успешном проведении. Тогда и я, и наш проводник теряли всякое терпение.

— Как можете вы предполагать после всего, что вы видели, что система не осуществляется? Разве массы не убедились в ее правильности?

— Почем я знаю, убедились они или нет? Я же не видел их революции…

— Да, но взгляните на них, послушайте, что говорят сами рабочие, посмотрите на новые дома, клубы, больницы, ясли…

При этом бедный Драйзер только вздыхал, ибо его уже столько раз водили по яслям полные энтузиазма местные работники. В Ростове, когда один красный директор табачной фабрики настаивал на том, чтобы непременно показать ему ясли, объявив, что это лучшие ясли в Союзе, Драйзер решительно запротестовал.

— Пожалуйста, пойдемте, не делайте сцен, — сказала я, беря его за руку.— Если вы спокойно посмотрите их, я обещаю найти вам хорошую уборную…

И отец американского реализма согласился, ибо уборная была тогда основной проблемой.

В другой раз — это было в Кисловодске, когда телеграфист на маленькой станции чего-то не мог найти, Драйзер начал обкладывать все русское. Я вышла из себя и заявила ему, что он ведет себя как самый обыкновенный американский турист, ожидающий, что все будет «как дома», и что если он не может прожить несколько недель без своих американских привычек, надо было не ездить!

После этого он со мной несколько часов не разговаривал и обратился ко мне, только когда захотел есть.

Дважды происходили чуть не на наших глазах железнодорожные крушения; Драйзер заявил, что русские железные дороги в ужасном состоянии. Но я напомнила ему, что крушения бывают и в Америке. Когда мы добрались до Батума, у него был ужасный бронхит, а густой туман не способствовал ни его настроению, ни его выздоровлению. Но на пути в Одессу он почувствовал себя гораздо лучше и наслаждался чудесными видами.

Тот факт, что прекрасные феодосийские виллы превращены в дома отдыха  и санатории, сначала вызвал в нем индивидуалистическое негодование, но чудесная архитектура скоро успокоила его, как всегда успокаивала красота.

В Новороссийске произошел случай, послуживший материалом для истории о беспризорной девочке в главе «Русские виньетки»²⁹, причем он этот случай интерпретировал весьма неправильно, что великому реалисту совсем не пристало.

Как это ни странно, но во всей его книге нет ни одного случая или положения, о которых он рассказал бы совершенно точно и не отступая от того, как это было на самом деле. Вероятно, он растерялся перед огромностью темы, когда попытался писать о России, он действительно гораздо больше воссоздает общий дух и настроение страны, чем дает отчет о своем личном опыте.

В этом же порту наш опекаемый друг вдруг прислонился к решетке дока и, отчаянно почесываясь, заявил: «Боже, кажется у меня вши!» — Это восклицание, сделанное среди весьма серьезного разговора, вызвало во мне бешеную веселость. Может быть, ему действительно приходилось терпеть всякие неприятности от его секретаря и проводников! Со мной, впрочем, он бывал обычно очень терпелив.

Наше пребывание в Одессе сводилось к мучительному ожиданию виз и завершения всяких формальностей, связанных с его отъездом; все обволакивал холодный туман. В конторе Дерутра³⁰ произошло несколько недоразумений. Какое право имеют они, спрашивал он, осматривать его личные бумаги, и почему он не может увезти с собой свои собственные деньги?

            Только перед самым отъездом, когда все уже было готово, его настроение несколько улучшилось, и он сказал с запоздавшим энтузиазмом:

— А все-таки я люблю этих русских, я восхищаюсь такой гигантской борьбой за лучшую жизнь, которую они ведут!

По моему предложению, он согласился продиктовать мне прощальное послание к русскому народу ³¹. Он диктовал его, лежа на постели и одетый для тепла в теплое пальто и калоши, в меховой шапке и в перчатках. А я сидела на краешке кровати и записывала. В письме было десять страниц, тон — братский и дружелюбный, но между похвалами проскальзывало множество советов, особенно касавшихся русских недочетов.

«Ваши гостиницы, поезда, вокзалы и рестораны слишком грязные… Нельзя извинить бедностью вид русских домов, дворов, улиц, русскую одежду и внешность…

Вас живет слишком много в одной комнате, и вы имеете глупость отождествлять это с коммунизмом. Я нахожу, что побольше индивидуализма и поменьше коммунизма было бы для вашей страны очень полезно…»

— Но, мистер Драйзер, — прервала я его, перестав записывать. — Ведь все это существует не потому что оно им нравится, а потому что у них пока нет возможности…

Однако он, не слушая меня, решительно продолжал диктовать: «Я не хочу говорить, как другие, что все у вас от недостатка средств и возможностей; это не от того. Я на этом настаиваю».

И все-таки, сердитый медведь выступил, вернувшись домой, как настоящий друг Советского Союза. Когда он доехал до Нью-Йорка, его энтузиазм уже дошел до того, что он даже не отказывал, как обычно, интервьюерам и сам рассказывал репортерам, ожидавшим его на пристани, свои впечатления о Советском Союзе. Эти интервью были напечатаны в нью-йоркских газетах и в газетах других больших городов и вызвали сенсацию ³². Американский легион объявил ряд лекций, с целью как-нибудь противодействовать его вдохновенным сообщениям. О своей поездке в Россию, заявил один из лекторов, Драйзер рассказывает, руководясь личными побуждениями, и это всем известно.

В одном письме, написанном ко мне после его возвращения в Нью-Йорк, Драйзер как будто бы даже выразил сожаление по поводу своей воркотни во время пребывания в России.

«Я чувствую, — пишет он, — что не следовало смешивать моих личных неудобств и настроений, связанных с восприятием этого совершенно нового мира, и моего приближенья к русским. Кроме того, я решил, как ни мало это в моей власти, ничем не мешать их идеалистическим усилиям.

И вместо того, чтобы думать о том, что мне в Советском Союзе понравилось, а что нет, я сравниваю это с расточительностью, экстравагантностью и социальным равнодушием здесь, в Соединенных Штатах».

В книге «Драйзер смотрит на Россию» он свои обещания выполнил.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ И.К<ашкин> // Запад и Восток. М., 1926. Кн. 1 и 2. С. 158.

² Драйзер Т. Жизнь, искусство и Америка. М.: Радуга, 1988. С. 285.

³ Архив РАН. Ф. 358. Оп. 1. Ед. хр. 1315. Л. 14.

⁴ Стенограмма дискуссии: Архив РАН. Ф. 350. Оп. 2. Ед. хр. 134. Выступали И. Нусинов, И. Анисимов, С. Динамов, О. Бескин и др.

⁵ Архив РАН. Ф. 358. Оп. 2. Ед. хр. 5. Уничижительная оценка уровня подготовки ленинградского сборника рассказов Драйзера была внесена Динамовым даже в энциклопедическую статью о писателе (Литературная энциклопедия / Изд. Комакадемии. М., 1930. Т. 3).

⁶ См. богатую материалом работу: Маликова М.Э. «Время»: история ленинградского кооперативного издательства // Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде. По архивным материалам / Сб. статей; сост. М.Э. Маликова. М.: НЛО, 2014. С. 129-331.

⁷ О Рут Кеннел  см: Козько Н.Т., Кривошеева Е.А. Загадка Эрниты. Кемерово: Кемеровское книжное изд-во, 1990; Riggio T.P. Kennell Ruth // A Theodore Dreiser Encyclopedia / Ed. K. Newlin. Westport, CT: Greenwood Press, 2003. P. 225-226.

⁸ Dreiser’s Russian Diary / Ed. T.P. Riggio, J.L. West III. Philadelphia, PA: UP of Pennsylvania, 1996. P. 104, 106. Рут Кеннел в своей документальной книге (Theodore Dreiser and the Soviet Union, 1927-1945. A First-Hand Chronicle. N.Y., 1969. P. 58-60) описывает эту сцену «в лицах»; см. фрагмент в: Панов С.И., Панова О.Ю. Теодор Драйзер в СССР: Заметки к теме // Новые российские гуманитарные исследования: Эл. Журнал. 2014. Вып. 9 (http://www.nrgumis.ru/articles/272/).  

⁹ Драйзер Т. Жизнь, искусство и Америка. С. 288-290.

¹⁰ Кеннель Рут. «Галерея женщин» Теодора Драйзера // Драйзер Т. Собр. соч. Под общей ред. С.С. Динамова. Галерея женщин. М.: ГИХЛ, 1933. С. 287-288.

¹¹ Там же. С. 293.

¹² В «Лит. энциклопедии» оценка Динамовым «Галереи женщин» близка взгляду Р. Кеннел: Драйзер «подчеркивает сексуальное, именно в половом ищет он объяснения не только чисто субъективных, но и социальных поступков и процессов. Женщина для него — прежде всего существо половое, только в сексуальном видящее смысл и оправдание действительности».

¹³ Кенель Р. Драйзер о Советской России  // Вестник иностранной литературы. 1929. № 1. С. 221.

¹⁴ Глазами иностранцев. 1917—1932. ГИХЛ, 1932. С. 698. Путешествию Драйзера в СССР посвящен раздел «Обличительное паломничество Теодора Драйзера» в кн.: Дэвид-Фокс М. Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921—1941 годы. М.: НЛО, 2015. С. 221-241.

¹⁵ Драйзер Т. Жизнь, искусство и Америка. С. 331-334. Переписку 1939—1940  гг. о планах этого издания см.: РГАЛИ. Ф. 1397. Оп. 1. Ед.хр. 832. Л. 103-113.

¹⁶ Архив РАН. Ф. 1662. Оп. 1. Ед. хр. 311. Л. 1об.-2.

¹⁷ См.: Панов С.И., Панова О.Ю. «Драйзер смотрит на Россию» – к истории книги Т. Драйзера об СССР  // Вестник Университета РАО. 2015. № 4. С. 61-67.

¹⁸ См. перевод одной из них на русский: Кеннелл Р.Э. Товарищ Костыль. Приключения американского мальчика в Кемерове: сибирская хроника жизни юного Дэвида Пламмера, 1922—1924 / Пер. С.Сафронова, В. Сухацкого. Кемерово: Изд-во Агентство Рекламинформ, 2008.

¹⁹ РГАЛИ. Ф. 1397. Оп. 1. Ед. хр. 832. Л. 198, л. 21 (пер. на англ.).

²⁰ РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 11. Ед. хр. 26. Л. 4.

²¹ РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 1. Ед. хр. 6304. Л. 1-11; автограф В. Станевич с правкой.

²² Рут Кеннел родилась и выросла в Техасе, в ранней юности переехала в Калифорнию, куда вернулась из СССР.

²³ В романе «Главная улица» (Main Street; 1920) Синклер Льюис (1885—1951), по определению Динамова, «обрушился на американское мещанство, он показал, что американский обыватель ничтожен, туп и ограничен. Льюис разоблачил столь опоэтизированный Средний Запад» (Кризис капитализма и союзники пролетариата в литературе Запада. Сб. первый. М.;Л.: ГИХЛ, 1933. С. 72).

²⁴ Литераторы — уроженцы Индианы: Джордж Эйд (1866-1944), Бут Таркингтон (1869-1946), лауреат Пулицеровской премии; Джеймс Уиткомб Рейли (1849-1916); Льюис «Лью» Уоллес (1827-1905)  --  генерал-герой гражданской войны, губернатор Нью-Мексико, автор знаменитого романа «Бен-Гур: история Христа» (1880).

²⁵ Книга Дороти Томпсон «The New Russia» вышла 7 сентября 1928 г., двумя месяцами раньше книги Драйзера. Об обвинениях в плагиате см.: Swanberg W.A. Dreiser. New York, 1965. P. 342—347. Красочно описав в статье «Теодор Драйзер и революция» разразившийся скандал, Динамов сделал специальное примечание: «Между прочим, я лично наблюдал работу Драйзера над книгой о “Советском Союзе”, видел, как тщательно он собирал материал для нее; конечно, ни о каком плагиате не может быть и речи, приведенные в свое время женой Синклера Льюиса, Дороти Томпсон, примеры говорят только о том, что были совпадения в использовании справочных работ о СССР» (Кризис капитализма… С. 87).

²⁶ В Ленинградском ТЮЗе «Хижина дяди Тома» была поставлена в 1927 г. в сценической версии А.Я. Бруштейна и Б.В. Зона. О визите Драйзера в ТЮЗ см.: Dreiser’s Russian Diary. Р. 176-177; Kennell Ruth. Theodore Dreiser and the Soviet Union. Р. 115-116.

²⁷ Встречу и беседу с Маяковским Драйзер описал в своей книге: Dreiser Looks at Russia. P 201. О званом обеде в середине ноября 1927 г. оставили воспоминания живший и работавший тогда в Москве мексиканский художник Диего Ривера и О.В. Третьякова, отметившая огромный интерес Драйзера к осетровой икре (см.: Катанян В. А. Маяковский: Хроника жизни и деятельности / Отв. ред. А.Е. Парнис. 5-е изд., доп. М.: Сов. писатель, 1985. С. 411, 579).

²⁸ Драйзера и Рут Кеннел в поездке по СССР по линии ВОКС сопровождала медик Софья Давидовская.

²⁹ Глава 17 «Dreiser Looks at Russia».

³⁰ Дерутра — Германо-российское грузовое и транспортное общество со штаб-квартирой в Одессе (Дерибасовская, 12). О визите см.: Dreiser’s Russian Diary. Р. 269-272.

³¹ Это прощальное письмо, надиктованное Драйзером 13 января 1927 г., Рут Кеннел размножила на машинке, отдав одну копию писателю, другую направив в ВОКС (вместе с фрагментами путевого дневника), третью оставив себе. По приезде в Америку Драйзер напечатал отредактированный вариант письма в газете «Chicago Daily News» (1928, 6 Feb. P. 1-2); Кеннел привела полный текст в приложении к своей книге: Kennell Ruth. Theodore Dreiser and the Soviet Union. Р. 311-315. По экземпляру из фонда ВОКС в ГАРФ перевод письма опубликовал В. Александров: Вопросы литературы. 1998. Сентябрь-октябрь. С. 369-372.

³² Эти газетные интервью собраны в сб.: Dreiser T. Interviews / Ed. D.Pizer, F.E.Rusch. Chicago: University of Illinois Press, 2004.

 

Статья подготовлена при финансовой поддержке гранта РГНФ 14-04-00557-а «Иностранные писатели и СССР: неизданные материалы 1920х-1960-х годов. Культура и идеология».