29-03-2024
[ архив новостей ]

Особенности жанра древнеанглийской поэмы «Исход»

  • Дата создания : 05.04.2016 13:30:00
  • Автор : Яценко Мария Вадимовна
  • Количество просмотров : 5394

Яценко Мария Вадимовна

Особенности жанра древнеанглийской поэмы «Исход»1

Сведения об авторе:

СПбГУТ им. проф. М.А.Бонч-Бруевича,

доцент кафедры иностранных и русского языков

toma345@yandex.ru

Аннотация

В статье рассматриваются основные жанровые особенности древнеанглийского поэтического переложения «Исход». Дается обзор традиционных терминов для обозначения жанра поэмы («христианский эпос» и «парафраза»). «Исход» сравнивается с героическим и архаическим эпосом, эпосом Библии. Пытаясь определить специфику эпоса в «Исходе», автор анализирует основные родовые характеристики эпоса.

Ключевые слова

древнеанглийская поэма «Исход», парафраза, христианский эпос, архаический эпос, эпическая дистанция, редупликация, ретардация, библейское переложение

Abstract

The article deals with the genre specifics of the Old English biblical paraphrase “Exodus”. The author reviews the traditional terms for the genre of the poem (Christian epic, paraphrase) and compares “Exodus” to heroic and archaic epic as well as to that of the Bible. Trying to define the specificity of the epic in “Exodus” the author analyses the basic characteristics of epic as a type of literature.

Key words

Old English poem ”Exodus”, paraphrase, Christian epic, archaic epic, epic distance, reduplication, retardation, biblical paraphrase.

Исследование подготовлено при поддержке РГНФ. Проект 13–34–01226.

 

Проблема жанра применительно к древнеанглийской поэзии была определена достаточно давно. Она заключается в том, что традиционное жанровое деление поэтического наследия англосаксов: героический эпос, героические элегии, религиозный эпос и исторические песни2 – весьма условно и возможно только внутри эпоса. При этом почти каждое из дошедших до нас произведений может быть отнесено одновременно и еще к какому-то иному жанру3. Для древнеанглийской традиции, по мнению О.А. Смирницкой, была характерна «универсализация эпической формы, т. е. распространение ее на малые жанры», которая «имела своим закономерным следствием эпизацию этих последних»4. Причину универсализации эпической формы исследовательница видит в распространении «размера, достойного Бога», которым, по всей вероятности, слагались самые первые записанные древнеанглийские поэтические произведения, так называемые «поэмы Кэдмона»5. Зарубежные исследователи рассматривают жанр «христианского эпоса»6, отмечая его неоднозначность и сложность для описания. Мы остановимся на изучении жанровых особенностей ранней по времени сложения поэмы Кэдмона («Исход») с точки зрения ее характеристик как произведения эпического.

В самом устройстве единственной рукописи, содержащей поэму «Исход», – «кодексе Юниуса» (Codex Junius, XI) (названного так по имени его первого издателя антиквара Фр. Юниуса) – прослеживается традиционное для литературы средневековья отношение к категории жанра7: манускрипт представляет собой свод произведений на библейские темы, которые рассматриваются современными учеными как принадлежавшие разным авторам8. Важно помнить, что записывались эти поэмы как поэмы Кэдмона или созданные «под Кэдмона» 9, то есть как произведения одного «автора», а не одного жанра. Возможно, то, что современным сознанием воспринимается как авторская специфика, являлось для создателей этих текстов спецификой жанровой. Отметим, что исследователи выделяют как особую черту средневековой традиции то, что «многожанровость текстов, входящих в эти своды, не ощущалась как препятствие к их объединению»10.

Использование полулегендарной фигуры первого поэта Кэдмона при создании кодекса отражало средневековую традицию отношения к авторству как авторитету. Как пишет в «Церковной истории народа англов» Беда Досточтимый11, после получения во сне чудесного дара слагать стихи Кэдмон уходит в монастырь, где ученые мужи рассказывают ему сюжеты из Священной истории, которые он наутро передает в форме прекрасных стихов. Древнеанглийский переводчик отмечает, что книжники слушали песни Кэдмона, учились и записывали за ним12.

Традиционное английское жанровое обозначение этих поэм как paraphrase13 может иметь два русских эквивалента «парафраза» и «переложение». Второй из них оказывается в русской традиции предпочтительным. Возможность применения термина «парафраза» по отношению к указанным поэмам, в том числе, к «Исходу» кажется не совсем верным. Термин «парафраза» появился благодаря латинской традиции парафразирования (создания парафраз), которая известна по сочинениям Седулия («Пасхальная песнь»14), Ювенка, Аратора, Авита Венского и др. В их основу в большинстве своем положен принцип перефразирования, который было одним из риторических, а иногда и грамматических упражнений при изучении латыни15, а затем стал широко применяться к священным текстам. По отношению к древнеанглийскому материалу можно говорить, что, главным образом, поэма «Бытие» (предваряющая «Исход» в «кодексе Юниуса») сохраняет в некоторых своих частях прием перефразирования и достаточно близко следует библейскому тексту. В большей степени термин «парафраза» можно отнести к среднеанглийским поэмам 1250 года на те же библейские сюжеты – «Бытие» и «Исход»16. В древнеанглийском же «Исходе» перефразирование практически не используется, а библейский оригинал воспроизводится свободно[АЖ1] . Поэт перерабатывает лишь отдельный эпизод ветхозаветной книги (исход из Египта, путь по пустыне и переход через Красное море). Отметим, что аналогичным образом материал Исхода осмыслен и в латинской парафразе Авита Венского «О переходе через Красное море» (De Transitu Maris Rubri17). Этот факт еще более усложняет проблему разграничения латинских и древнеанглийских переложений, поскольку связь между двумя традициями оказывается достаточно близкой, хотя генетической назвать ее нельзя18.

Другой наиболее очевидный вариант наименования жанра древнеанглийских поэм-переложений Библии – «христианский эпос»19 – требует определенных оговорок. Этот термин, примененный в 1960-е годы20, достаточно прочно закреплен за поэмами Кэдмона (также как и за древнеанглийскими переложениями житий святых), но сохраняет известную двоякость. Связано это с некой неуверенностью, которую ученые испытывают относительно его генезиса. В филологии сильна ведущая начало ещё от Я. Гримма традиция осмысления начала христианской поэзии на родном языке как конца самобытной народной словесности21. А потому словосочетание «христианский эпос» звучит во многом как оксюморон. Указанные поэмы воспринимаются именно как эпос, в силу слишком тесной их связи с традиционными германскими героическими темами и мотивами, сохранения устойчивых формул, используемых для описания героического мира. Но эта связь с героической традицией не мешает им выражать и основные христианские понятия.

Таким образом, возникает необходимость более широкого осмысления жанра «поэм Кэдмона», которое мы начнем с более точного описания их принадлежности эпосу. Важно помнить, что применение множества характеристик (в том числе, жанровых) выработанных на материале современной литературы, к литературе древней невозможно. Как справедливо замечает Е.М. Мелетинский, для осмысления средневековых жанров значимыми являются не жанровые, а родовые особенности. Именно родовые черты эпоса, которые не зависят от жанрового деления, мы и попытаемся осмыслить на примере поэмы «Исход».

Теоретическое осмысление эпоса в литературоведении всегда тесно связано с конкретным материалом, на котором базируется исследователь. Поэтому достаточно сложно выявить универсальные характеристики эпоса, специфика которых способствовала бы пониманию своеобразия древнеанглийского материала[АЖ2] . Так, П.А. Гринцер и В.Я. Пропп, анализируя древнеиндийский и русский героический эпос соответственно, пишут, что важнейшей характеристикой обоих традиций было распевное исполнение под аккомпанемент22. Из письменных источников и данных археологии известно, что и древнеанглийская поэзия могла исполняться под аккомпанемент арфы, в том числе, видимо, и стихи на христианские темы. Но свидетельств об исполнении конкретных произведений, как и об их мелодике, до нас не дошло.

Другой важнейшей особенностью эпоса Пропп, также как и большинство исследователей эпического наследия других народов, считает героику. Древнеанглийский «Исход» пронизан героическом пафосом, но специфичным: в центре внимания в этой поэме не подвиги отдельного человека, а всего народа в целом. Героизм древнеанглийского «Исхода», даже при частых несовпадениях с буквальным смыслом ветхозаветных событий, оказывается близок героизму библейскому. В Ветхом Завете, по определению С.С. Аверинцева, возникает «воинский эпос – но особый, который только и возможен внутри Библии. Для самоцельного любования героическим подвигом как таковым места не остается, все подчинено цели, каждый подвиг творится “во имя”, и это “во имя” (во имя Яхве, во имя его предначертаний и обетований) оказывается в Библии несравненно важнее пластической эстетики личного героизма»23. В древнеанглийском «Исходе» мы также не видим личного героизма, который появится в «Беовульфе» или в поэтических житиях святых (в поэмах «Юдифь» или «Андрей»), но, несомненно, любование подвигами целого народа, который оказывается в центре повествования. В «Исходе» военная победа израильтян – это и проявление их личной отваги, и следствие того, что они соблюдают договор с Богом, который возвещает им Моисей. Соблюдение Завета с Богом оказывается еще и особым видом преданности своему вождю. Христианская направленность поэмы не исключает любования силой воинов.

Еще одной характеристикой библейского эпоса, по словам Аверинцева, является то, что повествование в нем может прерываться изложением законов (что характерно для Пятикнижия)24. Древнеанглийский поэт не сохраняет этой особенности, хотя и начинает свой рассказ с обещания поведать о «законах Моисея» (словосочетание Moyses domas (2 Ex))25, появляющееся в первых строках поэмы, также может толковаться как «суды Моисея»), но законы эти как таковые в поэме не излагаются. Завершается же повествование призывом послушать книжников, которые смогут лучше рассказать о «том, что выше благодати жизненной». Сама поэма благодаря такому завершению может восприниматься как пролог к проповеди или литургии[АЖ3] . Известно, что для привлечения паствы на церковную службу Альдхельм Мальмсберийский пел некие стихи на древнеанглийском языке26. Однако его сочинения до нас не дошли, также как и нет точных данных о том, в каких ситуациях могла исполняться поэма «Исход».

Отличие «Исхода» от библейского повествования связано и с тем, что библейский текст, вероятно, был знаком его автору вовсе не в той форме, в которой он дошел до нас. Во время создания «Исхода»27 на Британских островах имелось мало полных списков латинской Библии, хотя она и была доступна для келейного чтения отдельным монахам28. Современные исследования источников поэмы подтверждают, что автор «Исхода» был знаком с содержанием ветхозаветных книг в пересказе (как свидетельствует и легенда о Кэдмоне, изложенная Бедой) или из сочинений христианских авторов, а потому он не мог ориентироваться на художественные особенности библейского повествования. Более значимой для него была собственная эпическая традиция, которая может быть охарактеризована как традиция архаическая. По определению Е.М. Мелетинского, архаический эпос «пользуется еще языком мифа, отчасти сказки. Действующие лица сохраняют реликтовые черты первопредков, культурных героев»29. В «Исходе» мы встречаемся с этими характеристиками архаического эпоса. Изображение пророка Моисея напоминает рассказ о воине-герое. Предыстория Моисея заменяет собой предысторию всего израильского народа, что оказывается своеобразным использованием традиции «героизации истории»30. При описании Моисея на первый план выдвигается его роль как военного вождя. В отличие от библейского текста, в «Исходе» воды Красного моря расступаются одновременно со словами пророка, который уподобляется, таким образом, шаману. В архаическом эпосе, как считает Мелетинский, «герои <…> сочетают воинскую доблесть с искусством шаманов, их противники имеют вид мифических хтонических чудовищ, воплощающих силы хаоса»31. Вероятно, что функции хтонических чудовищ в древнеанглийском «Исходе» берут на себя египтяне, в форме сражения с которыми представлен переход через Красное море. Они уподоблены допотопным великанам – потомкам Каина, которые «против Бога восстали» (Hie wið God wunnon! (515 Ex)). Подобным образом в «Беовульфе» характеризуется и род великана Гренделя32 (113 Beo).

Отголоски описаний мифологических чудовищ[АЖ4]  содержатся и в изображении природных сил в «Исходе». Так, расступившееся Красное море представлено как место угрожающее. При его описании возникают образы, с трудом поддающиеся толкованию и имеющие мифологическую основу. Например, некий «обнаженный посланник несчастий» – nacud nydboga (475 Ex), наименование которого напоминает обозначение дракона в «Беовульфе» (nacod niðdraca (2273 Beo)), и который в сознании англосаксов мог быть связан как с библейским Левиафаном, так и с германским мировым змием – Ермунгандом. При описании пути израильтян по пустыне появляется некий «ужас вересковой пустоши» либо «языческий страх/ чудище» – westengryre и hæð[broga] (117, 118 Ex), наименование, которое также может рассматриваться как указание на некое древнее чудовище, либо на духа пустыни – Азазеля. В обоих случаях в «Исходе» эти наименования, выражены существительными, которые в силу своей «широкозначности»33 могут обозначать как отвлеченные понятия, так и действующие субъекты. Рассмотрение их как до некоторой степени одушевленных сил возможно и из-за особой синтаксической структуры предложений: в обоих случаях данные наименования могут рассматриваться как эпические вариации к подлежащим. Природные стихии, как и в архаическом эпосе, воспринимаются в «Исходе» как мощные силы, участвующие в основном действии наравне с воинственными отрядами двух народов.

В качестве специфики эпоса современные исследователи выделяют особый характер эпического сюжета, которому присущи приемы редупликации и ретардации34. Редупликации и ретардации были характерны для стиля англосаксонской поэзии в целом и являлись основой всей эпической традиции англосаксов (включая героический эпос и исторические песни, а также элегии). Ретардации, предполагавшие замедленное, подробное описание деталей, важных в эпическом мире, в «Исходе» представлены при рассказе о воинах, сияющих в лучах огненного столпа, их снаряжении, приготовлениях к бою. Не менее интересной оказывается самая длительная ретардация (362–446 Ex), которую называют еще «Исход Б». Появляется она в середине рассказа о переходе израильтянами через Красное море и содержит рассказ о праотцах – Ное и Арааме. Принципы связи этого фрагмента с основным повествованием позволяют понять особенности восприятия англосаксами Священной истории. Кроме понятной в традиции экзегезы типологической параллели, здесь возможно и прямое культурно-историческое прочтение. Само упоминание праотцев отражает понятный в героической традиции пиетет по отношению к предкам, которые соблюдали с Богом договор и получили право на владение Землей Обетованной. Но в построении этого эпизода очевидны и типологические параллели с Христом, которые позволяют прочесть сам момент перехода через Красное море аллегорически: Ной спасает все живое, Авраам передает своего сына «людскому роду в наследство, в вечную надежду» (leodum to lafe/ langsumne hiht (405 Ex)). Таким образом, патристическая традиция библейского толкования входит в повествовательный текст в виде крупной ретардации, она придает нарративу «Исхода» аллегорический смысл[АЖ5] , а всей ветхозаветной истории – христианскую перспективу.

Традиционные редупликации представлены в древнеанглийской поэзии в особом стилистическом приеме эпической вариации, предполагавшем повторное наименование одного и того же объекта. На сюжетном уровне редупликации наиболее ярко проявлены в приеме зеркальной композиции35. Причем, если в произведении, относящемся к героическому эпосу (поэме «Беовульф»), появляется явное противопоставление [АЖ6] двух лагерей – чудовищ и героев, описания которых в чем-то схожи, но всегда подчеркивается «идеальность» мужей-воинов и отвратительность чудовищ, то в христианском эпосе [АЖ7] противопоставление не столь явно. В «Исходе» при описании двух воинств (израильтян и египтян), готовящихся к бою, в какой-то момент совершенно не ясно, о каком из них идет речь. Ученые предпринимают попытки точного разграничения двух станов36, но они оказываются не вполне обоснованными на лексическом уровне: для описания обоих станов используется одна и та же лексика, хотя для древнеанглийского поэтического стиля в целом была характерна селекция синонимов37. Возможно, что эта особенность построения сюжета связана с христианской идеей равенства всех людей перед Богом38[АЖ8] . Таким образом, традиционный эпический прием редупликации значительно переосмысливается в «Исходе» [АЖ9] и не сопровождается уже приемом контраста.

Более широкий набор характеристик эпического рода литературы был разработан на материале анализа категории художественного мышления или художественного сознания писателя. Именно эта достаточно абстрактная категория включает в себя те моменты, которые присущи эпической традиции в самом широком смысле[АЖ10] . Здесь выделяют пять основных моментов: повествовательность; объективность, спокойствие и уравновешенность авторского взгляда; видение и приятие мира как целостности; широкий взгляд на мир с точки зрения человека, приобщенного общенациональному сознанию; использование архетипов – характерных особенностей мифологического мышления39.

Применительно к древнеанглийскому эпосу можно говорить о наличии в целом тех же черт. Для поэмы «Исход» это, прежде всего, повествовательность, восприятие мира как целостности. Появление в поэме традиционного обозначения «окультуренного» пространства – middangeard (2, 48, 286, 583 Ex) – «срединного града» означало включение этой изначально мифологически осмысленной части вселенной40 в христианскую парадигму. В контексте поэмы middangeard соотносится с той областью, которая «окультурена» в христианском смысле слова, это область мира, где проповедано Слово Божие. Признание главенства христианского Бога не означало отказа от архаического понимания сил природы, что отразилось, например, в сохранении традиционного наименования судьбы wyrd41, которое возникает при рассказе о действиях, совершаемых морем, – убийстве египтян (их захватила wyrd wið wæge – досл. «судьба волной» (458 Ex)). Органическое приятие древних мифологических представлений и христианских понятий не предполагало рассказа о противоречиях между христианством и язычеством, который появится, например, в «Беовульфе». В «Исходе» широкий эпический взгляд на мир обеспечивает включение событий Священной истории в область эпического прошлого англосаксов.

Особый интерес среди приведенных выше характеристик эпического представляет момент, выделенный ещё Гегелем, – объективность, спокойность и уравновешенность взгляда на мир. Этот аспект М.М. Бахтин назвал «эпической дистанцией». Интересно, что в «Исходе» эта особенность не вполне проявлена, что отражает, по всей видимости, его тесную связь с долитературным типом сочинения и исполнения. Нарратор в «Исходе» (хотя этот образ и не разработан в полной мере) далеко не сторонний наблюдатель, о чем говорит появление первого лица в некоторых эпизодах. Рассказчик воспринимает себя одним из участников описываемых событий: он просыпается наутро с лагерем израильтян, затем, когда описывает всемирный потоп, он подтверждает, что не видел прежде такого большого наводнения. Собственно говоря, в «Исходе» есть эпическая дистанции, как ее определял Бахтин, то есть понимание того, что «мир героев стоит на совершенно ином и недосягаемом ценностно-временном уровне, отделенном эпической дистанцией»42. Но достигается это «эпическое возвышение» описываемых событий за счет особых средств. Это не традиционное отнесение повествования к далёкому прошлому: маркеры времени в поэме отсутствуют. Если в Библии есть обязательное указание, когда совершилось то или иное событие и хронологию можно проследить через родословную каждого патриарха, то в древнеанглийском «Исходе» нет и намека на историчность или указания, что все произошло давно. События Библии скорее воспринимаются как часть общей истории спасения. Не случайно, что описание центрального эпизода – разделения вод Красного моря – происходит в формах настоящего времени и вкладывается в уста Моисея. Это отражает, с одной стороны, специфику осмысления Моисея как «культурного героя», обладающего сверхъестественной силой, а с другой – особенность восприятия эпоса и эпического певца в условиях живого функционирования эпоса. Как пишет Б. Н. Путилов, во время исполнения эпоса сказитель переживает его события каждый раз заново. Вероятно, это же происходило и при исполнении «Исхода». Мы крайне мало знаем о функционировании англосаксонского эпоса, но отсутствие в нем заверения в истинности событий и подтверждения их «историчности» свидетельствует о многом. Вероятно, «Исход» создавался в то время, когда для его слушателей подтверждения истинности событий и не требовались, а мир еще обладал эпической целостностью. Б.Н. Путилов пишет об этом так: «Живое функционирование эпоса возможно по-настоящему лишь в эпической среде, которая, прекрасно ориентируясь в содержании, идеях, художественных особенностях эпических сказаний, убеждена в полной достоверности описываемых в них событий, людей, обстановки[АЖ11] »43. Восприятие эпического слова как заведомо достоверного в «Исходе» способствовало и органической рецепции не столько отдельного фрагмента библейского текста, сколько целого комплекса представлений христианства. Своеобразная «вневременность», свойственная повествованию в «Исходе», дает возможность использовать эпическую форму для христианской проповеди, которой присуще не столько историческое осмысление событий Священной истории, сколько акцентирование их непреходящей ценности.

Финальный эпизод «Исхода» перерастает в проповедь, в которой сближаются три пласта времени: прошедшее, настоящее и будущее. Происходит это за счет употребления форм настоящего времени, обозначавшего в древнеанглийском языке также и будущие действия. За счет появления риторического «мы» сближаются израильтяне и англосаксы, участники основного повествования и его слушатели: «ræd forð gæð;// hafað wislicu/ word on fæðme,// wile meagollice/ modum tæcan// þæt we gesne ne syn/ Godes þeodscipes,// Metodes miltsa./ He us ma onlyhð,// nu us boceras/ beteran secgað// lengran lifwynna./ Þis is læne dream,// wommum awyrged,/ wreccum alyfed,// earmra anbid.» – «Завет приидет,// возымеют мудрые/ слова во власти.// Захочет ревностно/ отважных учить,// и мы не лишимся/ Божьего завета,// милости Господа,/ Он нас щедро одарит.// Ныне нам книжники/ лучше расскажут,// о том, что выше благодати жизненной/ Она лишь суетное счастье,// грехами отягчённое,/ изгнанникам дарованное,// несчастных прибежище» (568–574 Ex).

Появление в поэме этого эпизода способствует созданию иной исторической перспективы у ветхозаветных событий: они рассматриваются с точки зрения будущего, того будущего, которое в христианстве понимается как «жизнь будущего века». Такое сближение разных пластов времени происходит за счет принципиально иного восприятия истории в христианстве. События Священной истории оказываются значимыми только как провозвестники будущих событий44, вся жизнь предстает как стремление к жизни вечной и к единению с Творцом, которое осуществляется через христианские таинства. Древнеанглийский «Исход» соотносится с двумя таинствами: крещением и евхаристией. Ориентация на таинство крещения заложена в библейском сюжете о переходе через Красное море. Именно этот эпизод из Священного писания читался на службе в Великую Субботу – знаменательный день в году, в который совершалась основная часть таинства крещения45. Ориентация на евхаристию заложена в заключительном эпизоде поэмы. Здесь, как и в финалах некоторых древнеанглийских поэм, мы находим упоминание своеобразного пира, в котором можно видеть как отголоски пира Одина и умерших в бою воинов в Вальгалле, так и прообраз Тайной Вечери46. Этот пир в «Исходе» оказывается утешением для народа израильтян, которому уподоблены и прочие народы во всеобщей радости единения с Богом (582–590 Ex).

Интересными представляются и особенности репрезентации в «Исходе» другой важной черты эпического – архетипических образов, общепонятных в контексте эпического мира. Многие из них несут одновременно героический и аллегорический смыслы. Библейский образ «египетских сокровищ» в финальном эпизоде поэмы переосмыслен в героическом ключе. Военные трофеи, оставленные морем, становятся справедливой наградой для отважных воинов. Берег Красного моря, на котором происходит разделение сокровищ, воспринимается как итог всего пути израильтян. Одновременно на берегу оказывается и еврейская или африканская дева или жена (Ebrisc47/ Æfrisc48 meowle49 (547 Ex)). Упоминание женщины в конце героической песни могло быть проявлением тематической аттракции50. Образ этот загадочен, он, очевидно, должен был объединять в себе сразу и жену Моисея – Сепфору – и его сестру – пророчицу Мариам51. Ее появление соотносится и с патристической традицией понимания встречи Моисея с его женой как прообраза единения Христа и Церкви, а Мариам как прообраза Церкви и Девы Марии52. Кроме того, этот персонаж, вероятно, обладал и понятными лишь англосаксам ассоциациями. Так, бриттский историк Гильда Премудрый, описывая Британию как приятное, благословенное место (locus amoenus), сравнивает её с украшенной к браку невестой53. Беда Досточтимый в «Церковной истории народа англов» подобным же образом описывает Британию, но сравнение с невестой у него отсутствует54. Если прочитывать «Исход» как историю о собственном историческом прошлом англосаксов, написанную сквозь призму Священной истории55, то станет понятно, что аллегорические ассоциации фигуры девы/ жены могли иметь и дополнительное значение. Единение Моисея с его женой могло не только символизировать единение Христа и Церкви, этот же фрагмент мог пониматься англосаксами как прообраз обретения ими своей Земли Обетованной – Британии. Вера в то, что завоевание Британии англами произошло по Божьему промыслу, ясно прочитывается и в «Церковной истории народа англов» Беды Досточтимого56.

Аллегорическое осмысление Церкви было вполне понятным англосаксам, оно уже перешло в разряд архетипических, что видно из структуры построения нарратива заключительного эпизода поэмы «Исход». После гибели египтян разделение сокровищ происходит на берегу, там же оказывается и еврейская дева-жена. Далее рассказывается о том, что Моисей оглашает законы израильтянам, причем происходит это также на берегу. После небольшого отступления относительно того, как открывается человеку знание о Боге (см. выше 568–574 Ex), вновь появляется упоминание места, причем оно называется так же, как и место жертвоприношения Авраама, – meðelstede (397, 585 Ex) – т. е. «место собрания» (в нашем переводе – «соборное место»). Причем в рассказе о праотцах – Ное, Аврааме и Соломоне – повествование строится таким образом, что место жертвоприношения Авраама ассоциируется с местом, на котором Соломон воздвиг храм. Очевидно, что связь здесь не просто территориальная. Храм Соломона описывается при помощи эпитетов в превосходной степени, что способствует анагогическим ассоциациям и акцентирует евангельскую параллель между храмом и телом Христа57. Таким образом, повествование в заключительном эпизоде «Исхода» строится вокруг рассказа об одном месте, которое воспринимается одновременно и как место совместного действия (разделения сокровищ), место встречи, и как место обретения знаний о Боге. Построение этого эпизода свидетельствует, что понимание Церкви как тела Христа, места собрания верующих, и их совокупности, было знакомым и понятным аудитории поэмы «Исход». Этот и некоторые другие подобные случаи говорят о том, что многие христианские образы были уже знакомы аудитории «Исхода». Жанр христианского эпоса предполагал использование христианских архетипов, а также глубокое переосмысление героических категорий, наполнение их новыми смыслами.

Таким образом, христианский эпос англосаксов сохранял основные черты архаического эпоса, предполагавшего описание подвигов «культурных героев». Но «культурный герой» – Моисей описывается таким образом, что очевидной становится его типологическая параллель с Христом. Специфика героизма «Исхода» в том, что в поэме (как и в Библии) в центре повествования не отдельный герой, а народ в целом. «Остраненность», характерная для эпического повествования, в «Исходе» оказывается менее проявлена как за счет особого положения сказителя, так и за счет изложения ключевого момента повествования (сцены разделения Красного моря) устами главного героя – Моисея. Использование форм настоящего времени в двух эпизодах поэмы (речи Моисея и финальной проповеди) одновременно «снимало» эпическую дистанцию и передавало идею совместности действия, присущую христианской литургии. Возможность такого перехода из плана прошедшего в план настоящего или будущего была обусловлена особым характером живого функционирования эпоса, события которого как бы заново происходят при каждом его исполнении.

1 Исследование подготовлено при поддержке РГНФ. Проект 13–34–01226.

2 Мельникова Е.А. Система жанров англосаксонского эпоса // Западноевропейская средневековая словесность / Под ред. Л. Г. Андреева. М., 1985. С. 53.

3 Смирницкая О.А. Поэтическое искусство англосаксов // Древнеанглийская поэзия. М.: Литературные памятники, 1982. С. 184.

4 Смирницкая О.А. Два предания о первых поэтах: Кэдмон и Браги // Смирницкая О.А. Избранные статьи по германской филологии. М.: Макс Пресс, 2008. С. 330.

5 Так традиционно называют поэмы, созданные в конце 7-го века, и дошедшие до нас в единственной рукописи – «Кодексе Юниуса» (Oxford, Bodlean, Junius XI), которая датируется не позднее 1000 года. Это библейские переложения «Бытие» (Genesis), «Исход» (Exodus), «Даниил» (Daniel) и «Христос и сатана» (Christ and Satan). Названия поэмам даны современными издателями в соответствии с их содержанием.

6 Обзор работ по этому вопросу см.: Herbison I. The idea of the ‘Christian Epic’. Towards the history of an Old English Poetic Genre // Studies in English Language and Literature. ‘Doubt wisely’. Papers in Honour of E.G. Stanley/ M.J. Toswell and E.M. Tyler, ed. London, New York, 1996. P. 342–361.

7 Аверинцев С.С., Андреев М.Л, Гаспаров М.Л., Гринцер П.А., Михайлов А.В. Категории поэтики в смене литературных эпох // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М.: Наследие, 1994. С. 13.

8 Anderson G.K. General Notes on the Christian Epic // Anderson G. K. The Literature of the Anglo-Saxons. New York, 1962. P. 110–133.

9 Stanley E.G. Cædmon // Oxford Dictionary of National Biography in Association with the British Academy. From the earliest times to the year 2000 ed. by H.C.G. Matthew and B. Harrison in 60 volumes. Vol. 9. Oxford, 2004. P. 427–428.

10 Аверинцев С.С., Андреев М.Л. … Указ. соч. С. 13.

11 Беда Достопочтенный. Церковная история народа англов / В.В. Эрлихман, пер. с лат., вступ. ст., комм. СПб.: Алетейя, 2001.С. 140–142.

12 O записи сочинений Кэдмона сообщает древнеанглийский переводчик «Церковной истории»: The Old English Version of Bede's Ecclesiastical History of the English People / Th. Miller ed. with translation and introd. Early English Text Society. Or. Ser. No. 95–96. 2 Pts. Oxford: Ox. Univ. Press [Repr.], 1997. Pt. 2. Р. 346.

13 Первое издание Cædmonis Monachi Paraphrasis Poetica Genesios ac præcipuarum Sacræ paginæ Historiarum, abhinc annos 1070. Anglo-Saxonice conscripta, et nunc primum edita. Junius F., ed. Amsterdam 1655. См. краткое описание истории первого издания: Junius F. “For my worthy friend [sic] Mr. Franciscus Junius”: an edition of the correspondence of Fr. Junius F. F. (1591–1677) / Romburgh, van S., ed. Leiden., 2004. Р. 836–837.

14 См. перевод на русский язык отрывка: Седулий. Пасхальное стихотворение / Ф.А. Петровский, пер. // Памятники средневековой латинской литературы IV – IX веков / М.Е. Грабарь-Пассек, М.Л. Гаспаров, отв. ред. М.: Наследие, 1970. С. 109–117.

15 Подробнее о жанре латинской библейской парафразы см.: Roberts M. Biblical Epic and Rhetorical Paraphrase in Late Antiquity. Liverpool: ARCA classical and medieval texts, papers and monographs, 1985.

16 The Story of Genesis and Exodus. An Early English Song, about A.D. 1250 / Rev. R. Morris, ed. with introduction, notes and glossary. London, 1873. 262 р.

17 Alcimi Ecdicii Aviti Viennensis Episcopi. Opera / R. Peiper, ed. Monumenta Germaniae Historica. Berlin, 1883. 376 р.

18 Проблема латинского «наследия» в англосаксонской литературе представляется весьма неоднозначной. Она подробно рассмотрена в работе: McBrine P. The English Inheritance of Biblical Verse. Thesis… Doctor of Philosophy, Toronto, 2008. 234 р.

19 Herbison I. Op. cit. P. 342–361.

20 Впервые в работе: Anderson G.K. Op. cit.

21 Stanley E.G. Imagining the Anglo-Saxon Past: The Search for Anglo-Saxon Paganism and Anglo-Saxon Trial by Jury. Cambridge: Brewer, 2000. 158 p.

22 Гринцер П.А.Древнеиндийский эпос: генезис и типология. М.: Наука, 1974. С. 36; Пропп В.Я. Русский героический эпос. М.: Гослитиздат, 1958.C. 6.

23 Аверинцев С.С. Древнееврейская литература // История всемирной литературы. В 8т. М., 1983. Т. 1. С. 282.

24 Там же. С. 282–283.

25 Здесь и далее текст поэмы «Исход» цитируется с опущением долгот по изданию Exodus: Old English Exodus / E.B. Irving, ed., introduction, notes and glossary New Haven, London, 1953. 129 р., текст поэмы «Беовульф» по изданию Beowulf & the Fight at Finnsburg / F. Klaeber, ed., introduction, bibliography, notes, glossary and appendices. Boston, 1950. 412 р. с указанием в скобках номера строки и сокращенно – поэмы Ex (Exodus) и Beo (Beowulf). Перевод автора статьи.

26 William of Malmsbury. Gesta Pontificum / N.E.S. Hamilton, ed. London, 1870. P. 330–344.

27 Самой ранней датировкой можно считать – конец VII-го века, самой поздней – 1 000 год. Lockett L. An integrated re-examination of the dating of Oxford, Bodleian Library, Junius 11 // Anglo-Saxon England. Vol. 31. Dec. 2002. P. 141–173.

28 Marsden R. The Text of the Old Testament in Anglo-Saxon England. Cambridge: Cambridge University Press, 1995. 506 p.

29 Мелетинский Е.М. Заметки о средневековых жанрах, преимущественно повествовательных // Проблема жанра в литературе Средневековья / Отв. ред. А.Д. Михайлов. М.: Наследие, 1994. С. 11.

30 Об этом приеме в древнеанглийском эпосе см.: Смирницкая О. А. Поэтическое искусство… С. 171–232.

31 Мелетинский Е.М. Указ. соч. С. 11–12.

32 См. об этом подробнее: Melinkoff R. Cain’s monstrous progeny in Beowulf: part 1–2. // Anglo-Saxon England. 1979, 1980. Vol. 8, 9. P. 143–162, P. 183–197.

33 Термин Н.В. Феоктистовой: Феоктистова Н.В. Формирование семантической структуры отвлеченного имени (на материале древнеанглийского языка). Л.: Издательство ЛГУ, 1984. 188 с.

34 Теория литературы: учеб. пособие для студ. филол. фак-тов высш. учеб. заведений: в 2 т./ Под ред. Н.Д. Тамарченко. М.:, 2007. Т. 1. С. 281–290.

35 О подобном противопоставлении в «Беовульфе» см.: Мельникова Е.А. Тема пира и дихотомия героического мира англосаксонского эпоса // Литература в контексте культуры. М.: Изд-во МГУ, 1986. C. 16–29.

36 Speirs N. The Two Armies of the Old English Exodus: twa þusendo, line 184b, and cista, lines 229b and 230a// Notes and Queries. № 34. 1987. P. 145–146.

37 См. об этом, например, Пименова Н.Б. Селекция и комбинация синонимов “моря” в “Беовульфе” // СЛОВО в контексте литературной эволюции – III. Заговор – эпос – лирика. М.: Изд-во МГУ, 1990. С. 56–65.

38 Kruger S.F. Oppositions and their Opposition in the Old English Exodus // Neophilologus. 1994. Vol. 78. P. 165–170.

39 Ермолаева Н.Л. Эпическое мышление И.А. Гончарова. Иваново: Изд-во ИвГУ, 2011. С. 6–9.

40 Michelet F.L. Creation, Migration and Conquest. Imaginary Geography and Sense of Space in Old English Literature. Oxford: Oxford University Press, 2006. 297 p.

41 Рассматривая проблему употребления наименований этой языческой богини в христианских текстах, Б.Дж. Тиммер отмечает, что в «Исходе» они возникают в наиболее решающие моменты действия (Timmer B.J. Wyrd in Anglo-Saxon Prose and Poetry// Essential Articles for the Study of Old English Poetry / J.B. Bessinger and S.J. Kahl, ed. Hamden, 1968. P. 124–158).

42 Бахтин М.М. Эпос и роман (о методологии исследования романа) // Бахтин М. М. Эпос и роман. СПб.: Азбука, 2000. С. 204–205.

43 Путилов Б.Н. Эпическое сказительство. Типология и этническая специфика. М.: Восточная литература, 1997. C. 65.

44 Hanning R.W. The vision of History in Early Britain. From Gildas to Geoffrey of Monmouth. New York, London, 1966. P. 1–43.

45 В ранней Церкви крещение совершалось только накануне Пасхи, в Великую субботу. В древнеанглийской традиции крещение могло совершаться не только накануне Пасхи, но и в другие значимые праздники – Богоявление, Троицу и Рождество. Известна и принятая в Древней Англии традиция крещения в два этапа, только после второго из них человек мог называться христианином. Во время службы Великой Субботы, видимо, достаточно долго совершался второй и самый главный этап крещения (Bedingfield M. B. The Dramatic Liturgy of Anglo-Saxon England. Woodbridge: Boydell Press, 2002. P. 178–189). См. об этом: Bright J.W. The Relation of the Cædmonian Exodus to the Liturgy // Modern Language Notes. 1912. № 27. P. 97–103; Remley P.G. Old English Biblical Verse. Studies in Genesis, Exodus and Daniel. Cambridge, Oxford: Oxford University Press, 1996. P. 168–230.

46 Magennis H. Images of Community in Old English Poetry. Oxford: Oxford University Press, 1996. Р. 14–15.

47 Exodus: Old English Exodus / E. B. Irving, ed., introduction, notes and glossary New Haven, London, 1953. 129 p.

48 Anglo-Saxon Poetic Records. A collective Edition. Vol. I. The Junius Manuscript / G.P. Krapp, ed. New York, London, 1931. P. 106.

49 У др.-англ. meowle семантика достаточно широкая: maid, damsel, virgin, woman (Bosworth J., Toller T.N. An Anglo-Saxon Dictionary based on the Manuscript Collection of J. Bosworth / T.N. Toller, ed. and enlarged. Oxford, 1882–1898; Neudruck 1964; Supplement 1955).

50 Ср. появление образа «жены Беовульфа» в конце поэмы «Беовульф». См. об этом: Клейнер Ю.А. Сюжет – песнь – традиция // Слово в контексте литературной эволюции. М., 1993. С. 54.

51 Ф.С. Робинсон предполагает, что это эфиопская жена Моисея Сепфора и воссоединение с ней подобно воссоединению Христа с Церковью (Robinson F.C. Notes on the Old English Exodus // Anglia. Zeitschrift fur Englische Philologie. 1962. Bd. 80. Heft 4. Р. 363–378). Э.Э. Мартин спорит с ним, утверждая, что в поэме не может быть опущено такое важное действующее лицо как сестра Моисея – пророчица Мариам, и предполагает, что в фигуре «африканской жены/ девы» объединены жена (Сепфора) и дева (Мариам) (Martin E.E. Allegory and the African Woman in the Old English Exodus // Journal of English and Germanic Philology. 1982. Vol. LXXXI. N 1, January. P. 1–15).

52 Ср. образ невесты-Церкви в 2 Кор. 11:2 и Откр. 21:2.

53 Гильда Премудрый. О погибели Британии. Фрагменты посланий. Жития Гильды / Н.Ю. Чехонадская, пер., вступ. ст. и примеч. СПб.: Алетейя, 2003. С. 240–241.

54 Беда Достопочтенный. Указ. соч. С. 10–11.

55 Такой вариант прочтения поэмы встречаем в работе: Howe N. Migration and Mythmaking in Anglo-Saxon England. Newhaven, 1989. 199 р.

56 См. об этом подробнее: Гвоздецкая Н.Ю. «Британия – это остров среди океана»: образы народов Британии в историческом нарративе Беды Достопочтенного //Cursor Mundi. Человек Античности, Средневековья и Возрождения. Научный альманах, посвященный проблемам исторической антропологии. Выпуск 6. Иваново, 2014. С. 105–118.

57 Ин. 2:19–20.


(Голосов: 5, Рейтинг: 3.75)
Версия для печати

Возврат к списку