29-03-2024
[ архив новостей ]

Этномузеологическое наследие А.К. Сержпутовского в свете современных трансформаций этнокультурного ландшафта: новые аспекты и их аналитические интерпретации

  • Автор : Михайлова Алёна Алексеевна, Лысенко Олег Викторович, Гавришина Валентина Владимировна
  • Количество просмотров : 4103

Статья подготовлена в рамках научного проекта РГНФ №15-21-01005.


Аннотация: Статья обращена к проблеме поиска эффективных способов репрезентации этномузеологического наследия и осмысления процессов трансформации традиционной культуры во второй половине ХХ – в начале XXI в. Комплексное осмысление материалов экспедиции А.К. Сержпутовского в Восточное Полесье в 1906 г. и экспериментальная полевая работа с визуальными этнографическими источниками позволили существенно расширить их информационный потенциал и по-новому оценить их значение для исследовательской и музейной практики.

 

Abstract: The article touches upon the problem of looking for the powerful methods of todays representation of ethnomuseological heritage as well as the way of understanding the processes of transformation of traditional culture in the second half of XX – the beginning of XXI century. The comprehensive аnalysis of A.K. Serzhputovsky’s expedition materials, which were completed by him in Eastern Polesie in 1906, in a couple with experimental field work with visual ethnographic sources have greatly expanded the information capacity and value of these artifacts to the scientific-research and museum practice.


Ключевые слова: белорусы-полешуки, А.К. Сержпутовский, этномузеологическое наследие

Key words: Belorussian Poleshuks, ethnomuseological heritage, Serzhputovsky


Одной из наиболее актуальных проблем современной музеологии является освоение новых практик репрезентации культурного наследия. В условиях всё более интенсивного насыщения глобального информационного пространства самого разного качества содержанием и усложнения механизмов получения человеком достоверных знаний, существенно возрастает роль музея как открытого информационного источника, в первую очередь, за счёт неоспоримо подлинных исторических свидетельств и артефактов, составляющих его собрание. Данное преимущество возлагает на музей ответственность за осуществляемую им деятельность и вынуждает реагировать на запросы современной аудитории, наблюдаемые в культурной сфере. Это, в свою очередь, ставит перед музеем задачу пересмотра прежних моделей взаимодействия со своими посетителями. В первую очередь это касается принципов подачи материала, которые призваны способствовать более глубокому раскрытию информационного потенциала памятников путем разработки актуальных интерпретаций, объясняющих их место в культурно-историческом наследии.

Существующая проблема вынуждает искать более эффективные подходы к осмыслению музейных коллекций1. Новые импульсы, продиктованные динамикой изменяющегося мира, заставляют меняться и тот особый язык, позволяющий музею быть включенным в общественное коммуникативное пространство2. Одним из примеров музейного отклика на вызовы современности стал международный проект «Комплексное исследование белорусского этномузеологического наследия А.К. Сержпутовского в собрании Российского этнографического музея (1906-1930 гг.)». Важнейшей задачей проекта стояла апробация новых аналитических стратегий на примере изучения комплекса музеологических материалов по белорусской этнографии, включающих в себя более 1500 вещевых памятников, около 500 документальных фотографий и рукописного фонда начала ХХ в. этнографа А.К. Сержпутовского3. В рамках проекта в 2015 г. была проведена комплексная научно-исследовательская работа, позволившая по-новому оценить это наследие. В ходе экспедиции по местам сбора этнографических коллекций было проведено сопоставление воссоздаваемой за счет музейных материалов картины прошлого с изменившейся за последнее столетие социально-экономической ситуацией в регионе, что, в свою очередь, позволило реконструировать утраченный в процессе исторического развития этнокультурный ландшафт. Музейные коллекции также были рассмотрены через призму личности их собирателя и его судьбы, что дало возможность изменить привычный угол зрения на их место в музейном пространстве и способствовало расширению их информационного потенциала, о чем было изложено в публикациях4. Результаты проделанной работы продемонстрировали эффективность апробированных подходов к изучению этномузеологического наследия и предопределили направления дальнейшей работы, которая была продолжена в 2016 г. (Илл. 1)


Илл. 1.JPG

Илл. 1. Река Птичь, на переднем плане – участники проекта «Комплексное исследование белорусского
этномузеологического наследия А.К. Сержпутовского в собрании
 Российского этнографического музея (1906-1930 гг.)»
В.В. Гавришина, О.В. Лысенко, А.А. Михайлова. Автор С.Н. Яковец. 2016 г.


Вектор научно-исследовательской инициативы в 2016 г. был направлен на аналитическое осмысление экспедиционного материала, собранного в ходе полевого сезона. Особое внимание было уделено визуализированным образам этнографической действительности начала ХХ в. Выбор Восточного Полесья (Петриковский район Гомельской области Республики Беларусь, бывший Мозырский уезд Минской губернии) в качестве региона для проведения полевых экспериментов был связан с необходимостью переосмысления экспедиционных материалов А.К. Сержпутовского 1906 г., представляющих собой весьма яркий и самобытный материал по этнографии субэтнической группы белорусов-полешуков. (Илл. 2) 


Илл. 2.jpg

Илл. 2. Карта с изображением населенных пунктов, посещенных А.К. Сержпутовским
в ходе летней экспедиции 1906 г. Авторы В.В. Гавришина, А.А. Михайлова. 2016 г.


Именно этот край вдохновил учёного на написание монографического труда «Полешуки-белорусы», ставшим одним из важнейших источников по белорусской этнографии для современных исследований5. Поездка А.К. Сержпутовского 1906 г. была продиктована необходимостью комплектования этнографического собрания Русского музея, однако, помимо приобретения этнографических предметов для музейных фондов, он собрал там богатейший фольклорный материал, получивший достойную оценку от разных поколений учёных6. Фольклором Восточного Полесья А.К. Сержпутовский интересовался ещё в 1880-е – 1890-е гг., то есть задолго до начала своей работы в Этнографическом отделе. В то время будущий учёный работал учителем в народных училищах в сс. Комаровичи и Лучицы Мозырского уезда, куда попал по окончании Несвижской учительской семинарии по распределению. Многие информанты были старыми знакомыми бывшего учителя. Одним из них был житель д. Лучицы, сказитель Иван Аземша, поведавший ему более 30 народных сказок7. Таким образом, на момент экспедиции 1906 г. А.К. Сержпутовский находился в интегрированной связи со своей полевой средой, что значительно облегчило ему решение экспедиционных задач. Непринужденность во взаимодействии с местными жителями позволила ему в сравнительно короткий срок собрать в 15 населенных пунктах этого края этнографическую коллекцию из 168 этнографических предметов. Кроме того, в 6 деревнях им было сделано 35 фотоснимков, запечатлевших деревенские пейзажи, типажи и характерные для повседневного быта полесских крестьян сюжеты, в настоящее время ставшие весьма востребованным источником в исследовательской работе по этнографии Полесья8. В экспедиции А.К. Сержпутовский также продолжал наблюдать за особенностями народной жизни, фиксировал диалектическое своеобразие полесского говора и записывал фольклор. Фольклорная и этнографическая самобытность Полесья была обусловлена его географической изолированностью, которую ученый метафорично назвал «глушью»9. Это обстоятельство способствовало сравнительно долгому сохранению архаичных черт в быту и культуре его жителей и по сей день служит предметом особого к ним внимания исследователей10. О том, что этот край до недавнего времени, действительно, представлял собой сокровищницу этнографического и фольклорного наследия, свидетельствуют, в частности, воспоминания его жителей: «Будучи детьми, мы не отходили от бабули Ульяны, которая прожила сто семь лет, мы все время хотели слушать ее сказки и песни»11. Таким образом, в основу экспедиционной работы 2016 г. были положены два важнейших аспекта исследовательской проблемы: этнокультурная специфика края и биографический фактор, обусловивший профессиональный успех А.К. Сержпутовского и направление его научных и музеологических поисков.

Помимо традиционных для этнографических экспедиций методов полевой работы и апробированного в ходе экспедиции 2015 г. метода соотнесения музейных памятников с историческим и современным этнокультурным ландшафтом, был проведен своеобразный эксперимент, позволивший зафиксировать, конкретизировать и объяснить некоторые изменения, произошедшие в процессе модернизации белорусской деревни в ХХ в. Эксперимент проводился с целью получения репрезентативной информации для герменевтического анализа фотографических источников и заключался в опросе жителей деревень по фотографиям А.К. Сержпутовского, сделанных им в этих местах 110 лет назад12. (Илл. 3) 


Илл. 3.JPG

Илл. 3. Д.П. Аземша и О.В. Лысенко за обсуждением фотографий А.К. Сержпутовского,
сделанных им в этих местах 110 лет назад. Автор В.В. Гавришина. 2016 г.


Перед опросом информантам не сообщались никакие уточняющие сведения о снимках, поскольку одной из задач эксперимента стояло выяснить, насколько изображенные на них атрибуты традиционной культуры могут быть узнаваемы современными обитателями исследуемого района, и насколько они соотносимы с современной культурно-антропологической средой. Всего в опросе приняли участие 10 человек в возрасте от 45 до 85 лет, уроженцы деревень Лучицкого сельсовета (преимущественно, д. Лучицы) Петриковского р-на Гомельской обл. Республики Беларусь. Воспоминания, о которых собеседники рассказывали в своих интервью, относились большей частью к послевоенному периоду. Для аналитического сопоставления полученных от опрошенных лиц суждений о снимках с достоверными сведениями о них, использовались разъяснения самого А.К. Сержпутовского, занесенные им в коллекционные описи. Всего информантам было продемонстрировано 28 фотографий, однако лишь 12 из них получили информативную оценку со стороны респондентов.

О первой фотографии, которую предлагалось прокомментировать информантам, в описи сообщалось: «Крестьянский двор зажиточного хозяина. На заднем плане, начиная с левой стороны, видны "сiэ́нцы" – сени, "ха́та" – изба, "павiэ́ць" – навес и "сви́ран" – амбар. Сени срублены из круглых бревен и приставлены к избе при посредстве "ушу́ль" – столбов; со двора в сени ведет дверь; возле нее низкое окошечко; у входа в сени сделано из тесаных брусьев квадратное крыльцо. Изба срублена из круглых бревен в простой угол, окна в избе имеют по 6 "шиб" - стекол и украшены наличниками двустворчатыми ставнями; наличники, ставни и рамы покрыты белой и красной масляной красной; крыша вместе на избе и на сенях четырехскатная из осиновой "трески" - стружки. Амбар срублен из круглых бревен в простой угол; крыша двускатная из тесаных досок. Навес устроен на двух столбиках ("суо́шках") между избой и амбаром и имеет только одну заднюю стенку; крыша односкатная из "би́тых" – колотых при помощи клиньев досок. На переднем плане стоит запряженная в "драбинки" - плетушку лошадь; на ней вся сбруя веревочная домашнего изготовления; "драбинки" и колеса местного производства; на колесах железные шины. М. Копаткевичи., Мозырский у. Минской губ. 1906 г. Белорусы»13. (Илл. 4).


Илл. 4.jpg

Илл. 4. Крестьянский двор зажиточного хозяина. Минская губ., Мозырский у., м. Копаткевичи.
Автор А.К. Сержпутовский. 1906 г. 


 Один из собеседников обратил особое внимание на изображенную на снимке повозку и её конструкцию: «Это не просто воз, а воз выездной с шарабаном, для поездок в гости». Он смог назвать отдельные ее части, такие как: «дуга», «оглобли» и «атосы» – детали, служащие для балансировки колёс, подчеркнув, что все они сделаны из дерева, а не из металла14. Есть основания полагать, что в своей экспедиции 1906 г. А.К. Сержпутовский использовал для передвижения по Полесью похожий транспорт. Это единственный снимок, сделанный им в д. Копаткевичи. Из этой деревни в музей не поступило ни одного экспоната, вероятно по причине того, что учёный был в ней проездом. Вместе с тем, запечатленные на снимке объекты показались А.К. Сержпутовскому достойными фотофиксации в целях иллюстрирования полесской действительности того времени. В настоящее время в обследованном районе гужевой транспорт встречается довольно редко.

На следующей фотографии А.К. Сержпутовским был представлен ещё один «вид крестьянской усадьбы зажиточного хозяина; за забором, состоящим из частокола и плетня, виден дом с кирпичной трубой над двускатной крышей, сделанной из "трески" – стружки; за забором стоит "саха" – столб, раздвоенный вверх, на продетой в него перекладине вращается "коварат" или "очап" – колодезный журавль; к концу "очапа" привязан длинный гладкий "крук" – шест с крючком на конце; на этот крючок цепляют ведро для добывания воды из колодца; с правой стороны виден колодец, обнесенные четырехугольным срубом в 100 см. вышиной; возле колодца прилажено на четырех "суошках" – столбиках корыто, в которое наливают воду для скота. С. Лучицы. Мозырский у. Минской губ. 1906 г. Белорусы»15. (Илл. 5) Внимание информантов на этом снимке привлек изображенный на переднем плане колодец. Одной жительнице он показался настолько знакомым, что при взгляде на него она воскликнула: «А вот этот колодец и теперь должен быть!»16. Другой собеседник обратил внимание на конструкцию колодца, указав на «о́чеп» – полено с палкой на одном конце и с грузом на другом, облегчающий вынимание ведра из колодца. По его словам, грузом обычно служил камень или специально сколоченный ящичек с камнями внутри. Он также назвал другие составные части колодца: «ствол», «рóги» и «шкво́рень» (дубовая палка) и добавил, что у колодцев, действительно, раньше устанавливались большие деревянные емкости, служившие поилками для скота. Колодцы, чаще были общественные, их число на одной улице достигало пяти. Между усадьбами, прилежащими к колодцу, устанавливался порядок ухода за ним17. Колодцы довольно долго служили основным средством снабжения населения водой и сохраняли архаичные формы. В д. Лучицы они сохраняют свою функциональность до сих пор, но их конструкция изменилась: они сооружены из современных материалов (бетон, металл), а высокие журавли заменены на вороты. Последнее обстоятельство объясняется, в частности, тем, что воротная система позволяет доставать воду с бо́льшей глубины. Поскольку во второй половине XX в. в силу антропогенно-экологических факторов уровень воды, как в реках, так и в грунтовом залегании, заметно снизился, воротные колодцы оказались функционально практичнее (см. илл. 5).


Илл. 5.jpg

Илл. 5. Слева направо:
Вид крестьянской усадьбы зажиточного хозяина. Минская губ., Мозырский у., с. Лучицы.
 Автор А.К. Сержпутовский. 1906 г. 
Колодец. Гомельская обл., Петриковский р-н, д. Лучицы.
Автор В.В. Гавришина. 2016 г.


Ещё на одной фотографии с деревенским пейзажем А.К. Сержпутовский запечатлел: «Вид "азеродов" и гумна со стороны "загумеча" – околицы. Один "азерод" заполнен снопами, а другой – пустой; возле "азерода" стоят "бабки» из снопов; с правой стороны видно гумно, возле которого приделана небольшая пристройка для мякины. С. Лучицы. Мозырский у. Минской губ. 1906 г. Белорусы»18. (Илл. 6) 


Илл. 6.jpg

Илл. 6. Вид «азеродов» и гумна со стороны «загумеча» – околицы. Минская губ., Мозырский у., с. Лучицы.
Автор А.К. Сержпутовский. 1906 г.


Беседа с респондентами показала, что образ гумна ещё сохранился в визуальной памяти местных жителей, но времена, когда в хозяйствах стояли озероды, они уже не застали. Одна из собеседниц предположила, что необходимость в озеродах отпала после проведения коллективизации19. Данное суждение представляется небезосновательным, поскольку обобществление средств производства делало индивидуальные сеносушилки в хозяйстве ненужными. Таким образом, интеграция белорусской деревни в новые хозяйственно-экономические отношения второй четверти XX в. лишила феномен традиционной белорусской усадьбы одного из ее функциональных компонентов – озерода. Процесс исчезновения озеродов носил неравномерный и постепенный характер, в некоторых областях Белоруссии озероды сохранялись вплоть до 1960-х гг.20

О четвертой фотографии А.К. Сержпутовский сообщил следующее: «Вид холодных построек зажиточного хозяина; с левой стороны стоит "варывенька" или "варыўня", в которой хранятся съестные припасы; посередине двора построен "свиронак" – накренившийся на бок амбар, в котором стоят "кадушки" – бочки с зернами хлебов; амбар строится на "штандарах" – четырех столбиках в 50 см. вышиной, чтобы под ними свободно проходил ветер; у входа обыкновенно устраивается крыльцо или мостик. На переднем плане сидит хозяин двора Иван Аземша, 68 лет; он рассказывает до 100 сказок. С. Лучицы. Мозырский у. Минской губ. 1906 г. Белорусы»21. (Илл. 7). 


Илл. 7.jpg

Илл. 7. Вид холодных построек зажиточного хозяина. Минская губ., Мозырский у., с. Лучицы.
Автор А.К. Сержпутовский. 1906 г.


Один из информантов предположил, что на фото изображен «человек грамотный»22. В беседе выяснилось, что опрашиваемый житель носит фамилию Азёмша, которая совпадает с фамилией изображенного на снимке мужчины. По словам респондента, данная фамилия в Лучицах довольно распространена. Любопытным оказался тот факт, что нынешние исследователи белорусского фольклора часто ошибочно произносят фамилию прославленного сказочника через «е», поскольку при печати старых музейных описей буква «ё» часто не использовалась, а настоящее локальное звучание фамилии им не было известно23. Комментариев, связанных с надворными постройками, данный снимок у информантов не вызвал, что, по всей видимости, связано с их акцентированным вниманием к портрету хозяина двора.

Следующую фотографию А.К. Сержпутовский описал так: «Возле избы у открытого окна стоит старик лет 70; на нем надета "свита" или "курта" – кафтан из белого домашнего сукна; на голове картуз; на ногах лапти из лозового луба, привязанные при помощи "абуорак" – лыковых веревочек; анучи из старого белого домашнего холста; "нагавицы" – штаны из клетчатого домашнего холста; старик курит "люльку" – трубку; у него сзади стоит "церница" – мялка, а дальше молодой крестьянин в "чобатах" – сапогах и в "лiетнику" – легком пиджаке из черного домашнего холста; рубаха висит поверх клетчатых холщевых штанов и подпоясана красным шерстяным поясом; ворот и грудь рубахи нашиты красными, черными и синими нитками; орнамент: клеточки и звездочки. Мозырский у. Минской губ. 1906 г. Белорусы»24. (Илл. 8) 


Илл. 8.jpg

Илл. 8. Старик лет 70 и молодой крестьянин. Минская губ., Мозырский у., с. Лучицы.
Автор А.К. Сержпутовский. 1906 г.
 

  

Типаж, представленный на фотографии, вызвал эмоционально-насыщенную реакцию у женской аудитории. Одна из жительниц деревни, увидев снимок, воскликнула, обратившись к сидевшей рядом соседке: «Бачишь, дед як из кино25. У другой информантки снимок тоже вызвал недоумение: «Господи, при мне уже таких бородатых людей не было. Теперь уже все бреются. Даже старики бреются. Несмотря на то, что у них кожа вся в "заборках", стараются бриться. Это раньше люди, достигая возраста определенного, отпускали бороду»26. Подобная реакция говорит о том, что в отличие от первой половины ХХ в., в послевоенные годы в связи с интеграцией деревни в систему народного хозяйства и под влиянием новых тенденций, представления о принципах ухода за прической и волосяным покровом нижней части лица у мужчин претерпели изменения27.

Многие респонденты обратили внимание на виднеющуюся на заднем плане снимка мялку для льна: «Это терница, ею лён тёрли»28. Один из информантов проявил особую осведомленность в технологии обработки льна и описал последовательность этого процесса: «А это вот «терница». Брали жмень сухого льна и тёрли. Эту работу делали женщины в осеннее время года. Лён должен был быть вылежанным. Его убирали в конце августа, расстилали на чистом поле, где он лежал около месяца. Потом его сушили на специально смастерённых сушилах. Строили обыкновенное деревянное здание, отапливаемое печью, в котором были обустроены специальные полки, на которых лён высушивался, затем его тёрли, потом трепали, потом чесали, потом пряли нитки, потом ткали, потом белили, потом одевали»29. Сохранение знаний о тонкостях технологического цикла, связанного с выращиванием, обработкой и выделкой льна, объясняется тем, что льноводство продолжает играть важную роль в производственно-перерабатывающем секторе экономики Белоруссии до настоящего времени, что обуславливается благоприятными природно-климатическими условиями для выращивания этой культуры.

Описание следующей фотографии у А.К. Сержпутовского представлено довольно кратко: «Группа девушек в праздничных нарядах. С. Лучицы. Мозырский у. Минской губ. 1906 г. Белорусы»30. (Илл. 9) 


Илл. 9.jpg

Илл. 9. Группа девушек в праздничных костюмах. Минская губ., Мозырский у., с. Лучицы.
Автор А.К. Сержпутовский. 1906 г.


Примечательно, что у опрошенных мужчин тема традиционного костюма практически не вызвала интереса, в то время как женщинам она оказалась весьма близкой. Они вспоминали те элементы традиционной одежды, которые они носили в свои юные годы, то есть в середине ХХ в. В это время женщины в деревне ещё носили «нашива́ные каптаны́» и передники. Информантки вспоминают своих односельчанок, которые наряжались в вышитые сорочки, «каптаны» и «монисто». Они отмечают, что традиционный костюм исчезал из повседневной жизни деревни постепенно. Одежду в послевоенные годы, главным образом, уже покупали в магазине. «Хвартуки́» в это время уже не были такими архаичными как на фотографии, их украшала более современная вышивка. В повседневной одежде они встречались всё реже, но в похоронной обрядности являлись непременным атрибутом. «Фартук обязательно одевали на покойницу, если не поверх сподницы, то под нее. Также в гроб складывали домотканое полотно»31. Помимо фартуков, на случай похорон обязательно приберегали головные платки и полотенце на крест32. Платки и полотенца также покупали в деревенском магазине. В довоенные годы многие необходимые товары, включая украшения и аксессуары, приобретались на ярмарке в соседней деревне Челющевичи (у А.К. Сержпутовского – д. Телещевичи – прим. авт). Одна информантка рассказала, как однажды ее «батька на той ярмарке купил матери серьги за полпо́да семян и отдал 8000 керенок»33. Эти и другие воспоминания информантов наглядно иллюстрируют процесс обновления представлений о канонах внешнего облика деревенского жителя по будничным, праздничным и траурным случаям под влиянием расширявшегося на протяжении всей второй половины XX в. и становившегося привычным для сельской местности ассортимента товаров легкой промышленности.

Тема традиционного костюма получила своё продолжение в беседе о следующем снимке, на котором А.К. Сержпутовским была запечатлена: «Молодая женщина в праздничном наряде; на голове "лямец" или "наметка"; поверх "сарочки", с нашитыми "вустаўками" – оплечьями, рукавами и "рукаўчиками" – обшлагами, надет "кабат" или "гарсэт" – безрукавка из черного бархата; длинный до земли "андарак" (юбка) сделан из разноцветной полосатой суконной домашней ткани; спереди повязан "хвартух" – фартук, сшитый из тонкого белого домашнего холста и украшенный нашитыми узорами и кружевными прошивками. С. Лучицы. Мозырский у. Минской губ. 1906 г. Белорусы»34. (Илл. 10) 


Илл. 10.jpg

Илл. 10. Молодая женщина в праздничном костюме. Минская губ., Мозырский у., с. Лучицы.
Автор А.К. Сержпутовский. 1906 г.


Информантки сообщили, что в годы их юности невесты выходили замуж в плетеном венке на голове, а вместо фаты использовали марлю35. «Я вышла замуж, когда мне было 19 лет. Тогда на свадьбу надевали белые платья, туфли и венки. Венки были покупные, их носили с "попоной". К свадьбе готовили дары: вышивали полотенца для мужчин, а для женщин доставали отрезы ткани», – сообщила информантка36. Такой тип головного убора как «намитка» в живой традиции респондентки уже не застали. Таким образом, собранные сведения позволяют проследить, как и в какой форме на смену традиционному костюму приходила одежда в, так называемом, народном стиле. Элементы костюма дольше всего сохранялись в одежде, предназначавшейся для традиционных обрядовых практик, таких как свадьба или похороны, в то время как новые коллективные практики меняли привычный комплекс костюмных атрибутов, порождая их гибридные формы.

Следующая фотография, предложенная к рассмотрению вызвала живые воспоминания как у женщин так и у мужчин. На фотографии, по описанию А.К. Сержпутовского, был представлен «Вид переносной колыбели во время работ в поле; на трех связанных вверху колышках висит на четырех веревочках легкая колыбель, сделанная из липового луба, а чтобы мухи не беспокоили ребенка, колыбель покрывается "апинкаю" –  клетчатым одеяльцем, сшитым из редкого домашнего холста. С. Лучицы. Мозырский у. Минской губ. 1906 г. Белорусы»37. (Илл. 11) 


Илл. 11.jpg

Илл. 11. Переносная колыбель. Минская губ., Мозырский у., с. Лучицы. Автор А.К. Сержпутовский. 1906 г.


Все информанты называли колыбель «колыской» и объяснили, что бабы носили ее за спиной, когда шли в поле работать38. «Брали с собой палки, колыску, дитя, серп, еду и на весь день шли жито жать. Колыски делали сами, из коры липы. Кора толстая, драли эту кору и из нее изготавливали, что обеспечивало ей легкость в переноске. Колыска в поле подвешивалась на "тройны" – сооружение из трех палок. Колыску обвязывали тканью, чтобы ребенок оставался в тени»39. Эффект узнаваемости данного атрибута традиционной культуры для современных жителей села позволяет делать вывод об относительно долгом использовании его в соответствии с функциональным назначением в послевоенное время, что, возможно, было связано с отсутствием правовой базы по охране материнского труда работниц колхозов. Система оплаты труда колхозников, основанная на учете трудодней и отсутствии оплачиваемых отпусков по беременности и родам, заставляла жительниц села возвращаться к полевым работам практически сразу после рождения ребенка. Это вынуждала женщин осуществлять уход за ребенком без отрыва от работы, что делало переносную колыбель практичным инвентарем для матерей и в послевоенное время. Закон о предоставлении колхозницам оплачиваемого декретного отпуска был принят лишь в 1964 г.40. Таким образом, одним из существенных механизмов процесса трансформации традиционного быта в белорусской деревне второй половины ХХ в. становился фактор развития государственного законодательства.

К следующей фотографии А.К. Сержпутовский привел описание: «На берегу р. Птичь стоит толстый дуб; на его сучьях, на высоте около 5 метр. от земли, прилажена "палатка" или "адзер" – гнездо, на котором поставлен пчелиный улей. С. Лучицы. Мозырский у. Минской губ. 1906 г. Белорусы»41. (Илл. 12) 


Илл. 12.jpg

Илл. 12. Слева направо: 
Борть на дубе у берега р. Птичь. Минская губ.,  Мозырский у., с. Лучицы. Автор А.К. Сержпутовский. 1906 г. 
Борть на дубе у берега р. Птичь. Гомельская обл., Петриковский р-н, д. Лучицы. Автор В.В. Гавришина. 2016 г.


Экспедиционной группе удалось узнать, что на территории лесоохотничьего хозяйства Петриковского района у побережья реки Птичь до настоящего времени сохранились идентичного облика борти (см. илл. 12). Респонденты, ознакомившиеся с фотоснимком, подтвердили, что на нем изображен «улей» или «колодочный улей». Они сообщили, что такие борти местные жители и по сей день устанавливают в лесу для сбора меда. «Каждый знал, где находится его улей и с чужим не путал. Определенную опасность для этого занятия представляли медведи, которые разоряли ульи. В настоящее время в окрестностях Лучиц медведей нет, но в соседних районах они есть»42. Ответственный за использование местных лесных угодий егерь объяснил, что в наши дни для производства меда намного эффективнее использовать рамочные ульи. «В отличие от бортей современные рамочные ульи менее травматичны для пчел, поскольку позволяют изымать мед, не беспокоя пчел и не повреждая соты»43. Сохранение, передача и обогащение знаний о пчеловодстве в обследованном районе связаны с многовековым опытом местного населения в области собирания меда диких пчел44. Однако в настоящее время при сохранении представлений о традиционном бортничестве, чаще применяется современное пасечное оборудование, позволяющее увеличить объемы получаемого продукта и обеспечить бережное природопользование.

Река Птичь издавна служила важным ресурсом в хозяйственном цикле жителей прилегающих деревень. На одном из своих снимков А.К. Сержпутовский запечатлел некогда типичные для данной местности водные средства передвижения. В описании снимка он указал: «Река Птичь; на берегу возле старой ивы стоят двое "чаўней", сделанные из осинового дерева; длина челна 445, а ширина 54 см. С. Лучицы. Мозырский у. Минской губ. 1906 г. Белорусы»45. (Илл. 13). 


Илл. 13.jpg

Илл. 13. Чёлны на р. Птичь. Минская губ.,  Мозырский у., с. Лучицы.
Автор А.К. Сержпутовский. 1906 г.


Все опрошенные респонденты подтвердили важное значение речного ресурса для деревни, отметив, что в прежние времена по реке, действительно, передвигались именно на таких челнах. Слово «чёлн» местные жители произносят как «човен»: «Во, "човны" эти вот в этой стороне были. Не лодки, а "човны" были»46. «Так это ж "човен" называется. Его выдалбливали из бревна. На них ездить было очень опасно, можно было перевернуться. На лодке было проще плыть»47. Практическое преимущество челнов над обычными лодками, по утверждению информантов, заключалось в том, что они были очень манёвренными в любых погодных условиях. Их изготавливали из осины, дуба и сосны, и они были довольно тяжёлыми, но за счет этого при разгоне они долго сохраняли скорость скольжения. Также челны использовались для рыбалки48. Изображенный на фотографии пейзаж всем респондентам показался очень знакомым и реалистичным, по всей видимости, данный вид речного транспорта ещё встречался в этих местах в середине ХХ в.49. В настоящее время река Птичь продолжает играть важную роль в подсобных занятиях местных жителей, которые для занятий рыболовством используют преимущественно моторные лодки.

Ещё две фотографии получили комментарии респондентов лишь после того, как им была предоставлена дополнительная информация о них, не явствующая из визуального образа. На одной из них А.К. Сержпутовский запечатлел: «Дом еврея портного; изба срублена в простой угол из круглых сосновых бревен; в ней три довольно больших окна, по 6 стекол в каждом; крыша из тонких драночек, к избе приставлены небольшие сени, покрытые колотыми досками; во время праздника "кущи" на сенях снимается часть крыши, а отверстие прикрывается еловыми ветками; ограда полуразрушена; на переднем плане видны три еврея. Д. Заполье. Мозырский у. Минской губ. 1906 г. Белорусы»50. (Илл. 14). 


Илл. 14.jpg

Илл. 14. Дом еврея портного. Минская губ.,  Мозырский у., д. Заполье.
Автор А.К. Сержпутовский. 1906 г.


Эти сведения вызвали у информантов воспоминания о том, что когда-то в округе действительно проживало много евреев. Они занимались портняжным ремеслом, торговлей, сбором старых вещей и перепродажей различных товаров, которые покупали по более низкой цене в городе, а в деревне продавали по более высокой. По своему образу жизни, по мнению одного из информантов, «евреи были схожи с цыганами». Он также отметил свойственную евреям сплоченность внутри коллектива51. К настоящему времени евреев в Лучицах не осталось.

На другой фотографии была изображена «"Карчма", в которой до введения винной монополии производилась евреями продажа водки распивочно и на вынос. Д. Заполье. Мозырский у. Минской губ. 1906 г. Белорусы»52. (Илл. 15). 


Илл. 15.jpg

Илл. 15. Корчма. Минская губ.,  Мозырский у., д. Заполье.
Автор А.К. Сержпутовский. 1906 г.


Узнав об этом, одна из информанток рассказала историю, произошедшую некогда с евреем, хозяином корчмы в д. Деменка, расположенной в 10 км от д. Лучицы. По ее словам, финансовый успех державшего корчму еврея привлек внимание группу молодых людей из соседней д. Комаровичи. Они наведались к еврею и стали требовать от него деньги, на что еврей сообщил, что денег у него нет. В ответ вымогатели учинили расправу: вылили бочку «коломази» (дурно пахнущего средство для смазки колес), вывернули подушку с перьями и «укатали еврея». С тех пор понятие «укатать» вошло в лексикон местных жителей и стало использоваться в подобного рода ситуациях53. Следует также отметить, что мифопоэтический мотив публичного высмеивания персонажа через создание образа облепленной перьями фигуры, в полесском фольклоре встречался и самому А.К. Сержпутовскому при записи фольклорных сюжетов54.

Таким образом, проведенный в 2016 г. опрос жителей деревень Лучицкого сельсовета по фотографиям этого же района, сделанным в 1906 г., показал, как во второй половине ХХ в. под влиянием модернизационных процессов в этой местности происходило постепенное отмирание различных атрибутов традиционной культуры, выражавшееся как в их безвозвратном исчезновении, так и в трансформации их конструкций, функций и значений. В то же время некоторые формы традиционного быта сохранялись в белорусской деревне вплоть до начала ХХI в., но в последнее время и они стали быстро утрачиваться. В первую очередь это коснулось традиционной деревенской застройки. В то время как на протяжении ХХ в. в ходе хозяйственной модернизации, коллективизации, развития промышленности постепенно свою функциональную роль в хозяйственном цикле теряли такие элементы традиционной крестьянской усадьбы как гумно и сооружения пригуменного комплекса («озероды» и др.), изгороди, плетни, соломенные крыши и т.д., ядро усадьбы – рубленная из бревен крестьянская хата с подсобными хозяйственными постройками, ещё продолжали удерживать традиционную структуру организации усадебного комплекса, с которым был органически связан жизненный цикл обитателей белорусской деревни. Крестьянские усадьбы, как жилое пространство отдельных семей, в совокупности и в комплексе с деревенскими постройками общественного назначения образовывали своеобразный микромир, служивший средой организации сельского сообщества и его обитания55. Это подтверждается, в частности, феноменом восстановления деревень после разрушительных катастроф в их прежнем облике. Так, например, жители Лучиц рассказывали о том, что незадолго до начала Второй мировой войны деревня сгорела полностью. Однако и на сегодняшний день многие из старых домов по своему типу почти не отличаются от тех, которые запечатлены на фотографиях А.К. Сержпутовского (Илл. 16), снятых 110 лет назад.


Илл. 16.jpg

Илл. 16. Слева направо:
Вид крестьянской усадьбы зажиточного хозяина. Минская губ., Мозырский у., д. Заполье. Автор А.К. Сержпутовский. 1906 г.
Вид типичного деревенского дома. Гомельская обл., Петриковский р-н, д. Лучицы. Автор В.В. Гавришина. 2016 г.


В настоящее время в Лучицах и в соседних с ней деревнях можно наблюдать целенаправленное уничтожение традиционного этнокультурного пространства, влекущего за собой необратимые изменения в принципах организации деревенского микромира. Динамика глобализационных процессов в XXI в. ускорила отток трудоспособного населения из сельской местности и снижение старожильческого населения в целом, что, в свою очередь, привело к образованию фонда пустующего частного жилья. Многолетний опыт белорусских властей по утилизации зараженного жилья в Чернобыльской зоне по рационализаторской инициативе руководящего звена был перенесен на реализацию идеи зачистки сельской местности от заброшенных усадеб и в других районах страны56. Данная инициатива аргументирована противопожарной профилактикой и доводами в пользу практических преимуществ расчищенного пространства и возможных перспектив по его дальнейшему использованию.

Поскольку среда обитания человека определяется рукотворным культурным ландшафтом, по-другому «овеществленным информационным полем», то его изменения не могут не сопровождаться ментальной рефлексией включенных в это пространство людей57. Реализация программы по сносу усадеб позволяет проследить, какое отражение в сознании местных жителей находят подобного рода изменения. Аргументы, приводимые властями в пользу реорганизации деревенской топографии, старожилам чаще всего оказываются чуждыми и неприемлемыми. Они видят в этой программе бо́льшую проблему, чем само по себе опустение усадеб, и склонны трактовать ее как административный произвол: «Посмотрите, что тут у нас теперь делается. Дети по городам живут, а сколько домов тут позакопали у нас в селе! Что это такое за начальство!»58. Пожилые люди с болью в сердце наблюдают, как происходит разрушение знакомого им с детства пространства: «Пригоняют экскаватор, выкапывают котлован метра три в глубину. Если зимой, то стараются сжечь все деревянное. Все это бульдозером спихивается в котлован и сверху разравнивается. Несмотря на заявления о том, что уничтожают только те дома, у которых нет хозяев и наследников, нередкими бывают случаи, когда на самом деле хозяева ещё живы. По закону, раз в год или два, человек должен приехать и обкосить все вокруг, окультурить. Поскольку люди подолгу не приезжают, на основании этого они уничтожают дома, и все. Хозяин не появился, об этом составляется бумага и на основании этого дом утилизируется. После того, как дома закопали, высвободившуюся поверхность используют под пашню. Вот вы проезжали Капцевичи. Там поле такое большое с рожью видели. Так на месте этого поля раньше все дома стояли». В настоящее время на месте недавно снесенных усадеб можно наблюдать засыпанную желтым песком поверхность над тем местом, где прежде стояли постройки, и оставшиеся в стороне от «желтого пятна» случайно уцелевшие одинокие лавочки, колодцы или погреба. Вместе с постройками сносятся и все приусадебные насаждения. В некоторых деревнях места снесенных усадеб застраивают новым типовым жильем, а где-то они просто превращаются в пустыри. (Илл. 17, 18) 


Илл. 17.JPG


Илл. 18.JPG

Илл. 17, 18. Пустыри, на которых некоторое время назад располагались усадьбы. 
Гомельская обл., Петриковский р-н, д. Лучицы. Автор В.В. Гавришина. 2016 г.


Зачищенные площади также используются для расширения сельскохозяйственных угодий: «Старые дома убрали, а весной посеяли. Дело не в том, что земли для засеивания не хватает. Сейчас в Белоруссии много необработанной земли. Я, если честно, не знаю и не понимаю, зачем они старые дома хоронят. Жестоко всё это. Это травматично для местных жителей. Кому приятно, что чей-то дом стоял, а теперь его нет. На Радуницу все равно все приезжают, из Москвы, из Питера, едут отведать стариков. Им приятно прийти к родному углу, пусть старый он, но вспомнить что-то, во двор зайти, какой-никакой там уже... А иногда сносятся ещё совсем крепкие дома. Эти дома ещё можно было бы использовать, например, как дачи для пенсионеров из города на летний период. Просто жалко очень». Большинство местных жителей склонны разделять мнение о том, что сносу старой застройки существуют гуманные альтернативы и возможности ее использования в практических целях: «Такие хорошие дома поразбурывали, позакапывали. В них бы ещё кто-нибудь поселился и жил. Убирают и дом, и сады уничтожают, столько яблонь, столько всего, и все подчистую! На наш взгляд, это вредительство, поддерживаемое местным руководством». Таким образом, на смену естественному преображению этнокультурного ландшафта и элементов его предметно-пространственной структуры приходит вертикальное проектирование среды, игнорирующее объективно существующие социально-антропологические факторы, обусловленные устойчивой картиной мира, отвечающей за представления каждого отдельного человека о своем месте в этом мире59. Поскольку среда обитания, особенно в отношении сельского сообщества, выступает в качестве органического элемента социальных отношений, вмешательство извне в ее естественное развитие приводит к конфликту и нарушению устойчивых коммуникационных связей60. «Сложно сказать, хорошо это или плохо – зависит от того, какой дом закапывают. Вот, например в Капцевичах хотят закопать клуб. Это вообще кошмар. Там такая деревня, все очень дружные и веселые, встречаются в клубе, отмечают праздники и дни рождения. А они хотят этот клуб закопать. Для местных жителей это трагедия, они даже написали куда-то президенту по этому поводу. Будет очень жалко, если они не отвоюют свой клуб. А есть, например, старые дома, которые портят вид, их пусть сносят – не жалко. Вот, например, дом по соседству. Там никто не живет, трава растет, змеи ползают. Лучше его закопать, выровнять и посадить».

Осмысляя поставленную проблему, стоит согласиться, что современные процессы, сопровождающиеся снижением численности сельского населения, неизбежно влекут за собой угасание прежних основ традиционного быта61. Однако при учете механизмов общественного саморегулирования и его воздействия на пространственные изменения, рационализация утративших практическую пользу пережитков могла бы протекать в более приемлемых для обитателей среды формах, с учетом того, что многие из них осознают неизбежность перемен: «Вон там мой дом стоит, так его будут сносить. Каждый раз, когда прохожу мимо, сажусь возле него на лавочку и вспоминаю, как я в детстве была там, потом уже и замуж оттуда выходила. <…> Там сад ещё стоит <…> так вот сносить всё будут. <…> не жалко, да на что он мне, пусть сносят. В Светлогорске дочка живет, она дала разрешение на снос дома. Так, вот и снесут». Поскольку отмирание традиционной матрицы происходит в том числе и за счет смены поколений и ценностей, присущих той или иной эпохе, то изменение ландшафта с течением времени само по себе обретает параметры, востребованные актуальной практикой обустройства пространственной среды. С этих позиций предпринятая инициатива по сносу усадеб опережает естественный процесс трансформации облика сельской местности. Молодое поколение не питает иллюзорных надежд на возрождение села в его привычном традиционном облике, следовательно, естественный уход носителей прежней картины мира, несоответствующей их запросам, рано или поздно позволяет приступить к беспрепятственному переустройству окружающей среды под нужды тех, кому она обеспечивает существование. Этот объективный фактор находит отражение в полемическом характере взглядов «отцов и детей» на данную проблему: «Сын (50 лет): А что ты тут сделаешь? Хочешь, чтобы они сгорели потом бесхозные? Все правильно. // Мать (83 года): Так все ж дети по городам, и они приедут отдыхать. // Сын: Нету детей, никто не приедет. // Мать: Почему нету детей? // Сын: Потому что закапывают дома у тех, у кого нету детей, и кто их уже много лет не посещает».

В связи с рассмотренным на локальном примере сюжетом следует отметить, что несмотря на объективно существующую уже на протяжении многих десятилетий тенденцию оттока сельского населения в города, ситуация с утилизацией обветшавшего и опустевшего жилья далеко не везде обретает статус острой проблемы, требующей кардинального решения путем привлечения сторонних технических и трудовых ресурсов. Так, например, в соседнем Ганцевичском районе Брестской области местные жители даже не слышали про практику бульдозерного сноса, хотя феномен опустевших усадеб им тоже знаком. По каждому такому случаю ими принимается решение на уровне сельсовета, одобренное сельским сообществом, и ликвидация построек производится традиционным методом путем их разбора с последующим использованием древесины самими сельчанами в отопительных нуждах.

Таким образом, проведенная в 2016 г. практическо-аналитическая работа способствовала выявлению и апробации актуальных репрезентативных методов, направленных на более эффективное использование потенциала этномузеологического наследия в целях выстраивания более насыщенного и конструктивного диалога с современной аудиторией, обращающейся к информационным возможностям музея. Эксперимент по изучению реакции современных жителей белорусской деревни на визуальные образы более чем столетней давности показала постепенный характер процесса отмирания элементов традиционного быта и обретение ими новых форм и смыслов в условиях модернизационных процессов второй половины ХХ в. Ускорение темпов этого процесса к началу XXI в. и расширение их масштаба привело в настоящее время к радикализации трансформаций этнокультурного ландшафта и природно-хозяйственной среды. На этом фоне этномузеологическое наследие А.К. Сержпутовского в настоящее время обретает исключительное значение и всевозрастающую роль. В контексте наблюдаемых в современном этнографическом поле тенденциях, сохраняющиеся в музее артефакты в целом становятся не только показателями сохранения или утраты связей современности с культурными традициями и обычаями прошлого, но и обретают статус первоисточников. Особое место в этой связи обретает фотографическое наследие, поскольку уже сейчас оно выступает в качестве практически единственного исторического источника, позволяющего реконструировать многие визуальные образы безвозвратно ушедшей действительности в контексте проблемы человека и его динамичного освоения окружающей среды и преобразования с культурного ландшафта. Наблюдаемая тенденция дает основания предполагать, что уже в обозримом будущем образы полесской деревни, зафиксированные на фотоснимках А.К. Сержпутовского 110 лет назад, сохранявшие свои базовые черты бо́льшую часть ХХ в., станут неузнаваемы не только для самих обитателей этих деревень и ученых, но в ряде случаев будут служить единственными свидетельствами того, что данная территория некогда обладала неповторимым этнокультурным колоритом.



1 См., напр.: Этнографические музеи сегодня // Антропологический форум. 2007. № 5. С. 7-132.

2 См., напр.: Давыдов А.Н. Языки культуры и текст скансена // Региональная научно-практическая конференция «Человек и среда его обитания». Тезисы докладов. Л., 1989. С. 65.

3 Михайлова А.А., Лысенко О.В., Гавришина В.В. Проект «Этномузеологическое наследие А. К. Сержпутовского»: апробация аналитических стратегий // Новые российские гуманитарные исследования. 2015. № 10. Электрон. ресурс. URL: http://www.nrgumis.ru/articles/1951/

4 Лысенко О.В. Научно-прикладные перспективы российско-белорусского проекта "Комплексное исследование этномузеологического наследия А.К. Сержпутовского в собрании Российского этнографического музея (1906-1930 гг.)" // Белорусский сборник. Статьи и материалы по истории и культуры Белоруссии. Вып. 6. СПб., 2015. С. 73-82; Лысенко О.В. Исследование наследия А.К. Сержпутовского в собрании Российского этнографического музея (1906–1930) как эпистемологическая проблема // XI конгресс антропологов и этнологов России. Контакты и взаимодействие культур. Сборник материалов. Екатеринбург, 2-5 июля 2015 г. М., Екатеринбург, 2015. С. 395-396; Гавришина В.В. Этнографическое наследие и аналитические стратегии А.К. Сержпутовского // XI конгресс антропологов и этнологов России. Контакты и взаимодействие культур. Сборник материалов. Екатеринбург, 2-5 июля 2015 г. М., Екатеринбург, 2015. С. 389; Лысенко О., Михайлова А. Гавришина В. «Этномузеологическое наследие А.К. Сержпутовского» в свете современных полевых комплексных исследований // Единство и многообразие славянского мира: наука, культура, искусство. Материалы Международной научно-практической конференции (Санкт-Петербург, 19-20 октября 2015 г.). СПб., 2015. С. 112-115; Михайлова А.А. Лекарственные травы как компонент целостной репрезентации белорусской этнической культуры в музеологическом подходе А.К. Сержпутовского // Зборнiк дакладаў i тэзiсаў VI Міжнароднай навукова – практычнай канферэнцыі «Традыцыі і сучасны стан культуры і мастацтваў» (Мiнск, Беларусь, 19–20 лістапада 2015 года) /гал. рэд. А. І. Лакотка; Цэнтр даследаванняў беларускай культуры, мовы і літаратуры НАН Беларусі. – Мінск: Права і эканоміка, 2016. С. 780-783.

5 Лысенко О. В. Этномузеологическое наследие А.К. Сержпутовского: к публикации рукописи «Полешуки-белорусы» // Материалы по этнографии. Т. III: Народы Белоруссии, Украины, Молдавии. СПб, 2010. С. 353-360. Исследовательский интерес А.К. Сержпутовского к Полесью выражался также в проводимой им научно-просветительской работе: к примеру, в 1907 г. на одном из заседаний Русского географического общества учёный прочитал доклад на тему: «Суеверия и предрассудки Полесских-белорусов» (Источник: Отчет Императорского Русского географического общества за 1907 г. СПб., 1908. С. 38); 30 декабря 1923 г. в соответствии с расписанием воскресных лекций-экскурсий в Этнографическом отделе Русского музея состоялось занятие А.К. Сержпутовского на тему «Белорусы Полесья» (Источник: Архив РЭМ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 48а. Л. 147. Журнал заседаний Совета Этнографического отдела № 392-447 за 1920-1924 гг.).

6 В 1908 г. А.К. Сержпутовский получил малую золотую медаль Императорского Русского географического общества за рукопись «Сборник белорусских пословиц и поговорок», в преддверии чего был написан отзыв на эту работу Д.К. Зелениным, где, в частности, было указано следующее: «Что же касается положительных сторон рассматриваемого труда, которым располагает составитель, нужно назвать весьма редким по своему богатству и обилию; знание автором местного быта и говора – выдающимся; записи его – удовлетворительно передающими местные фонетические особенности говора и потому имеющими также и значение для диалектологии; весь труд – весьма громадным и полезным» (Источник: Отчет Императорского Русского географического общества за 1908 г. СПб., 1909. Приложение. С. 22).

7 Сержпутовский А.К. Сказки и разсказы белоруссов-полешуков. СПб., 1911.

8 Соловьева К.Ю. «В поисках Беловодья»: опыт фоторепрезентации двух эпох // Музей. Традиции. Этничность. 2012. № 2. С.144-149.

9 Сержпутовский А.К. Голос из глуши: с. Лучицы Мозырского уезда // Минские губернские ведомости. 1891. 26 апреля.

10 Этнокультурные процессы Восточного Полесья в прошлом и настоящем / Гурко А. Вл. [и др.]; редкол.: А. Вл. Гурко, И.В. Чаквин, Г.И. Касперович; Нац. Акад. Наук Беларуси, Ин-т искусствоведения, этнографии и фольклора  имени К.Крапивы. – Минск, 2010. 466 с.

11 Фядосик М. Бальшак: аповесць i апавяданнi. Гомель, 2015. С. 5.

12 О взаимодействии информанта и исследователя см., например: Ковыршина Ю.И. Интервьюирование как взаимное одаривание:механизмы формирования символического статуса собирателя // Антрополог глазами информанта / Информант глазами антрополога: коллективная монография. М., 2015. С. 102-111.

13 РЭМ колл. № 1013-1.

14 Зап. от Аземши Дмитрия Павловича, 1938 г. р., р. в д. Лучицы; механизатор на пенсии. Соб. О. В. Лысенко, А. А. Михайлова, В. В. Гавришина. 19.06.2016 г.

15 РЭМ, колл. № 1013-6.

16 Зап. от Еськовой Любови Дмитриевны, 1933 г. р., р. в п. Деменка (в настоящее время входит в состав Петриковского р-на Гомельской обл.); фельдшер скорой помощи на пенсии. Соб. О. В. Лысенко, А. А. Михайлова, В. В. Гавришина. 19.06.2016 г.

17 Зап. от Аземши Дмитрия Павловича, 1938 г. р., р. в д. Лучицы…

18 РЭМ, колл. № 1013-16.

19 Зап. от Еськовой Любови Дмитриевны, 1933 г. р., р. в п. Деменка…

20 Локотко А.И. Белорусское народное зодчество : Середина XIX – XX в. Минск, 1991. С.235-236.

21 РЭМ, колл. № 1013-7.

22 Зап. от Аземши Дмитрия Павловича, 1938 г. р., р. в д. Лучицы…

23 Сержпутовский А.К. Сказки и рассказы белорусов-полешуков. СПб., 1911; Сержпутовский А.К. Казкi i апавяданьнi беларусаў з Слуцкага павету. Л., 1926; Лысенко О.В., Николаев О.Р. «Кирмаш – пространство мороки» (по материалам сборника А.К. Сержпутовского «Сказки и рассказы белорусов-полешуков») // Торговля в этнокультурном измерении: Материалы Четырнадцатых Международных Санкт-Петербургских этнографических чтений. СПб., 2015. С. 325-330; Лысенко О.В. Единственная фотография белорусского сказочника Ивана Аземши, выполненная Александром Сержпутовским в 1906 г. // Беларуская кнiга ў кантэксцэ сусветнай кнiжнай культуры. Вып. 6. Мiнск, 2015. С. 229-240.

24 РЭМ, колл. № 1013-21.

25 Зап. от группы женщин ок. 1935-1945 г. р., р. в д. Лучицы. Соб. О. В. Лысенко, А. А. Михайлова, В. В. Гавришина. 19.06.2016 г.

26 Зап. от Еськовой Любови Дмитриевны, 1933 г. р., р. в п. Деменка…

27 См. напр.: Сержпутовский А.К. Очерки Белоруссии. V. Каўтун (колтун) // Живая старина. 1908. Вып. 1. С. 25-33.

28 Зап. от Губчик Тамары Ивановны, 1933 г. р., р. в д. Лучицы; медицинский работник на пенсии. Соб. О. В. Лысенко, А. А. Михайлова, В. В. Гавришина. 19.06.2016 г.

29 Зап. от Аземши Дмитрия Павловича, 1938 г. р., р. в д. Лучицы…

30 РЭМ, колл. № 1013-25.

31 Зап. от Корбут (Новик) Ксении Григорьевны, 1933 г. р., р. в д. Новые Головчицы; учитель математики на пенсии. Соб. О. В. Лысенко, А. А. Михайлова, В. В. Гавришина. 20.06.2016 г.

32 Зап. от Аземши Тамары Константиновны 1931 г.р., р. в д. Лучицы. Соб. О. В. Лысенко, А. А. Михайлова, В. В. Гавришина. 20.06.2016 г.

33 Зап. от Еськовой Любови Дмитриевны, 1933 г. р., р. в п. Деменка…

34 РЭМ, колл. № 1013-22.

35 Зап. от Губчик Тамары Ивановны, 1933 г. р., р. в д. Лучицы…

36 Зап. от Аземши Тамары Константиновны 1931 г.р., р. в д. Лучицы…

37 РЭМ, колл. № 1013-11.

38 Зап. от Корбут (Новик) Ксении Григорьевны, 1933 г. р., р. в д. Новые Головчицы…

39 Зап. от Аземши Дмитрия Павловича, 1938 г. р., р. в д. Лучицы…

40 Постановление Совета Министров СССР от 4.11.1964 № 915 Об утверждении положения о порядке назначения и выплаты пособий по беременности и родам женщинам – членам колхозов.

41 РЭМ, колл. № 1013-19.

42 Зап. от Аземши Дмитрия Павловича, 1938 г. р., р. в д. Лучицы…

43 Зап. от Яковца Сергея Николаевича 1971 г. р., д. Фастовичи Петриковского р-на Гомельской обл. Соб. О. В. Лысенко, А. А. Михайлова, В. В. Гавришина. 20.06.2016 г.

44 Сержпутовский А.К. Бортничество в Белоруссии // Материалы по этнографии России. Т. 2. СПб., 1914. С. 13-34.

45 РЭМ, № 1013-20.

46 Зап. от Губчик Тамары Ивановны, 1933 г. р., р. в д. Лучицы…

47 Зап. от Аземши Тамары Константиновны 1931 г.р., р. в д. Лучицы…

48 Зап. от Аземши Дмитрия Павловича, 1938 г. р., р. в д. Лучицы…

49 Зап. от Еськовой Любови Дмитриевны, 1933 г. р., р. в п. Деменка…

50 РЭМ, № 1013-30.

51 Зап. от Аземши Дмитрия Павловича, 1938 г. р., р. в д. Лучицы…

52 РЭМ, № 1013-31.

53 Зап. от Еськовой Любови Дмитриевны, 1933 г. р., р. в п. Деменка…

54 Сержпутовский А.К. Сказки и разсказы белоруссов-полешуков. СПб., 1911. С. 121-122.

55 Байбурин А. К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. Л., 1983; Несанелис Д.А., Семенов В.А. Природное и культурное в ориентации сельских поселений конца XIX – начала ХХ вв. на европейском Северо-Востоке // Региональная научно-практическая конференция «Человек и среда его обитания». Тезисы докладов. Л., 1989. С. 50.

56 Мицкевич П. Как хоронят умершие деревни // http://www.kp.by/daily/26265/3143147/

Дралюк В. Сносный сценарий для пустующего дома // http://www.sb.by/obshchestvo/article/snosnyy-stsenariy-dlya-pustuyushchego-doma.html

57 Бормане Д.Э. Смысловое значение этнопространства: наследие в действии // Региональная научно-практическая конференция «Человек и среда его обитания». Тезисы докладов. Л., 1989. С. 46.

58 Поскольку вопрос о сносе жилья во время экспедиции возник спонтанно, целенаправленной работы по опросу респондентов и анализу данной ситуации не проводилось. В тексте статьи приводятся реплики, прозвучавшие в беседах с разными жителями Лучицкого сельсовета.

 59 Измоденова Н.Н. Окружающая среда как опредмеченный тип культуры человека // Региональная научно-практическая конференция «Человек и среда его обитания». Тезисы докладов. Л., 1989. С. 13.

60 Моркунене Ю. Философско-гуманистический подход к развитию среды обитания человека // Региональная научно-практическая конференция «Человек и среда его обитания». Тезисы докладов. Л., 1989. С. 16.

61 О различных концепциях трансформации аграрной среды в ХХ в. см.: Мазур Л.Н. Российская деревня в условиях урбанизации: региональное измерение (вторая половина XIX – ХХ в.) Екатеринбург, 2012. С. 14.


Сведения об авторах:

Лысенко Олег Викторович / Lysenko Oleg

Кандидат исторических наук

Ведущий научный сотрудник отдела этнографии народов Белоруссии, Украины, Молдавии Российского этнографического музея

n_lysenko@mail.ru

 

Михайлова Алёна Алексеевна / Mikhaylova Alena

Кандидат исторических наук

Ведущий научный сотрудник отдела этнографии народов Белоруссии, Украины, Молдавии Российского этнографического музея

alena-muzej@yandex.ru

 

Гавришина Валентина Владимировна / Gavrishina Valentina

Научный сотрудник отдела этнографии народов Белоруссии, Украины, Молдавии Российского этнографического музея

vgavrishina@yandex.ru

(Голосов: 21, Рейтинг: 4.36)
Версия для печати

Возврат к списку