Статья подготовлена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда, проект 15-01-00445 «Конструирование смысла жизни: реальность и ее восприятие в России и сопредельных странах (социально-антропологическое исследование)», руководитель проф. О.Ю. Артемова, научный консультант акад. В.А. Тишков.

Аннотация: В статье анализируются первичные результаты полевого исследования, проводившегося в городе Севастополе, городах и сельской местности Республики Крым в рамках проекта, посвященного проблеме конструирования смысла жизни. Тема раскрывается через анализ повседневных нарративов жителей на фоне наблюдений исследователей.

Abstract: The article analyses some primary results of a field research carried out in Sebastopol, in urban and rural sites of the Republic of Crimea in the framework of a research project devoted to the problem of constructing of life meanings. The topic is presented through analysis of day-to-day narratives of people, the researchers’ observations serving as a background.

 

Ключевые слова: конструирование смысла жизни, динамика перемен, идентичность, современные крымчане, дискурс повседневности

Key words: constructing of life meanings; day-to-day narratives; dynamics of change; identity; modern Crimeans

 

"Не может быть, чтобы при мысли, что и вы в Севастополе, не проникли в душу вашу чувства какого-то мужества, гордости и чтоб кровь не стала быстрее обращаться в ваших жилах"

Л. Н. Толстой

 

Данная статья является обобщением и анализом первичных результатов исследования, проводившегося в городе Севастополе, городах и сельской местности Республики Крым по проекту, посвященному проблеме конструирования смысла жизни в России и странах ближнего зарубежья. Участники проекта ставили себе задачу выяснить способы и модели, с помощью которых происходит конструирование смысла жизни, формы проявления этого конструкта в обычной жизни и деятельности и в повседневном дискурсе, наиболее типичную систему ценностей людей, а также воздействие социально-экономических и политических изменений последних лет на их жизнь. 

Подобные исследования в рамках проекта проводились в 2015–16 гг. группами специалистов Центра социальной антропологии РГГУ в ряде регионов России, Армении, Белоруссии и Грузии. Вместе с тем, специфика крымского региона не могла не наложить свой отпечаток на тематику и проблематику исследования, которое неизбежно должно было затронуть вопросы, связанные с переменами в жизни крымчан вследствие изменения в 2014 г. государственной принадлежности Севастополя и Республики Крым.

В июне-июле 2016 года проходила работа по сбору полевого материала в Крыму. Она базировалась преимущественно в городе Севастополе, но также охватила ряд респондентов в южных и центральных районах Республики Крым². Работа строилась на основе включенного наблюдения и глубинных интервью, использовались методы фото- и видеофиксации.

С целью предварительного определения изменений в отношении крымчан к событиям 2014 г., а также их оценки текущего положения дел в конце 2016 – начале 2017 гг. был проведён ограниченный по масштабам блиц-опрос среди жителей Крыма через сеть интернет (скайп, электронная почта, социальные сети).

Респондентам задавалось несколько взаимосвязанных вопросов: об отношении к событиям марта 2014 года, о последствиях референдума для респондента и членов его семьи, об ожиданиях от присоединения Крыма к России, о позитивных и негативных изменениях в жизни крымчан к концу 2016 года, а также об их ожиданиях на ближайшие годы.

Кроме того, мы используем некоторые материалы опроса жителей Крыма, проводившегося в 2014 году с участием одного из авторов данной статьи в рамках проекта РНФ «Измерение рисков межэтнических отношений в регионах Российской Федерации. Разработка теории и междисциплинарного подхода». Предварительные результаты были представлены на XI Конгрессе этнологов и антропологов России в 2015 г. (Чубукова и Гуськова 2015).

В настоящей статье мы рассмотрим некоторые аспекты идентичности крымского населения (гражданской, этнической, языковой и т. д.) — вопроса, постоянно всплывающего в интервью и опросах и, как мы полагаем, имеющего большое значение для изучаемой темы. Выскажем некоторые наблюдения (на сравнительной основе) в отношении дискурса, характеризующего ответы наших респондентов и обсуждения ими повседневных проблем. Последнее — сами проблемы и их обсуждение — позволяют, как нам кажется, выявить в той или мной мере систему ценностей крымчан. Будут также специально рассмотрены изменения двух последних лет в свете ожиданий жителей Крыма и их нынешнего положения. Наконец, мы решили включить в текст данной статьи нарратив от первого лица, представляющий собой историю одной крымской семьи, которая представляется нам показательной по целому ряду аспектов.

 

Модель идентичности

В связи с Крымом по понятным причинам сейчас присутствуют в общественном дискурсе определения «русский» и «российский». Во многом это словоупотребление отражает определённую линию объяснения широкой поддержки и успешного осуществления воссоединения региона с Российской Федерацией. Однако сами эти понятия могут иметь несколько более или менее отличных друг от друга значений и коннотаций. Соответственно, и противопоставляемые им понятия будут разными.

Так, если говорить об идентичности крымчан, речь может идти, во-первых, о гражданской идентичности в связи с государственной принадлежностью самого полуострова: россияне / украинцы (граждане Украины). Во-вторых, об этнической принадлежности (происхождении): русские, (этнические) украинцы, крымские татары и др. В-третьих, о языковой (необязательно совпадающей с этнической), региональной идентичности и т. п.

Гражданская идентичность может рассматриваться как вопрос факта и права, но на уровне самосознания может иметь место альтернативная идентификация, когда ситуация, существующая де-юре и де-факто, рассматривается как несправедливая и внутренне не принимается, отторгается:

 «Он [Крым] никогда украинским не был, Украина не любила Крым».  

«Всегда чувствовал себя россиянином».

«Я жила в Севастополе и всегда считала себя только русской» (ПМА 2016³).

Справедливости ради надо признать, что возможна и обратная ситуация: в новых условиях некоторые жители Крыма, несогласные с изменением его статуса, формально приобретя гражданство России, могут сохранить украинскую гражданскую идентичность. Так, лидеры Меджлиса⁴ рекомендовали крымско-татарскому народу принять российское гражданство, при этом сохраняя и украинские паспорта. «Вы не выбираете эту реальность, а живете в ней, но украинское государство, поскольку вы не выходили из гражданства, будет считать вас своими гражданами», – заявил тогда Р. А. Чубаров (Меджлис 2014). В нашем исследовании, однако, таких информантов нам не встретилось.

Наконец, отметим, что в советское время, по-видимому, большинство населения Крыма имело гражданскую идентичность, связанную с Советским Союзом в целом, занимавшую более значительное место в иерархии идентичностей, по сравнению с которым принадлежность к Украине (УССР) не была релевантной:

«В советское время особенно не задумывались, в составе какой республики находится Крым». «Украина — это что-то довольно далекое и не имеющее к Крыму никакого реального отношения».

В этническом плане присутствие русских и украинцев как крупнейших групп (и преобладание русских) объясняется исторически. С осени 1944 г. было организовано заселение Крыма выходцами из соседних областей Украины и РСФСР (из Воронежской, Брянской, Тамбовской, Курской, Ростовской областей). В составе переселенцев было около 400 тыс. русских и более 150 тыс. украинцев (Заседателева 2015: 258). Будучи присоединён к Украине лишь в 1954 г., Крым не подвергся интенсивно проводившейся в 20-е – начале 30-х гг. политике украинизации, как русскоязычные регионы Юга и Востока УССР.

Когда, по случаю 300-летия воссоединения Украины с Россией, Крым был передан в состав Украинской ССР, он стал в ней единственным регионом с преобладанием русского населения и русского языка (Там же).

В самом деле, по данным переписи 2001 г. доля русскоязычных граждан в Крыму составляла 77 %. Надо, однако осознавать неоднозначность подобных данных и самих понятий «русскоязычные», «украиноязычные» и т. п. Как отмечает Д. Арель, понятие «родной язык» граждане Украины (добавим: и не только Украины) интерпретировали как язык, связанный с их происхождением, этнический язык, а не тот, на котором они в действительности обычно говорят (Arel 2002: 821). В силу этого среди жителей Украины выделяется многочисленная группа русскоязычных, заметно превышающая число этнически русских, однако в реальности она, по-видимому, ещё значительнее.

В этом отношении интересны результаты опроса Института Гэллапа, приводимые М. Н. Губогло и Р. А. Старченко (2014: 39), по которым более 80 % жителей Украины первым функциональным языком назвали русский, а также (применительно к Крыму) — собственного исследования названных авторов, согласно которому употребление русского языка в повседневной жизни крымчан русской, украинской и крымско-татарской национальности в большинстве случаев заметно превышает 90 %: как в общественных местах, так и на работе (кроме украинцев, у них 89,3 %) и в семье (но у крымских татар 74,8 %) (Губогло и Старченко 2014: 46).

Существенную роль, по мнению упомянутых исследователей, следует признать за региональной идентичностью, которую они называют даже  «катализатором Крымского референдума». Региональная идентичность, выраженная в самоопределении постоянных жителей полуострова как крымчан, проявляется, в частности, в привязанности к земле Крыма и низком проценте людей, готовых или желающих из него уехать (что проявляется как у этнических украинцев, так и у русских, но в особенной степени у татар) (Там же: 7–8).

Схожие результаты дало и наше исследование: на вопрос «хотите ли Вы уехать из Крыма на длительный срок или постоянное проживание?» абсолютное большинство опрошенных ответили, что не собираются уезжать из Крыма. Пожилые респонденты, что кажется естественным, отвечали, что собираются остаться на месте до конца своих дней. Молодежь не отрицает возможность покинуть родной город и уехать в Севастополь или Симферополь ради учебы или более выгодной работы, но зафиксировано лишь небольшое число заявлений о намерении переехать в другой регион России даже на время. Крымские татары часто указывали, что Крым является для них территорией традиционного проживания, и они имеют право и намерение жить и работать именно здесь. Указывают также, что имеет место новая волна переселения татар в Крым.

Говоря в этом отношении о Севастополе, следует напомнить, что он, как уже отмечалось, обладает известной уникальностью: с одной стороны, он всегда находился в особом положении, являясь городом центрального подчинения, с другой стороны, существовал в рамках общекрымского исторического контекста. (Кузьмина 2014: 186).

И в плане идентичности Севастополь также отличается определёнными особенностями, в силу особого состава населения и исторических традиций этого города-героя, базы русского флота, который можно назвать ещё более «пророссийским». Именно в Севастополе, как отмечают С. Н. Шестов и И. И. Руденко-Миних (2015: 152), 23 февраля 2014 года прошел наиболее массовый митинг, в котором приняли участие по разным оценкам от 30 до 50 тысяч горожан. Его участники выразили неподчинение киевской власти, назвали происходящее на Украине «государственным переворотом», приняли решение организовать отряды самообороны и избрали «народного мэра», которым стал известный севастопольский бизнесмен и меценат А. М. Чалый.

Указанные авторы приводят слова одного из организаторов митинга 23 февраля Вячеслава Горелова: «Единственным городом, способным стать детонатором пророссийского выступления на Украине, мог стать только Севастополь. И он им стал»  (Там же).

В данном контексте парадоксальным фактом выглядело то, что в ходе интервью летом 2016 г. наиболее восторженным энтузиастом воссоединения с Россией был житель Ялты украинского происхождения (55 лет, сам себя определяющий русским), тогда как самым прохладным был тон высказываний коренного севастопольца (30 лет), признававшего «особость» и «свою собственную гордость» горожан, но при этом использовавшего применительно к жителям Севастополя местоимение «они».

Кстати, словоупотребление, выражающее солидарность или противопоставление («мы» / «они»; «здесь» / «там» и т. п.), как известно, служит важным маркёром идентичности. В этом отношении интересно, кому в своём дискурсе противопоставляют себя респонденты. Это, в первую очередь, Украина, но также в некоторых случаях и Россия («там в России», «ваш Путин» и т. п.), которую в соответствии с распространённым употреблением можно назвать «материковой» (отражение своеобразного «островного сознания» крымчан).

В связи с вопросами идентичности уместно будет упомянуть такие постулируемые нашими коллегами характеристики крымчан, которые они применительно к украинскому периоду истории определяют как «гражданскую инфантильность и политическую апатию». На этом фоне, при «отсутствии устойчивой консолидированности русского и русскоязычного населения тем более неожиданными и удивительными оказались результаты референдума» (Губогло и Старченко 2014: 7). Исследователи предложили объяснять это «двумя группами факторов: социальной незрелостью и раздробленностью гражданских движений и политических организаций, а также уверенностью крымчан в незыблемости своей территориально-региональной идентичности» (Там же).

В самом деле, с такой пассивностью слабо вяжется решительность и самостоятельность действий крымчан в 2014 г., которую подчёркивают в воспоминаниях и наши респонденты:

«Сами этому способствовали, участвовали в блокаде украинских частей» (мужчина, 47 лет, русский (казак), военный пенсионер, Севастополь).

«Никто тогда за нами не стоял. Это я вам как севастополец, как человек, который в то время был здесь, ответственно заявляю. Восстание было порывом души. Вышли на митинг, на площадь Нахимова. Избрали Алексея Чалого народным мэром. Стали организовывать блокпосты, патрулирование города» (мужчина, 50 лет, русский, предприниматель, Севастополь).

Как отмечают исследователи этих событий, «помимо политических, дипломатических, военно-технических аспектов события большой интерес вызывают именно общественно-политические процессы на полуострове, продемонстрировавшие яркий пример самоорганизации населения, социальной активности, народной дипломатии, а также массового использования населением информационных ресурсов, прежде всего интернет-пространства и в частности социальных сетей. Именно массовая активность крымчан, вовлеченность широких слоев населения в процессы “русской весны” повлияли и на действия крымских политиков, и в итоге, на решения, принятые руководством России». (Шестов и Руденко 2015: 150–151).

Думается, что объяснение видимого противоречия с предшествующей «гражданской пассивностью» скорее в том, что жители Крыма отторгали общественную деятельность в политическом контексте, принадлежность к которому они внутренне не принимали (хотя она была им навязана), и в возможность выхода из которого они не верили. Когда же они увидели и поверили в такую возможность, то воспользовались ей активно и решительно:

«Нам, крымчанам, наконец-то дали возможность высказаться, в какой стране мы хотим жить».

Можно отметить, что в комплексной идентичности крымчан гражданский элемент на сегодня важнее, чем этнический; абсолютное большинство респондентов отметили, что для них гражданство конкретной страны – важнее этнической принадлежности. «Раньше мы все жили вместе, были в одной стране: и русские, и украинцы, и татары. Никогда не враждовали. Зачем теперь эта национальность?».

Некоторые отказывались декларировать этническую идентичность или делали заявления, которые можно интерпретировать как изменение идентичности:

«Называть себя украинкой сейчас стыдно, я гражданка РФ».

«Раньше в паспорте у меня было "украинец", сейчас дали паспорт — там национальности нет, и я рад, что ее нет, я россиянин».

«Раньше был украинец, теперь русский».

Нередки были и свидетельства множественной идентичности: «Я русская, но у меня и греки, и турки были, и у меня к ним какая-то тяга и интерес».

Эти выводы нашего качественного исследования совпадают с результатами этносоциологического опроса, проведённого нашими коллегами: по их данным, «только четверть взрослого русского населения указала в ходе опроса, что национальная принадлежность имеет “очень важное” значение». У украинцев эта доля ещё меньше; правда, среди крымских татар она составляет 67,7 % (Губогло и Старченко 2014:47).

 

Дискурс повседневности

Хотелось бы отметить некоторые особенности дискурса и выражаемого им общественного настроения в сравнении с тем, как это было сделано в рамках этого же проекта в исследовании, посвящённом Армении, в котором принимал участие один из авторов данной статьи (Кабицкий и Крюкова 2015).

Тогда мы определили господствующую в интервью наших респондентов дискурсивную модель как «дискурс жалобы». Отмечался также «постоянно воспроизводимый информантами бином “было-стало”» (Там же). Подобное противопоставление имеет место и здесь, но в отличие от случая Армении (контраст «благополучное советское время — современная неустроенность») оно окрашено в более позитивные тона. В сопоставлении с «дискурсом жалобы», полученные в Севастополе и Крыму ответы отличает то, что можно определить как «дискурс уверенности».

Для него характерно акцентирование той самостоятельности и активности местного населения, его роли в событиях 2014 г., о чём говорилось выше. Часто присутствуют формы первого лица, сочетания «мы сами», «мы сделали». Среди важнейших ценностей эксплицитно называются мир, спокойствие, безопасность.

При этом дискурс уверенности не обязательно предполагает удовлетворённость ситуацией. Есть и нереализованные запросы и ожидания, но они формулируются как реалистические (укрепление нового статуса, международное признание, инфраструктурная, энергетическая и т. п. независимость от Украины). И в этом смысле сильно отличаются от того положения, что было до 2014 года: «очень хотели, но не верилось, что это может произойти». Или, говоря словами одного из организаторов исторического митинга, а ныне депутата Законодательного собрания Севастополя Бориса Колесникова: «Мы же своё будущее связывали только с Россией, в глубине души надеясь, но всё же опасаясь, сомневались в том, что мы ей нужны. В то время многие из нас, читая российские издания и слушая политиков, научились читать между строк и слышать то, что не было сказано. Вот эти недосказанности, подтекст подсказывали нам, что Россия ждёт Севастополь, это будет возвращение домой» (Шестов и Руденко 2015: 152).

К области дискурса, но не только и не столько нарративного, а также и визуального, можно отнести повышенное присутствие в информационной среде элементов, связанных с «российскостью», применяемых как своеобразный брэнд (По теме «российскости» и «русскости» применительно к Крыму см. также: Малькова 2015: 13). На плакатах, вывесках, граффити гораздо чаще, чем в «материковой» части страны, встречаются упоминание России, цитаты и высказывания о её значении, государственные и неформальные символы, портреты её бывших и нынешних правителей (см. иллюстрации).

Как иронически комментирует приезжий с «материка», «Путин глядит с каждого столба. Путин на футболках и на значках. Культ личности процветает махровым цветом. Во мне взыграл иконокласт, я нарочно стал беседовать с местными торговцами царским лицом: все как один клянутся, что движимы не страхом и не стремлением продемонстрировать лояльность, а единым служением маммоне. Именно таким житель Крыма видит столичного туриста — готовым отдать последнюю копейку за любое изображение Отца Нации» (Ласточкин 2016).

 

Насущные заботы и вечные ценности

По контексту обсуждения «крымской тематики» в информационном пространстве России может сложиться впечатление, что современные заботы крымчан — главным образом политического характера. Это представление, конечно, неверно. Как и жители других регионов, люди в Крыму беспокоятся о хлебе насущном, работе, здоровье, семейных, родственных и межличностных отношениях. Например, на одном из севастопольских форумов в опросе на тему «событий, которые могут заставить вас страдать» абсолютное большинство ответов было: личные проблемы.

Но и политическая проблематика тоже присутствует. Так, в период проведения исследования в Севастополе многие отмечали напряжённость, возникшую в связи с конфликтом главы Законодательного собрания города А. М. Чалого и губернатора С. И. Меняйло, некоторые критиковали действия последнего (как известно, вскоре оба участника конфликта ушли в отставку). В этом контексте, а также применительно к другим назначенцам, высказывалось недовольство тем, что федеральные власти присылают управленческие кадры из других регионов: «Севастополь не место для опальных чиновников». «Теперь в Крым пришли другие люди, везде служебные машины с номерами Воронежа. Они принесли свои порядки, к которым мы не готовы, привезли своих людей».

Другой серьёзной претензией к новой власти является то, что она… не новая: «Остались те же бывшие украинские ура-патриоты, только флаги поменяли». «Я убежден, что у нас во власти осталось слишком много прежних руководителей, ещё с украинских времён. Они пересидели крымскую весну, а теперь снова у кормушки и мстят нам за то, что мы тогда их поприжали».

Среди важнейших проблем населения — материальное положение. Зарплаты, хотя и выросшие по сравнению с украинским периодом, остаются низкими, в то время как цены стали очень высоки. Уровень жизни назвали первым в списке наиболее острых проблем региона (на втором месте — состояние дорог) также и участники опроса ВЦИОМ (Крым и Севастополь 2016). К сожалению, соответствующие показатели представлены в опубликованных результатах опроса раздробленными на множество пунктов (высокие цены, отсутствие повышения зарплат, пенсий, высокие тарифы ЖКХ и т. д.), но и при этом нетрудно заметить, что в Севастополе эта проблема стоит значительно острее, чем в Республике Крым (высокие цены — 39 % и 23 % соответственно, нет повышения зарплат — 26 % и 12 %).

Как говорит наш информант, «крымчане изменились внутренне. <…> Хотим денег, денег, денег. <…> Всё изменилось в худшую сторону. Хотя денег стало больше, всё стало гораздо дороже».

Отмечается, что в первое время (в 2014 г.) положение было лучше:

«Первые полгода всё было круто. Было больше денег, особенно из-за курса рубля к гривне. Я зарабатывал тысячу в день и шиковал. Но потом всё стало резко дорожать, и дорожает до сих пор. <…> Отдыхающие из Москвы жалуются, что цены такие же, как в Москве, что всё дорого. Но при этом у нас нет работы, а если есть — то низкие зарплаты. Продукты стали дорогими. <…> Ситуацию хорошо иллюстрирует известное видео с Медведевым — “Денег нет, но вы держитесь”. Все вокруг это обсуждают. Я знаю, простым людям тяжело. Вообще, при России стали лучше жить только военные, чиновники и те, кто занимается туризмом» (Феодосия).

«Что у нас в Крыму происходит? Нет работы, каждые полгода повышают тарифы коммунальные <…> Ничего хорошего у Крыма не будет, если и дальше так будут подниматься цены <…> Пока не появится в Крыму работа, не перестанут сокращать рабочие места, радужных перспектив не появится» (Коктебель).

«Да будем пахать, и затягивать пояс. Потом летом дистрофаны по морю бегают, не могут нажраться пахлавы и кукурузы. Вся прелесть жизни в городе-герое-курорте» (Севастополь).

Одно из конкретных проявлений материальных проблем севастопольцев — трудность приобретения жилья для тех, кто его не имеет, в связи с чем Севастополь даже оказался на первом месте в рейтинге недоступности жилья в России. Отчасти это объясняется интересом к приобретению недвижимости в Севастополе жителей «прохладных» регионов материковой России (Князев 2017).

«Севастополь — безумно дорогой город с мизерными зарплатами. Средняя по городу зарплата в районе 15 тысяч, аренда однокомнатной квартиры — 19–20 тысяч плюс коммунальные услуги, на продукты на человека в месяц будет уходить около 6–7 тысяч (это минимальный набор, не пошикуешь)⁵. Если у вас нет жилья или вы не зарабатываете около 80–100 тысяч, то загнетесь тут. Народ здесь выживает только благодаря тому, что у большинства свое жилье, а некоторые ещё и сдавать умудряются (особенно летом у моря)».

При этом можно заметить существенные различия в плане благосостояния (и не только), которые проходят по линиям Севастополь / Республика Крым; Южный Берег / остальной Крым (внутренние районы полуострова); районы и люди, связанные / не связанные с туристической деятельностью; группы населения разных профессий и занятий: сравнительно благополучны военные, моряки («у нас много плавающих, они зарабатывают чудесно, и военных»; «и сейчас они, “плавики”, неплохую денежку зарабатывают»), чиновники, хуже положение прочих бюджетников, пенсионеров, работников промышленности.  

Здесь надо отметить обеспокоенность жителей перспективами восстановления промышленных производств, пришедших в упадок в минувшие десятилетия. Для Севастополя огромное значение всегда имел Севастопольский морской завод, а также целый ряд предприятий военно-стратегического характера, например, НПО «Муссон», заводы «Маяк», «Парус», «Фиолент» (Кузьмина 2014: 186).

В сфере образования ситуация противоречивая; даже среди самих местных жителей нет ясности, ходят слухи как об относительно благополучном (по местным меркам) положении учителей, так и прямо противоположные:

«Я как послушаю родственницу в Керчи, так и хочется в школу: 25000 чистыми, иногда и до 30000 доходит! 28 часов, классное руководство, высшая категория и проверка тетрадей. Такая вот разница, что ли? Вывод: или врёт или Севастополь — другое государство!»

«Нам тоже сказали, в Севастополе самые низкие зарплаты (учителей)».

По-видимому, это связано с большой вариативностью оплаты труда педагогов по регионам и муниципальным образованиям и с тем, что при невысокой ставке значительную часть могут составлять различные доплаты и премии: «Ситуация с зарплатой учителя в России такова: одним “мясо”, другим “капусту”, а в среднем все едим голубцы!»

Обеспокоенность у ряда собеседников вызывало также положение в недавно созданном (путём объединения ряда вузов) Севастопольском государственном университете, массовое сокращение штатов, начавшееся там в 2015 г.

Среди проблем отмечаются также нарушенные или затруднившиеся контакты с Украиной, как деловые, так и родственные (а также конфликты и ссоры в семьях из-за политических разногласий); но общее восприятие этого положения может быть разным, от остро негативного до терпимого (как временных трудностей):

«Все родные, друзья перессорились».

«Есть такие люди, семьи, в которых все перессорились – одни за Украину, другие за Россию».

«Конечно, с Украиной многие полезные связи оборвались, а с материком еще, как следует, не завязались».

«У меня в Крыму при Украине был бизнес: налаженные бизнес-связи со всей Украиной и Европой. Всё пошло к краху. Мы привыкли жить при Украине, привыкли к порядкам. Знали, где необходимо подмазать, чтобы поехало».

«Присоединение создало некоторые проблемы. Теперь по новым законам Украины в адрес Крыма, как российская гражданка, проживающая в Киеве, я каждый раз, когда хочу поехать к своей маме, должна оформлять разрешение на въезд из Украины в Крым и прохожу дополнительные проверки документов на украинской границе при въезде в Крым. Но это мелочи по сравнению с тем, что мой Крым наконец-то дома».

Наконец, упомянем среди прочих забот крымчан опасения и трения межэтнического характера. В большей степени это именно опасения: по-видимому, настороженность и подозрительность не соответствуют реальному уровню конфликтности; как показал опыт последних лет, некоторый потенциал межэтнической напряжённости, который проявлялся в высказываниях ряда информантов, не вылился в реальное противостояние.

По данным ВЦИОМ, на вопрос «были ли за последний год в Республике или населённом пункте, районе, где Вы живете, ссоры или конфликты на национальной почве?» 83 % ответили отрицательно, и только 10 % — положительно. 90 % опрошенных охарактеризовали отношения, складывающиеся между людьми разной национальности, как «скорее доброжелательные» и лишь 4 % — как конфликтные (Крым и Севастополь 2016).

В наших интервью было небольшое количество высказываний такого рода:

«Что я могу сказать про межнациональные отношения? Особо не изменились. Уживаемся, как можем. У меня соседи татары. Так они, естественно, не поддерживали присоединение к России. Другие знакомые татары, напротив, до референдума боялись, что придут украинские националисты, даже думали в Россию уехать» (Коктебель).

«Негатив тоже, конечно, есть. Татары, например, наглеют» (Симферополь).

«Вообще, у нас сейчас две мечты — получить как можно больше денег, и чтобы ваши кавказцы уехали к себе домой. Они захватили всё» (Феодосия).

 

Два года спустя

Оценивая в целом произошедшие перемены в жизни крымчан, надо отметить, что при всех трудностях они в большинстве своём не сожалеют о присоединении к России. По данным опроса ВЦИОМ, сегодня, «как и два года назад, абсолютное большинство жителей Крыма и Севастополя проголосовали бы на референдуме за вхождение в состав России. В Крыму так ответили 95 % опрошенных, в Севастополе — 94 %».

Достаточно высока оценка деятельности региональных властей⁶. При этом 72 % опрошенных отметили положительные изменения в регионе за последние два года, наиболее заметными стали положительные изменения для молодежи (82 %) и самой старшей возрастной группы (79 %) (Общественно-политическая ситуация 2016).

Три четверти жителей Республики (74 %) считают, что процесс интеграции Крыма в состав Российской Федерации в целом прошел успешно, даже несмотря на то, что ряд проблем ещё ждут своего решения. О нерешённости большинства проблем интеграции заявил лишь каждый четвертый респондент (25%).

В целом довольны своей жизнью (ответы «полностью доволен» и «скорее доволен») 86 % жителей Республики Крым и 75 % севастопольцев, недовольны — соответственно 10 и 19 % (Крым и Севастополь 2016).

Иногда оценки перемен являются или выглядят парадоксальными, например, высказывая удовлетворение улучшением ситуации с преступностью, борьбой с коррупцией, информанты одновременно сожалеют, что сложнее стало решить вопрос «неформально»: «[Раньше] знали, где необходимо подмазать, чтобы поехало».

«Таксист сказал, что “при России стало хуже: раньше я по перевалу проезжал с любой скоростью, а даишнику только на часы показывал, мол, тороплюсь, на обратном пути заплачу. А нынешние гайцы некоторые вообще не берут — ты нарушаешь и не знаешь, возьмут у тебя или нет”. Хозяин нашей хибары сказал, что “при России стало хуже — раньше можно было тащить с винзавода сколько хочешь, потом продавать. Это и вам хорошо и нам: нам прибыток, вам вино дешевое. Теперь вон идите за 400 рублей покупайте”. Продавец экскурсий сказал, что “при России стало хуже: раньше можно было доехать до Алушты раз в полчаса, потому что водители гоняли левые рейсы в свой карман, а теперь за этим начали следить — и вот, пожалуйста, маршрутка ходит раз в два часа, по расписанию. Ни вам, ни нам”» (Ласточкин 2016).

Каковы же в целом субъективные впечатления крымчан? Приведем (в сокращении) несколько интервью.

1. Респондент – мужчина, 25 лет, русский, Феодосия:

«Что сейчас люди отвечают? Наверно, что всё плохо? Ну, так это правда. Я высказываю не только свою позицию, но и позицию своих близких, своего окружения. Можно почти у любого спросить, и он ответит то же самое. Ну, что сказать? В первую очередь, крымчане изменились внутренне. Мы теперь не крымчане, а какие-то евреи. Хотим денег, денег, денег. Вообще, у нас сейчас две мечты — получить как можно больше денег, и чтобы ваши кавказцы уехали к себе домой. Они захватили все. Как по мне, вообще всё изменилось в худшую сторону. <…> Например, зарплата средняя по Крыму — 10-15 тысяч, а квартиру снять — 10–12 тысяч. И на что жить? <…> Насущный пример: мне надо сделать зуб. Сейчас это стоит 4600. Но мой врач в отпуске и будет только в феврале. В феврале это уже будет стоить 5000. Так всё дорожает. Наглядная инфляция. <…> Продукты стали дорогими. У нас в Феодосии вообще нет приличных магазинов и торговых центров. Один кинотеатр на весь город. При Украине цены были дешевле, а еда и выпивка вкуснее <…>.

Я бы не сказал, что крымчане сейчас хотят вернуться в Украину. Сейчас там тоже всё дорогое и неадекватные реформы. Хотя у вас в России тоже странные законы. К примеру, все стали бояться этого “закона Яровой”. Доходит до того, что люди бояться говорить по мобильному телефону и ставить спутниковую сигнализацию на автомобили — думают, что за ними ФСБ следит. Вообще, об автомобилях — стало больше машин. Даже в нашей Феодосии появились пробки, которых раньше никогда не было. Но при этом у всех маленькая зарплата — чудеса! Ну, да, конечно, сделали дорогу, но вообще наши власти делают хорошего по чуть-чуть, а глобально — всё плохо. Все, конечно, обсуждают керченский мост. Несколько моих знакомых там работало. Обещали большие зарплаты, а потом по нескольку месяцев не платили, люди бегут.

Как я относился к референдуму? Я вообще консерватор. Мне не нравятся все эти перемены, мне сложно адаптироваться. Я помню, люди шли на референдум с энтузиазмом, радостные. Теперь они не знают, что делать. Что я ожидал? Россия для меня была тогда другой страной. Перемены. Чего-то нового ждал, новые порядки. Светлое будущее…

Что будет дальше? Не знаю. Пока всё плохо при такой безработице и маленьких зарплатах. Я ожидаю, что дальше будет только хуже. Но привыкнем, наверное. А вообще хотел бы уехать в Финляндию. Там хорошо. Можно переехать в Симферополь или Севастополь, там, говорят, получше, чем в Феодосии. Кажется, что раньше жили проще. Не было таких денег, но не было и таких проблем».

2. Респондент – мужчина, 36 лет, русско-украинец, Коктебель:

«Наша семья была рада присоединению к России. Что вы думаете, мы хотели бы жить в одной стране вместе с украинскими ура-патриотами?

Мы рады, но экономическое управление этой страны меня не устраивает. Сидят себе чиновники, их никто не проверяет. Воруют — их никто не проверяет. Приватизировали народное добро — нефть, газ, золото, алмазы. За что они повышают коммуналку? В Крыму ещё не кончился свой газ, в шахтах не закончился уран, электропровода десятилетиями стояли, но стоят. <…> Дорогу положили, при Украине такого не было. Есть такие люди, семьи, в которых все перессорились – одни за Украину, другие за Россию.

Что мы ждали? Мира, спокойствия, процветания экономического. Одним словом — обыкновенные человеческие мечты. <…> Живем в мире, не бегают украинцы, не жгут никого. Всё хорошо.

Немножко разочарован присоединением, но не во всём. Оборонку российскую поддерживаю, восхищён внешней политикой. Внутренняя политика – никакая».

3. Респондент – мужчина, 47 лет, русский (казак), военный пенсионер, Севастополь:

«Воссоединение с Россией я и мои товарищи встретили положительно. Сами этому способствовали, участвовали в блокаде украинских частей. То, что Крым оказался в составе Украины, было исторической несправедливостью, и мы её исправили.

Не могу сказать, что по деньгам стало как-то лучше жить. Их стало больше, но и цены выросли. Так что как жили, так и живем. Лучше стало с другой стороны. Теперь нет этого ощущения несправедливости, нет этой навязчивой украинизации. Мы русские и живем в России. Это то, к чему я стремился всю свою сознательную жизнь. Как я уже сказал, от воссоединения я ждал устранения исторической несправедливости, хотел жить в России, оставаясь при этом крымчанином, так что я получил, что хотел.

Что изменилось в моей жизни к этому новому году? Я стал казаком. Как и многие мои товарищи из самообороны, вступил в местное казачье общество. Сейчас, вот, готовимся войти в реестр, берем на себя обязательства по несению службы. Трудности, конечно, есть. Местная власть далеко не всегда идет навстречу казакам. <…> Но всё это временное, переживем, справимся.

В ближайшие годы предстоит много работы – и нам, и местным властям, и чиновникам из Москвы. Я уверен, что несмотря ни на какие санкции, ни на какие препоны со стороны Украины, мы справимся, жизнь понемногу наладится».

4. Респондент – мужчина, 38 лет, русский (казак), Симферополь:

«Мартовский референдум оцениваю положительно. Считаю, всё правильно сделали. С кем общаюсь, все тоже так считают.

Последствия? Хорошие последствия. Появились новые возможности. Так что у моей семьи всё в порядке.

Ожидал, что власть переменится. Избавимся, наконец, от этого недогосударства, в котором и жить стыдно было. Будем жить в России.

Ожидания оправдались. Дела идут успешно. Сейчас, вот, в казаки записался. Новое интересное дело, новые контакты. <…> Я думаю, дальше будет только лучше. Самое сложное позади. Скоро закончится этот переходный период, закончится кризис. Будем нормально жить, лучше, чем сейчас. Ну и, конечно, лучше, чем при хохлах».

5. Респондент – женщина, около 60 лет, русская, Феодосия:

«К референдуму я отношусь в целом положительно. Те люди, с которыми я общаюсь, тоже. Никто из них не пожалел, что проголосовал в марте 2014 года за присоединение к России. А лично я перестала себя чувствовать оторванной от Родины. И в целом мне живется спокойно, так как чувствую себя защищённой.

В связи с тем, что теперь в Крыму три государственных языка, я не испытываю проблем в заполнении документов в госучреждении.

Лично я стремилась вернуться на Родину. В 90е годы я состояла в Российской общине, но чувствовала себя оторванной от Родины. Присоединения очень хотели. Но не верилось, что это может произойти. Но, слава Богу, это случилось!

Мой дед погиб в 43-м году, борясь против фашизма в городе Феодосия. Он был членом подполья (на фронт его не взяли по причине увечья). Поэтому у меня нет желания 1-го января праздновать день рождения С. Бендеры (sic!).

Ожидания – ждем, что мировая общественность нас признает как субъект Российской Федерации. Керченский мост строится. Ждем его открытие. Электричество и газ нам уже провели – ветка из Краснодарского края. Значит, никто нам их не отключит, как отключили электричество в предыдущем году».

6. Респондент – мужчина средних лет, русский, из Севастополя (опрошен в Бангкоке):

«Как нам живётся в Крыму теперь? Да плохо живётся. Я сам русский. Ваш Путин в Крыму русских спасал от неведомой украинской угрозы. Так мы не просили. Не надо нас спасать. Кто теперь нас от России спасёт?  <…>

Электричество работает с перебоями, прилавки магазинов пустые, коммуналка нереальная, бензин дороже, чем при Украине. Мобильная связь никакая. Банковская система не работает! Я по-человечески не могу деньги родным перевести. Все родные, друзья перессорились. Крымские татары пропадают, на членов Меджлиса устраиваются облавы, обыски в домах. Никогда такого не было! При Украине больше свободы было, люди так как-то либеральнее соображают, они не готовы терпеть подобное от государства».

7. Респондент – женщина, около 34 лет, русская, Киев – Феодосия:

«Все мои друзья в Крыму и родственники были за Присоединение. Лично я в ночь, когда подсчитывались голоса по Референдуму, с нетерпением ждала результата. Мы с сестрой, живущей на тот момент в Киеве (она феодосийка, но училась здесь в институте и после работала) были на связи весь вечер и полночи. И поздравили друг друга, когда был объявлен итоговый результат. Мама мне рассказывала, что соседи по улице поздравляли друг друга, а одна из соседок сказала, что она хлопала в ладоши, когда В. В. Путин выступал по результатам Референдума. А мама плакала, слушая его речь. Я долгое время не могла поверить, что это всё-таки свершилось. И была счастлива. Хотя на тот момент, и по сей день, жила и живу замужем в Киеве.

Моя семья довольна жизнью. Мой кум, военный, служил в Крыму в украинской армии. Ему «посчастливилось» по службе побывать на двух киевских переворотах. Их отряд расстреливали на Грушевского и после, уже в воинской части, когда было объявлено, что всё закончилось. И потом Правый Сектор их гнал, унижая, до самого Крыма… Он приехал очень подавленный, не зная, как дальше жить. Сейчас он служит в той же крымской части, в российской армии. Доволен жизнью и своим материальным положением, он наконец-то может обеспечить достойную жизнь своей жене и двум детям <…>.

Лично я присоединения очень хотела. Да и в целом, крымчане всегда любили Россию, и считали себя её частью. Что ожидали — что будем наконец-то на своем месте.

Ожидания оправдались. Я рада, что мою Малую Родину наконец-то перестали насильно украинизировать и подводить под чуждую нам идеологию. При этом мой муж может свободно разговаривать на родном украинском языке в Крыму. Никто на него косо не смотрит и гневных замечаний не бросает.

Мне сложно сказать об ожиданиях всех крымчан… Напишу о некоторых. Например, моя сестра, о которой я уже упоминала, со своим молодым человеком, ялтинцем, вернулись из Киева в Крым. Живут в Ялте, работают, планируют развиваться и строить свою жизнь в Крыму. В последнюю поездку в Крым попутчики говорили, что жизнь настолько наладилась, что в Симферополе уже у каждого жителя города по автомобилю. Жаловались на пробки и ссылались на автомобильную статистику по городу. Кто-то из крымчан возвращается в Крым. Кто-то, наоборот, едет в Москву поработать. Кто-то жалуется на проблему, кто-то доволен. На то она и жизнь».

8. Респондент – женщина, около 65 лет, русская, Феодосия:

«16 марта. Референдум. Праздник для меня и людей из моего окружения (за редким исключением). Нам, крымчанам, наконец-то дали возможность высказаться, в какой стране мы хотим жить. Как говорит мой супруг, работавший на избирательном участке, такой активности людей он не помнит с советских времён.

18 марта. Думаю, весь Крым затаив дыхание, слушал Президента. После его речи был буквально шквал звонков с поздравлениями. Мы стали россиянами, получили паспорт страны, которой хочется гордиться.

Детям пришлось уехать из Киева. Думаю, в переезде есть и плюсы, и минусы. Мы наконец-то побывали в Санкт-Петербурге.

Присоединения, безусловно, хотели. Хотели говорить на русском языке, слышать русскую речь по ТВ, в кино, на радио, читать вывески на русском языке! Лично меня очень напрягало то, что в регионе, где 88% говорят по-русски, ещё 12% — по-крымскотатарски, все вывески, дорожные указатели и т.д. — на украинском.

А ожидали мира и  спокойствия.

Всё хорошо! Дороги ремонтируют. Мост строят! Свет есть, газ есть! Мы в Крыму в 90-х постоянно сидели без света — никому в Киеве до этого дела не было! Крымчане наконец-то почувствовали внимание к себе, почувствовали, что они не чужие в своей стране. Много езжу по Крыму и вижу массу нововведений, такое, о чем ранее даже и не знали.

Будущее светло и прекрасно! Крым снова станет всероссийской здравницей, перестанет быть дотационным регионом».

Итак, можно сказать, что пока восприятие крымчанами итогов двух лет единства с Россией неоднозначно даже со стороны русской общины. При общем позитивном отношении к самому референдуму, многие из них отмечают сложности, прежде всего, в экономическом положении. Перспективы на будущее расцениваются различно в зависимости от экономических ожиданий. В то же время возвращения в состав Украины респонденты не хотят.

 

История одной семьи

«История моей семьи в Крыму началась на рубеже XIX и ХХ веков. Родители моей прабабушки были родом из Тульской губернии. Её отец приехал в Крым, чтобы служить бухгалтером в одном из дворянских имений. Прабабушка родилась уже здесь, в Гурзуфе. Её мать была простой женщиной, из крестьян. Они жили в доме у самого моря, и у них была корова.

Мой прадед был родом с Украины, из семьи рабочих. Его отец был большевиком в самом начале ХХ века, но скоро вышел из партии, разочаровавшись в ней. Прадед пришел в Крым вместе с Красной армией в 1920 году. Как они познакомились с прабабушкой — история умалчивает, но в 1922 году они поженились. Прадед получил комнату в Гурзуфе, в одном из национализированных домов, и там поселились они с прабабушкой и её матерью (её отец к тому времени умер).

У них родилось двое детей, бабушка и её старший брат. Прадед служил шофёром.

Потом началась война. Незадолго до того, как нацисты заняли полуостров, прадед должен был вывозить в Севастополь какое-то местное начальство. Из Севастополя они должны были ехать на Кавказ. Перед тем, как уехать, он сказал родным, что вернётся и заберёт их. Только мать прабабушки сказала: “Куда ты вернёшься, тебя не пустят обратно”. Так или иначе, больше его не видели, он не вернулся. Бабушка, прабабушка и прапрабабушка остались в оккупации. На север Крыма ездили менять одежду на еду. Для этого нужно было получать пропуск в комендатуре.

Бабушка рассказывала, что до войны в школе изучали татарский язык. Она вспоминает, что вокруг жило много греков, татар, армян.

После войны стали выяснять судьбу прадеда. Сначала прабабушке вообще сказали, что он без вести пропал и, возможно, сбежал. Потом выяснилось, что в Севастополе его мобилизовали, и он погиб при обороне города. В начале нулевых мы нашли его имя в Книге памяти.

Бабушкин брат был призван в армию в 1944 году и благополучно вернулся после победы.

Бабушка закончила в Симферополе пединститут. По распределению её отправили в Липецк преподавать. Потом она вернулась домой.

В начале 1950-х годов она вышла замуж за моего деда. Он был приезжий. Во время войны он потерял всю семью, у него остался только брат. Тот приехал в Симферополь работать на стройке, и написал деду, что в Крыму можно устроиться работать. Тот приехал, и стал шофером.

Бабушка вспоминает, что о присоединении Крыма к Украине она узнала случайно. Она рассказывает, что утром вышла на работу, и вместо таблички “Переход” увидела “Перехiд”, вместо “Колбасы” — “Ковбасы”, увидела табличку “Перукарня” и сразу даже не поняла, что это (“Парикмахерская”). Но, судя по её воспоминаниям, в советское время они особенно не задумывались, в составе какой республики находится Крым.

У бабушки с дедушкой родилось двое детей. Моя мама уехала в конце восьмидесятых в Ленинград. Поэтому так и получилось, что на момент распада Советского Союза наша семья оказалась разделена границей, и мамины родители внезапно стали гражданами другого государства. Для них это был колоссальный шок. Они были уверены, что Россия должна забрать Крым обратно, и, когда этого не произошло, они восприняли это как огромную несправедливость.

Когда я была маленькой, и мы приезжали в Крым, я помню, что тема Украины возникала постоянно как источник раздражения для бабушки и дедушки. Бабушка любила подчеркивать, что в институте у неё было много украинских подруг, они пели украинские песни, но “это другие украинцы”. Характерно, что себя бабушка никогда с украинцами не ассоциировала, хотя её девичья фамилия, по отцу, довольно ярко украинская. Отец её был русскоязычный, и сама бабушка всегда говорила по-русски, хотя знает довольно много украинских слов.

Помню, в детстве мне казалось, что украинский язык — это такой наполовину придуманный язык, на котором в Украине правительство заставляет людей разговаривать для того, чтобы отличаться от русских. Это представление у меня возникло из-за того, что бабушка и дедушка постоянно подчеркивали, что украинский искусственно навязывается жителям Крыма. Угроза украинизации постоянно маячила для них в разных сферах жизни, и они начинали нервничать, что скоро вообще русский запретят.  Они постоянно ругались из-за того, что инструкции к лекарствам пишутся только на украинском, и расценивали это, как издёвку над собой. Любые манипуляции с документами, на квартиру, например, сопровождались дедушкиным возмущением на тему того, что процедура и так запутанная, так ещё и документы на украинском.  Когда в новостях показывали украинскую политическую жизнь, они подчеркивали, что всё это не имеет к ним никакого отношения. Кстати, не знаю точно, но, по-моему, они принципиально не ходили голосовать. Шквал возмущения и переживаний у них вызывали  заявления, связанные с советской историей (пересмотр личности Степана Бандеры, например), а также любые намеки на переформатирование отношений с Россией. Стоит ли говорить, что фамилия Хрущёва была в доме чуть ли не ругательной.

Поскольку сестра моей мамы осталась жить в Крыму, кроме бабушки и дедушки там живёт  моя двоюродная сестра. Она всю жизнь живёт  в Гурзуфе и получила среднее профессиональное образование, а потом — высшее (заочно). Она 1982 года рождения. Её восприятие ситуации кардинально не отличалось от бабушки и дедушки, разве что было менее эмоциональным. Украина — это что-то довольно далекое и не имеющее к Крыму никакого реального отношения, просто по стечению обстоятельств крымчанам приходится терпеть определённые неудобства. События “оранжевой революции” воспринимались как что-то, что происходит “у них”, над украинскими политиками в семье посмеивались. В нулевые годы она упоминала, что Новый год они отмечают по московскому времени. А в 2012 году она мимоходом произнесла такую фразу: “Ну, мы просто ждём, что когда-нибудь Россия нас вернёт обратно”.

Когда в 2014 году происходила эскалация напряжения на Украине, вся семья переживала по поводу будущего Крыма. События, связанные с референдумом, развивались совершенно молниеносно. Утром в день референдума дедушка раньше всех «побежал на участок», как выразилась бабушка, и предположила, что он опасался, что что-нибудь случится и он не успеет проголосовать. К бабушке должны были прийти обеспечить голосование на дому, так как ей очень тяжело ходить. В середине дня стало ясно, что домой никто не придёт. Бабушка живёт  на втором этаже дома, и именно поэтому она на тот момент не выходила из дома около десятка лет. Тем не менее, она настояла, чтобы ей помогли спуститься, и родственники отвезли её на машине на участок, чтобы она могла проголосовать.

Крым вдруг стал одновременно символом, мемом, поводом жутких коллизий, санкций. И Крым превратился для меня в тему, при обсуждении которой для меня стало невозможно проявить какую бы то ни было объективность суждений. Просто потому, что “украинский Крым” для меня и моей семьи был абсолютным нонсенсом и колоссальной исторической ошибкой почти два десятилетия, и здесь дело не в том, что кто-то в телевизоре так сказал, это было наше восприятие. Мы даже мечтать не могли, что доживём до того дня, когда он станет российским: во всяком случае, бабушка с дедушкой только об этом и говорили в день референдума. И да, это была абсолютная эйфория. Ощущение того, что теперь всё будет хорошо, что все в безопасности, что никто внезапно не запретит русский, не поставит чей-нибудь памятник на площади, и вообще не пропадём.

Характерно, кстати, что для всех моих родственников всегда было очевидно, что Крым — это такой лакомый кусок, который все хотят отхватить (даже турки). Бабушка всегда ехидно комментировала, когда в нулевые годы украинские власти устраивали в Крыму разные статусные мероприятия — мол, конечно, кому же Крымом не захочется похвастаться.

У родственников особое отношение к Севастополю. Они говорят, что это правильный город, не то, что наш, курортный. Ну, в общем, есть ощущение, что в Севастополе всё серьёзно, не то, что у нас. Кстати, муж двоюродной сестры любит рассказывать, как ещё до присоединения они ездили в Севастополь и проезжали российскую и украинскую военные базы. И вот едут, на российской прожектора, всё освещено, работа кипит, а на украинской, мол, два человека виднеется. И они посмеивались над этим.

После присоединения, конечно, была куча проблем с заменой документов. Огромные очереди везде. Мои родственники, естественно, получили российское гражданство. Но много они рассказывали о самых разных проблемах у своих друзей. У кого-то муж украинец, они в разводе, повезли ребёнка в гости к папе — а обратно через границу ребёнка не выпустили в Крым. Уж не помню подробностей. У кого-то родственница уроженка Ялты, потом переехала в Россию с мужем, и осталась прописана в Крыму, а после присоединения никак не получит гражданство.

При этом забавно отзываются о борьбе с коррупцией. Об этом много говорят, мол, посадили такого-то чиновника, другого, потому, что пилили бюджет. И это вызывает удовлетворение. А с другой стороны, могут возмущаться тем, что с каким-нибудь начальником уже была договорённость по поводу каких-нибудь документов, а его бац — и посадили. И, мол, с кем же теперь вопросы решать.

Конечно, нервничали, когда не было света.

В целом, у них всегда было чувство собственной исключительности. Некоторой оторванности от всего остального мира, такое региональное самосознание. Мнение, что здешние порядки сложно понять приезжим. Муж сестры, например, любит рассуждать на тему того, что приезжие не умеют ездить по крымским дорогам, и из-за них половина  аварий происходит, причём причина не столько в самих дорогах, а в самоуверенности приезжих, которые считают, что запросто по ним проедут, ещё и на скорости. К “отдыхайкам” отношение всегда было снисходительное, причём мне это кажется смешным, ведь на туризме Крым всегда держался. Над ними любят подтрунивать, подчёркивать, что вот местные всегда белые, нам некогда на море ходить. И это отношение не зависит от того, откуда едут “отдыхайки”. При этом родственники заняты в тех сферах, где с приезжими не контактируют, и их заработок не сезонный, как у очень многих.

Кстати, у мужа сестры родственники дальние есть в Киеве. Он рассказывает, что, когда произошло присоединение, те сказали: мы всё понимаем, вы всегда этого хотели и ждали. Никакой неприязни не было. Не знаю, как сейчас».

 

Заключение

Предварительные результаты исследования показывают крымский регион весьма специфичным как по характеру своих проблем и особенностей жизни, так и по восприятию этой реальности жителями, что выражается в особенностях структурированного и неструктурированного дискурса.

В существующей комплексной идентичности населения важнейшее место занимает гражданская идентичность как россиян, актуализированная событиями 2014 г. Меньшую роль стала играть чисто этническая принадлежность, по крайней мере, для большинства населения. Существенно значение региональной идентичности, имеющей особые черты как в Севастополе, так и в Республике Крым.

Среди актуальных проблем населения на сегодняшний день особенно ощутимы материальные, связанные с низкими доходами и высокими ценами (особенно в Севастополе). В отношении ряда проблем (цены, трудности в связи с изменением привычного уклада) порой высказываются суждения об ухудшении положения.

Вместе с тем общий настрой скорее позитивный и характеризуется дискурсом уверенности. Большинство респондентов видят перспективы и верят в возможность улучшения жизни в регионе.

Источники

ПМА — полевые материалы авторов. Собраны в ходе полевого исследования в Севастополе и Республике Крым (июнь-июль 2016); опроса в сети интернет (декабрь 2016 – январь 2017).

Материалы интернет-форумов г. Севастополя.

Литература

Губогло М. Н., Старченко Р. А. Языковая жизнь и региональная идентичность крымчан — оплот антиукраинизации (из опыта этносоциологических исследований в Крыму. 2013 г.) // Исследования по прикладной и неотложной этнологии. М.: ИЭА РАН, 2014.

Заседателева Л. Б. Крым: этнический состав населения и административно-государственный статус в исторической ретроспекции // Больше чем этнограф. Сборник статей памяти профессора В.В. Пименова. М.: Изд-во МГУ, 2015. С. 254–263.

Кабицкий М. Е., Крюкова Н. В. О чем говорят в Армении. Краткий экскурс в народный дискурс // Новые российские гуманитарные исследования. 2015. № 10. URL: http://www.nrgumis.ru/articles/1970/

Князев С. Севастополь — город недоступного жилья // ForPost. Севастопольский новостной портал. 06.01.2017. URL: http://sevastopol.su/news.php?id=93512

Крым и Севастополь: о жизни после воссоединения с Россией // ВЦИОМ. Пресс-выпуск № 3155. 18.07.2016. URL: http://wciom.ru/index.php?id=236&uid=115782

Кузьмина А. В. Изучать промышленность города Севастополя для того, чтобы её возрождать // Этносоциум. № 10. 2014. С. 186–189.

Ласточкин Н. При России в Крыму стало хуже // ИА «Новостной фронт». 22 июня 2016. URL: http://news-front.info/2016/06/22/pri-rossii-v-krymu-stalo-xuzhe-nikolaj-lastochkin/

Малькова В. К. «Крым наш!» в российском информационном пространстве // Исследования по прикладной и неотложной этнологии. М.: ИЭА РАН, 2015.

Меджлис посоветовал крымчанам не отказываться от паспортов РФ // Гордон. 26.03.2014. URL: http://gordonua.com/news/crimea/Medzhlis-posovetoval-krymchanam-ne-otkazyvatsya-ot-pasportov-RF-15391.html

Общественно-политическая ситуация в Крыму // ВЦИОМ. Пресс-выпуск № 3150. 12.07.2016. URL: http://wciom.ru/index.php?id=236&uid=115770

Чубукова Д. Г., Гуськова А. О. Этнологическая экспертиза материалов опроса в Крыму и миграционные настроения крымчан // Миграция и мигранты. Тезисы докладов и программа. Секция 2. XI Конгресс антропологов и этнологов России (г. Екатеринбург, 2˗5 июля 2015 г.). М.: ИЭА РАН, 2015. Сс. 33–34.

Шестов С. Н., Руденко-Миних И. И. «Русская весна» - 2014 победила на площадях и интернет-площадках Крыма //  Этносоциум. № 12. 2015. С. 150–156.

Arel D. Demography and Politics in the First Post-Soviet Censuses: Mistrusted State, Contested Identities //Population (English edition). N°6. 2002. Pp. 801-827.

Примечания

¹ Авторы благодарят своих информантов за неоценимую помощь в проведении исследования.

² Наряду с этим полевая экспедиционная работа в рамках проекта проводилась в 2016 г. в Крыму и другими исследователями Центра социальной антропологии РГГУ. Результаты этой работы излагаются еще в двух статьях, опубликованных в настоящем выпуске журнала. 

³ Далее будут приводиться только данные респондента: пол, возраст, род занятий, национальность, место жительства, — там, где это существенно.

⁴ В Российской Федерации отнесён к числу экстремистских организаций.

⁵ В цитируемой статье С. Князева приводятся другие данные по средней зарплате (26 000 руб., что соответствует данным Росстата), но для сравнения берётся и другая цена аренды (минимум 25−30 тысяч рублей за двухкомнатную квартиру), так что порядок соотношения величин остаётся схожим.

⁶ По непонятным причинам в ходе опроса у севастопольцев, как и у жителей Республики Крым, спрашивали о доверии, оценке деятельности и т. п. главы Республики Сергея Аксёнова, а не губернатора Сергея Меняйло, что было бы логичным.

Михаил Евгеньевич Кабицкий, кандидат исторических наук, доцент Учебно-научного центра социальной антропологии РГГУ. Москва, Россия, kabitski@yahoo.es

Дарья Геннадьевна Чубукова, аспирант Института этнологии и антропологии РАН. Москва, Россия, fiery_fiend7@mail.ru