Не пойму, ну почему так все непросто,

Если хочется ему очень остро

От любви, тоски, долгов и погоста

На желанный дорогой полуостров.

М.Щербаков. «Крым»

 

Статья подготовлена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда, проект 15-01-00445 «Конструирование смысла жизни: реальность и ее восприятие в России и сопредельных странах (социально-антропологическое исследование)», руководитель проф. О.Ю. Артемова, научный консультант акад. В.А. Тишков.

               

Аннотация: : В статье сделана попытка проанализировать и обобщить материалы полевого исследования, проведенного на Крымском полуострове осенью 2016 года. Предметом изучения были представления жителей Крыма о смысле жизни, их жизненные ценности и поведенческие стратегии в настоящее и недавнее время — в период, когда люди еще не до конца адаптировались к последовавшим за сменой политического статуса полуострова переменам в политической, социальной, экономической и культурной сферах. Полевые исследования проводились авторами в ряде населенных пунктов Южного берега Крыма, в его столице Симферополе и некоторых населенных пунктах степной части полуострова.

 

Abstract: Present paper represents an attempt to analyze, to understand and summarize the field data obtained during our research that was held in Crimea in September-October 2016. The subject of the research was Crimean citizens’ conceptions of life meaning and their attitudes and life strategies under current political, social and cultural circumstances when people still fail to adapt to radical changes of Crimea’s political and economical status and to altered legislation. The field research was conducted in Simferopol, and in a number of towns and settlements in Southern Coast and steppe part of the peninsula.

Ключевые слова: представления о смысле жизни, ценностные ориентации, полиэтничный регион, переходный период, жизненные стратегии, оппортунистическое поведение, политический статус Крыма, патриотизм, депортация, национализм, референдум, ожидания, разочарования, надежды,.

Key words: life meaning, multiethnic region, transition period, life strategies, opportunistic behavior, political status of Crimea, patriotism, deportation, nationalism, annexation, referendum, expectations, disappointment.

 

Введение

Осенью 2016 года в Республике Крым работала небольшая группа сотрудников Учебно-научного центра социальной антропологии Российского государственного гуманитарного университета (далее УНЦСА РГГУ). В ее состав входили д.и.н., профессор О.Ю. Артемова (руководитель), к.и.н. доц. Ю.А. Артемова и магистрант О.М. Аничкова. Экспедиция явилась продолжением научно-исследовательской работы по проекту «Конструирование смысла жизни: реальность и ее восприятие в России и сопредельных странах (социально-антропологическое исследование)». Начало этой работе было положено аналогичными экспедициями 2015 года в Грузию и Армению.¹

Исследование проводилось методами глубинного неструктурированного интервью, включенного наблюдения, изучения музейных экспозиций, велись дневники наблюдений и записи бесед (ПМА 2016). Были также проанализированы опубликованные материалы, отражающие результаты недавних исследований наших коллег в Крыму, в частности, экспертный доклад за первое полугодие 2016 года «Межэтнические отношения и религиозная ситуация в Крымском федеральном округе» (Межэтнические отношения 2016; см. также Губогло, Старченко 2014, Заседателева 2015, Малькова 2015; Грива, Чигрин 2016), изучались публикации СМИ и релевантные материалы из Интернет-ресурсов.

В ходе работы в Крыму авторами была проведена серия глубинных неструктурированных интервью (около 40) и кратких ситуативных бесед (более 50) с представителями разных категорий граждан: музейных сотрудников, учителей, врачей, интеллигенции в целом, административных служащих, предпринимателей, работников сферы услуг, школьников, студентов. Текстовой архив составляет более 200 страниц в стандартном авторском формате. Сделано свыше 4000 фотографий, велись видео- и аудиозаписи. Как и год назад, при интервьюировании мы опирались на предложенный научным консультантом проекта В.А.Тишковым набор вопросов (см. Артемова 2015), которые использовались, однако, избирательно и лишь в качестве тематических ориентиров для выстраивания логики интервью и бесед.

Выбор Крыма как региона исследования в значительной мере был обусловлен тем, что жители полуострова переживают сейчас переходный период, а такие периоды всегда характеризуются политической и социальной нестабильностью, что неизбежно сопряжено с чувством тревоги и неуверенности людей в своем будущем и окрашено комплексом противоречивых эмоций и умонастроений.

Противоречивость воззрений на «крымский вопрос» подогревается также риторикой средств массовой информации – как отечественных, так и зарубежных, — правдивость которых подчас вызывает сомнения у читателя или зрителя, незнакомого с реальной ситуацией на собственном опыте. Поэтому нам представлялось важным воочию увидеть жизнь сегодняшнего Крыма и вступить в непосредственное общение с его этнически и конфессионально неоднородным населением.

Мы побывали в столице республики — Симферополе, где встретились с коллегами — сотрудниками Музея этнографии Крыма и Крымского федерального (по-старому Таврического) университета, получив у них ценные консультации, которые помогли нам построить дальнейший маршрут. Затем мы переместились на Южный берег Крыма и работали в Алупке, Симеизе, Ялте, Гурзуфе, Алуште, в селе Краснокаменка, Мисхоре, Кореизе и поселке Самота. В Краснокаменке и Самоте, а также в Алупке, нам удалось пообщаться с представителями крымско-татарских репатриантов. Потом мы отправились в сторону степного Крыма, избрав первым пунктом село с притягательным названием Лучистое. До 1944 г. это было типичное крымско-татарское поселение, называвшееся Тимерчи (или Демерджи), после депортации крымских татар оно было заселено преимущественно семьями из Центральной России. В два последних десятилетия там стали вновь селиться (в относительно небольших количествах) крымские татары. Посетили также соседний преимущественно крымско-татарский поселок Верхняя Кутузовка.

Оттуда перебазировались в степной город Белогорск, прежде называвшийся Карасу-Базар и населенный преимущественно крымскими татарами, но имевший также значительное число представителей караимского и крымчакского народов. В настоящее время там преобладает русское население, хотя немало и крымско-татарских репатриантов. Побывали также и в четырех окрестных селениях — Чернополье, Белая скала, Яблочное и Вишенное. Село Чернополье (прежнее название Карачоль) когда-то в значительной части было населено греками, после депортации греков в 1944 г. состав его жителей поменялся. В настоящее время греческие и татарские репатрианты там немногочисленны. Вернувшись в Симферополь, мы занялись изучением экспозиций крупнейших музеев города, общением с их сотрудниками и другими горожанами, провели содержательную и длительную встречу со студентами, магистрантами и преподавателями Крымского федерального университета и взяли несколько интервью у представителей крымчакского народа, который, как известно, был почти полностью уничтожен нацистами в 1941г. В настоящее время в мире насчитывается всего около 600 крымчаков, лишь часть из них живут в Крыму.

В итоге нашими респондентами были и городские, и сельские жители, и русские и украинцы, и крымские татары, и греки, и крымчаки и даже одна эстонка.

Почти все наши информанты участвовали в беседах охотно и с немалой эмоциональной вовлеченностью. В их ответах на наши вопросы слышны были неподдельные боль и тревога за судьбу своего народа с его культурным и конфессиональным наследием, своих близких, родного края – его благодатной, щедрой природы и необъятного исторического достояния.

Далее мы попытаемся — в той мере, в какой позволит формат статьи — передать живые голоса сегодняшних жителей Крыма. Для этого мы вплетем в наш дальнейший текст самые яркие, оставившие глубокий след в наших сердцах изречения респондентов, предприняв при этом попытку их систематизировать, взяв за основу наиболее отчетливо прозвучавшие мотивы.

«Слава Богу не было войны!»

«Екатерина дала приказ вытеснить противника из Крыма, не прибегая к военным действиям. История всегда повторяется дважды: то же самое сделал Путин».²

Мы неслучайно вынесли в заглавие статьи фразу «Крым наш, но чей?», коряво написанную на воротах какого-то заброшенного предприятия вдали от оживленных улиц (Фото1). Отчасти провокационная, она оказалась чрезвычайно емкой и выразительной — это глас народа, немой вопрос, быть может, даже немой упрек, обращенный к редкому прохожему. Далее мы попытаемся хотя бы отчасти раскрыть тот многомерный комплекс сложных, противоречивых, тревожных чувств и смыслов, которые люди Крыма в нее вкладывают.

 

Мы не знаем, как было в Крыму при неандертальцах, чьи пещерные жилища мы видели издали на склонах Ак-Кая (Белой скалы) близ Белогорска, а также при сменивших их кроманьонцах, чьи стоянки разбросаны по всему полуострову, но после них за земли Крыма кто только не воевал: от киммерийцев – до нацистов. Победители сразу начинали перекраивать территории и перемещать людей, или даже выселять с полуострова целые народы, как это произошло 1944 с крымскими татарами, греками, болгарами, армянами и другими народами Крыма. А дальше всех пошли фашисты, почти уничтожившие в 1941 крымчаков и крымских евреев. На этом фоне бескровный переход Крыма из состава Украины в состав России в 2014 г., безусловно, стал определяющим в крымском народном дискурсе. Слова «Войны-то не было», «но ведь нет войны», «Слава Богу, не случилось «Чечни» мы слышали в самых разных контекстах, когда выражалась радость по поводу прихода России, когда звучали жалобы на перемены, последовавшие за референдумом, когда сожалели о выходе из Украины, когда ностальгировали по советским временам.

Когда в первый день нашего пребывания в Крыму мы беседовали с коллегами в Симферополе, они порекомендовали нам не задавать респондентам вопросов относительно правомерности присоединения Крыма к России и не предлагать им сравнивать качество их жизни в наши дни, когда Крым вошел в состав России, с качеством жизни в тот период, когда регион являлся частью Украины. Мотивировали они это тем, что «людям уже надоели эти вопросы, они их раздражают». Нельзя сказать, что мы безоговорочно выполняли этот совет в каждом конкретном интервью, но, безусловно, мы к нему прислушались и постоянно держали в голове. Однако, помимо нашей воли, почти в каждом разговоре эта тема всплывала сама собой, без какой-либо инициативы, без каких-либо «наводящих» вопросов с нашей стороны.

Вот мы едем в такси, водитель сам начинает разговор и сам выстраивает его логику: «Я рад тому, что здесь теперь Россия, потому что мне нравится жить на белом свете. И хочу, чтобы мой внучек тоже жил. А то ведь Рада сказала: «Крым будет Украинским или безлюдным!».³ Если б не «путинские вежливые люди», нас бы уже не было в живых! Россия нас спасла» (ПМА 2016).

Спорность принадлежности территории Крыма – как сегодняшняя, так и историческая – является в наши дни предметом острых дискуссий как в России и Украине, так и в мировом геополитическом масштабе. Тем более актуальной и болезненной является эта проблема для самих нынешних жителей региона — русских, украинцев, крымских татар, греков, крымчаков, караимов и представителей ряда других народов. Пусть кто-то из них — потомки людей, населявших Крым испокон веков, кто-то — недавние переселенцы. В любом случае, и для тех и для других Крым — родной край и объект мощных патриотических чувств.

В исторической памяти крымчан наиболее легитимным и стабильным является двухсотлетнее пребывание полуострова в геополитическом пространстве Российской империи и Советского Союза, породившее ощущение общности исторической судьбы Крыма с постсоветской Россией, а не с постсоветской Украиной.

Один из наших информантов сказал: «Всем было ясно, что Крым принадлежит России, не вдаюсь в подробности, почему Ельцин его не забрал, хотя еще тогда был референдум, когда все проголосовали, что Крым российский. Кравчук приехал и был готов подписать документы, что отдает Крым, а Ельцин почему-то даже об этом не заговорил. Кравчук и Кучма открыто говорили обо всем этом в интервью» (ПМА 2016). Крымчан, думает он, просто «забыли забрать обратно», Крым случайно откололся от исторической метрополии в процессе распада Советского Союза оттого, что «Ельцин был пьяным в Беловежской пуще, потому Крым не забрал» (там же). Именно это пороговое событие определило хронотоп постсоветского Крыма, отражая пространственно-временную оппозицию «до» — «после», «в пределах» — «за пределами» («в пределах Советского Союза» - «за пределами постсоветской России»).

«Я родился в Казахстане, родители – геологи. Потом жили в Москве. После армии уехал на Север, оттуда меня перевели в Крым. У меня было советское детство и юность, я из СССР попал в эту Украину, находясь уже долгое время в Крыму. И для меня и для всех здесь никогда не стоял вопрос о том, что Крым останется украинским. Все ждали, когда же он станет российским» (ПМА 2016).

Это высказывание довольно точно выражает специфику сознания многих крымчан. Так, жизнь в постсоветском Крыму воспринимается как жизнь в условиях невраждебной оккупации в мирное время, как жизнь в условиях свободы и одновременно вынужденного пребывания за пределами своего отечества и заточения по прописке. Основываясь на полевых наблюдениях, а не статистических данных, сложно судить о том, насколько желание преобразования такого положения имело массовый характер. Однако, безусловно, смело можно говорить о том, что на протяжении всего постсоветского периода в Юго-Восточном анклаве Украины Крым был одним из ключевых пророссийских «акторов», наименее расположенным жить в составе Украины и вынашивающим особую крымскую идентичность.

О том, что «региональная идентичность крымчан сыграла немаловажную роль в принятии ими геополитического решения перехода из Украины в состав Российской Федерации, пишут авторы одного из выпусков серии «Исследования по прикладной и неотложной этнологии»⁴ (Губогло и Старченко 2014:10). По их мнению, в региональной идентичности, т.е. в «осознании своей принадлежности к Крыму как географическому пространству и административной единице», эксплицируется отношение людей к месту своего проживания как к своей «малой» или «исторической» родине. Так, русских, украинцев, крымских татар и людей других национальностей объединяет присущая им «этнотерриториальная идентичность, которая квалифицируется как региональная, в основе которой лежит анклавное положение этой полуостровной земли», заключают авторы (там же).

Характерной иллюстрацией устойчивых социокультурных и политических ориентаций, т.е. «пророссийской» идентичности, может служить большое слово «РОССИЯ» на вершине горы Демерджи недалеко от села Лучистое, выложенное белым камнем молодыми людьми еще в 2013 году. Информатор А. сообщил нам с гордостью о происхождении этой надписи: «это мои дети и их друзья выложили!» (ПМА 2016). Его сын, дочь и их товарищи работали тогда прокурорами в городах Крыма. Там же, на горе, еще до событий марта 2014 жители села вывешивали на «вышку» флаг России.

Авторы статьи даже не пытаются изложить то, как видят крымчане события, которые предшествовали референдуму марта 2014, самого этого эпохального дня и последующих нескольких дней. Да и ни один из наших респондентов внятно этого сделать так и не смог. Но одно очевидно: на фоне жестокого кризиса на Украине, в тревоге за свое будущее реальное большинство жителей полуострова проявили решимость добиться реализации своих многолетних чаяний.

Воспоминания наших информантов об этом «историческом сюрпризе» – референдуме, имевшем беспрецедентные результаты,— были эмоционально-насыщенными, яркими, метафоричными:

- «Хотели в Россию, люди верили, что вернутся в Россию. Крым ведь был российским. Мы мечтали вернуться. Люди, даже самые немощные, ползком ползли голосовать за Россию. Был подъем и единение»;

- «Я никогда не видел и не увижу уже, чтобы люди целовали бюллетени. Когда был референдум, было невероятное единение, радость, самые последние алкаши делились на участках друг с другом последними каплями водки»;

- «Это был действительно порыв души у людей. И был патриотизм. И на этом патриотизме можно было горы свернуть. Понимаете? Когда мы памятники все охраняли. У нас же тоже было, когда вот «Майдан» начался. У нас же крушили заборы, ломали памятники»;

- «Мы же ночью памятники охраняли, Ленина охраняли. Это патриотизм был»;

- «Мы голосовали ногами и руками»;

- «Я всегда была с Россией. Всегда считала, что я русская, что я россиянка. Мы были всей душой рады присоединению. Была такая непогода, но мы все, от ветра укрывшись, пошли голосовать. Людям на работе разрешали опоздать, чтобы смогли проголосовать» (ПМА 2016).

Справедливости ради возьмем во внимание и другие, хотя и весьма редкие, высказывания: «Были многие, кто не пошел голосовать, и с «автоматами» их никто не принуждал!» — заявила медсестра одной из больниц на ЮБК. «Фактически принуждали идти на референдум! Но голосовать «за» никто не заставлял. Тогда и татары проголосовали «за»» — возразила ей ее коллега.

Один респондент в Лучистом говорил нам о том, что «перед референдумом украинцы у стариков отбирали и уничтожали паспорта, чтобы не голосовали за Россию». А другая респондентка в том же селе сказала, что это точно было в соседнем поселке Лаванда (там же).

Очень сдержанно, а порой и отрицательно оценивают присоединение Крыма к России крымские татары и крымчаки. Одна из активисток крымско-татарской общины на ЮБК утверждала, что подавляющая часть татар вообще не голосовали «за» (ПМА 2016). Конечно, и у представителей этой этнической группы взгляды на рассматриваемые политические перемены разнятся: «У нас в селе такие татары, которые за Россию, может, в душе кто-то и против, но я не слышала от них никогда, — говорит респондентка из села Лучистое — проголосовали за Россию искренне, добровольно. Даже украинцы, которые тут есть, двумя руками за Россию» (там же).

Горячее одобрение присоединения Крыма к России и политики, проводимой нашей страной, мы слышали и от крымских греков: «Путина Бог озарил, – убеждена И., жительница греческого села Чернополье в степном Крыму. — Наконец, в России такой правитель, который не дьявола с плеча слушает, а ангела. Его Бог ведет, ему было прозрение» (ПМА 2016).

Еще «при Украине» в немалом числе семей Путин стал кумиром нескольких поколений: «Сыну–отличнику в школе не давали медаль, так как у него заставкой на ноутбуке был портрет Путина, велели заменить на Януковича. И я им ответил, что не буду давить на сына, потому что согласен с ним. Путин – мой кумир и моего сына. Он думает не о своем кармане, а о государстве, он – государственный деятель» (там же).

Другой информант, бывший чиновник и предприниматель, сказал нам: «Все воровали. Украинский чиновник о народе вообще не думает, такие карманы раздули, всю Украину разворовали, а Украина была такой житницей! Никто ничего для страны делать не хочет! А Путин о россиянах думает, в России уже порядок более-менее навели, а тут еще двадцать лет расхлебывать все, сделанное при Украине. Но надо понимать, что надо подождать, все сразу не делается. А то, что вам люди говорят – жалуются – это у них менталитет такой. Сколько я помню себя, да и до меня – о чем читал-слышал по истории страны – русский народ всегда не любит власть».

Портреты В.В. Путина в Крыму обнаруживаются порой в самых неожиданных местах. В колоритном море крымских сувениров много разных маек. На одной из них Путин в кимоно для дзюдо бьет Обаму, и надпись «Наш ответ на санкции США». На другой – Путин и Хрущев, оба с телефонными трубками на разных «концах связи»: «Крым сдал. Крым принял». Или Путин — «Самый вежливый из людей» (ПМА 2016).

Что говорят об «украинских временах»

Основной проблемой Крыма при Украине, по словам большинства наших информантов, было нежелание украинских властей вкладывать какие-либо ресурсы в развитие Крыма и то, что прежние его ресурсы не только не поддерживались и не укреплялись, но разворовывались или попросту уничтожались. Отчаянная борьба за ресурсы в постсоветской Украине, коррумпированность власти, ее связь с олигархическими структурами, предпочтение их интересов интересам общественным, неспособность местной власти защищать простых людей и решать их проблемы, в том числе межэтнические, воровство «на всех уровнях» породили существующие беды крымского общества – таков основной мотив дискурса крымчан об украинском периоде крымской истории: «За 23 года Украина Крыму не сделала ничего хорошего», «Украина Крымом никак не занималась», «Украина Крым не любила» (ПМА 2016).

А теперь ко всему прочему добавилась большая обида на очередную, еще большую несправедливость со стороны Украины, высказываемая жителями Крыма в ответ на ее действия в отношении необходимых для жизнеобеспечения полуострова коммуникаций, функционирование которых было оборвано: «И так была плохая ситуация в Крыму с дорогами и прочим, т.к. Украина ничего не делала. А тут еще лишили Крым нормальной жизни в виде электричества и воды», «Взрыв электричества, блэкаут Крыма – Украина это сделала специально!», «Украина перекопала канал в районе Херсона, который давал воду в Крым», «Нам грозил продуктовый теракт от Украины» и т.д. (ПМА 2016).

Здесь можно сослаться на отчет «Проблемы жителей Крыма»⁵, опубликованный на сайте Совета по правам человека при Президенте РФ. Там утверждается, что жители Крыма голосовали не столько за присоединение к России, сколько за прекращение, по их словам, «коррупционного беспредела и воровского засилья».

«Кравчук по телевизору говорил: «У нас в стране не ворует вагонами только ленивый». И многие приняли это как установку к действию» (ПМА 2016).

Почти все сетовали на катастрофическое ухудшение экономического состояния края в годы жизни в независимой Украине и связывали это не только с политическими событиями и кризисом первого десятилетия, но и с резким изменением ситуации после «оранжевой революции». Так, крымчане говорили о разочаровании украинскими политическими лидерами, пришедшими во власть после 2004 года: «Мы отупели при «Потрошенко» (sic! – авторы) за последние три года» (ПМА 2016). Именно с их приходом люди связывают усиление коррупции, клановости, непотизма: «А Украине все не везет, все сплошная коррупция», «Ни одного честного прокурора в Керчи не было». Или вот — одна из типичных историй, услышанных нами: «В поселке Лаванда был огромный совхоз, который производил эфирные масла, были роскошные лавандовые поля – маслянистые, душистые. Во Францию отправляли бочку лаванды в обмен на бочку золота. Вот как ценились эфирные масла Крыма! Сейчас все заросло. Украина Крым разорила, все норовят воровать. Этот совхоз был подарен дочери депутата Верховной Рады на свадьбу. Вместо того чтобы производить, они решили зарабатывать, превратили его в гостинично-жилой фонд, который местным жителям не нужен».

Дестабилизация в политической, социальной и хозяйственной сферах в постсоветской Украине привела, как утверждал один наш респондент, владеющий современной публицистической лексикой, к «маргинализации» и «деморализации» гражданского общества. Состояние постсоветской Украины наши информанты характеризовали негативными трансформациями, приведшими к упадку и обесцениванию духовно-нравственных и правовых норм и ценностей. Эти разрушительные процессы в той или иной мере отразились на социальных и гражданских институтах крымского общества: семье, образовании, здравоохранении, воинской службе, бизнесе, политике, государственных и общественных организациях.

Наши респонденты говорили о том, что создались условия превращения населения в духовных и социальных люмпенов, повлекшие за собой формирование системы коррумпированных, нелегитимных взаимоотношений практически во всех сферах жизни и отождествление их с нормой. К примеру, некоторые из них подчеркивали, что уровень их образования и профессиональные навыки практически не влияли на возможность занять ту или иную должность, получить престижные или высокооплачиваемые рабочие места. Все зависело, в первую очередь, от наличия нужных связей и средств. Вопросы медицинского обслуживания, земельных отношений, строительства, взаимоотношения производителей и продавцов, по словам наших собеседников, были сведены к воровству и коррупции. Общество, используя метод «взятка нам поможет», дистанцировалось от решения социальных, экономических и политических проблем Крыма и Украины.

Сами крымские чиновники, не лишенные добросовестных качеств, использовали тот же «входной билет»: «Даже лично я, будучи депутатом, ни в один кабинет без взятки не входил, это даже не взяткой было, а нормой. Сейчас, при России, народ жалуется, потому что вопрос не решишь деньгами, по привычному» (ПМА 2016).

Тот же человек приводит и такой частный эпизод: «Года четыре назад ехал обратно из России от тещи. Пересек границу, в Джанкое останавливают в три часа ночи гайцы. Я спрашиваю: «Тебе сразу депутатское показывать или достаточно водительских прав»? Гаишник: «Депутатское». Показал. Гаишник тут же стал со мной разговаривать уважительнее. Спросил, много ли денег оставил гаишникам по дороге? Я ответил, что нет. – «А за превышение скорости»? – «Да особо не превысишь, камеры везде, старался не нарушать». Гаишник, жалеючи меня: «Ты мне денежку дай, а мы позвоним, и ты прям домчишься до дома, включай 130. Только бумажку аккуратно давай». Я человек с юмором, достаю двумя пальцами (а там темно): «Достаточно аккуратно»? Эта история – норма жизни» (ПМА 2016).

Чиновники, выступавшие за общественные интересы, по словам наших информантов, подчас сами оказывались за решеткой. О драматичном периоде Мисхорского парка и судьбе его последнего директора рассказал нам житель поселка Кореиз (работает водителем такси): «Из 26 гектаров парка не приватизировано всего девять! В период массовой украинизации парка в теплице, дающей весь посевной материал для его нужд, прописывали алкашей, в наследство от которых предприимчивые люди, в том числе с Украины, получали большие участки земли. Чтобы построить большие дома на этих участках, они стали уничтожать вековые деревья. Жители стали возмущаться, тогда эти люди начали «окольцовывать» мешающие деревья – делали вокруг них окоп, подрубали корни, засыпали землей и ждали, когда они засохнут, а затем их вырубали как сухостой. Блошко, последний директор парка при Украине, оказался нормальным мужиком. Пытался что-то делать, восстанавливать. Стал брать деньги на нужды парка с сувенирщиков, которые продают свои колониальные товары, установил им высокие налоги. Обращался в Министерство экологии с предложением установить границы парка, чтобы не допустить их дальнейшего раздербанивания. Это не понравилось представителям частных владений на территории парка. Хитроумным путем директора парка обвинили в коррупции, сфабриковали ложные доказательства, подали в суд за снос якобы введенного им за взятки в эксплуатацию здания на территории парка, хотя на деле никакого здания не было. Я точно знаю, выступал свидетелем на одном их судов. Суды один за другим. Первый был еще при Украине. Один из судов наложил на Блошко штраф в сто двадцать миллионов, это оспаривалось в последующих судах. Дело тянется до сих пор» (там же).

Отвечая на наш вопрос, а есть ли в Крыму те, кто сожалеет о выходе из Украины, тот же информатор, который поведал нам всю вышеизложенную историю, небрежно бросил: «Майданутые есть, но это люди с психологией воров. При Украине они сами воровали и другим давали» (ПМА 2016).

Единственное услышанное нами высказывание резко противоположного характера таково (кстати, это тоже был водитель такси): «Все плохо стало (т.е. при России — авторы). У меня две машины, мотоцикл, дом. При Украине я не таксовал. Все лето плавал, отдыхал, занимался подводной охотой. Сдавал дом. Не работал. И многие не работали, не только я. Москвичи, которые приезжали сюда на лето, чувствовали себя богатыми, а сейчас им все дорого. При Украине ты платил в больнице за койку, но получал лечение. При России бабушку с неинсулиновым диабетом записывают на прием к врачу через три месяца, и взятка не помогает… К врачу вообще не попадешь… Нервы не выдерживают, хочется разобраться… Вот в новостях передают, что уже убили пятерых врачей из больниц, а про сколько случаев еще не передали! И правильно делают, что убивают! … Вот при Украине можно было дать взятку $ 7000 и получить участок четыре сотки. А что сейчас? Все россиянине, все эти родственники из Самары и Краснодара думают, что они просто так приедут и им тут будут участки земли тоже просто так давать. Не будет такого!».

Нельзя не отметить, что подобные рассуждения вряд ли сослужат хорошую службу Украине.

Нам, к сожалению, мало довелось общаться с украинцами. Они, наверное, могли бы существенно выправить «антиукраинский крен» в нашем тексте. Нельзя не учитывать, что люди в современном Крыму не ощущают идеологической свободы. Напротив, у них есть основания проявлять осторожность и даже скрытность, когда они чувствуют, что их высказывания могут быть восприняты как идущие вразрез с преобладающим идеологическим и политическим трендом. Важно, однако, что многие русские люди, негативно высказываясь о политике Украины, ее властях и олигархах, выражали в тоже время глубокую и искреннюю симпатию к тем, кто живет на Украине. Вот слова одной нашей респондентки: «Нам очень близок менталитет украинского народа, но то, что творится там, конечно, не радует, просто до слез обидно и жалко ужасно. То мы всегда радовались: ой, слава Богу, что у нас не Чечня, что у нас не Россия, что наших ребят не возьмут в Чечню. Нет, Чечня фигурально пришла в Украину. Война пришла в Украину, такая беда! Были стрессы колоссальные – Майдан!» (ПМА 2016). Или вот: «Страна была хорошая, да, но ее уже нет и не вернуть…» (там же).

Несомненно, большинство крымских татар, с которыми мы говорили, жалеют о выходе Крыма из состава Украины. Вторят им и некоторые крымчаки. Более всего и тех и других угнетает утрата того, что они называют истинной «свободой» и «демократией». В настоящее время они ощущают себя под идеологическим и политическим «прессингом». Даже те из них, кто готовы признать справедливость многих претензий крымчан к украинским властям, говорят: «Мы 23 года прожили в Украине. Теперь ругать их – это плевать в колодец, из которого пил!» (ПМА 2016).

Что изменилось с «приходом» России

«Присоединение Крыма» или «приход России» воспринимался многими жителями полуострова и как долгожданное воплощение идеи об «общей судьбе», и как закономерное восстановление целостности «великой страны», и как залог того, что скоро будет покончено с упадком и полуостров вернет себе былое процветание. Люди ждали «возрождения Крыма из небытия», причем ждали, что благолепие наступит легко и быстро. А этого не случилось. По крайней мере, так быстро, как об этом мечталось. Мы на что-то надеялись, а сейчас нашу надежду убили. Чувствуем разочарование», «Здесь были какие-то глобальные ожидания. А сейчас, когда видишь, что происходит…», «Может, кто-то специально делает, чтобы хуже было?!» Или так: «А тут опять пришло что-то неизвестное» (ПМА 2016).

Не оправдавшиеся ожидания и даже острые разочарования отняли у России немало симпатий, заметно остудили энтузиазм мартовских дней 2014. А менее горячие головы судят так: «со стороны России был упущен прекрасный момент патриотизма, который был здесь после референдума» (ПМА 2016).

Более всего обескуражила крымчан или даже восстановила их против России казенная, упрямая, «тупая» и неповоротливая бюрократия, от которой за годы жизни в Украине они почти совсем отвыкли.

«В Советское время мы даже столько бумаг не писали, как мы это делаем сейчас, у нас бесконечные бумаги, бумаги, нам учить детей некогда, также как врачам некогда лечить больных, они пишут с утра до ночи»; «Сейчас все занимаются бумаготворчеством, т.е. не работой, а ты только должен заполнять. Я только тем и занимаюсь, что стряпаю отчеты: даю одну бумажку, с меня требуют другую бумажку, третью. Я весь день сижу, только эти отчеты и делаю, новые и новые, новые и новые, а работой не занимаюсь!» Это вызывает «стресс», «душевную боль», «лишает радости». «Ни дом построить, ни землю купить, ни родить, ни похоронить!», «Нужно миллион бумажек собрать, чтобы что-то оформить» (ПМА 2016).

«А похороны! Это же просто геморрой, похороны. Я хоронила в прошлом году маму… Я же чуть не сдвинулась. Похоронить человека – нужно миллион справок собрать…», или: «Умирать – позорище! Умер, скажем, человек в Гурзуфе, документы оформлять — надо ехать в Ялту и все так сложно оформить…» (там же).

А вот в Гурзуфе маленький человек родился на свет: «Год назад я делала ребенку российское свидетельство о рождении. Я пять раз ездила в Ялту. Каждый раз посылали обратно за недостающими документами. Например, за паспортом отца ребенка. Когда привезла, сказали, что надо еще свидетельство о его рождении. Зачем? А что сразу не сказали? И вот когда я в пятый раз поехала, я уже сделала ксерокопии: паспорт и прописка на одном листе, паспорт и прописка на двух листах… Взяла всю свою папку, разложила перед ней веером и говорю: «Выбираем!». Так папины документы, из-за которых меня два раза разворачивали, так и не взяли!» (там же).

Жалуются и работники образовательных учреждений. Нам довелось поговорить со школьными учителями в нескольких населенных пунктах. Все они в один голос говорят о том, что «педагогический коллектив находится в стрессовом состоянии из-за потока бумаг, отчетности, бюрократии», «После Украины новые бумаги для нас, т.е. разные виды и формы отчетов идут по нарастающей: заполнили, сдали, приходит еще больше. Конца не видно», и рассказывают анекдот:

«На какую нагрузку работает преподаватель, на ставку или на две?

 — На полторы.

— А почему?

— На одну ставку есть нечего, а на две – некогда» (там же).

Сотрудники образовательных учреждений высказывают недовольство не только количеством бумажной волокиты, но и количеством ведомств, «матрешек», которые без конца требуют от школ и ВУЗов по существу «все то же самое, но в разных изменяющихся формах, кто-то чуть уже, кто-то чуть шире, кто-то еще шире» (там же).

Здесь не лишним будет оговорить то, что чиновники при новой власти тоже оказались в сложной ситуации, им приходится приспосабливаться к другому законодательству, опыта работы при нем у них нет, и все они боятся ошибиться, поэтому перестраховываются и по собственной инициативе усложняют порядок прохождения различных бюрократических процедур.

Вслед за бюрократизацией люди жалуются на «оптимизацию». «Сейчас мы живем до Нового года – ждем сокращений. Какие-то есть нормы, которые мы не выполняем на 100%. От этого страдает наша зарплата и зависят ставки» — говорят медработники в Гурзуфе. «Вот оно настроение. Мы остались без работы, любимой, на которую положена вся жизнь», «Какое у меня будет отношение к происходящим событиям? Ну и каждого второго спросите, и он расскажет, какое отношение. Потому что беспредел творится! Беспредел!» — говорит сотрудник расформированного музея (там же).

Беспределом некоторые жители Крыма называли и сокращение ставок в учреждениях, и понижение заработной платы, и реорганизацию или закрытие предприятий, и переиндексацию пенсий и стипендий в сторону их снижения, и введение платных услуг в тех сферах, где они раньше были бесплатными, и закрытие некоторых больниц или резкое сокращение «койкомест» в них. Медработники в Гурзуфе говорили: «Больницу закрыли, был стационар на сорок коек, а сейчас восемь коек дневного стационара, смертность выросла, потому что в Ялту или Ливадию не хотят ехать… с каждой реорганизацией зарплаты все меньше…» (ПМА 2016).

«В России очень трудно — говорит сотрудница одного из музеев в Симферополе —. Финансирования нет, это шаг назад. При Украине было лучше, проще, не было конкурсов и тендеров» (там же).

Практически все респонденты сетовали на резкое повышение цен после смены политического статуса Крыма. Мы сами это заметили с первых же дней экспедиции – как в городах, таких как Симферополь, Ялта, Гурзуф, Алупка, так и в сельской местности (исключение, пожалуй, — цены на услуги городского транспорта: стоимость проезда в городском рейсовом автобусе составляла 13-15 рублей).

«Цены очень высокие, — жалуется сельская учительница — Даже в Москве на многие товары цены ниже. Здешние магазины – частные, цены заламывают!». Ей вторит и житель курортного городка на ЮБК: «После перехода в Россию цены очень сильно выросли, и плата за коммунальные услуги регулярно растет, зарплаты опустились ниже прожиточного уровня, пострадали социальная сфера, культурная жизнь и досуг». Сокрушаются люди на ЮБК и о том, что стало гораздо меньше, чем прежде, отдыхающих, а тем, кто все же приезжает в Крым, теперь «не интересны варианты размещения с подселением», более того, они еще «почему-то» заселяются не сразу, а выбирают по принципу «нравится – не нравится» (!).

Возмущаются крымчане и тем, что они фактически лишились возможности выражать свое недовольство открыто, протестовать: «Если раньше при Украине, когда возникало недовольство – была возможность протестовать, мы могли спокойно выйти и перекрыть дорогу, то теперь, попробуй, сунься, все сидят тихо. Всякий протест подавляется». Или: «При Украине было трудно. Гораздо хуже, чем сегодня. Когда пришла Россия, была надежда, что скоро все должно стать лучше. Тогда было это чувство настоящей надежды. Сегодня такой надежды нет. При Украине мы не были подвержены такому тотальному контролю, как при России. И в итоге весь наш духовный трепет стихает под гнетом того, что нас всячески стараются сделать пассивными и деполитизированными людьми. Пытаются нас разобщить, ведь солидарность опасна» (там же).

Недовольны многие жители Крыма, в особенности крымские татары, и тем, что средства массовой информации, по их мнению, не отражают ни реальных настроений граждан, ни реальной ситуации края: «Откройте страницы не какой-нибудь беллетристики, как журнал «Лиза», а откройте журнал, связанный с политикой, или посмотрите наши новости. Ведь кругом одна ложь, и то, что делается – ложь. Сейчас все, что делается у нас в Крыму – это одна ложь кругом!», «Чушь стали говорить! Сплошные вымыслы! Реальной информации никто не освещает! Все надуманно!» (там же).

Осуждается и негласная, но весьма последовательная, как считают некоторые люди, «деукраинизация» Крыма. «Даже песни украинские детям на праздниках петь не разрешают, мы готовили песню украинскую для выступления нашего ансамбля, — говорит учительница пения в музыкальной школе (ЮБК), — так ее вычеркнули из программы…Это что такое? Что у нас в России, видите, я уже даже говорю у нас в России, нет украинцев? В Крыму их 22%». А они подстраховываются: «Не будем дразнить гусей». Получается извечное русское: «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет» (ПМА 2016).

Но можно услышать и совершенно противоположное: «Мне все нравится. Меня все устраивает. При России больницы стали лучше. При Украине надо было за койку платить. При России тебя красной икрой кормят. Дороги стали делать. Их не делали со времен СССР. Другое дело, что Россия тут все еще лет двадцать будет в порядок приводить. Но Украина здесь ничего не делала, только эксплуатировала все то, что при СССР было сделано»; или: «Приход России всецело одобряю. Все налаживается, инфраструктура меняется».

Отдельные люди стремились судить взвешенно, избегать крайностей: «Мы все прекрасно понимали, что будет тяжело, что это не так просто все», «Когда идет перестройка – все меняется, все наобум, но надо потерпеть…».

В разговорах нередко упоминалось, что, не получив результатов от обращений к местным властям, люди пишут письма Путину в надежде на быстрое и справедливое решение наболевших вопросов. Чаще всего ответы-отписки на письма присылают те же местные крымские власти, но случается, что нужные решения все-таки принимаются: консультацию «Детство» перевели из Гурзуфа в Ялту, матери стали писать письма, звонили Аксенову, обратились к Путину – добились, что вернули.

Некоторые люди признавали, что многое не может нравиться, что изменения к лучшему наступают лишь очень медленно, но, в то же время, напоминали, что в ряде экстремальных ситуаций помощь от России приходила оперативно, экстренно и кардинально. Приводили примеры: «Украина перекрыла воду – Россия набурила кучу скважин; Украина обрезала электричество. Здесь у нас (в Лучистом — авторы) даже газовые котлы не работали. Замерзали мы. Генераторов понавезли, всё — как вечер — кругом начинало жужжать, прошло совсем немного времени, и Россия под водой протянула к Керчи провода, вот электричество и пошло на весь полуостров. Все коммуникации переложили очень быстро, аккуратно, без ограничений для нормальной жизни местного населения. Россия делает все возможное и невозможное, чтобы восстановить Крым. Ну, конечно, не все сразу. Я сам писал на имя Путина обращение, потому что ехал по дороге за мусоровозом, из которого разлетается мусор. А что в законодательстве РФ написано? – что все машины-мусоровозы должны быть закрыты тентом! И мне пришла отписка из Алушты — то есть мое обращение спустили из Москвы местным властям. Мне это тоже не нравится. Но прошло два года, все машины заменили на новые, с тентами. Все это пришло от России, они не в Крыму произведены! Это тактика, а надо смотреть на стратегию. Вы подождите, все не сразу!» (ПМА 2016).

Или еще такой возглас: «Надо мыслить стратегически! Дайте же России время!»

И ехидный шепот на базаре: «Россия сейчас все тут сделает, приведет в порядок, а потом Украина опять себе Крым заберет, вот тогда и цены станут нормальными» (ПМА 2016).

Остров Крым

Разъезжая по Крыму в 2016, мы не раз вспоминали знаменитый роман Василия Аксенова «Остров Крым», его название — это гениальное прозрение. Крымчане постоянно подчеркивают, что существуют множественные отличия между жизнью на «большой земле», «материковой России» и их жизнью на полуострове. Нередко сопоставляют Крым с островом, отгороженным различными преградами от внешнего мира: «В Крыму – как на острове. А у вас там – на материке…» (ПМА 2016), имея в виду свое пограничное положение военно-морского форпоста и, тем самым, не только указывая на то, что условия жизни на полуострове отличаются от условий жизни «на материке», но и подчеркивая свое восприятие изолированности и замкнутости республики — как особой сложившейся политической, экономической и социокультурной системы: «Крым всегда был специфическим регионом», «Крым – он такой, всегда идет с опозданием», «Есть Российская Армия – где на материке служат, а есть крымская – со своей спецификой» (там же).

Некоторые наши собеседники, быть может, оговариваясь или по старой привычке, называли материком Украину, а не Россию. Один из информантов рассуждал о том, что по аналогии со «спальными штатами» США, такими как Каролина и Джорджия, «Крым тоже можно назвать спальным регионом, где инфраструктура развита на уровне необходимого жизнеобеспечения, но не существует каких либо возможностей для высшего развития» (ПМА 2016).

Особенно остро обособленность Крыма выражается в пресловутой бюрократической системе: «Самое интересное, что у нас даже не российские законы – у нас крымские законы. Они (крымские чиновники — авторы) сами их придумывают», «Россия принимает закон, наши – подзакон», «И бумажка на бумажке, к этой бумажке – еще бумажка», «Они сами еще не знают, что им надо» (там же).

Приведем одну иллюстрацию: «Я вам расскажу пример, чтобы было понятно. Есть в России такой закон «О ветеранах». Наши посмотрели этот закон, написали закон о наших ветеранах. Если есть стаж, допустим, 34 года, — ты едешь в соцстрах, представляешь справки, тебе делают доплату в 500 рублей каждый месяц. Ты уже ветеран. И вот все хлынули оформлять эти 500 рублей. Очереди километровые. Остальные думают, что когда очереди не будет, тогда все и оформим. Потом кто-то из наших решает все же посмотреть закон Российской Федерации «О ветеранах». В законе прописано, что право на доплату имеют люди, у которых есть государственные награды, у которых есть грамоты, поощрения. И когда наши чиновники увидели этот закон, то задумались: «А что ж нам делать? Мы ж уже свой закон приняли». Бац! Отменили. Сделали поправку. Так зачем вы принимаете закон, когда вы закон, который наверху, не изучили как следует? И такого очень много!» (ПМА 2016).

В настоящее время уже никакой очереди нет, так как мало у кого из крымчан есть государственные награды. Успевшие оформить доплаты получают 500 рублей. На вопрос, не заберут ли эти надбавки, сотрудники соцстраха отвечают «наверное, не заберут». Крымчане же думают, что «наверное–таки заберут, потому что это неправильно», но радуются, что пока еще эти 500 рублей получают.

Некоторые высказывания характеризуют то, что, по мнению их авторов, настоящего объединения Крыма с Россией еще не произошло: «Такое ощущение, что Крым никакой России не подчиняется. Мы тут царьки» (ПМА 2016).

Многие респонденты делали акцент на том, что Россия пришла в Крым лишь формально, что, по большому счету, люди у власти на «острове» остались прежними, а вместе с ними в регионе существуют все те же коррупция, клановость, непотизм: «Что поменялось? У нас власть-то та же осталась. Те же люди» (ПМА 2016). На вопрос, какое объяснение можно дать этому факту, отвечали так: «Мы это объясняем очень просто. Наше крымское руководство, которое было при Украине с флагом «Партии регионов», эти люди все остались при власти. Они же раздербанили все при Украине, и никто своего ведь не отдал. Никто не национализировал ни один свой объект. Да, покричали про Коломойского. А больше ни у кого не забрали. Ни у кого не забрали, а если заберут – передадут другому. Оно так и будет. Понимаете? И эти люди гребут под себя. И грабят дальше. Потому что их боятся тронуть, наверное, со стороны России. Потому что тронем – мало ли что тут? Но бояться не надо!» (там же).

Крымчане сетуют, что в социальной сфере изменений нет, наоборот, становится хуже, ведь своих аппетитов никто не унял: «На самом деле, те деньги, что Россия сюда вкладывает, все равно до нас не доходят» (ПМА 2016). Так, нам рассказывали, что недобросовестные начальники, чтобы украсть деньги, придумали лазейку, по которой от зарплат будто бы идут отчисления на строительство Крымского моста, призванного соединить «материк» с «островом». Рассказывали о том, что нанятые на строительство дороги, ведущей к селу Лучистое, субподрядчики своровали восемь миллионов рублей, и что суд идет уже два года, а дороги все нет: «Стыда не оберешься! До сих пор щеки краснеют от мысли, как подвели Россию, своровав эти деньги. У России и так куча проблем из-за Крыма» (там же).

«Власть боится потерять власть… Россия, конечно, пришла в Крым… Но все устроено так, что управляющие системой и ресурсами остались старые. Их не тронули» (ПМА 2016).

А кто-то из наших информантов высказывался и в духе того, что геополитическая экспансия России его страшит и совсем не привлекает: «Я вот как в том фильме, я боюсь, чтоб Россия везде не была просто» (ПМА 2016). Характерно и другое высказывание о России: «Я вот пожил-поработал в Москве два года, вернулся в Крым… И думаю, что Россия — это страна, которую гораздо легче любить на расстоянии» (там же).

Однако и сам Крым не воспринимается нашими респондентами однородно. Существующие отличия условно можно разделить на несколько сюжетов.

К примеру, существует внутрикрымское противопоставление «весь Крым» — «Севастополь». Так, если, по словам одного нашего информанта, Севастополь, который и в постсоветское время был «русским городом» (ПМА 2016), резко контрастировал с остальным Крымом в положительном смысле («во всем Крыму было плохо, а там хорошо, крымчане ездили в Севастополь и всегда завидовали»), то, по словам другой нашей информантки (она «с материка»), Севастополь теперь контрастирует с остальным Крымом в противоположном смысле: он как Москва, где много приезжих, нет дорог, указателей, все разбито и вовсе «напоминает Россию времен разрухи, межвременья» (там же). Такой резкий отрицательный контраст Севастополя с Крымом, его жемчужиной Ялтой и «столичным» Симферополем подчеркивали и другие информанты «с материка», бывавшие в городе особого назначения в 1970-е, 1980-е и 1990-е гг.

Южный берег Крыма и Симферополь нередко противопоставляются остальным районам Крыма как относительно благополучные, как районы, где всегда можно заработать и хорошо провести время: «В степном Крыму работы нет. Все пьют. Гибнут от алкоголя. На Южном берегу работать можно в сфере обслуживания», «В Советске люди, которые с утра до вечера в потах работают, не получают нормальную зарплату, самое максимум, даже со всеми там надбавками, это 7000 рублей! А самым шиком, самой высокой зарплатой, считается 10000 рублей», «В Симферополе навалом общепитов всяких, кальянных: действительно есть, где работать, но не все туда хотят. Но что же – с высшим образованием работать официанточкой? Хотя в некоторых заведениях получают по 50-60 тысяч» (ПМА 2016).

Можно услышать и противопоставления Симферополя — как центра и столицы республики — и Южного берега – как периферии: «Помощь исходила для тех, кто был в центре, в Симферополе. А Южный берег для Крыма был всегда как Земля Санникова, неизведанная, непонятная, что это такое…» (ПМА 2016).

Самым неожиданным для нас оказалось резкое противопоставление Ялты «столичному» Симферополю. Так, молодые студенты, магистранты, считают население Ялты (т.е. Южного берега Крыма – авторы) «провинциалами, чаяния которых дальше Симферополя не простираются».

Жители ЮБК рассказали о том, что Гурзуф всегда был излюбленным местом москвичей. По сей день даже существует традиция, которая не ушла со временем: 5 августа москвичи устраивают Новый год в Гурзуфе. Ялта же всегда больше притягивала петербуржцев. А потому в Гурзуфе сложилась своеобразная «московская аура», а в Ялте «питерская», потому как «московское культурное сообщество отличается от питерского культурного сообщества, это совершенно разные люди, и совершенно разное отношение к жизни» (ПМА 2016 ). Современные гурзуфские школьники противопоставляют школы своего поселка школе Артека: «она похожа на Хогвартс! (Академия Чародейства и Волшебства «Хогвартс» - вымышленное учебное заведение волшебников из вселенной «Гарри Поттера» - авторы). Там высокая школа гуманитарных знаний» (ПМА 2016).

Вообще, почти «весь Южный берег вынужден» и жители предгорных поселков «вынуждены» постоянно ездить в Ялту и другие города побережья для решения разнообразных насущных вопросов: «Возят своих детей учиться в Алушту (из Лучистого – авторы)»; взрослые ездят туда работать: «В отношении работы у нас сложно, в основном ездят в Алушту»; получать необходимое лечение: «Медицинское обслуживание только в Алуште», «Госпитализация – в Ялту», «На ЭМРТ надо ехать в Ялту. Далеко (из Алупки – авторы) ехать смотреть кино: «Кинотеатры после России в поселке закрыли – надо ехать в Ялту. А последний автобус в 20.00, на сеансы вечерние не съездишь»; проводить досуг: «Досуг? У кого огород – в огороде. Молодые в Ялту могут съездить, но с такой зарплатой нечасто можем себе позволить. Молодежь по домам сидит» (ПМА 2016).

Степной Крым нередко противопоставляется ЮБК как регион, в котором проживает много крымских татар и других этнических репатриантов: «В Азовске (степной Крым – авторы) у нас для них есть вообще все (в том числе и преподавание крымско-татарского языка в школе – О.А.), это здесь (на ЮБК – О.А.) их очень мало» (ПМА 2016).

Крымчане нередко рассуждают о том, что происходит не в конкретном государстве, «на материке» (на Украине или в России), а здесь, в реальном месте, острове-полуострове (в Крыму): «Многие районы, к примеру, Бахчисарай, живут по законам «а-ля 90-е», и многие вопросы по бизнесу до сих пор (вы вдумайтесь, в XXI веке в Крыму!) напрямую решаются силой! И это происходит у нас на глазах»; «На севере Крыма у нас очень большие проблемы»; «В степном Крыму разорены все предприятия, у нас в поселке было три завода, ничего осталось»; «Мы были вынуждены уехать на Южный берег. В родном городе работы не было. Степной Крым страдает жуткой безработицей, там вообще делать нечего, там кроме пьянки делать нечего. Я похоронила мужа, всех его друзей, потому что там делать нечего. Там все гибнут от одного – от алкоголя»; «Закончится бархатный сезон, и весь Кореиз во главе со мной уйдет в запой на всю зиму. Мужчины здесь по-страшному пьют. И женщины тоже. От безделья. А раньше у людей зимой в Крыму (на ЮБК – авторы) работа была. В основном в санаториях, конечно, но была. А летом мы жилье сдаем, тем и живем».

В упомянутом выше романе В. Аксенова «Остров Крым» крымчане могут свободно передвигаться, имея «в кармане американские, английские, швейцарские паспорта». Настоящие же жители полуострова ощущают не только экономическую изоляцию и ресурсную депривацию: «Мы живем в Крыму. У нас санкции» (ПМА 2016), но и испытывают ограничения в перемещениях: «На физическом плане я ощущаю этот забор вокруг себя, колпак, т.е. я никуда не могу выехать» (там же).

Условно эти ограничения можно разделить на две категории. Первая – выезд в страны Европы: «Теперь говорят, что с нашим паспортом мы никуда не вылетим»; вторая – пересечение границ с Украиной: «В сторону Украины ехать – там целая проблема, если на машине поехать, еще и машину арестуют. Мы же все номера поменяли» (там же).

С грустью и большой тоской крымчане, молодые и старые, вспоминают те времена, когда «можно было без границ». Об этом говорят все: и русские, и украинцы, и крымские татары.

Некоторые наши собеседники говорили о том, что до сих пор не решаются получить российский заграничный паспорт, ведь его «надо оформлять, а все мы живем с двумя паспортами, отечественным и украинским заграном» (ПМА 2016). Объясняют так: «По российскому паспорту, выданному в Крыму, никуда за границу тебя не пустят, так как Крым под санкциями. По этой причине многие сохраняют украинские паспорта тоже, хотя у них скоро уже выйдет срок действия». Нашлись, правда, и такие: «У нас есть украинские загранпаспорта, мы их получили уже после референдума, кстати» (там же).

О том, существуют ли ограничения для заграничных путешествий жителей Крыма — в частности, по странам шенгенской зоны — на самом деле, или же это просто страхи, мы достоверно судить не можем. Однако бытует убеждение, что заявления на визы от резидентов Крыма необходимо подавать в консульства и визовые центры на территории Украины, а не России, так как «Евросоюз не признает нелегальную аннексию Крыма Российской Федерацией» (там же).

Есть и такое обстоятельство: авиаперелеты в страны Европы или Азии из Украины гораздо дешевле, чем из России. Так, к примеру, у нескольких наших респондентов из крымских татар дети или внуки живут в Турции. Если надо их навестить, едут на Украину, а оттуда летят в Турцию. Отмечают, что это в два-три раза дешевле, чем из России, и потому видят удобство в обладании двумя паспортами: общегражданским российским и заграничным украинским.

О сложностях, сопряженных с поездками на Украину, говорят не только люди, но и рекламные доски, фонарные столбы, заборы, лавки, любые доступные вертикальные и горизонтальные поверхности, заклеенные не только объявлениями о сдающемся жилье или продающихся домах, но и предлагающие содействие в «переездах без пеших переходов» — в различные города Украины, Донецкую и Луганскую народные республики. «Нам, например, нужно в Южноукраинск попасть. Это на каких-то микроавтобусах надо туда добираться, какими-то путями жуткими» — сетует пара наших респондентов.

Люди изобретательны и в очередной раз придумали рискованную схему, с помощью которой все же можно обойти систему: «На крымской границе мы показываем российский паспорт, переходим туда, на Украине мы показываем украинский паспорт и едем спокойно». Но вот с обратным переходом границы не все так просто: «там тоже сейчас сложно»; «как бы не закрыли нам эту дорогу» (там же).

И наконец, уже из области мифологии. Подслушано в обувном магазине. Говорят между собой три продавщицы, видимо, украинки. Они работают в Симферополе и вынуждены постоянно пересекать границу, так как каждые три месяца нужно «что-то с документами переоформлять». Каждый раз это «дикий стресс», они боятся, «что в Россию их не пустят, паспорта сканируют и как-то просвечивают» и вносят туда якобы незримо какую-то информацию. Они, однако, не сошлись во мнениях относительного того, чьи «погранцы» это делают: русские ли или украинцы. «Шманают, обувь заставляют снимать, отпечатки пальцев снимают... Одна везла кота или собаку, очень переживала, пустят ли с животным, у животного захотели отпечатки лап проверить, чтобы убедиться, какой страны гражданин это животное, украинское или российское, пропустили в конце концов, но теперь уж не знает, как снова его вывозить будет!»

А вообще это не смешно, люди с большим страхом пересекают украинско-крымскую границу, ведь у кого-то там, а у кого-то здесь остались родные и близкие люди, недвижимость, работа, бизнес, нерешенные дела, у некоторых же — осталась вся жизнь.

На протяжении сотен лет семьи представителей разных крымских народов не раз разделяла государственная граница. И сколько здесь трагедий отдельных человеческих судеб! Ведь политика проходится по крымским семьям и чернилами, и идеологическим прессингом. Многие современные крымчане переживают серьезные внутрисемейные разногласия, возникшие в результате референдума 2014 года, который развел по «разные стороны баррикад» членов одной семьи. Родственники, имеющие противоположные мнения, ссорятся, враждуют, расстаются: «Ой, у нас тут все перессорились, разъехались, друг с другом не говорят» — слышали мы постоянно.

Один наш информант рассказывал о звонке своего брата (незадолго до референдума) – русского офицера, женившегося когда-то на украинке и живущего в Украине: «Ты в ополчение со своими казаками собираешься?». И на слова: «Да, собираюсь», — ответил родному брату: «И я тоже. Хорошо бы, чтобы не встретились». Брат на брата…

У другой нашей информантки отец – русский, мать – украинка. Всю жизнь она чувствовала себя русской и была «записана в паспорте» как русская. А ее сестры, чувствовавшие в себе большее родство с матерью, были «записаны в паспортах» как украинки. За пять лет до референдума она переехала в «любимый» Крым из-за отсутствия работы на Украине. После референдума получила российский паспорт, но оказалась оторванной от своих родных: и от сестер, которые ее не поняли, и от дочери, оставшейся на Украине с мужем и дочкой, и от внука, который учится в Польше. Возможностей у дочери и ее мужа, живущих в Украине, заработать на обучение сына нет, а потому эти деньги зарабатывает бабушка-пенсионерка в Крыму. Летом, впервые за долгое время, дочь на несколько месяцев смогла приехать к матери. Но с ее стороны звучали упреки в адрес матери, которая далеко и не знает, как дочери живется, «не участвовала в ее судьбе», когда та потеряла все и начинала свою жизнь заново, «с чистого листа…».

А сколько тех, про кого мы слышали, что они работали или учились за пределами Крыма, не поменяли паспорта на российские, остались там. Ведь нередко активная продвинутая молодежь в поисках успеха и карьеры уезжала «на материк».

Многие семьи крымских татар вновь оказались разорванными. Молодые люди, чьи родители потратили полжизни за возвращение на Родину, уехали на Украину или в Турцию, «не хотят и не могут» жить в России, с неприязнью и агрессией рвут отношения с семьями и Крымом по идеологическим соображениям.

Для тысяч семей вынужденное переселение из Крыма стало личной драмой. И многие наши информанты на вопрос «Что в жизни самое главное?» отвечали — «согласная семья» (ПМА 2016).

Крым сияющий, Крым советский и Крым во мгле

(интерлюдия)

Как хорошо всем известно, в качестве курортного рая Крым завоевал себе несравненную славу еще в дореволюционной России. Иметь недвижимость на Южном берегу было стойкой традицией среди деятелей искусства. Художники, поэты, прозаики, музыканты, поводя время отдыха на крымском побережье, вдохновлялись этим краем, его культурной и природной самобытностью, на создание великих полотен, поэм, песен, романов и пьес. Здесь в разные эпохи жили и творили Пушкин, Чехов, Айвазовский, Коровин, Грин, Шаляпин, Заболоцкий. Их, этих великих, не перечесть. В советские времена историческая слава полуострова дополнилась его славой как элитного курорта, лучшие здравницы которого были доступны для отдыха лишь привилегированным слоям населения – чиновникам и обласканным властями деятелям науки и искусства. Вспомним знаменитую песенку Ю.Кима про «дорогого Мирзо Турсун-заде». Преимущественно для этих слоев населения СССР были открыты двери грандиозных пансионатов и домов отдыха, выстроенных в стиле «сталинского ампира», в основном среди их детей распределялись путевки в знаменитый по всему миру пионерлагерь Артек. Однако и у простых советских граждан, непритязательных в вопросах быта, была возможность провести отпуск на Крымском полуострове, окунувшись в великолепие его пышной природы с ее морем, горами, оздоровительным воздухом, широким ассортиментом благородных вин и фруктов, ботаническим изобилием. «Плацкартом» по железной дороге или автостопом добраться до вожделенного побережья не составляло большого труда для энергичного, молодого и здорового советского туриста. По прибытии – ряд столь же доступных вариантов поселения, от скромной лачуги в расположенном вблизи пляжа селении до палаточного лагеря в «дикой» местности. Как престижность и комфорт первого способа отдыха, так и романтика второго по-своему воспевались в различных – опубликованных и неопубликованных – источниках. Все это вместе создавало и поддерживало репутацию Крыма как «желанного дорогого полуострова».

Во многом Крым видится таковым и современным жителям постсоветского пространства. Во всяком случае, до того, как они там побывают... А что же они увидят, оказавшись там сегодня? Вероятно, хотя бы отчасти их опыт будет тем же опытом, что приобрели мы, приехав на ЮБК.

Популярность Крыма как курортного региона, который к тому же отличается относительной ценовой доступностью, обусловливает пусть и сильно упавший по сравнению с советским временем, но все же немалый приток отдыхающих. В расчете на быстрый и относительно легкий заработок жители ЮБК ведут широкую предпринимательскую деятельность по предоставлению рекреационных услуг — широкую, но в каком-то смысле однобокую. Огромное число людей, либо не имевших работы в нынешний сложный период, либо имевших, но неудовлетворенных оплатой труда и несовершенством «социального пакета», решились сменить привычные амплуа рабочих, инженеров, медработников, педагогов и земледельцев на амплуа бизнесменов, не сильно заботясь, впрочем, о качестве своих услуг. В продуктовых магазинах в Крыму недостатка нет, но во многом превосходят их числом вывески туристических агентств, салонов красоты и фитнес-клубов. Ближе к берегу моря к этому добавляются базы отдыха, торговля произведенными на скорую руку безвкусными сувенирами всех мастей и пляжными аксессуарами, бесчисленные предложения прогулок на катерах, конных экскурсий, фото с экзотическими животными или актерами, наряженными в топорно изготовленные костюмы героев мирового кинематографа и анимационного искусства или исторических персонажей. Иными словами, стандартный диапазон «пляжных услуг» плюс бесчисленные предложения по аренде жилья в частном секторе. Таков примерно набор услуг, предлагаемых мелким бизнесом.

Крупный бизнес в этой сфере представлен главным образом наскоро построенными, но весьма помпезными отелями с броскими названиями типа «Парадиз» и дорогими бутиками, а также грандиозными торговыми комплексами (по крайней мере, в Ялте). И это в лучшем случае, а в худшем – гектары полузаконно и незаконно приобретенных благодатных крымских земель. Худо-бедно некоторые из новоявленных бизнесменов еще как-то пытаются совершенствовать сервис собственного рекреационного предприятия, но не желают хоть сколько-то вложить сил и средств в общую инфраструктуру поселка, города, района, улицы, где оно расположено. В результате – шикарные отели, развлекательные и торговые предприятия отдельными островками торчат на общем фоне мусорных куч, разрушенного асфальта, облупившихся зданий. При этом в вечерние часы все это фрагментарно освещено отдельными тусклыми фонарями, что, учитывая особенности местного рельефа, делает падение туриста и получение им травм весьма реальной угрозой.

Навязчивая торговля аляповатыми сувенирами и суррогатными безвкусными услугами, разваливающиеся строения, сохранившие элементы декора, добавленные еще в доперестроечные времена, слабоосвещенные улицы, кучи мусора (в которых преобладают окурки, а также тара из-под «фастфуда» и «бюджетных» алкогольных и прохладительных напитков), «на честном слове» едущие автобусы, сошедшие со станка отечественных заводов еще в 1980-е годы – все это не задворки, а самый что ни на есть фасад современного Южного берега Крыма. И вот это все — «наше. Но чье?..».

Кто-то может возразить, что все вышеперечисленное не есть отличительная особенность именно крымского региона, и привести в качестве аргумента сходные примеры из целого ряда других уголков современной России, Украины или какой-либо иной части постсоветского пространства. Бесспорно, это так. Однако, принимая во внимание сегодняшнее политически все еще зыбкое положение полуострова и повышенное внимание к нему в связи с этим взоров всего мира, можно было бы ожидать, что будет приведен в порядок хотя бы «фасад», ведь встречают, как известно, по одежке... Но нет. Видимо, инертность и апатия «утомленных солнцем» (как охарактеризовал современных жителей ЮБК один из симферопольских студентов) властей и обывателей слишком глубоко засели «в подкорку» и заглушают голос здравого смысла.

Вот мы в столичном Симферополе выходим из автобуса на остановке, называющейся «Театральная», и видим: смятая остановочная будка, за ней овраг, заваленный мусором, который уже вырос в гору, над будкой сильно возвышающуюся. Кругом срубленные, но не убранные деревья, между сухими ветвями которого целым забором пробивается молодая поросль терновника. Встретившись через час со студентами Крымского федерального университета, мы делимся впечатлением. Один из них отвечает: «Да это весь Крым можно назвать такой остановкой «Театральная».

Как только мы прибыли на полуостров и слегка «осмотрелись» — и вплоть до отъезда в Москву – нас не покидало ощущение, что время здесь остановилось. Будто самолет, летевший рейсом «Москва-Симферополь», оказался машиной времени, перенесшей нас в прошлое, лет так на 30-40 назад... Однако ошибкой было бы думать, что это впечатление наполнено только «негативом». Если в нем и присутствует оценка, то она в высшей степени неоднозначна, можно даже сказать – противоречива.

В нашей современной российской действительности многих огорчает своего рода развращенность молодежи и подростков дешевыми (самыми расхожими) образцами искусства, моральными и эстетическими ценностями и поведенческими моделями, механически (без понимания их сути) позаимствованными из массовой западной культуры. Мы практически не увидели этого у крымских школьников и студентов – ни в их осознаваемых и произносимых вслух оценках и предпочтениях, ни в рисунках, висящих на школьных стендах, ни в играх, в которые они играют на улицах... Вдобавок к этому, можно отметить их бóльшую, чем, например, у нас в Москве, открытость перед чужаками и доверие к ним, как это было свойственно советским временам: дети гуляют во дворе сами и ходят в школу без сопровождения взрослых (что с очевидностью указывает на то, что родители вполне спокойны за безопасность своих детей). Рисунки на асфальте также переносят наблюдателя в его «советское детство». Можно запросто увидеть крокодила Гену с Чебурашкой или Буратино. Повсюду попадаются на глаза стрелки от игры в «Казаки-разбойники», клеточки классиков, девочки, играющие в «резиночку»...

Общественный транспорт, как внешний вид троллейбусов и, в особенности, автобусов, так и формат обслуживания пассажиров, также переносит нас если не в доперестроечные, то уж во всяком случае — доельцинские времена. И дизайн, и состояние сидений, окон, дверей, подвесок и тормозов говорят о долгой, долгой службе, а черный смард, который источают эти машины при работающем моторе, заставляет предположить, что и сам мотор «дышит на ладан», и топливо, на котором он работает, до того некачественно, что отбрасывает нас в лихие 1990-ые. Плата за проезд приятно удивляет москвича:12-15 рублей. Понятие «турникет», скорее всего, даже не знакомо местным пассажирам, а взамен турникетов в салоне каждого автобуса трудится кондуктор. Обычно он просто собирает плату с вошедших, но если тебе нужен (как, например, нам, ездившим в Крым за казенный счет) документ, подтверждающий факт поездки, то тебе может повезти и попасться сговорчивый водитель, который из недр водительской кабины откопает рулон билетиков и «отмотает» тебе нужное их количество. В результате у тебя появляется выбор, как использовать время поездки – любоваться в окно горными пейзажами или складывать в уме цифры на билетике в надежде, что тебе достался счастливый... Но это — если окно доступно глазам. Автобусов не хватает, в большинстве своем это маленькие «пазики», маршруты переполнены, люди «висят» или «лежат» друг на друге, а дороги-то крымские — серпантин, да на многих отрезках не ремонтированный с светских времен. Вот и кричат пассажиры водителю: «Эй, поаккуратнее, не мешки с картошкой везешь!». А он в ответ: «Не нравится — пешком идите!».

Весь антураж интерьеров (как и экстерьеров) вокзалов и прочих казенных зданий фактически не изменился со времен Горбачева (подчас даже трудно заметить следы косметического ремонта), витрины многих магазинов, вывески общественных служб и пр. оформлены так, будто на дворе эра калькуляторов, первых персональных ЭВМ и крупногабаритных лучевых мониторов. И главное — сам стиль взаимодействия, стиль общения людей друг с другом: все это на себе несет куда меньший налет рыночных отношений, чем то, к чему мы уже давно привыкли.

Реклама и оформление публичного пространства тоже застыли в 1980-х. В парках, на пляжах, в вестибюлях гостиниц и домов отдыха очень многое — от скульптур, панно и памятников до информационных досок — осталось с советских времен. Да и общая концепция курортного сервиса не модифицировалась с той поры. Складывается впечатление, что многие люди не хотят развивать и совершенствовать публичное пространство, в котором стремятся заработать денег, довольствуясь тем, что есть – теми достижениями, которые были немалыми и 40 или 50 лет назад, и пытаются «обходиться старым багажом». А он, между тем, на последнем издыхании: все сталинско-хрущевско-брежневское «великолепие» утопает в мусоре, многие дома в аварийном состоянии, стены и ограды обшарпаны, ступеньки побиты. У «красавцев-белых пароходов», куда громогласно призывают на морские прогулки вдоль прекрасных берегов ЮБК, ржавые бока и трубы, извергающие черные струи дыма.

Колеся в крымских автобусах (ради назначенных в разных местах интервью) между Алупкой и Гурзуфом, мы весело распевали «А надо мной гора Ай-Петри» и в конце концов вырвали время, чтобы туда выбраться — к этому нерукотворному достоянию Крыма. Пробились к канатной дороге сквозь кордон молодых и не очень молодых ребят, которые считали, что нам лучше бы было добраться туда на одном из их автомобилей. Отвертелись от бесконечных призывов купить майку с изображением Путина, тельняшку или бескозырку. Отстояли одну очередь в кассу и другую — к видавшему виду вагончику «канатки», рассчитанному изначально человек на 20, но вместившему все 35. Красоты подъема за спинами и макушками почти не разглядели. Выразив неудовольствие сопровождающему сотруднику, услышали: «А летом, знаете ли, еще и потом очень сильно воняет». То, что мы увидели на самой горе, иначе как балаганом не назовешь. Прежде всего — неиссякаемые прилавки с товарами преимущественно кавказского, среднеазиатского или турецкого вида — от белых бурок до узбекских ляганов, от рахат-лукума до чурчхелы. Всюду дым от самоваров, тандыров, мангалов. Рестораны, кафе и тонары высылают зазывал или «разводящих», которые, преграждая путь, чуть ли не силком тянут в свои заведения — «отдохнуть с дороги и покушать». Самое досадное, что многие из этих предпринимателей маскируются под крымских татар. Но мы-то этнографы! Да и побывали уже в настоящем крымско-татарском этнокафе Руми (в Алупке). Вот там действительно было хорошо. На обратном пути с вершины Ай-Петри мы оставили ядовитую запись в полупустой книге «жалоб и предложений», вытребованной у сотрудницы кассы канатной дороги.

То ли дело — не столь прославленная, но не менее величественная скала Ак-Кая, где у скифских курганов и палеолитических пещер, над пшеничными степями, вишневыми садами, под фиолетовым небом, были только мы, солнце и ветер.

Нам, наконец, не забыть первой вечерней поездки из Симферополя в Мисхор, по дороге, где курсирует знаменитый крымский троллейбус. В непроглядной тьме лишь изредка мелькали тусклые огоньки, когда водитель объявлял с детства знакомые названия. И вот он сказал «Ялта». Перед нами невысокое здание автовокзала, какое более пристало бы иметь малому городу Центральной России, тусклый голубой неон с заветным словом, мусор и безлюдье. И тут у одной из нас вырывается: «Что они сделали с нашим Крымом!», а другая задумчиво тянет: «Да, Крым во мгле» (Фото 2-13).

«Дальше от моря люди более настоящие»

Это суждение мы услышали в Крыму из уст московской журналистки, которая из года в год путешествует по полуострову одна, на мотоцикле. Мы и сами могли убедиться, что подальше от побережья многие люди до сих пор занимаются традиционным тяжелым трудом – земледелием, скотоводством, живут «с земли». Представители интеллигенции, вернувшиеся после окончания вузов в родной город или село, в основном работают по специальности, например, в школах.

Многие же прибрежные жители развращены туризмом, стремятся к легкому заработку. В поздние советские и постсоветские годы выросло не одно поколение людей, привыкших жить весь год за счет курортного сезона. Они живут «с людей». Они частично или полностью работают только на себя: «…если заниматься другой какой-то деятельностью: ходить в какое-то бюджетное учреждение, получать там не самые замечательные деньги, то проще укрываться от налогов и заниматься какой-то своей деятельностью, что, в общем, у нас испокон веков и процветало» (ПМА 2016).

Даже в санаториях работают не столько за заработную плату, сколько за то, что можно «унести»: как в советском фильме: «устраиваясь на работу, я должен знать, что я смогу принести домой». Нас поразили женщины и мужчины, влезавшие по вечерам в автобусы на остановках у санаториев и домов отдыха с набитыми едой сумками. Задаемся вопросом: «На зиму запасают? Или шесть батонов хлеба предназначены скотине? Вряд ли для соседей, стариков-пенсионеров».

«А сейчас у нас что? У нас: деньги, обмануть, украсть и все! И самое страшное, что подрастает поколение людей – потребителей, которые только говорят «дайте!» (ПМА 2016 ). 

Есть в англоязычной антропологии такой термин «Opportunistic behavior» (оппортунистическое поведение) – поиск быстрой выгоды с использованием любых благоприятствующих обстоятельств без заботы о будущем и об обществе: «Местные, которые здесь живут, не хотят и не умеют работать, постоянно воруют, не думают о перспективе, все лишь бы урвать» (ПМА 2016). Паоло Вирно (2013 —«Грамматика множества: к анализу форм современной жизни») описывает «оппортунизм» как отсутствие четкой позиции и как способ адаптации к постоянно меняющимся условиям труда и занятости. Корни оппортунизма, по мнению этого автора, «находятся во внерабочей социализации, отмеченной внезапными поворотами, перцептивными шоками, постоянными обновлениями, хронической нестабильностью». Отметим: он видит в нем не признак общественного упадка, а созревание особой политической «грамматики». Ведь не все – «творцы» жизни, не все ориентированы на высшие ценности и глубокие смыслы.

Как и всякий научный термин, термин «оппортунизм» в социоантропологическом контексте, казалось бы, не предполагает негативных коннотаций. Но как быть с объективной констатацией поведенческих стереотипов? Повсюду на ЮБК предлагаются комнаты, квартиры и дома для отдыхающих. Надписи, гласящие «Элитное жилье на все вкусы», сделанные от руки вкривь и вкось на крышах сараев, стенах заброшенных домов, на заборах и любых плоских поверхностях, не внушают своим видом особого доверия. Осмотрительный приезжий обращается к Интернет-сайтам, имеющим более солидное оформление и содержащим указания на гарантию качества. Так делаем и мы, собираясь провести несколько дней в Гурзуфе, где нам предстоит взять ряд важных интервью. Выписываем пять или шесть телефонов, по которым предлагаются более или менее скромные, но достойные условия. Звоним по всем этим телефонам и получаем приглашения приехать и посмотреть комнаты. Оказавшись на месте, мы узнаем, что все эти предложения уже не действительны: сдали другим людям, ремонтируют, неожиданно прибыли родственники, которым нельзя отказать, просто больше не сдают это жилье, но могут предложить иное, не худшее. Выбираем один из вариантов, встречаемся с дамой, предлагающей «другие» комнаты. Смотрим. Ничего общего с заявленным на Интернет-сайте. Пробуем позвонить по иным телефонам и узнать, что предлагается у их обладателей, по ним отвечает та же дама. Она, оказывается, «разводящая», «держит» сразу целый пучок аналогичных вариантов. Ходим по гористым улочкам и ищем что-то более или менее приличного вида, находим, и объявление о комнатах вист на ограде, и мобильный телефон указан. Выходит хозяйка и говорит, что здесь уже больше ничего не сдается, но она может нам предложить очаровательную дачку — «как раз то, что нам нужно, да и совсем недалеко отсюда». Идем проулками-переулками, в горку с горы, через дворы с лабиринтами хибарок и сараев. Осматриваем «дачку», выносим незабываемые впечатления, особенно трудное испытание выпадает на долю обоняния. Запах еще долго преследует нас, а «дачка» становится метафорой весьма навязчивого крымского сервиса. Получается, что «приезжие» — это не просто люди, которым могут быть дороги время и силы, они — источник дохода, и только это имеет значение. С таким отношением к себе сталкиваешься всюду – на стоянках такси, у мест всевозможных достопримечательностей, на рынках… (Фото 14-22).

Однако хорошее пристанище в Гурзуфе мы все же находим. Это дом творчества художников им. К.А. Коровина — учреждение, поддерживающееся в стиле государственных гостиниц советских времен, почти аскетичное, но надежное. И там, у работников этого дома творчества, включая горничных и коридорных, мы берем несколько интервью, относящихся к числу самых содержательных.

Вспоминаются слова основательницы и единственной сотрудницы находящегося там же музея К.А. Коровина (она работает на общественных началах): «У меня душа болит….. я  коренная жительница, здесь бабушка моя была, я здесь выросла, я знаю, какой был Гурзуф, какие были люди, и какие люди стали… Есть у нас в Крыму, как отпечаток крепостного права в нашей психике, такое отношение, что придет добрый царь, добрый дядя и что-то нам сделает, придет Россия и наведет нам красоту. Но давайте мы с вами выйдем на набережную, каждый из нас посадит по одному кустику какого-то цветочка и у нас будет красиво. Нет уже сейчас такого. Почему? Потому что все это утрачено. Раньше в нашей школе гурзуфской, в которой я училась, нас приводили в санаторий выдергивать травку из клумб, виноград мы ходили подвязывать, мы ходили виноград обламывать, мы знали, как это все делается. Я никогда не полезу и никто из нас не полезет в виноградник воровать этот виноград, потому что я знаю, что какой-то человек его подвязал, я сама ходила, подвязывала, кто-то его поливал. Или в парке. Сейчас возмущаются: ой, у вас в парке цветов нет. Раньше парк утопал в цветах, потому что мы, даже если пацаны туда лазили, лазили погулять, мы не рвали цветы, потому что мы их пропалывали. Понимаете, вот это утрачено сейчас. Нет любви к тому месту, где ты живешь» (ПМА 2016.).

Пожилая интеллигентная дама в автобусе жаловалась нам, что водители теперь не хотят возить льготных пассажиров: «Раньше сколько было льготников, столько и везли. Воруют там наверху миллионами, миллиардами, сейчас даже тоннами, а 38 рублей лишних пенсионеру жалеют – разбогатеют они от пенсионерских копеек? Сейчас люди стали озлобленные, деньги все для них, жажда наживы все затмила, зависть друг к другу. Раньше субботники были, мы все выходили, дружно все делали, убирали, а сейчас... Дружить не с кем стало. Все перессорились друг с другом – Россия, Украина, не пойми что, но главное, конечно, что войны нет. И что не голодаем».

Какие настоящие ценности в этих высказываниях, какая мудрость и какая простота! И какой конфликт поколений проявляется в жизни крымчан, ведь у кого-то остались просоветские ценности, а кто-то воспринял новые – постсоветские. Люди меняются вместе с изменяющимися обстоятельствами?

Но ведь в Крыму, и в том числе на ЮБК, мы встречали школьников-старшеклассников и студентов, которые по своей образованности и целеустремленности дадут фору многим и многим столичным старшеклассникам или студентам. Мы беседовали с музейными сотрудниками, школьными и вузовскими преподавателями, которые, получая чрезвычайно низкое вознаграждение за свой труд, полны энтузиазма, любви к своему делу, эрудированны и свободны в общении ничуть не менее, чем их коллеги-москвичи или петербуржцы. Повторим вслед за ними: «Крым — не провинция, Крым — это летняя Москва или летний Петербург!»

 

От политики и быта к смыслу жизни и вере

Вопросы о смысле жизни, о том, что является в жизни главным, о том, что такое счастье – основополагающие вопросы для любого человека, независимо от того, осознает ли он это или нет. Их трудно задавать в контексте интервью, тем более, что не в любой беседе удавалось органично к этим вопросам перейти после разговора на более приземленные и «насущные» темы. Тем не менее, мы заводили со всеми с респондентами разговор об этом. Можно было бы просто обобщить ответы на эти вопросы и показать, какие «смыслы» преобладают в умах современных крымчан. Но, пожалуй, целесообразнее дать слово самим информантам, сохранив ответы на эти важные вопросы в тех формулировках, в которые облекли их они сами.

- Что в жизни главное?

- «Мир, наверное. Чтобы все были здоровы. Все остальное познается в сравнении. Угроза остается для родственников, которые живут в Луганске. Все серьезно» (З., педагог).

- «Для меня – семья, счастье дочери, здоровье. Я приземленная. Воспитать дочь и обеспечить ей будущее. А для себя – получить самоудовлетворение от этой жизни. Найти себя я получать от этого удовольствие» (Е., педагог).

- «Добиться успеха. Поступить в хороший университет. Потом хорошая любимая работа. Путешествовать» (Н., старшеклассник).

- «Вообще-то деньги. Это основополагающий ресурс современной капиталистической экономики» (К., магистрант КФУ).

- «Если у вас нет денег, у вас нет возможностей. Ну кому вы нужны?» (У., магистрант КФУ).

- «Для начала нужно сделать карьеру, а потом уже пытаться сделать лучше мир. Потому что когда ты туда пришел, все равно сначала ты никто. Соответственно, там ты все равно ничего сделать не можешь, пока не пробьешься выше. Потом ты можешь менять вокруг себя обстановку и все дальше и дальше» (Е., магистрант КФУ).

- «Чтоб быть, где хорошо, и обзавестись семьей, и друзьями» (О., старшеклассница).

- «Главное и первое – чтобы не было нужды» (С., медработник Гурзуфа).

- «Я считаю, что одна из основных ценностей для всех людей в мире - это то, что было и что остается, - это земля. А сейчас можно сказать, что это жилплощадь. Если зарплаты мало, то на жилплощадь невозможно накопить, т.е. даже нельзя ни снять, ни взять ипотеку. И как можно жить на такую зарплату и поддерживать родителей? Это невозможно» (О., магистрант КФУ).

- «Пять столпов Корана: самосовершенствование, наверное. Наша жизнь здесь на Земле – временное явление. Надо прожить правильно, и не только прожить, а развитие. Греха чтобы не было, вот что главное. Очень важно воспитывать детей: какими их воспитаешь, такими они и вырастут. Это наша величайшая ответственность» (Т., крестьянин из татарского поселка).

- «Да дети, конечно. Ничего главнее для меня в моей жизни нет» (Г., хозяин гостиницы в сельском Крыму).

- «Счастье. А счастье – самое главное в жизни» (Д, магистрант КФУ).

- «Столько думала, и каждый раз новое. Главное – любить жизнь и людей вокруг себя. По Божьему закону. Научитесь прощать. И детей этому учу. Нельзя хорошо прожить, не прощая ничего. Я видела примеры этому» (У., школьная учительница в Алупке).

- «Чтобы все были здоровы, все познается в сравнении» (Ф., магистрант КФУ).

- «Семья, счастье моей дочери, здоровье» (Х., педагог КФУ).

- В чем смысл жизни?

- «Как раз сегодня думала: зачем я вообще родилась? Наверное, чтобы музей открыть (П., заведующая музеем в Алупке).

 - «Жить хорошо. Надо радоваться жизни» (Р., медработница, Гурзуф).

- «Конечно, есть смысл, иначе зачем человеку жизнь дана? Не представляю даже, как это – без смысла» (Д., директор сельской школы).

- «Если смысл есть, то жизнь бессмысленна. Разве нет?» (К., магистрант КФУ).

-«Да, есть смысл. Природа его уже заложила — передача генетической информации» (Ф., магистрант КФУ).

 - «Вырастить детей. Все остальное вторично. Очень много главного, но я умею отделять первичное от вторичного. Беда, что мы это понимаем не сразу, но это приходит позже и не ко всем» (Г., хозяин сельской гостиницы).

- «На сегодняшний день – чтоб выздоровела мама, больше ни о чем не думаю. Как Богу будет угодно... Главное – здоровье, все остальное такая ерунда! Раньше делили один куриный окорочок на пятерых. А теперь все есть, а люди нудят. Надо довольствоваться тем, что есть» (Т., сельский чиновник).

- «Видеть плоды того, ради чего ты живешь! Почему старики говорят: начал бы жить – точно так же прожил бы. Так прожить, чтоб так сказать в старости. Каждый из нас несет эту частичку всего, жизнь дана не просто так. Встретил человека улыбкой – уже у него поднялось настроение. Все зависит от нас. Что хотим увидеть – то видим. Эта мудрость – очень жаль, что приходит, когда уже столько лет...» (У., школьная учительница из Алупки).

- «В чем смысл жизни? – в благополучии» (А., водитель такси).

- Вы имеете в виду материальное благополучие?

- «Нет, спасение души».

- «Смысл жизни – в любви. Жить надо, чтобы любить. По-настоящему любят очень немногие. Поэтому большинству непонятны мои слова. Жить не ради любви –  эгоистично. Любовь наполняет жизнь смыслом, тонусом, стимулом» (Б., предприниматель).

 - «Смысл жизни у народа или у человека? Не всегда смысл жизни совпадает с возможностями и с желаниями. Смысл жизни нашего народа – сохраниться – хоть как-то. Мы уже утратили обычаи, традиции, религию, язык. Мы растворились. 200 – 300 человек осталось в Крыму. Нас всего, может быть, 3000 человек по миру» (А., одна из активисток крымчаксокго народа). 

 А был и такой ответ

- «Я не знаю» (У., магистрант КФУ). Уникальный ответ.

Многие респонденты — и это мы отметили только в Крыму — упирали в своих ответах на слова «радость» и «радоваться», помещая их в контекст эстетического и этического восприятия жизни:

- «Жить и радоваться жизни»;

- «Радоваться каждому дню, каждому новому небу, новым облакам. Море каждый раз разное. Люди рождаются, умирают, а природа стоит и радуется!»;

- «Жизнь. Самое главное – жизнь, солнце, то, что нам дал Бог. Все видеть, радоваться этому».Вряд ли можно думать, что так отвечали исключительно гедонисты и эпикурейцы, но не связать ли нам все же такие ответы с крымским солнцем, морем, горами, сочной и яркой растительностью, золотыми степями?

Были и другие ответы:

- «Я думаю, смысл жизни каждого человека сделать этот мир лучше, по крайней мере, мир вокруг себя, со своей субъективной точки зрения» (С., магистрант КФУ).

- «И если ты сам не сделаешь хоть капелечку какого-то добра, то, наверное, ты живешь зря на этой земле… Делайте каждый по совести, живите каждый по совести, делайте каждый маленькое доброе дело – и жизнь покажется получше. Со смыслом. Ведь для чего-то мы живем?» (В., сотрудник музея, Гурзуф).

 И был ответ, покоривший нас своей лапидарностью:

- «Зачем жить? Да просто – жить!» (Е., фракийская гречанка, сельская жительница).

В целом мы можем видеть, что высказывания людей о смысле жизни и их жизненных ценностях более или менее совпадают. Преобладают мотивы здоровья, мира и безопасности, личной самореализации, поиска нравственного закона и следования этому закону. Можно, однако, проследить некоторые возрастные тенденции. Молодые респонденты по большей части утверждали, что смысл жизни в том, чтобы быть счастливыми, достичь чего-то в карьерном и семейном плане, самореализоваться, тогда как люди постарше больше говорили о здоровье родных, в первую очередь, детей, и о том, чтобы не было войны.

Однако мы вполне отдаем себе отчет в том, что подобные опросы лишь в очень малой мере могут дать отражение реальных жизненных приоритетов людей. Людям свойственно говорить одно, а делать другое. Далеко не многие задумываются о смысле жизни и мучительно ищут его самостоятельно. На заданный в лоб и, разумеется, неожиданный вопрос нередко можно получить ответ, почерпнутый из привычного набора идеологических формул, пришедших извне. О любви и бескорыстном служении обществу можно услышать и от самоотверженной учительницы сельской школы, и от «разводящего», с головой погруженного в квартирный или ресторанный «бизнес». Молодой человек, заявляющий (возможно, в порядке некоторого эпатажа), что главное в жизни деньги или карьерный рост, может оказаться готовым заниматься любимым делом «за восемь тысяч в месяц» и «с 10 утра до 7 вечера» (работа в музыкальном магазине, дающая доступ к музыкальным инструментам — ПМА 2016). Очевидно, что истинные представления людей о смысле жизни, их подлинные приоритеты раскрываются – даже у тех, кто не раз задумывался об этих вещах, — не в ответах на наши формальные вопросы, а в том, что они сами захотели рассказать нам о себе и о жизни вокруг них.

Крымско-татарские или греческие репатрианты, более всего в своих речах упирающие на столпы Корана или Евангельские заповеди, десятилетиями жили на Урале, в Узбекистане или Таджикистане мечтами о возвращении на родину, привитыми им с детства родителями или дедами, а потом покидали насиженные места, где у них были дома, работа, относительное материальное благополучие, и с малыми детьми на руках ехали в вожделенный Крым, где у них не было ничего и где последующими десятилетиями приходилось бороться хоть за какой-то кров и хоть какие-то средства к существованию. А ведь никто из них не связал свой ответ на вопрос о смысле жизни с этими многолетними чаяниями и усилиями!

Ответы на вопросы о том, что такое счастье, в значительной степени повторяют ответы на вопросы о смысле жизни и о том, что в жизни главное. Прослеживаются те же установки на самореализацию, те же надежды на отсутствие негативных аспектов жизни. По существу, большинство респондентов приравнивает понятие «счастья» к понятию благополучия, трактуемому максимально широко – от физического (здоровье у удовлетворенность в плане витальных потребностей, включая финансовую обеспеченность) до духовного (ощущение гармонии с мирозданием, жизнь по божеским законам и т.п.).

Относительно слабо, если сравнивать, например, с результатами опросов современных жителей Грузии, проведенных нами в 2015 году, в Крыму звучала тема самореализации через творчество и любимую работу (немногие исключения – магистранты КФУ, которые и предложили в отношении Крыма определение «спальный регион», негласно вычеркнув, как нам показалось, из этой категории самих себя). Однако вряд ли следует делать поспешный вывод, что население сегодняшнего Крыма с головой погрузилось в чисто физическое выживание и в силу тяжелых жизненных условий перестало думать «о высоком». Косвенным свидетельством обратного может служить в частности то, как большинство респондентов отвечало на вопросы о религии и ее значении в их жизни.

Вера – дело личное и интимное. Поэтому большинство ответов верующей части респондентов были весьма лаконичными. Да, религия важна. Да, без Бога никак. (И таких ответов было гораздо больше, чем тех, в которых значение веры и религии отрицалось). Но распространяться на эту тему люди не желали. Иногда, правда, они рассуждали также о том, что религия – важная часть культуры их народа. Взгляд на религию как на одну из неотъемлемых составляющих национальной традиции присущ и многим из опрошенных крымских татар, и многим православным (русские, украинцы, греки), и исповедующим иудаизм (крымчаки) респондентам.

Но все же мы услышали ряд весьма неординарных, ярких и подчас выстраданных ответов на вопрос о личном значении веры и религии.

- «Традиция сохраняется тогда, когда сохраняется религия» (П., директор музея).

- «Религия помогает жить. Можно не верить в Бога, но следовать правилам, аксиомам, которые помогают в обычной жизни, умиротворяют. Атеист ты до первой катастрофы. А что-то случится – Господи, спаси! Религия дает спокойствие, тепло на сердце. Важно верить, что есть кто-то сильный, как мама или папа, очень помогает» (М. гурзуфский старшеклассник).

- «Мне кажется, религия – оправдание для неудач» (Я., магистрант КФУ).

- «Верю, что на земле не все произошло само по себе. Но в церковь не хожу. Поэтому не увлекаюсь вопросами религиозности и пропускаю их мимо, информация у меня не задерживается. Наверно, придет время — я приду в церковь. Считаю, что Андрей Первозванный мне помогает, повесил образок, когда возникли неприятности в семье» (А., житель села Лучистое).

- «Человек силен с Богом. Иногда надо и скрыть, что ты веришь, не обязательно перед людьми это демонстрировать, но главное - внутри верить. Это будет вести тебя и давать силу» (Е., пожилая гречанка из села Чернополье).

Мы задавали нашим респондентам, в том числе и педагогам, школьникам и студентам, вопросы и о том, нужно ли религиозное просвещение в светских образовательных учреждениях и если да, то как они оценивают объем и качество такого просвещения на сегодняшний день. Опрошенных старшеклассников в целом разочаровывает учебная программа. Многие из них считают, что религиозное просвещение нужно, и досадуют на то, что им практически не преподаются основы религии, включая православие. Учащиеся же вузов в основном придерживаются более скептической позиции.

- «Если говорить о просвещении, тем более в такой очень тонкой сложной сфере человеческой жизни, как религия, то действительно большой вопрос: нужно ли это в школах. Но если это и должно быть в школах, то, действительно, преподаватель, который преподносит знания детям, должен быть беспристрастен и являться истинным просветителем, а не человеком, завлекающим в какую-то веру» (Ю., магистрант КФУ, выделено авторами).

- «Хорошо бы преподавать в школе про все религии, которые исповедует население Крыма, но чтобы это было по желанию» (К., студент из Симферополя).

- «Надо аккуратно. Татар по два-три человека в каждом классе. Нужно рассказывать обо всех конфессиях. Их два-три человека, но они могут возмутиться, что рассказывают только о православии» (З., психолог в Гурзуфе).

Образование. Школьники и студенты

Хочет ли «будущее Крыма» быть его будущим?

По просьбе нашего научного консультанта В.А.Тишкова мы уделили особое внимание молодым людям и их педагогам в школах и в КФУ. Следует, пожалуй, по-разному оценивать ситуацию со средним образованием и ситуацию с высшим.

Что касается среднего образования, то в целом мы вынесли далеко не самое тяжелое впечатление. Даже в небольших сельских школах (хотя и не во всех) мы увидели инициативность и неравнодушие педагогов и хозяйственников в плане организации образовательного и воспитательного процесса. Чистые и отремонтированные классы и коридоры, с любовью оформленные стенды с фотографиями значимых для учреждения событий, увлеченно выполненными детскими рисунками и творчески, с душой оформленными стенгазетами. Руки исследователей так и тянулись к фотоаппаратам. В классах – новая мебель (в одном и том же классе парты и стулья разной высоты для удобства школьников разного роста), на каждой из них стоит стаканчик с обширным набором ручек, простых и цветных карандашей, кисточек, ластиков, циркулей и линеек – словом, всего необходимого для выполнения ребенком классных заданий. В то же время, по ряду мелких признаков заметно, что это все обеспечивалось в условиях острого дефицита бюджетных средств.

Однако перейдем от материальной стороны учебного процесса к гораздо более существенной – нематериальной. Мы взяли ряд экспертных интервью у учителей и администрации крымских школ. Стандартный набор их жалоб — низкий культурный уровень и хроническая алкоголизация родителей: «В плане воспитания есть проблема, но это проблема не детей, а родителей. Если родители не уважают никого и могут обматерить учителя... Интеллигенции здесь очень мало», — говорит Ж., директор общеобразовательной школы Гурзуфа. Жалуются на перегруженность детей и чрезмерное количество учебных дисциплин, особенно у старшеклассников. «В старших классах должно быть специализировано, что-то я бы убрала, – делится своей точкой зрения Е., гурзуфская учительница биологии: «В шестом классе семь-восемь уроков, ко всем готовиться – ребенок уже ничего не соображает. Когда были «пары» (сдвоенные уроки – прим. авторов), в глаза так не бросалось, а когда семь разных предметов в один день – это лишнее. Хорошие дети пытаются охватить все и потихонечку сходят с ума (выделено авторами). Другие решают: «все равно я не успею», и снижается желание».

На нашу просьбу обобщить ситуацию и ответить на вопрос, какие психологические проблемы у школьников и каковы их следствия, школьный психолог З. ответила: «Учебный процесс, самоутверждение, проблемы с родителями, проблемы в коллективе, проблема лидерства. Стресс и тревога выпускников». На последней проблеме психолог сделала особый акцент, хотя и назвала ее после других. На уровень образования в Крыму в наши дни педагогические работники имеют реалистичный взгляд: «Если сравнивать с Москвой, то нам еще далеко».

Мы также задавали во всех школах вопрос, не стоит ли в детском коллективе проблемы межэтнических конфликтов или хотя бы противоречий. Все педагоги отвечали на него, что ситуация вполне благополучна. Большинство классов имеют полиэтничный состав (при преобладании русских детей есть сравнительно небольшое количество крымских татар, украинцев, армян и др.). Среди украинских учащихся – наряду с уроженцами Крыма есть также дети из семей, в недавнее время приехавших из Днепропетровска, Донецка и Луганска.

В целом большинство респондентов – и учителей, и учащихся — сходятся во мнении, что в школьной программе должны быть предметы о религиях и культуре всех проживающих в Крыму этносов, но многие русские дети и учителя считают, что это все должно быть факультативным, в то время как крымские татары – что обязательным.

Одиннадцатиклассники выразили огорчение, что в школе перестали преподавать украинский язык. В ответ на вопрос, довольны ли они качеством преподавания иностранных языков, старшеклассники заявляли, что, с их точки зрения, им уделяется недостаточное количество часов и преподаются они на недостаточно высоком уровне. Тем, кто намерен поступать в вузы, приходится прибегать к услугам репетиторов.

Мы спрашивали школьников и студентов об их взгляде на межэтнические отношения и о том, достаточно ли им рассказывают на уроках о культуре и обычаях этносов, проживающих в регионе. Многие респонденты констатировали, что недостаточно («Было что-то», — припоминает один студент. «Я такого не помню», — уверенно заявляет другой), но некоторые из них не уверены в том, что это необходимо: «И так в школе ученики загружены, лучше побольше времени основным предметам – биологии, химии...».

Вместе с тем, школьные учителя, с которыми нам удалось побеседовать, говорили, что включают информацию об этнических культурах крымских этносов в те гуманитарные предметы, которые преподают по программе, и стараются призывать школьников к толерантности, привлекая их внимание к тому, что «все мы такие разные, и это хорошо и интересно». А в силу полиэтнического состава крымского населения эта разница – вовсе не умозрительное понятие, она перед глазами у всех жителей полуострова. «Для чего у нас окружающий мир? – рассуждает сельская учительница — В начальной школе ведется внеклассная работа «Культура добрососедства», ее посещают все дети с первого по четвертый класс. Рассказываем о всех наших национальностях, что мы должны вместе жить… Уважать разные культуры, религию каждого человека. Только глупец может относиться к своей культуре хорошо, а к другим плохо. У нас же семей сколько смешанных!».

Отмечали педагоги также нехватку компетентных для этнокультурного просвещения педагогических кадров: «Конечно, должно быть! (просвещение об этническом многообразии мира – прим. авторов). Но не всякий преподаватель сможет. Сколько народностей в России – больше 100?! Немцы, болгары тоже были выселены, как и татары, а сейчас все внимание только к татарам» (психолог, школа, Гурзуф).

В Гурзуфе мы взяли интервью у старшеклассников. Поскольку вопрос о возможности таких интервью решался при содействии администрации школы, постольку для беседы с нами выбрали, очевидно, наиболее успевающих, целеустремленных и склонных к рефлексии ребят. Среди них была, например, девочка (И.), мечтающая быть кинологом, дрессировать собак, ради этого она готова работать в полиции и собирается остаться после окончания школы в Крыму. Мы беседовали также с на редкость начитанным и вдумчивым мальчиком (К.), который мечтает стать биохимиком. Он не планирует оставаться в Крыму, собирается учиться, а затем работать «в Европейской части России – в Москве или Санкт-Петербурге», так как только там есть достойная научная база».

Выборка магистрантов и студентов, у которых были взяты интервью в Крымском федеральном университете Симферополя, была достаточно внушительна. Мы задавали вопросы и о качестве и специфике образования в их вузе, и об их точке зрения на образовательный процесс в сегодняшнем Крыму вообще, и об их личных планах на будущее.

 - «Наше высшее образование некачественное. Оно отсутствует по сути. Приезжают преподы, но они пиарят общественные организации».

- «Программа (содержание образовательного процесса в магистратуре) не отличается от бакалавриата».

- «Из года в год ставят ненужные предметы».

- «Это все очень похоже на квазинауку, когда нас заставляют просто доставать из себя какие-то научные потуги, писать диплом, делать рефераты, готовясь максимально быстро с ограниченным количеством ресурсов».

А чего бы хотели?— спрашиваем мы.

- «Хороших преподавателей, открытости учебного процесса, взаимодействия с Западом при обучении. А то мы не имеем возможности даже связаться с научными ведомствами других стран. Наука наша, здесь в Крыму, и преподавание тоже просто пропитаны ксенофобией. Ведь вы только продумайте — недавно к нам лектор приезжал, не помню уж откуда. Так он говорил, что есть такой ген у русского человека: «Ген православия». И это прозвучало в храме науки!».

- «Практика должна быть настоящая! А то вот мы были в министерстве образования и занимались потрясающей деятельностью: выписывали путевки в Артек задним числом. Вот такая «практика»!

Осталось, однако, загадкой, почему при «плохих преподавателях» и «плохой» системе обучения в КФУ учатся студенты и магистранты, которые в полном смысле слова поразили нас — преподавателей столичного вуза — своей эрудицией, оригинальными мыслями и активностью.

Сегодня многие молодые люди собираются уезжать из родных мест в поисках хорошей зарплаты, интересной работы, внутреннего развития: «Я не то, что хочу уехать, я страстно желаю, — говорит студент КФУ. — Я не вижу своей жизни в Крыму. Здесь нечего делать. В России вообще нечего делать. Я точно знаю, что после окончания университета я куда-нибудь двинусь».

А что будет здесь без вас? Как вы представляете? – спрашиваем мы.

-«Куполом накрыть на какое-то время, а потом открыть, и когда все уляжется – построить что-нибудь новое».

-А как оно уляжется, если самые лучшие умы отсюда утекут?

-«А вы можете дать гарантию, что если лучшие умы здесь останутся, то их не сделают дырявыми?»

Нет, такой гарантии ни мы, ни кто-либо еще не даст.

Многие считают, что Крым пока не может предложить будущего выходящей из образовательных учреждений молодежи: «Происходит много вещей, которые говорят о том, что здесь (в Крыму – авторы) даже не столько опасно оставаться, сколько абсолютно неперспективно. Ты не воплотишь свой потенциал в принципе. Пока что нет шансов на воплощение. К сожалению, у нас нет ресурсов, чтобы заинтересовать людей в нашем потенциале», «Мы бы и рады здесь что-то сделать, но объективно невозможно. Поэтому приходится, мы вынуждены делать это в других местах, потому что там это делать возможно» (ПМА 2016).

А там, где молодежи не могут предложить будущее – возникают большие проблемы: «Самая основная проблема в государстве – это проблема подрастающего поколения. Мы-то уже все потерянные. Все ресурсы надо бросать на подрастающее поколение» (там же).

«У меня оба — сын и дочь — сейчас в Москве. Парень сдает вступительные экзамены в аспирантуру, а дочь там уже второй год и хочет остаться, там есть карьерный рост»; «Население поселка агитирует своих детей уезжать в большие города, на материк, там получать образование, делать карьеру, продвигаться», «Большинство одноклассников хотят на материковой России поступить, но есть пара ребят из Украины, они хотят в Украину уехать, учиться там» (там же).

В постсоветском Крыму выросли очень разные, полярные по своим целеполаганиям, смыслообразованиям, мотивациям, способам самореализации молодые люди. Как жаль, что и тех, и других он теряет: «90 % уезжать собираются» — утверждал один из студентов КФУ.

Цифра, конечно, не может не вызвать очень большие сомнения. Не все столь безнадежно. Мы встречали немало молодых людей, которые не собираются уезжать из Крыма, учатся, работают, в том числе и в сельской местности, во внутренних районах полуострова. Количество гуляющей молодежи в вечернем Белогорске просто поразило нас. В этом городе, только в одной из шести школ, мы узнали о 12 молодых учителях, которые, получив педагогическое образование в Симферополе или где-то «на материке», вернулись преподавать именно в ту школу, которую окончили. От некоторых крымско-татарских репатриантов в Белогорске мы слышали, что ни у них, ни у их подрастающих детей нет намерений покидать этот город. «Куда же мы поедем?» — говорила нам служительница гостиницы — «Ведь у нас здесь уже могилы родных!». Или так:  «Разве нормальные люди, у кого здесь родные могилы, дома, все корни их, поедут в другое место жить?» (слова владельца крымско-татарского кафе в Алупке — ПМА 2016).

Заключительные аккорды

Крым – «полуостров», «остров», «республика», «мир в миниатюре». Крым одновременно – и сам по себе, и плавильный котел, в котором издревле переплавляются разные народы, и для каждого из них Крым – свой, Крым – его, Крым – наш. Это их Родина. И родина эта – не просто земля или участок на берегу, не просто любовь к отеческим гробам, а и нечто абстрактное, неосязаемое.

Для детей депортированных народов, родившихся на Урале, в Узбекистане, Таджикистане, Крым – это как миф, ведь они услышали о нем из уст родителей, – как религия, ведь они в него верили. Вырванные из родного края, родившиеся до депортации, родившиеся в депортации – все эти люди всегда знали, что они должны вернуться на Родину. Их тянуло в Крым. И крымских татар, и фракийских греков, и многих других. А иначе быть не могло. Люди чувствовали, что надо ехать, и ехали «в никуда», ехали на Родину. Магнит – Крым, море, горы, степи, небо. Это какое-то шестое чувство – чувство Родины. Вот приехал человек, встал под этим небом Крыма и понял, что он дома. Хотя дома нет, строительных материалов нет, и работы тоже нет. Но есть желание построить дом и жить в Крыму. Какая сила их сюда тянула?  (Фото  23-26)

«Крым наш. Но чей?» в контексте последних исторических трансформаций приобретает новые отголоски. Так, в диахронном срезе можно позволить себе рассуждать о том, что ныне нет народа, который «создал» Крым, или является «коренным» с момента появления его на территории полуострова, о чем говорили и наши информанты: «Я не могу сказать, что это земля крымско-татарская. Это земля не их, потому что Крым изначально интернациональная территория. Первые, о ком нам известно – это греки и византийцы, да, и татары, и итальянцы. Кто здесь только не жил! Кого здесь только не было!». В синхронном срезе появляется совершенно новый геополитический лейтмотив: «Допустим, с материковой России присылают заместителя министра, который подскажет, как делать, не сдвигая крымского министра. Наш Аксенов сказал: «Нет, мы сами справимся». Ведь в сентябре прошлого года прислали 45 специалистов в наш Совет министров. Заместителей. Я не знаю, каким путем, но их всех отсюда отправили, то есть Крым – наш!».

Местная власть, которая, как мы помним, осталась прежней и никакой России на самом деле не подчиняется, лишь формально служит России, по мнению жителей полуострова, как бы отстаивая интересы Крыма: «У нас при Госсовете есть Комитет по культуре. Комиссия по культуре, которая занимается охраной памятников, говорит: «Да! Будем создавать заповедник. Но России мы ничего не отдадим. Это наше! Это будет все наше!». Я говорю: «Почему не отдадите? Мы же теперь одна страна?» —- «Ой, они все заберут. А это все наше, крымское. Это все наше!».

На деле же происходит новое перераспределение собственности, о которой в Москве подчас и не знают. Это же приводит к тому, что на фоне набивших оскомину вывесок «Россия наша!», «#нашвежливыйкрым», «#крымроссиянавсегда», жители полуострова нередко говорят: «Мы – ничьи!». А молодое поколение, выросшее в другом государстве, и вовсе: «Я говорю «нет» Крыму. Крым не наш. Здесь в Крыму нечего ловить».

Но вернемся к исторической памяти. В исторической памяти отдельных крымчан еще звучат отголоски времен, в которых Крым (Таврида) входил в состав Римской, Византийской, Османской империй, когда здесь были Тюркский и Хазарский каганаты, Киевская Русь и Золотая Орда. Некогда Таврида развивалась под влиянием культур Древней Эллады и Крымского ханства, оставивших свой след в культуре полуострова. Афинский морской союз, Херсонес и другие города-государства, Боспорское царство, генуэзские города-колонии — это те времена, когда на протяжении тысячелетий Крым был важным транспортным узлом свободной международной торговли.

В исторической памяти крымчан громкий голос имеют и времена, когда Крым двести лет входил в орбиту Российской империи и Советского Союза, изменивших его геоэкономическую функцию на геополитическую, в результате чего полуостров стал военно-морским форпостом. В Крыму были созданы крупнейшая военно-морская база и военно-промышленный комплекс, закрывшие тем самым его исторические функции транзитной торговли, переданные руководством страны Одессе. Позже к этой узкой специализации Крыма добавилась функция всесоюзной здравницы. После распада СССР Крым оказался не только в другом государстве, но и вернулся в геоэкономическое пространство Причерноморья, в котором не смог достойно конкурировать. В независимой Украине, в слабом государстве с коррумпированной властью, полуостров и вовсе превратился в депрессивную провинцию. Даже Южный берег Крыма находится сегодня не только на грани экономической, но и экологической катастрофы: горы мусора, незаконная вырубка вековых деревьев, лесные пожары, неразумная застройка прибрежных территорий, плачевное состояние коммуникаций, плохое качество бензина.

Только время покажет, получится ли у России в своем третьем пришествии в XXI веке вернуть на полуостров стабильность, созидательное развитие, словом — возродить процветавший некогда регион. Смогут ли сами люди, жители Крыма, включиться в созидательный процесс и вернуть своему полуострову былое процветание и согласие? Или предпочтут в поисках лучшей жизни уехать, как делает это сейчас молодежь… «Требовать от государства чего-то сверх экспансии смысла нет. Надо менять себя и работать над обществом, а общество само будет строить вокруг себя лучший мир» (магистрант КФУ).

Итак, после общения с рядом информантов на южном побережье и в степном Крыму у нас сложилось впечатление, что на сегодняшний день многие люди еще до конца не поняли, выиграли они или проиграли от присоединения к России. У кого-то внимание сосредоточено на том, что с приходом России изменилось в лучшую сторону или от чего он страдал «при Украине». Кто-то, наоборот, стал испытывать трудности в том, что «при Украине» давалось легче. Каждый оценивал ситуацию через призму собственного опыта. Тот, кто в наибольшей мере ощущал на себе все издержки системы «при Украине», теперь рад уходу прежней власти и настроен оптимистично, несмотря на трудности. Проблемы видятся таким людям как временные, как неизбежные спутники переходной стадии. А те, кому при Украине жилось хорошо, склонны сетовать на вновь возникшие проблемы.

Возрастной фактор также наверняка играет роль в том, как относятся крымчане к перемене политического статуса полуострова: молодежь и люди среднего и старшего поколения родились в разных государствах. У молодежи нет ностальгии по прежним временам, они лучше адаптированы к современным порядкам, легче принимают современные им официально провозглашаемые ценности. Те крымчане, кому сегодня за 40, пожили и при СССР, и при Украине, и при новой России, и им «есть с чем сравнивать». Те, кто взрослели и «вставали на ноги» при Украине, про преимущества и недостатки советского строя могут судить, только отталкиваясь от рассказов старших. Наконец, самая юная часть населения Крыма (старшеклассники и студенты младших курсов) только вступает во взрослую жизнь при нынешних социально-политических условиях.

Столкнувшись с целым диапазоном оценок одной и той же ситуации, одного и того же жизненного аспекта, не перестаешь убеждаться, что очень многое зависит не от объективных внешних факторов, а от внутреннего настроя человека. Оптимистическая жизненная установка, так же как и пессимистическая, довольно слабо поддаются коррекции под влиянием нового опыта, как негативного, так и позитивного. Потому что это, в свою очередь, связано с более глубинной установкой, которая обусловливает восприятие собственной жизни тем или иным конкретным человеком. Это либо установка «Мне должны (власть, государство, начальники, родственники)», либо же установка «Я сам кузнец своего счастья». Психологи говорят в связи с этим о преобладании внешнего либо внутреннего локуса контроля. Каждый человек с раннего детства носит на глазах своего рода когнитивные шоры, позволяющие одни части зрительного поля воспринимать четко, тогда как другие оказываются на периферии зрения и воспринимаются в лучшем случае расплывчато, в худшем же могут попросту ускользать от его взора. Объективная же картина всегда неоднородна и содержит как светлые, так и темные элементы. Так, применительно к конкретному крымскому случаю, нашему более или менее непредвзятому взгляду «сторонних наблюдателей» представились как темные, так и светлые элементы, как негативные, так и позитивные тенденции.

****

Выражаем глубокую благодарность всем жителям Крыма, которые нашли время поговорить с нами и, по существу, написали эту статью вместе с нами.

Источники

Полевые материалы авторов (ПМА). Собраны в ходе полевого исследования в Республике Крым, сентябрь-октябрь 2016.

Литература

Аксенов В.П. Остров Крым. М.: Эксмо, 2008.

Артемова О.Ю. О проекте Конструирование смысла жизни» // Новые российские гуманитарные исследования, 2015, 10. — www.nrgumis.ru/articles/1965/

Вирно П. Грамматика множества: к анализу форм современной жизни. Пер. с итал. А.Петровой под ред. А.Пензина. М.,Ад Магинем Пресс, 2013.

Грива О.А., Чигрин  В.А. Республика Крым // Межэтнические отношения и этнокультурное образование в регионах России. Под ред. В.А. Тишкова и В.В. Степанова. М., ИЭА РАН,  2016.

Губогло М.Н., Старченко Р А. Языковая жизнь и региональная идентичность крымчан — оплот антиукраинизации (из опыта этносоциологических исследований в Крыму. 2013 г.) // Исследования по прикладной и неотложной этнологии. М.: ИЭА РАН, 2014.

Договор между Российской Федерацией и Республикой Крым о принятии в Российскую Федерацию Республики Крым и образовании в составе Российской Федерации новых субъектов от 18 марта 2014 года (вступил в силу 1 апреля 2014 года, письмо МИД России от 02.04.2014 № 4886/дп) // http://publication.pravo.gov.ru/Document/View/0001201403180024.

Заседателева Л.Б.Крым: этнический состав населения и административно-государственный статус в исторической ретроспекции // Больше чем этнограф. Сборник статей памяти профессора В.В. Пименова. М.: Изд-во МГУ, 2015. С. 254–263.

Малькова В.К. «Крым наш!» в российском информационном пространстве // Исследования по прикладной и неотложной этнологии. М.: ИЭА РАН, 2015

Межэтнические отношения и религиозная ситуация в Крымском федеральном округе. Экспертный доклад за первое полугодие 2016 года // Ред. Е. В. Гросфельд – Москва-Симферополь: ООО «Антиква», 2016. – 48 с.

Результаты общекрымского референдума // https://ria.ru/world/20140317/999851464.html

Рубинштейн С.Л. Проблемы общей психологии. М.: Педагогика, 1973. – 424 с.

Совет при Президенте РФ / Проблемы жителей Крыма (личные наблюдения и мнения авторов обзора) // http://old.president-sovet.ru/structure/gruppa_po_migratsionnoy_politike/materialy/problemy_zhiteley_kryma.php

Страница референдума на сайте Верховного Совета Автономной Республики Крым // http://crimea.gov.ru/news/06_03_2014_111

Языковая жизнь и региональная идентичность крымчан - оплот антиукраинизации (из опыта этносоциологических исследований в Крыму 2013г.) // Исследования по прикладной и неотложной этнологии.  М., ИЭА РАН, 2014. - Вып. 239.

Примечания

¹ О проекте и о первых результатах работы по нему см.: Артемова 2015.

² Слова одного из респондентов.

³ Это высказывание, прозвучавшее из уст украинского националиста Дмитрия Корчинского в 1990-х гг., было неоднократно вновь воспроизведено публично, в частности киевским телеведущим Данило Яневским в эфире «Общественного телевидения» в начале марта 2014 г., а также в заявлении депутата Верховной Рады Игоря Мосийчука в ноябре 2015 г.

⁴ Примечательно, что это данные 2013 г.

⁵ Совет при Президенте РФ / Проблемы жителей Крыма (личные наблюдения и мнения авторов обзора)http://old.president-sovet.ru/structure/gruppa_po_migratsionnoy_politike/materialy/problemy_zhiteley_kryma.php

Аничкова Ольга Михайловна, студентка второго курса магистратуры Учебно-научного центра социальной антропологии Российского государственного гуманитарного университета. ljhex6@gmail.com

Артемова Юлия Александровна, к.и.н., доцент Учебно-научного центра социальной антропологии Российского государственного гуманитарного университета. redfox712002@yandex.ru

Артемова Ольга Юрьевна, д.и.н., профессор, главный научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН им. Н.Н. Миклухо-Маклая, зам. директора УНЦСА РГГУ. artemova.olga@list.ru

Фотографии Ю.А. Артемовой




Фото 2. На набережной Гурзуфа

Фото 3. Набережная Ялты

Фото 4. На набережной Ялты

Фото 5. Старинный крымско-татарский дом в Ялте

Фото 6. В Гурзуфе

Фото 7. На ЮБК

Фото 8. Гурзуф, у моря близ дачи Чехова

Фото 9. На ЮБК

Фото 10. Детский рисунок в школе села Лучистое

Фото 11. Верхняя Кутузовка

Фото 12. Заброшенная стройка в Мисхоре

Фото 13. Без комментариев

Фото 14. Без комментариев

Фото 15. Мисхор, пляж. Неотчетливая надпись  — «Бюро находок»

Фото 16.   Вариант рекламы жилья для отдыхающих

Фото 17. Вариант рекламы жилья для отдыхающих

Фото 18. Вариант рекламы жилья для отдыхающих

Фото 19. Вариант рекламы жилья для отдыхающих

Фото 20.  Концертный зал в Мисхоре

Фото 21. Дом быта в Белогорске

Фото 22. На горе Ай-Петри

Фото 23.  На юге диком

Фото 24. Гурзуф

Фото 25. Вид на гору Демерджи близ с. Лучистое

Фото 26. Вид на Белую скалу