Аннотация: В статье рассмотрены некоторые тенденции развития корейской культурной и социальной антропологии. Корейская этнология начала развиваться при японском правлении и многое было сделано японскими этнографами. Поэтому перед первыми корейским антропологами стояли задачи не только академические. но и идеологические задачи. Исследования связанные с идентичностью и описательный период закончились в 80-х годах прошлого века и перед корейской этнологией стали новые проблемы. вызванные резкой модернизацией общества и глобализацией.

 

Abstract: The article is devoted to some trend of korean cultural and social anthropology. Korean ethnology had developed during Japanese colonial rule and japanese anthropologists had contributed to ethnological study of Koreans. So korean anthropologists had not only academic perspectives, but ideological ones too. Studying of self-identity and descriptive approuch are not actual now, new problems are caused by modernization and globalization.

 

Ключевые слова: Корея этнология кукхак национализм идентификация  фольклор  социальная структура  региональный семья модернизация глобализация

 

Этнографическое изучение Кореи по западным стандартам, которые оформились в конце XIX века, связано с проникновением в Корею иностранных держав – прежде всего японцев.

На историческом факультете основанного в 1885 г. Токийского университета, под руководством Куракити Сиратори, основателя оренталистики в Японии, выросли такие специалисты по странам востока как Хироси Икеучи, Тории Рюдзо, Рю Иманиси, они обучались по западному стандарту – в курсы обучения входила не только классическая китайская литература и история, но и география, геология, палентология, археология и этнология. Изучение Кореи они начинали со сбора, систематизации и изучения корейских исторических текстов, опираясь не только на китайские хроники.

В 1884 г. Цубои Сёгоро основал Токийское антропологическое общество, от которого в Маньчжурию и Корею в 1895 г. отправился Тории Рюдзо.

В конце 1890–х появились первые публикации в японских журналах исторического факультета и токийской ассоциации антропологов (Сигаку дзасси, Токио дзинрюгаку дзасси).

Строительство Южно-маньчжурской железной дороги создало новые возможности для археологических и этнографических исследований в Корее. Куракити Сиратори убедил генерального директора железной дороги создать при управлении исследовательское подразделение Мантецу Чосабу, основные цели которой были – помогать в управлении коммуникациями в Маньчжурии и Корее и направлять деятельность компании на академическое исследование этих регионов. Результаты публиковались в серии Мантецу Чоса Хококу (Отчеты исследовательского отдела Южно-маньчжурской железной дороги) – там публиковались такие исследователи как Сокичи Цуда, Хироси Икеучи, Рюдзо Тории, Цугио Миками, Косаку Хамада, Ёсита Харада. Первые полевые сборы при поддержке Южно-Маньчжурской железной дороги и военных осуществил Тории Рюдзо в своем путешествии по Корее, Маньчжурии и Монголии. Также материалы публиковались сотрудниками японской военной полиции – в 1910 г они издали труд – Исследования корейского общества.

Кроме того, сбором этнологической информации занимались фольклористы-любители типа Томо Имамуры – издавшего свои материалы в 1914 г.

В дальнейшем этнографические и археологическое исследования проходили при поддержке генерал-губернаторства и сотрудников административных структур, вроде Комитета по корейским древностям. Они назывались Полевые исследования Сотокуфу. Их результаты затем публиковались в альманахе, издаваемом Японской администрацией – Чосен соран - публиковавшимся все 40 лет колониального правления. Самые известные публикации: Духи Кореи (1929), Геомантия в Корее (1931), Прорицание и пророчество в Корее (1933)

В начале 20-го века, группа японских ученых во главе с Сиратори выдвинула теорию об общности происхождения корейцев и японцев из глубин Сибири. Одним из аргументов было выделение отдельного расового типа – корейского (чосонского), который был близок к японскому. Собственно дальнейшие исследования проходили в русле этого направления.

Следующее поколение японских антропологов – Цугио Миками и Рёсаку Фудзита было уже воспитано на этих идеях и воспринимали историю Кореи как начальные этапы развития Японской империи, а корейцев и их культуру – предковыми, застывшими формами японской культуры.

После организации университета Кёнсон (будущего Сеульского университета), среди преподавателей появились японские ученые, прошедшие обучение в Европе, такие как этнолог Такаси Акиба, собравший уникальный материал по корейскому шаманизму. Проблемами шаманизма занимались не только этнологи, но и социологи – Чеджун Мурояма, собравший уникальную коллекцию фотоматериалов посвященных шаманизму и фетишизму в корейской народной религии. И все, начиная с Тории Рюдзо, предлагали свои классификации корейских шаманов¹.

В целом, исследования японских этнологов развивались по двум направлениям: они старались изучать наиболее архаичные и традиционные элементы корейской культуры, во многом стараясь найти как бы истоки японской культуры, так же как европейцы изучали папуасов, а с другой стороны в рамках официальной доктрины они старались изучать современные процессы, показывающие близость японцев и корейцев, которые формируют единую нацию.

Собственно корейская этнология 

Собственно корейская этнология была всегда ориентирована на отечественного потребителя. Корейцы писали о Корее для корейцев. Поскольку Корея никогда не имела колоний, и там не было ярко выраженных этнических меньшинств, поэтому потребности в изучении других народов у корейцев не было до 80-х годов 20-го века.

В основном  направления корейской этнологии сформировались в ответ на ассимиляционную политику японской колониальной администрации (1910-1945) и экспансию американской культуры в послевоенное время. Корейская этнология сформировалась в сложном контексте  политической, экономической жизни до и после освобождения, кроме того, огромное влияние оказало разделение единых страны и народа на северную и южную изолированные части.  Поэтому, в первые послевоенные годы изучение культуры воспринималось как второстепенное, по сравнению «практическими науками» (юриспруденцией, политологией, экономикой и социологией). 

Однако, благодаря «новым» националистам в 1960-70 гг. когда национализм рассматривался, как основа модернизации страны и политическая стратегия изучение традиционной культуры стало популярно.  В то время как корейские ученые других   общественных наук использовали модели и теории Запада в приложении к корейским условиям, корейские фольклористы (этнографы) были сторонниками изучения аутентичной национальной культуры – такой подход  представлялся как направление кукхак – национальная наука, и соответственно поддерживался правительством.  Также и молодые борцы за реформы в 1980-е считали, что традиционная культура является основой для национальной культуры².

В дальнейшем, политики периода демократизации использовали лозунги народного национализма в политических целях.  В то же время в средствах массовой информации постоянно популяризировали поиски аутентичности корейской национальной культуры, что диктовалось потребностями возникшего культурного рынка. Такая растущая популярность  вылилось в распространение фольклорных исследований  и прикладной этнографии.  Однако позже правительство способствовало проникновению  иностранной массовой культуры под лозунгом модернизации и глобализации в ущерб традиционной корейской культуре, что принесло не только конфликт поколений, но и изменения в теории и направлении интересов корейских антропологов.

Корейская этнография при японском правлении.

В период японского правления, корейская культура и история изучалась японскими учеными, которые интерпретировали материалы исследования в целях и под влиянием политики центрального правительства.  В свете идеологических представлений – всё корейское представлялось отсталым и устаревшим.  В то время, даже корейские ученые, осознанно или неосознанно употребляли по отношению к корейской культуре определения, введенные японскими учеными, - примитивная, феодальная, ненаучная, иррациональная³.

Очень немногие из них старались собирать материалы по традиционной культуре.  Несмотря на политический и идеологический прессинг некоторые корейские ученые старались придерживаться альтернативного взгляда на корейскую культуру – Чхве Намсун, Чон Инбо, Син Чхэхо. Основываясь на популярной в то время диффузиониской теории культурных кругов они доказывали, что японская культура произошла из Кореи.  Другая концепция этих ученых касалась природы корейской идентичности, которую они описывали в философских, метафизических терминах таких как  Корейский дух  (Чосоный воль) - Чон Инбо или Корейское мышление (Чосонсим) - Син Чхэхо⁴.

Они также инициировали движение за изучение Кореи (чосонхак ундон). Термин «чосонхак» (букв. корееведение) впервые был употреблен Чон Инбо – в серии статей в газете Тон-а ильбо, посвященных библиографическим заметкам к классикам корейской культуры и использовался до 1940-х гг. В статьях содержались материалы по корейским мифам, шаманизму и обычаям. Одним из активных участников этого движения был Ан Чхэхон (1891-1965) определивший изучение Кореи как «знание созданное на основе изучения предметов самобытных для Кореи, характеризующих корейскую культуру и отличающие традицию Кореи». Многие ученые писали труды в вынужденной эмиграции в Китае, например Пак Ынсик, в основном посвященные исследованиям старой Кореи⁵.

Наряду с националистически настроенными учеными, были представители академической науки, не ставящие перед собой цели выяснения национальной идентичности корейского народа, такие как Сон Чиндэ, Сон Сокха, Им Сокчэ. Они собирали материал по фольклору и обычаям, считая что национальная культура является частью повседневной жизни обычных людей. Сон Чиндэ, Сон Сокха были членами общества Чиндан, основанного в 1934 г. корейскими учеными закончившими университет Кёнсон (будущего Сеульского университета) или японские вузы.  Они больше концентрировались на методах сбора информации, чем на поисках национальной идентичности.⁶

По мере усиления репрессий японской администрации, вопросы культурной истории Кореи и корейского самосознания перестали изучаться, исследования культуры стали представлять собой простые описательные труды, без обсуждения политического и социального контекста. Такой подход долго сохранялся и после освобождения.

Этнографические исследования после освобождения

После освобождения изучение истории культуры стало частью истории, а изучения фольклора – частью филологии. Из-за бурных событий, война 1950-53 гг., к концу 50-х годов уровень исследований мало изменился. Ученые занимающиеся национальной идентичностью корейцев  продолжали работать в фольклорной, описательной, традиции, их было большинство и в Корейском обществе культурной антропологии (Хангук мунхва иннюхакхве) созданном в 1958 г.

До 70-х годов антропология и фольклорные исследования не достигли той точки, когда стало видно их различие. На этом этапе ученые сосредоточились на изучении таких предметов как шаманизм, народные верования,  народные игры, легенды, мифы, сезонные праздники, обряды, связанные с сельскохозяйственными циклами.  Они определяли свои исследования как «кукхак» - национальная наука и декларировали цели по восстановлению национальной идентичности и культурной традиции, которые были разрушены японцами и которым угрожает полное исчезновение из-за индустриализации и модернизации.  Изучение фольклора стимулировались как правительственными структурами, в рамках культурной политики Пак Чжонхи, так и оппозиционерами.

 В 1965 г. правительство нормализовало отношения с  Японией, несмотря на сильные протесты общественности. Попытки правительства осуществить культурный обмен и привлечение японского капитала, вызвали бурный протест оппозиции обвинявшей правительство в утрате корейского духа и утрате национальной идентичности, что также  усилило популярность изучения народных традиций для восстановления корейской идентичности.

Правительство отреагировало принятием законодательство об охране культурного наследия, организацией ежегодных фольклорных конкурсов. Финансировались археологические раскопки, были взяты на содержание и реконструировались объекты культурного наследия.  Самые известные фольклорные исполнители были объявлены нематериальным культурным наследием (мухён мунхвачже) и людьми имеющими культурную значимость (инган мунхвачжэ), которым платили ежемесячную зарплату. Был создан Музей народной культуры (Музей этнографии). В связи с этим фольклорные исследования усилились и даже любые культурные события сопровождались символами древности, оригинальности, уникальности и аутентичности. В условиях всеобщей модернизации, прошлое идеализировалось и культивировалась ностальгия по традиционной культуре которая уже исчезла. ⁷

Была проделана огромная работа по подготовке документации и по охране объектов культурного наследия, показана значимость народных традиций для национальной идентичности, но неосознанно эта деятельность сформировала дальнейшее направление корейской этнографии. Поскольку ученые были сконцентрированы, в основном, на типологиях элементов аутентичной корейской культуры, игнорировался политический, экономический и социальный контекст в котором воспроизводились реалии корейской традиционной культуры, также мало внимания уделялось методологии и теории. Игнорировалась  многообразие корейского общества в котором элитная и фольклорная традиция, официальная культурная политика и неофициальные представления о народной культуре находились в динамическом взаимодействии.  В результате получалась искаженная картина корейской культуры в которой доминировали шаманизм, народные искусства, фестивали и крестьянские обычаи.

До середины 70-х было всего несколько этнологов воспитанных в западной традиции. Хотя они признавали необходимость фиксации объектов культурного наследия и их сохранения  в процессе модернизации, но также старались вводить новые методы и теории для научного изучения общества.  Они старались рассматривать корейскую культуру систематически, анализируя образ мышления - Кан Синпхё или систему родства и семью - Ли Квангю. Они старались доказать, что модернизация не противоречит традиционной корейской культуре - Хан Санбок.⁸ Однако взгляд на корейскую культуру как закрытую систему характерную для небольших  местных сообществ, превалировал в большинстве статей, в то время как в самой Корее происходили быстрые радикальные изменения.  Впрочем, с конца 60-х культурной антропологии уделялось мало внимания.

Таким образом, для послевоенной Кореи характерно существование двух направлений  – описательная фольклорная с ограниченным набором предметов изучения и введение новых методик и теорий, заимствованных из европейской и американской антропологии с расширением предмета для изучения, различие между этими двумя подходами так и не было преодолено.  Фольклористская  реконструкция устаревших обычаев основывалась в основном на воспоминаниях пожилых людей. Такого рода исследования отражены в Общенациональном  обследовании  народных обычаев (Чонгук минсок чонхап чоса), выполняемом Корейским обществом культурной антропологии.  Однако с  точки зрения антропологического метода и теории эти исследования упускали культурный и социальный контекст  этих обычаев из-за отсутствия анализа и интерпретации их смысла в жизни людей.⁹

В конце этого периода среди этнографов наметилось две группы – одни считали этнографию, частью антропологии, другие – считали ее отдельной наукой. Первые были представлены учеными  старшего поколения (Ли Духён, Ли Квангю), другая группа, состояла из молодых ученых, воспитанных на корейской литературе и считающих антропологию, наукой изучающую другие культуры.¹⁰

Однако с середины 70-х количество ученых воспитанных в западной традиции возросло и это  послужило причиной того, что изучения различных сообществ стали более антропологичны. Сельская этнография изучая повседневную жизнь людей и взаимосвязи социальных институтов отличалась от фольклорных исследований.  Также,  в отличие от ранних фольклорных исследований, она предполагало длительную полевую работу в изучаемом сообществе.

Использование антропологических идей в политических событиях 70-80-х годов.

В ранние 70-е фольклор и археология пользовались поддержкой правительства, поскольку их использовали как основание для национальной политики.  В тоже время молодые оппозиционеры, также интересовались крестьянскими сообщества для поисков национальной идентичности и основы для идеологии сопротивления. В рамках движения «Минджун» деятели культуры и искусства старались развивать «Минджун мунхва» - народную культуру, вводя фольклорные элементы в хореографию, драму, музыку и т.д., для поисков альтернативной культурной идеологии.¹¹ 

Основой такой культуры рассматривались – шаманизм, танцы в масках, пхансори и крестьянская музыка. Различия между фольклористикой и антропологией стали еще более заметны – антропологи изучали явления во всем их разнообразии, фольклористов интересовали только некоторые элементы народной культуры и их географическое распространение.¹² Антропологи воспринимали культуру как повседневную жизнь, практику,  культурные элементы как производные от повседневной жизни, включающие власть и интересы различных групп, в то время как фольклористы делали упор на происхождение культурных форм и на аутентичность национальной культуры.  Изучение фольклора осталось частью корейской литературы из-за его связи с народным национализмом.

Наиболее популярным предметом изучения в этот период были системы родства и семья, так как многие ученые считали, что в них проявляется отличие корейской традиционной культуры.  Первым примером было  полномасштабное исследование янбанской деревни - Ким Тхэккю. К тому же корейская антропология с 1975 по 1998 гг. именно в этой сфере сделала настоящий прорыв благодаря трудам Ли Квангю. Однако им недоставало широких аналитических исследований. Хотя структура семьи, модели преемственности,  системы родства и практика поминовения предков были тщательно изучены и описаны в определенных местах, было сделано всего несколько попыток   объяснения различий этих практик в разных регионах и семьях и что значат эти различия. Также было всего несколько примеров исследований о роли родственных связей в современном политическом, экономическом и социальном контексте.  Связи и организации основание на родственных связях важны во взаимоотношениях властных структур и частных лиц, особенно на местах, и в создании и понимании персональной идентичности, кроме того они играют важную роль в современных городских условиях.  Тем более такие реалии были важны для Кореи, где поминовение предков и идеология родства является важным культурным и социальным ресурсом.¹³

Предпринимались теоретические попытки выделения основных принципов функционирования корейской традиционной культуры. Кан Синпхё на основе трудов К. Леви-Строса  предлагал дуалистическую (бинарную) модель для понимания корейских когнитивных структур, к которым он относил и политику и экономику, религию, искусство и т.д.¹⁴ Другие – Ким Чухи, Чон Кёнсу считали что в основе традиционной корейской культуры лежит реципрокация. Ким Чухи выделял основную модель взаимоотношений из института обмена труда (пхумаси) распространенного в крестьянских сообществах  и экстраполировал ее на все типы социальных отношений в корейском обществе.¹⁵ Хотя большинство антропологических исследований того времени основывалась на долговременном изучении конкретного сообщества и тщательном этнографическом описании,  однако культура все еще воспринималась как одно единообразное целое, мало внимания уделялось субкультурным  различиям и особенностям, в результате – выводы достигнутые в изучении какого-либо конкретного сообщества экстраполировались на всю корейскую культуру в целом. Многие исследования выполнялись в рамках аспирантских курсов в иностранных университетах  и оценивались специалистами-иностранцами,  мало знакомыми с разнообразием и исторической сложностью Кореи.¹⁶ 

Часто разнородные элементы просто сопоставлялись, сложное взаимодействие между ними не рассматривалось. Такова была дихотомия Большой и Малой традиций – конфуцианство против шаманизма,  иерархический против эгалитарного принципа, родовые деревни против не-родовых деревень , элитная традиция против крестьянской.  До 1970-х годов антропологические исследования в Корее основывались на изучении культуры дворян-янбан, которая отличалась от крестьянской.  Корейские деревни классифицировались на родовые – янбанские и не – родовые (общинные).  Соответственно и описание организации различалось (иерархическое – эгалитарное) и т.д.  Также и конфуцианство было разделено с шаманизмом на разные сегменты населения.  Шаманизм рассматривался всегда отдельно как что-то аборигенное, пришедшее из глубины веков.

Такие типологические подходы полностью игнорировали внутренние отношения в классах или деревенских сообществах. Кроме того принижалась значимость индивидуальности, из-за того что основной упор делался на изучении определяющей функции традиции. В действительности, те кто принадлежал к элите в системе традиционных ценностей, не всегда занимали лидирующие позиции в современном мире, это во многом ослабило значение результатов исследований.  Необходимо было наблюдать за динамикой субкультур, также анализировать каким образом индивидуумы выбирают и манипулируют различными культурными ресурсами в социальной, экономической и политической сферах. 

В конце 70-х наметилась новая тенденция в корейской антропологии, вместо описания культурной традиции как неизменного явления стали анализировать  социальные и культурные изменения в современном контексте. Например, сравнительное исследование трех рыбацких деревень предпринятое Хан Санбоком, в котором рассматривалось как функции социальных и культурных институтов могли различаться в зависимости от экологии и экономической деятельности.¹⁷  Данное направление активно использовалось факультетами антропологии Сеульского университета и университета Ённам в течении последующих 10 лет.  Предмет исследования переместился на изучение взаимосвязей сельских сообществ с современным  миром и на быстрые изменения в социальной сфере. Молодые антропологи больше стали интересоваться повседневной жизнью сельских семей, городской бедноты и возникшего нового рабочего класса.¹⁸

В 80-е в связи с политическими событиями, Олимпиадой и широким представлением Корей в мире, антропологи стали изучать результаты индустриализации – аграрные и городские сегменты, которые были задействованы в этом процессе.  Они начали изучать неформальный сектор, маргиналов, бедные городские кварталы, низкооплачиваемых рабочих, обедневших крестьян, мелких производителей. Все материалы интерпретировались под влиянием французской марксисткой антропологии и англо-американской политэкономии.¹⁹ Несмотря на то, что они находились под сильным влиянием западных теорий, тем не менее, в 80-х гг. корейская антропология  находилась на пути обретения методов и теорий, необходимых для изучения современного общества.

Корейская антропология 90-х

90-е годы – это период демократиизации и победа движения «минджун». В этот период народный национализм становится официальным, (особенно в период правления Ким Ёнсама (1993-97 гг.),  вошедший в массы под лозунгом – «Исправим национальную историю». Самым запоминающейся акцией этого периода стал снос зданий колониального периода в 15-ю годовщину освобождения Кореи. Новый национализм стал моден из-за лозунгов «наше – лучшее», «тело и земля неразделимы».

Официальный национализм был воспринят  средствами массовой информации. Было создано много документальных фильмов об утраченной древней истории Кореи, стали популярными обсуждения народной культуры. Журналисты и ученые стали ездить в Сибирь, Китай и Монголию ища связи с древней Кореей, расширяя культурные границы за пределы политических границ Кореи.

Последующее правительство Ким Тэджуна(1998-2003) привнесло другие изменения в культурную политику - он считал что корейцы нуждаются в культурном обновлении чтобы соответствовать реалиям глобализации. Молодые левые либералы с радостью поддержали эти изменения в культурной политике.  Новое правительство критиковало любые проявления национализма, открыло доступ для японских средств массовой информации в Корею. Также активно пропагандировалась массовая и поп – культура, таким образом, для сглаживания конфликта между элитарной и массовой культурой.

Эти попытки были рассчитаны на молодых людей родившихся после 80-го года, когда Корея уже стала экономически развитой державой. С поддержкой правительства и средств массовой информации молодежь стала отвергать существующие концепции корейской культуры. Новая гибридная молодежная культура позитивно ассоциировалась с такими концепциями как современность, глобализм, креативность  и т.д.  Новая культурная политика убрала все препятствия для иностранного влияния и глобализация стала предметом жарких дебатов. Правительство и интеллектуалы связанные с правительством настаивали, что корейцы должны оказаться акцентирования уникальности корейской культуры и более активно воспринимать иностранную культуру, их оппоненты указывали на необходимость поисков корейской идентичности. Такие дискуссии стали обычным делом не только в академических кругах, но и среди широкой публики.

В таких условиях перед корейскими антропологами стала задача выбрать направление антропологического изучения Кореи. Некоторые боялись, что западные подходы могут привести к еще большему замалчиванию некоторых аспектов  корейской культуры, связанные с такими историческими реалиями как авторитарное государство, колониальное правление и др. Из-за того, что  в прошлом многие историки и этнографы давали этнографическое описание  воображаемой Кореи, они не смогли увидеть реальность в которой переплелись исторический опыт, государственные реалии и экономика.

В этой связи была предпринята переоценка вклада японских колониальных ученых. – (Пак Хюнсу, Ким Соннэ, Чхве Сокян). Ким Соннэ попыталась критически осмыслить материалы японских этнографов по шаманизму, подчеркивая, что ранние корейские фольклористы часто некритически воспроизводили некоторые колониальные штампы корейской культуры. Некоторые материалы японских ученых использовались как первоначальные данные, но теперь их необходимо воспринимать с учетом идеологического влияния японской администрации.²⁰

Новые тенденции корейской антропологии

Несколько новых тенденций стали актуальными в связи с новым отношением к отечественным исследованиям, методам и теориям.

Первая касается анализа роли государства и бюрократии в Корее, которые проникли в повседневную жизнь и имели огромное влияние. Корейские антропологи стали признавать, что культурные практики могут быть поняты только внутри рамок преобладающих отношений государства и общества, официальной власти и личного авторитета, государственной политики и местных социальных отношений.  Имея ввиду, что идентичность человека связанная с семьёй и местными связями перекрывает его отношение к воображаемому национальному сообществу, необходимо понимать как человек строит и манипулирует концепциями сообщества для определения его связей с государством.  Культурная политика и политики, связанные с ней стали основным предметом исследования элиты политиков на местах  и  народной культуры антиправительственного движения сопротивления.²¹

Эти исследования показывают, как люди сознательно используют или придумывают роли и ритуалы, чтобы приспособиться к социальному, экономическому и политическому окружению. Эти процессы не являются простым повторением прошлого, а создаются как политические конструкции в ответ на настоящие реалии. Воспроизведение и введение традиции на местном уровне интерпретируется в связи с соперничеством за культурный капитал и власть. Например, выдающиеся роды-поны создавали их собственные культурные сообщества воспроизводя элитарную культуру, с помощью его они доминировали на местном политическом уровне и имели преимущество при контактах с центральным правительством.  Другой пример, шаманские ритуалы стали ритуалами сопротивления в рамках народного культурного движения (минджун мунхва) по инициативе интеллектуалов 80-х годов, в период их конфликта с государством.  Те, кто активно манипулировал шаманскими символами, не верили в них, а были христианами и буддистами. Они выбрали шаманизм как наиболее эффективное орудие для сплочения масс и создания символов в борьбе с военным режимом.²²

Теоретический интерес вызывали классовые субкультуры. В 90-х гг. некоторые молодые корейские антропологи создали группу «Класс и Культура», которая остается самой большой и активной подсекцией Корейского общества культурной антропологии. В 1977 г. Хван Икчу  выполнил экспериментальное исследование, посвященное выявлению отдельной субкультуры рабочего класса, пытаясь оспорить мнение об относительной гомогенности корейского общества.  Мун Окпхё, Ким Ынхи изучали возникший городской средний класс, Чо Ун – городскую бедноту,  Ян Джэюн – молодежную субкультуру.  В последнее время ученые этой группы занялись проявлениями глобализации в корейском обществе.²³

Другие ученые анализировали связи между местной, национальной и международной культурой.  Хван Икчу изучал культурную специфику местных систем питания и бытования определенных блюд. Мун Окпхё показала, как корейская аутентичность и национальная идентичность стали товаром. Ли Чондук исследовал, как иностранное влияние изменяет корейский образ жизни.²⁴

Историческая антропология

Стало понятно, что корейскую политику, экономику и социальное поведения нельзя понять без учета истории.  Антропологи  стали изучать письменные источники, которые обычно замалчивались.

Ким Соннэ, Юн Тэнним, Ю Чхорин, пытались восстановить исторический контекст по воспоминаниям современников исторических событий и процессы политической и социальной трансформации на местах. Официальные и частные документы использовались для анализа исторических изменений в общинных ритуалах вызванных  политическими событиями на центральном и местном уровнях. Антропологи и историки совместно приводят в порядок и переводят семейные списки, создавая базу для дальнейших исследований.²⁵

 Изучение исторических процессов на местном уровне привлекло внимание к такой социальной группе как сори и аджон – мелких наследственных чиновников в местной администрации периода Чосон (Ли Хунсан). Местная политика формировалась властными усилиями присланного из центра управляющим, местными чиновниками на пенсии, янбанами и аджон, деятельность которых раньше в расчет не принималась, хотя понимание местной политики без их учета невозможно. Несмотря на модернизацию и структурную трансформацию местные элиты сохраняют свою власть, воспроизводя их культуру и статус. Для изучения исторического контекста в Корейском обществе культурной антропологии была создана отдельная группа, также было создано Общество Исторической этнографии.

Гендерные исследования

Гендерные исследования ассоциируются в Корее с феминисткой антропологией, связанной с проникновением западных теорий и методов. Изучение женщин началось в ранние 80-е, когда Чо Хеджван, Чо Ванна и другие сформировали группу под названием Альтернативная культура в составе Корейского общества культурной антропологии. Члены группы разрабатывали такие направления как: общественное и частное пространство, мужское доминирование и женское поведение, гендерную дискриминацию в семье и других областях общественной жизни. Чо ун, Чо Ванна изучали жизнь женщин городской бедноты, Ким Ынсиль  - репродуктивную практику основанную на феминистском подходе к телу, Ким Хюнми – женский труд в многонациональных корпорациях. Ким Джинмён  - гендерные проблемы в местных культурах. Мун Окпхё, Ким Ынхи, Квон Сугин – идентичность и роль домохозяек среднего городского класса.²⁶

Проблемы объединения Кореи и корейской диаспоры
в трудах современных корейских антропологов

Политическое разделение Кореи отразилось в различной идеологии, мировоззрении, ценностях, морали, в различных моделях социального и политического поведения Севера и Юга Объединение Кореи – это и антропологическая проблема, включающая сложности культурного взаимодействия. Результаты анализа полевых материалов исследований в среде северокорейских беженцев во многом ломали стереотипы о населении КНДР.

В 90-е гг. появилось много исследований посвященных корейской диаспоре: исследования Ли Квангю японских корейцев, Ли Джондука – американских корейцев, Ли Квангю, Чун Гюнсу – российских корейцев. Хан санбок, Квон Тэван исследовали Янбёнский национальный округ в Китае. Ким Гванок возглавлял группу корейских антропологов изучающих корейцев, в китайских провинциях Гирин и Ляонин. Совет по объединению Кореи заказывал антропологам серию обзоров по корейской диаспоре, также Национальный этнографический музей планировал серию отчетов по теме зарубежных корейцев.²⁷

Корейская антропология и постмодернизм

В 90-е годы среди корейских ученых стали популярны идеи постмодернизма, который рассматривал культуру не как что-то функционирующее в определенных границах, а что-то сознательно созданное, чем манипулируют,  политически вовлеченное, и что-то ставшее товаром в культурной индустрии.  Для Кореи положительная роль постмодернизма проявилась в определенной критике традиционной антропологии.

Проблемы регионализма и национальной кульуры

В Корее часты события связанные с соперничеством и враждой между регионами в политике. В связи этим было предпринято несколько попыток изучить культурные и исторические корни современных проявлений такого явления.  Ким Тэккю постарался разделить Корею на несколько «культурных районов» в зависимости от распространения ежегодных сельскохозяйственных ритуалов.²⁸  Чхве Хёп предложил более усложненный подход предусматривающий исторический контекст, географические показатели и личностные характеристики местных и центральных политиков.²⁹

Проблемы региональной культуры отражает не только региональные различия, но и политику отношений местных властей с центральным правительством. Сон Тоян рассмотрел как некоторые местные сообщества развивают экономические стратегии для привлечения внешнего капитала. Также постарался определить, как антропологи могут участвовать в развитии местных экономик.³⁰

Современная культура Кореи представляет собой гибрид иностранных и отечественных элементов. Создаются новые границы культуры, новые сообщества и объединения. Одной из задач корейской антропологии является сложное взаимодействие инокультурных заимствований и корейских реалий.

Применение современной методологии позволило рассмотреть новые явления в корейской культуре. Ким Кванок исследовать роль традиционных связей в современной Корее. Мун Окпхё исследовала восприятие местный культуры иностранными туристами. Сон Тоян проследил создание новых традиций в повседневной городской жизни. Пак Чунгю, Ли Чанхо, Чун Сунам изучали отражения новых форм корейской культуры в телесериалах и фильмах. Кан Джонвон наблюдал как общинные ритуалы изменяются в процессе модернизации.

Продолжаются работы по определению корейской культурной идентичности. Хан Кюнгу написал обзор антропологических концепций корейской идентичности, Квон Сугин исследовал популярное (народное) понимание корейской культуры, Ким Янхун рассмотрел как корейская культурная идентичность представлена на туристских открытках. Ким Чугван показал, как местные диалекты использовались в качестве символических ресурсов в политике и экономике.

В изучении корейской диаспоры добавлены исследования новых групп: корейцы постсоветского пространства – Чун Кюнсу, подгруппы японских  корейцев - Мун Окпё, гавайские корейцы - Чхве Хюп, корейцы Северного Китая – Ли Хёнджон, австралийские корейцы - Соль Пюнсу. Продолжаются антропологические исследования в среде беженцев из КНДР – Пак Сунян, Чан Сухюн.

Кроме того, в этом обществе существуют долговременные проекты – под руководством Пак Хюнсу – жизненные истории (биографии и дневники простых людей) (минджун сэнвольса), Мун Окпхё – история семейной и общинной жизни (чипква каджоге сэнхвальса). Хван Икчу долговременные исследования формирования субкультур в контексте индустриализации, урбанизации, внутренней миграции. ³¹

Новые тенденции отразились темах ежегодных конференций  Корейского общества культурной антропологии: Национальное разделение, Война и история жизни, Переоценка традиций и местной культуры, Массовая культура и культурная индустрия, Идентичность в транснациональную эру.

 

Загорулько Андрей Владиславович – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник  Центра социальной антропологии РГГУ, старший научный сотрудник Института наследия Минкультуры РФ, Москва, Россия, azagor@mail.ru

 

 

Примечания

¹ Hyung Il Pai Constructing “Korean” Origins: Archaeology, Historiography, and Racial Myth. Cambridge: Harvard University Asia Center, 2000; Hyung Il Pai  The Politics of Korea’s Past: the Legacy of Japanese Colonial Archaeology in the Korean Peninsula//East Asian History. № 7,1994,с. 28–38; Нам Кыну Чосон минсокхакква синминджуи: Сон сокхаый мунхва минджокджуирыль чунсимыро (Изучение корейского фольклора и колониализм: на примере культурного национализма Сон Сокха)//Хангук мунхва иллюхак, 2002, вып. 35, № 2, с. 99-126

² Нам Кыну Син минджокджуи минсокхак чэго (Пересмотр методологий нео-националистских фольклорных исследований)// Ёкса минсокхак, 2000, №10, с. 147-72

³ Нам Кыну Чосон минсокхакква синминджуи: Сон сокхаый мунхва минджокджуирыль чунсимыро (Изучение корейского фольклора и колониализм: на примере культурного национализма Сон Сокха)//Хангук мунхва иллюхак, 2002, вып. 35, № 2, с. 99-126

⁴ Нам Кыну – Указ.соч.

⁵ Moon Okpyo Korean anthropology: a search for new paradigms// Asian anthropology. London:Routledge, c.117-135

⁶ Нам Кыну -  Указ. соч.

⁷ Хан Санбок  Хангук мунхва иллюхакый пансонгва чихян (Направления корейской культурной антропологии: поле культурной антропологии) // Хангук мунхва иллюхак, 1974. № 6, с. 213-217

⁸ Хан Санбок – Указ. соч.; Ли Квангю Хангук каджоги саджок пунсок (Историческое изучение корейской семьи. Ильджиса Сеул, 1977

⁹ И Духён, Чан Чугын, Ли Квангю Хангук минсокхак кэсоль (Введение в корейские фольклорные исследования). Сеул: Хагенса, 1983

¹⁰ Moon Okpyo – Указ.соч

¹¹ Нам Кыну Син минджокджуи минсокхак чэго (Пересмотр методологий нео-националистских фольклорных исследований)// Ёкса минсокхак, 2000, №10, с. 147-72

¹² Чхве Кильсон Хангук мусоге ёнгу (Исследования корейского шаманизма). Хёнсон Чхулпханса, Тэгу, 1978; Чан Чугын Хангук минсок нонго (Статьи по корейскому фольклору), Сеул: Кемёнса, 1986; Чо Хынюн Хангугый  мугё (Корейский шаманизм), Сеул, Чхонымса, 1983

¹³ Ким Тэккю Тонджок пурагый сэнхваль куджо ёнгу (Исследование жизни в родовой деревне). Изд-во Ун-та Чхонгу, Тэгу, 1964; Ли Квангю  Указ. соч.; Ли Квангю Хангук каджогый куджо пунсок (Анализ структуры корейской семьи). Сеул: Ильдинса, 1980

¹⁴ Moon Okpyo – Указ. соч., с. 122

¹⁵ Chon Kyong-su Reciprocity and Korean Society: An Ethnography of Hasami, Seoul: Seoul Nat. Univ. Press, 1985

¹⁶ Moon Okpyo – Указ. соч., с. 125

¹⁷ Han Sangbok Korean fishermen: ecological adaptation in three communities. Seoul Nat. Univ. Press, Seoul, 1977

¹⁸ Чхве Чэсок Чеджудое чхинджок чоджик (Родовая организация о. Чеджудо). Ильджиса, Сеул,1979; Хан Санбок  Хангук мунхва иллюхакый пансонгва чихян (Направления корейской культурной антропологии: поле культурной антропологии) // Хангук мунхва иллюхак, 1974. № 6, с. 213-217

¹⁹ Moon Okpyo – Указ. соч., с. 126; Чо Ун, Чо Окха  Тоси пинмине самгва конган: садандон чэгебаль чиёге хёнджан енгу (Жизнь и пространство городской бедноты: Полевые исследования в перестроенном районе Садандон). Сеул: Соулдэ чхульпханса, 1992

²⁰ Мун Окпхё Иллюхак, хёндэ мунхва пхунсок, хангукхак: иронджок, панбоннонджок ёнге канынысон (Антропология, исследования современной культуры и корееведение: возможность теоретической и методологической коммуникации)// Хангуге сахвева мунхва, 1995, №23, с. 49-84

²¹ Чхве Синдок Хангук нончхоне кванхан сахве иллюхакджок ёнгу (Соц.антропологическое исследование корейских деревень), Сеул: Самильтан, 1982; Иллюхак ква чиёк ёнгу (Антропология и региональные исследования). Изд-во Нанам, Сеул, 1997; Ё Чунчхоль Чхвирак куджова синбун куджо (Структура деревни и структура статуса) // Хангугый сахвева мунхва, Соннам, 1980. № 2, с.97-154

²² Чо Хынюн Хангугый  мугё (Корейский шаманизм), Сеул, Чхонымса, 1983

²³ Мун Окпхё, Им Понгиль, Ким Кванок, Чхон Кёнсу, Ким Пусон Тоси чунсанчхоне сэнхваль мунхва (Образ жизни городского среднего класса). Соннам, Серия монографий Академии корееведения, вып. 92, №10, 1992; Ким Унхи Мунхваджок кванём чхегеросое каджок: Хангук Тоси чунсанчхуныль чунсимыро (Семья как культурная идеологическая система: по материалам среднего класса Кореи) // Хангук мунхва иллюхак, - 1995, №27, с. 187-214

²⁴ Мун Окпхё Иллюхак, хёндэ мунхва пхунсок, хангукхак: иронджок, панбоннонджок ёнге канынысон (Антропология, исследования современной культуры и корееведение: возможность теоретической и методологической коммуникации)// Хангуге сахвева мунхва, 1995, №23, с. 49-84; Yi Jeong-duk Globalization and recent changes to daily life in Republic of Korea//Korea and Globalization: Politics, Economy and Culture. London RoutledgeCurson, с.10-35

²⁵ Чхон Кванну Хангуксаый чэинсик (Переосмысление корейской истории), Сеул, Ильджохак, 1974; Ю Чхорин, Сон Доён, Ким Унхи, О Мёнсок, Юн Тэнним, Юн Хёнсук, Хан Кёнгу, Хан Ханхи Иллюхакква чибаный ёкса: Сосан сарамдырый самква ёкса ыйсик (Антропология и местная история: жизнь и исторические события в Сосан). Сеул: Аканет, 2004

²⁶ Хангукква ильбоне кындэ ёсонсан (Новая Женщина: Образы современных женщин в Корее и Японии), Сеул: Чхонннёнса, 2003; Сон, каджок кыриго мунхва: Иллюхак чопгын (Пол, семья и культура: антропологические подходы). Чипмундан, Сеул, 1997

²⁷ Moon Okpyo Korean anthropology: a search for new paradigms// Asian anthropology. London:Routledge, c.117-135

²⁸ Ким Тэккю Хангук нонгёне сеси ёнгу (Исследование ежегодных сельскохозяйственных ритуалов в Корее). Сеул: Ённам, 1987

²⁹ Чхве Хёп Хонам мунхваноне мосэк (Особенности культуры региона Хонам)// Хангук мунхва иллюхак.- 1994, № 25, с.29-45

³⁰ Иллюхак ква чиёк ёнгу (Антропология и региональные исследования). Изд-во Нанам, Сеул, 1997

³¹ Moon Okpyo Korean anthropology: a search for new paradigms// Asian anthropology. London:Routledge, c.130-135