Статья подготовлена при поддержке гранта РФФИ 14-04-00073 «Литературный процесс первой половины XX в. в Европе и Америке: направления и школы»

Аннотация. Статья посвящена роли, которую журнал «Северный вестник» в 1890-х годах сыграл по отношению к раннему символизму. Издательница журнала Л. Гуревич и его ведущий критик и идеолог - Акима Волынского были первым, кто стал на страницах своего журнала систематически печатать Д. Мережковского, З. Гиппиус, Н. Минского, Ф. Сологуба. Благодаря «Северному вестнику» символисты смогли заявить о себе как о новом течении. Однако Волынский далеко не во всем поддерживал символистов, его позицию помогает понять публикуемый манифест журнала «Идеализм и буржуазность», который был написан Волынским в соавторстве с Л.Я. Гуревич.  

 

Abstract: The article examines the role the journal “The Northern Messenger” played in the history of early symbolism (1890s.). The editor of the journal, L. Gurevitch, and its leading critic and ideologist A. Volynsky came first to publish works of D. Merezhkovsky, Z. Gippius, N. Minsky, F. Sologub. Owing to “The Northern Messenger” symbolists could assert themselves as a particular literary trend. But Volynsky not always supported symbolists; his position can be understood due to the manifest “Idealism and bourgeoisness” that was written by Volynski and L. Y. Gurevitch.

Ключевые слова. Аким Волынский, Любовь Гуревич, журнал «Северный вестник», ранний русский символизм, периодика символизма

Key words: critic Akim Volynsky, Lubov Gurevitch, journal “he Northern Messenger”, early Russian symbolism, periodicals of symbolists

В начале 1890-х годов народнический журнал «Северный вестник» перешел в руки издательницы Любови Яковлевны Гуревич (1866-1940), благодаря которой ведущим критиком и идеологом журнала вплоть до его закрытия в 1898 году стал критик Акима Волынского (псевдоним Акима Львовича Флексера, 1862-1926)¹.

Эстетические и идейные пристрастия Волынского сформировались под влиянием критического идеализма Канта, первоначально свою миссию как критика он видел именно в пропаганде идей немецкого философа. Начав свою литературную деятельность в народнических кружках, Волынский выступил затем противником социального детерминизма, утверждая, что влияние среды не должно иметь «окончательного, исчерпывающего значения в процессе умственного и нравственного воспитания человека» (1892. № 6.С 177)². Окончательный разрыв Волынского с народниками произошел по вопросу об отношении к наследию революционно-демократической критики, которое он критиковал с позиций антидетерминизма: «Утилитарная критика бессильна именно потому, то она элементам второстепенным, историческим, житейским подчиняет то, что главенствует надо всем... метафизическое начало нравственной свободы» (1893. № 1. С. 137).

 Революционно-демократической критике Волынский посвятил целый цикл статей, где подверг переоценке значение традиций Белинского, Добролюбова, Чернышевского, показав духовную и творческую несостоятельность их наследия. Позднее эти статьи были включены в книгу Волынского «Русские критики» (СПб., 1896), вызвавших бурю возмущения среди современников. Одновременно Волынский начал борьбу за реабилитацию философского идеализма, статьи на эту тему позднее составили его книгу «Борьба за идеализм» (СПб., 1900).

Важная особенность позиции «Северного вестника» заключалась в нежелании присоединяться к существовавшим тогда литературным лагерям – либеральному либо консервативному. Разделяя либеральные политические убеждения, Волынский спорил с либералами по вопросам философским и эстетическим. Точно также он отмежевывался от всех попыток консерваторов поддержать его полемику с революционными демократами из-за политических расхождений. Волынский был убежден, что «солидарность, основанная только на практическом единомыслии, не прочна, не глубока, не имеет серьезной будущности» (1893. № 1. С. 127-128). Эта политика «неприсоединения» отражена в публикуемой нами далее программной статье журнала «Идеализм и буржуазность» (1896. №1). Для истории журнала эта позиция имела роковые последствия – на вражде к «Северному вестнику» либералы и консерваторы сошлись, выступив против него единым фронтом.

Особую страницу в истории журнала «Северный вестник» составляет сотрудничество в нем представителей только зарождавшегося в начале 1890-х годов русского символизма: журнал стал первым периодическим изданием, начавшим примерно с 1893 года систематически печатать произведения тех, кто заявил себя тогда сторонниками нового искусства, позднее получившего название символизма: романы Дмитрия Мережковского, стихи Зинаиды Гиппиус, Николая Минского, Федора Сологуба и Константина Бальмонта, - всех тех, кого в дальнейшем станут называть «старшими символистами». Предоставив новому течению страницы своего издания Волынский помог его первым представителям заявить о себе как о некоторой группе, имеющей более или менее общие устремления; о символизме как о реально существующем явлении заговорили впервые именно в связи с журналом «Северный вестник».

Вклад Волынского в развитие нового течения этим не ограничился, его статьи помогали самоопределению сторонников нового искусства в важных и принципиальных вопросах. Период, когда они делали первые шаги в литературе, был отмечен господством так называемой «гражданской поэзии», ранние манифесты будущих символистов именно на нее направляли свои критические стрелы. Идейно гражданская поэзия опиралась на наследие революционно-демократической критики, на традиции Белинского, Добролюбова и Чернышевского. Критика их наследия со стороны Волынского имела значение для их самоопределения 1890-х годов.  

В зрелый период своего существования символизм развивался в тесном взаимодействии с идеалистической философией, реабилитация которого началась благодаря статьям Волынского. Однако публикуя произведения символистов на страницах своего журнала, Волынский подчас подвергал их столь суровой критике, что она озадачивала даже их противников. Владимир Соловьев писал по этому поводу Н.Я. Гроту: «Укажите мне (за исключением "Северного вестника", известного своими аномалиями) другой какой-нибудь журнал - русский или европейский, который бы печатал на своих страницах насмешливые редакционные отзывы об изданиях своих постоянных сотрудников»³. Союз Волынского с символистами более походил на роман-воспитание, в лице символистов он надеялся обрести подходящую паству, надеясь воспитать их в духе критического идеализма Канта. В своих суждениях о символистах Волынский исходил из разделения символизма и декадентства. Декадентство он считал полезным на этапе «расчистки путей», поскольку «от его, беспощадной критики уже слышно дрожание ветхих устоев нашего общественного быта, изъеденного насквозь гражданской пошлостью» (1896. № 10. С.247). Но при этом Волынский намечал перед символистами тот путь, на котором их искусство обретет созидательный смысл: «Разрушая земное, индивидуализм должен сознательно подчиниться божескому началу, от которого он исходит и к которому он естественно возвращается» (там же, С.248). Однако его подопечные не спешили откликнуться на проповедь Волынского и предпочитали самостоятельно отыскивать свой путь, в итоге они разошлись с ним еще до закрытия «Северного вестника», так что роль их наставника он сыграть не сумел. Вспоминая недолгий период своего сближения с ними, Волынский признавался в воспоминаниях: «…Не я, а именно Д.С. Мережковский был эоловой арфой тогдашней России»⁴.

В публикуемом нами далее манифесте журнала «Северный вестник», статье «Идеализм и буржуазность», отражено своеобразие представления Волынского о задачах своего издания. Статья была опубликована в первом номере журнала «Северный вестник» за 1896 за подписью самого Волынского и издательницы журнала Л.Я. Гуревич, которая была в тот момент его фанатической единомышленницей. Содержательная часть манифеста несомненно принадлежала Волынского и совпадает с позицией, отраженной в его статьях.

После закрытия «Северного вестника» в 1898 году Волынский более не выступал в роли литературного критика, писал преимущественно о живописи и балете, где прославил себя как защитник классических традиций. Это во многом заставило забыть ту роль, которую он сыграл по отношению к символизму в 90-е годы XIX века, на этапе его формирования.

А. Волынский, Л. Гуревич

Идеализм и буржуазность

Современное русское общество стоит на очень низком уровне философского развития. Обширные глубокие системы мысли, сложившиеся в Европе путем строгой работы в разных областях науки и держащие образованное общество на известной умственной высоте, прошли в Россию случайными обрывками, в более или менее исковерканных выражениях научного недомыслия и наивного непонимания. Если философские идеи и разрабатывались в России сколько-нибудь удовлетворительным образом отдельными лицами, то распространение этих идей не выходило за пределы самых тесных и маловлиятельных литературных кружков. Высшие образовательные заведения России не являлись и не являются до сих пор источниками настоящего философского знания. Интеллигентное общество остается при самых примитивных, детских представлениях о взаимных отношениях между наукой и философией — и о самой науке, которая в своем зрелом развитии опирается на истинно критический, философский метод. Россия не знает Канта⁵ — а это то же самое, что не знать Коперника в представлениях о мироздании. Даже руководители интеллигенции, даже так называемые служители науки имеют самое смутное понятие о том, что философский идеализм стал со времени Канта источником всякой сознательной критики в области научного знания, эстетики и практической морали. Они не знают, что только критическая философия идеализма создала научные средства для борьбы со всякой догматикой и материалистического, и спиритуалистического характера. Смешивая — по недоумению, по недомыслию — идеализм с отживающими догматическими системами⁶, они обнаруживают полное незнание того многознаменательного факта, что самыми ярыми и самыми влиятельными врагами идеализма выступали мыслители спиритуалистического направления. Еще недавно, почти в наше время, образованная Европа была свидетельницей характерной борьбы против Канта и всего критического идеализма таких крупных, почти гениальных представителей философии в католической Италии как Росмини⁷ и Джиоберти⁸. Но эти явления высокого исторического значения не вызвали даже ни малейшего отголоска в наиболее влиятельной русской печати. Общество, руководимое в своих интеллигентных стремлениях журналистами известного типа, держится в отчуждении от всего того, что направляет культурные течения западноевропейской жизни. И выйти за пределы этой китайской стены оно могло бы только по собственной умственной инициативе, живым путем самообразования и непосредственного общения с лучшими произведениями европейской мысли.

Не зная взаимного отношения между идеалистической философией и наукою, русское общество не имеет ни малейшей догадки и о том, какие выводы дает эта философия для жизни. Смутное, сбивчивое представление о человеческой личности, лишенное философского характера, с оттенком наивного материализма или столь же наивного спиритуализма, неизбежно должно было отразиться притупляющим образом на практических идеалах русской интеллигенции. При всем искреннем стремлении некоторых общественных групп к выработке более или менее гуманных форм жизни, их руководящие принципы никогда не поднимались над буржуазными понятиями. Даже в самой яркой прогрессивной волне журналистики не было ни одного деятеля с тем критическим, философским строем мысли, который находится в непримиримой логической вражде со всем, что носит печать буржуазности. Мы употребляем этот термин в таком смысле, который прямо вытекает из исторического и научного анализа этого понятия. В известный момент история выдвинула в качестве прогрессивной силы так называемое третье сословие с его типической чертою умеренности в жизненных требованиях и теоретических идеалах. Выйдя на борьбу в защиту попираемых прав гражданской личности, буржуазия внесла в свое справедливое дело дух ограниченности, не давший ему развиться до конца. Представление буржуазии о задачах и целях культурной личности — ни до, ни после борьбы — не захватывало коренных идеальных потребностей человека, легко мирилось с ограничениями человеческой личности и толкало, при новом устроении жизни, к старым, упрощенным, чисто внешним и грубым средствам. Вот почему мы вправе определить буржуазность как стремление к жизненному благу внешними средствами, с признанием принудительного воздействия одних общественных сил на другие. Это определение подкрепляется всеми известными историческими фактами и дает нам право сказать, что идеализм находится в полном противоречии с теоретическими и практическими стремлениями буржуазии. Буржуазное понятие о благе, — имеет ли это понятие материалистический или спиритуалистический характер, — всегда ограниченно и охотно вступает в компромисс с известными формами исторической действительности. Идеалистическое благо — в противоположность материалистическому понятию блага — требует развития человека во всей полноте его умственных и нравственных сил. В противоположность спиритуалистическому понятию, разъединяющему вопросы духа и вопросы жизни, оно, во всеоружии умственной критики и нравственного протеста, требует гармонии практической деятельности с самыми утонченными стремлениями души. Буржуазность всегда стояла, сознательно или бессознательно, в непримиримой вражде с идеализмом.

 Обращаясь от теоретических соображений к практике жизни, нельзя не видеть, что буржуазность приводит к стеснениям личность с двух сторон: со стороны политической — идеями национального патриотизма и сословности, со стороны внутренней — утилитаризмом. Исходя из понятия о неизбежности принудительного воздействия одних общественных сил на другие, она признает необходимым разделение человечества на большие замкнутые группы, называемые народами, государствами. В пределах этих групп производится определенная законодательная и административная работа, с правом суда и наказания, — немногими лицами для очень многих. В пределах этих же групп одни классы возвышаются над другими, и таким образом, ради удобства исполнения указанных задач, неравенство людей, сложившееся историческим путем, санкционируется, как что-то принципиально необходимое. Национальность, патриотизм, сословность — это совершенно правильные выводы из определенных посылок буржуазного мировоззрения. Люди, принимающие основные положения этого мировоззрения, но отрицающие при этом идеи национальности и сословности, делая уступку требованиям гуманности, находятся в противоречии сами с собой. В области внутренних интересов человека буржуазность, стремящаяся прежде всего к внешнему устроению жизни, требует подчинения личности единообразному шаблону и стесняет не только человеческое поведение, но и самую мысль, которая для своего развития нуждается в полной независимости от каких-либо утилитарных предписаний. И люди, искренне заинтересованные в наиболее широком благополучии народных масс, постоянно выдвигавшие из своей среды смелых поборников юридической справедливости и свободы, преследуя главным образом задачи внешнего благополучия этих масс, невольно направлялись по тому же буржуазному пути. Они требовали сосредоточения всех сил человека в одном направлении и, толкая интеллигентное общество на борьбу за право, готовы были на время затоптать лучшие, высшие, идеальные стремления людей в области науки, философии, искусства. Исторические эпохи сменяли и до бесконечности будут сменять друг друга, борьба людей за убеждения будет принимать все более и более утонченные формы, а идеальные интересы человеческого развития, живая душа всякого культурного прогресса, будут все держаться под запретом буржуазного утилитаризма, как что-то второстепенное, не важное, не срочное. Таковы практические выводы, к которым неизбежно приходят люди, сознательно или бессознательно таящие в своих мыслях язву буржуазности. Их влияние на культурную работу интеллигентных слоев всегда скажется в принижении общего нравственного уровня, в притуплении чутья к научной и социальной истине. Их выводы никогда не лягут в основу настоящей, широко понятой практической морали.

Современная русская журналистика дает поучительный материал для подтверждения высказанных нами взглядов на природу буржуазности. Все деятели русской журналистики принадлежат к буржуазному типу, несмотря на явную оппозицию двух партий, противоположных в политическом отношении. Так называемые консерваторы, идя до конца в своих стеснительных требованиях, стремятся к ограничению юридической свободы, предоставляя — только на словах — свободу нравственной и умственной личности. Так называемые либералы, закрывая глаза на свою непоследовательность, являются поборниками юридического обеспечения человека, но для облегчения исторического процесса охотно приносят в жертву желанному социальному благополучию невещественные интересы духовной личности. Ни один из существующих в России журналов не составляет исключения из этого общего положения вещей. В каждом из них, при внимательном анализе, легко открыть присущую ему черту буржуазности. При некоторых колебаниях основной руководящей мысли, каждый из них ведет свою публицистическую линию, развивает свою программу, но в каком-нибудь пункте неизбежно сбивается на широкую, хорошо проторенную дорогу грубого житейского утилитаризма. Этих журналов немного, и физиономия каждого из них настолько закончена, что легко поддается характеристике.

Вот старый, солидный, маститый журнал, с давних пор сохраняющий неизменно твердую позицию среди других органов русской печати⁹. Этот журнал либеральный, с исключительно юридическим идеалом, с аргументацией — по корректности тона, по духу утонченного правового эмпиризма — слегка похожей на классические кассационные решения правительствующего сената. Строго выдерживая направление юридической либеральности, журнал этот как бы выдает своим сотрудникам патент настоящего прогрессивного благомыслия. В политической сфере у него есть своя практическая задача, которая разрабатывается посредством осторожной юридической полемики и деловитых правовых параллелей. Чисто литературная сторона журнала обличает некоторое равнодушие редакции к философским и эстетическим вопросам и носит отпечаток умеренного утилитаризма.

Заговорите с этим либеральным журналом о внутренней, духовной культуре общества, бросьте горячий упрек обществу за отсталость в области отвлеченных идей, — и он в холодных, бесстрастных выражениях попросит вас сдержать свои порывы, не отвлекать внимания интеллигентных людей от медленной, но полезной работы либеральных канцелярий.

Вот другой журнал — тоже либеральный, но с не столь выдержанной и не столь застывшей физиономией¹⁰. Это журнал без самостоятельных преданий в области политической публицистики, но с постоянным тяготением к социологическим теориям, со склонностью отстаивать права личности, насколько эти права могут быть обоснованы современной эмпирической наукой. По приемам анализа общественных явлений журнал этот рассчитан на демократическую интеллигенцию, но не представляет строгой последовательности ни в своей полемике с официальными учреждениями, ни в самой доктрине государственности. Давая в своих статьях только механическое соединение политических и социологических понятий, главные деятели этого журнала неизменно стараются выставить свою солидарность с представителями либеральных идей чисто политического типа, не почерпая из самой социологии никаких руководящих начал для определения наилучшего жизненного строя. В литературной области журнал этот не создал никакой самостоятельной критики — даже в публицистическом смысле слова, и опирается на известные предания, сложившиеся в журналистике более радикального, более законченного и яркого типа.

Выскажите твердое убеждение о необходимости подвергнуть критическому пересмотру эстетические и философские теории отживающих поколений, — и дух буржуазности заговорит в этом журнале языком встревоженного блюстительства, со ссылками на славные авторитеты прошедшей эпохи.

Вот третий журнал — еще молодой по кратковременности своего существования, но старый и быстро стареющий по характеру своего теоретического учения¹¹. Это журнал с социологическими идеями, разрабатываемыми посредством «субъективного метода»¹², который держится в литературе только потому, что критическая философия, с ее строго научною объективностью, еще не овладела сознанием общества. Рассуждения русских субъективистов о средствах достижения общественного блага, понимаемого ими в свете широкого демократического идеала, сводятся к туманным экономическим теориям, рассчитанным на спасительную силу самобытного русского нутра в борьбе с железными законами экономики. В сфере чисто литературной руководители этого журнала обнаруживают грубую тенденцию сокращать и подавлять движение общества в сторону «метафизики» и всяких «праздных вопросов».

Все вопросы отвлеченного мышления, эстетики и нравственности не интересуют этих деятелей. То, что борется за правду не под их знаменем, вызывает их раздражение и глумление.

Мы перечислили наиболее важные прогрессивные русские журналы. В них буржуазность сказалась, как мы видели, в сдержанной или несдержанной нетерпимости к духовным интересам личности, как только эти интересы заявляют о своем праве на существование в более или менее уверенной, принципиальной форме. Журналы другого типа, не имеющие, правда, широкого влияния, играют на повышение, пользуясь временным замешательством общественных сил и опираясь на самые грубые проявления буржуазного склада жизни. Два из них откровенно, из всех сил тянут линию упрямого обскурантства и фанатического притеснительства во всех возможных отношениях¹³, третий — при разнузданной, хотя и бессильной шовинистической наглости, почему-то именует себя — спасая свою некогда либеральную репутацию — «национально-прогрессивным»¹⁴. Здесь буржуазная мысль, не перебиваемая никакими непосредственными гуманными стремлениями, нашла себе подобающее выражение в проповеди всяких ограничений по отношению к целым народностям.

Подведя итог всему сказанному, мы в немногих словах можем указать направление «Северного вестника» в существенных вопросах его программы. Направление это должно быть названо идеалистическим — как в научной, так и в жизненной области. Критический идеализм, как мы уже сказали, обнимает все стороны человеческой жизни. По самому духу своему идеалистическая философия является источником беспощадной критики в двух направлениях. Разбирая весь материал познавательного процесса, она бесстрашно разрушает всякие иллюзии догматического мышления. В области эстетики критическая философия первая обрисовала и оценила значение художественных наслаждений, придав красоте — в произведениях искусства — возвышенный символический смысл. Проникая в глубину души, где скрыта воля — причина человеческой деятельности, — она открывает пред мыслящим сознанием самое широкое поприще для практической деятельности. При рассмотрении жизненных вопросов всех видов и порядков — идеализм берет за основание истинно философское понятие личности с ее разнообразными потребностями низшего и высшего порядка. Изучая практическую жизнь человечества, он не смиряет своих радикальных требований в угоду каким бы то ни было историческим обстоятельствам и условиям жизни. Он не вступает ни в какие компромиссы с заблуждениями века, отвергает всякие паллиативы в вопросах социального благополучия и, отмечая различные ступени в историческом процессе развития, ни на одной из них не останавливается с полным удовлетворением. Повсюду он преследует разлагающий яд буржуазности. Его задача — вечное прогрессирование, его орудие — строгая беспощадная научная критика, обращенная на жизнь человеческой души и на жизнь социальную.

 

Примечания

¹ Подробнее об этом см.: Иванова Е.В. “Северный вестник” // Литературный процесс и русская журналистика конца ХIХ - начала ХХ века. Буржуазные и модернистские издания. М., 1982. С. 91-128

² Далее ссылки на журнал «Северный вестник» даются в тексте статьи в скобках. 

³ Соловьев Вл. Письма в 4-х т.СПб.,1908-1923. Т.1. С.101.

⁴ РГАЛИ. Ф. 95. Оп. 1. Ед. хр. 86. Л. 3.

⁵ О кантианстве Волынского подробнее см.: Иванова Е. В. «Северный вестник» // Литературный процесс и русская журналистика конца XIX — начала ХХ века, 1890—1904. М., 1982. С. 94; Куприяновский П. В. Волынский-критик: литературно-эстетическая позиция в 90-е годы // Творчество писателя и литературный процесс. Воронеж. 2009.

⁶ Традиционно идеализм связывался с консервативной мыслью, от которой Волынский предпочитал дистанцироваться.

⁷ Росмини – совр. Розмини-Сербато Антонио (Rosmini-Serbati; 1797—1855),  итальянский философ и богослов. О нем см.: Эрн В. Ф. Розмини и его теория знания: Исследование по истории итальянской философии XIX столетия. М., 1914.

⁸ Джиоберти – совр. Джоберти Винченцо (Gioberti; 1801—1852), итальянский философ, священник и государственный деятель. О нем см.: Эрн В. Ф. Философия Джоберти. М., 1916.

⁹ Имеется в виду журнал «Вестник Европы», издававшийся с момента основания в 1866 г. М. М. Стасюлевичем.

¹⁰ Речь идет о журнале «Русская мысль», издававшемся с 1880 г. В рассматриваемый период фактическим руководителем журнала был В. А. Гольцев.

¹¹ Имеется в виду народнический журнал «Русское богатство», который издавался группой пайщиков. Фактическим руководителем журнала в рассматриваемый период был Н. К. Михайловский.

¹² Субъективный метод — направление в социологической мысли конца XIX в., одним из пропагандистов которого являлся критик Н. К. Михайловский. Сторонники субъективного метода считали, что социальное познание мира неотделимо от нравственной его оценки личностью, то есть опирается на субъективное восприятие мира.

¹³ Имеются в виду журналы консервативной ориентации: «Русский вестник» (основан в 1856 г. М. Н. Катковым, в рассматриваемый период редактором журнала был Ф. Н. Берг) и «Русское обозрение» (основан в 1890 г., в рассматриваемый период редактором был А. А. Александров).

¹⁴ Речь идет о журнале «Наблюдатель», издававшемся с 1882 г. А. А. Пятковским и называвшем себя «прогрессивным» по сравнению с близкими по политический ориентации «Русским вестником» и «Русским обозрением».

Иванова Евгения Викторовна – ведущий научный сотрудник ИМЛИ РАН, доктор филологических наук, evi@l-z.ru