Египетская «Книга мертвых» в прозе Д.С.Мережковского

«Книга Мертвых» – древне-египетские священные тексты, погребальный свод, написанный на  папирусе, в сопровождении виньеток и разноцветных рисунков. Его  клали в гроб умершего; или обертывали вместе с погребальными пеленами, или заключали в футляр, часто имевший форму статуэтки Озириса. Предназначение этого  свода  –  облегчить загробную участь покойного: указать ему путь в Дуат ( иной мир), защитить от злых духов, подсказать правильные ответы на суде Озириса.

«Книга» имеет свою историю. Первоначально подобные оберегающие формулы и заклинания писались на стенах пирамид – это так называемые «Тексты пирамид»,  в эпоху Древнего царства. Затем на стенках саркофагов -  соответственно  «Тексты Саркофагов»,  в Среднее царство. Из них и произошла «Книга мертвых», в Новое царство, ее первая, Фиванская версия. Замена пирамиды на саркофаг, а саркофага на папирус весьма знаменательна. Она означала, что доступ к ритуалу получили простые смертные; он совершался уже не только над фараоном. Собственно же, «Книгой мертвых», по мнению замечательного русского египтолога Б.А. Тураева, может быть названа только Саитская версия, принятая в Поздний период. Жрецы привели  свод в порядок и унифицировали его.  Канонический сборник состоит из разнородных текстов ( «глав»), не связанных между собой; в него входят как длинные поэтические гимны в честь богов и обращения к ним, так и краткие заклинания, заговоры и магические формулы.

Безусловно, «Книга Мертвых»  –  важнейший источник для изучения египетской религии, ее культов и ритуалов. Д.С.  Мережковский многократно  цитирует ее в трактате «Тайна Трех» (1923), написанном в эмиграции и посвященном древнейшим мировым цивилизациям: Египту и Вавилону. В основе трактата лежит разбор языческого мифа об  умирающем-воскресающем боге, в его отношении к христианству. Через этот миф Мережковский доказывает свои излюбленные  религиозно-философские идеи, а также показывает египетскую культуру в целом, рисует свой «образ Египта». Что, собственно, не противоречит  научной точке зрения:  в определенный момент истории миф об Озирисе, озирианский цикл, действительно, становится для Египта важнейшим.

Чтобы не нарушать хронологии,  однако, следует начать  не с него,  а с более древних египетских представлений. И сам Мережковский,  приступая к изложению мифа, дает некоторую предысторию, излагает одну  из египетских космогонических систем: «Вначале был Нун, Бездна вод первичных, и ни земли, ни тверди, ни людей, ни богов еще не было. Над бездною вод носился Дух Божий, Атум (Atum). Он изрек Себе Самому: “Приди ко Мне”, и один стал Двумя. И сотворил солнце, бога Ра. Сначала Ра был в Нуне, солнце в бездне вод, как сокол с очами закрытыми; но бог открыл их, и солнце взошло –  явился мир» (С.77)[1].

Это гелиопольская космогония. Она отразилась в главе XVII «Книги Мертвых»: « “Я есть восходящий бог Атум; я есть Единственный Бог. Я обрел жизнь в просторах Нун. Я – Ра, взошедший в начале начал, правитель… этого” (…) “Я, Великий Бог, породивший сам себя, равный Нун, имя [имена] которого было признано божественным  в Совете Богов”»  (*,  С.200-201) [2]. Как указывал известный английский египтолог Э.А.У. Бадж: «Это одна из наиболее важных и ценных глав Книги мертвых, поскольку в ней выражена суть того учения, законы которого должен был знать блаженный дух усопшего. Как многие другие разделы Книги мертвых, эта глава была написана жрецами Гелиополя и потому отражает, прежде всего, их взгляды на природу богов»[3]. 

 Для Мережковского здесь важен прежде всего монотеизм, единственность первобога египетской религии. Эту единственность и единство божеств писатель подкрепляет другими ссылками на «Книгу Мертвых»: «“день вчерашний – Озирис, день завтрашний – Ра”, по Книге Мертвых» (С.78) . В той же XVII главе находим: « Кто же это? День Вчерашний – это Озирис, (16), а День Сегодняшний – это Ра» (*,С.201). Приводит Мережковский и другую цитату:  «“Я есмь Единый. Бытие мое – бытие всех богов в вечности” (Кн. Мертв., VII, 4)» (С. 93).  В переводе Баджа VII главы ничего похожего нет. Здесь может быть разночтение между Саитской и Фиванской версиями: на русский переведена только Фиванская Мережковский же, по всей вероятности,  пользовался переводом Саитской, на немецкий язык[4]. Но может быть и простая опечатка. В той же главе XVII есть похожее высказывание: «“Я есть восходящий бог Атум; я есть Единственный Бог»(*, С.200).

Единство богов, которое Мережковский видит  в египетской религии, позволяет поместить его толкование в русло определенной традиции – монотеистической, одной из самых ранних. Подобных взглядов придерживались египтологи де Руже, Пиеррэ.  Мережковский же, по всей видимости, почерпнул их из изложения фиванской богословской доктрины у великого французского египтолога  Г. Масперо. Вот интерпретация космогонии у Мережковского: «Мир есть “Сын Божий”, то, что мы, христиане, называем Логосом. Один стал Двумя – богом  трансцендентным, Отцом и Богом имманентным, Сыном. Вне Сына Отец есть “огнь поядающий”, ужас, а в Сыне – огнь животворящий, любовь» (С. 77).  Вот объяснения  Масперо:  «Этот бог фиванских жрецов был существо единое, совершенное, разумное и непостижимое. Он, “единый по существу, живущей во всем существующем, единственный производитель неба и земли, сам не родившийся; отец отцов, мать матерей” (…) Он в одно и то же время и отец, и мать, и сын божий. Зарожденные в боге, оплодотворенные богом, не выходя из него, эти три лица суть бог в боге и не только не нарушают единства божественной природы, но, напротив, способствуют ее бесконечному совершенству»[5].  Но Масперо привязывает эту доктрину к определенному месту и времени; для ученого египетская религия существует в своем развитии, изменении. Для Мережковского же она неизменна, и Египет является для него символом «вечности», «неподвижности».   

От единства египетских богов закономерен переход к  главному – Озирису. Основным источником мифа об Озирисе для Мережковского ( как и для некоторых египтологов) является Плутарх, его трактат «Исида и Осирис». Но «Книга Мертвых» также  широко используется: в главах «Озирис, Тень Распятого»,  «Озирис, Тень Воскресшего», «Тайна Двух в Озирисе».  Озирис – умирающий-воскресающий бог,  эти его свойства отражаются в названии глав, раскрываются в их содержании и  подкрепляются цитатами из «Книги Мертвых».

Смерть, растерзание, «распятие», жертвенность Озириса иллюстрируется не только текстом мифа  Плутарха, но и различными толкованиями. Это толкования и самого древнегреческого писателя, и  современных Мережковскому ученых: прежде всего, знаменитого антрополога Дж. Фрейзера, автора многотомного исследования «Золотая ветвь», посвященного мифу об умирающем-воскресающем боге в разных культурах. И Плутарх, и Фрейзер рассматривают земледельческое, растительное толкование Озириса ( первый его отвергает, для второго оно главное). Мережковский его приводит и цитирует  в доказательство «Книгу Мертвых»:  «“Озирис есть владыка жизни, сущий в хлебном семени” (Кн. Мертв., 147)» (С.87). Здесь, вероятно, опечатка. В современном переводе  это главы CXLI и CXLII, цитата звучит так: « Осирис-живущий-в-зерне» (*, С.405).

Сам мотив жертвы подкреплен многократно повторенной цитатой: «Он один – во всех богах, и о них о всех можно сказать то же, что сказано о нем в Книге Мертвых: “Он знает день, когда его не будет”» (С.80),  «Но души невольно рождаются, падают, а Озирис – вольно: “он знает день, когда его не будет”»(С. 83), «Сэт и Озирис суть две ипостаси Единого Бога. “Он знает день, когда его не будет”: это “не будет” и есть небытие в Боге – Сэт» (С.84),  «И об Озирисе сказано: “Он знает день, когда его не будет” (Кн. Мертв.)» (С.186).

Цитатам Мережковского соответствуют следующие изречения в Книге. Глава VIII: «Я есть тот самый Осирис, что живет в царстве Аменти. Осирис знает свой день и знает, что будет жить столько, сколько отпущено ему» (*, С.174). Глава XLI: «Водрузите Истину и Правду на престол их, велите принести письмена и представьте богинь в присутствии Осириса, могущественного бога, Властелина бессмертия, который ведет счет годам своим»(*, С. 253). Ту же цитату приводит и французский египтолог А. Морэ, книгами которого широко пользовался Мережковский: «Мы находим в текстах очень знаменательные выражения на этот счет: “Осирис ведает день, когда его не станет…”»[6].

Мотив воскресения иллюстрируется описанием ритуала, совершаемым над умершим. Миф, таким образом,  для Мережковского важнее ритуала – и тут он отличается от Дж. Фрейзера, главы ритуально-мифологической школы, утверждавшего примат ритуала,  но совпадает во мнении, например, с французским египтологом А. Морэ. В ритуале подчеркивается роль сына Озириса, Гора, которого представляет жрец. Оживляя умершего, последний произносит:  «“Восстань, восстань, Озирис! Я, сын твой, Гор, пришел возвратить тебе жизнь, соединить кости твои, связать мышцы твои, совокупить члены твои. Я – Гор, образующий отца своего. Гор отверзает уста твои... дарует очи тебе, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, ноги, чтобы ходить, руки, чтобы делать”» (С.96). 

По  «Книге Мертвых» также видно значение и функции именно Гора, например в главе CXXVIII: «Приветствую тебя, о Осирис, я пришел к тебе; я есть Гор, и я отмстил за тебя, (…) Так воскресни же, о Осирис, ибо я поверг во имя тебя всех врагов твоих, и я отомстил им за тебя. Я есть Гор в этот прекрасный день твоего светлого воскресения в Душе своей» (*, С.375). И в изложении мифа Плутархом  главную роль в воскресении также играет Гор;   Бадж отмечает значение  Тота.

Однако Мережковский привносит и свои акценты в толкования. Большое значение, и в мифе, и в ритуале, приобретает у него Изида, в духе эллинистической рецепции культа. Само же воскрешение уподобляется   совокуплению, половому таинству, совершаемом богиней над мертвым. Интересно, что важнейший документ, которым можно было бы подтвердить эти допущения – «Славословие Осирису» на надгробной плите в Парижской Национальной Библиотеке[7] – Мережковский не упоминает. Он отдает предпочтение барельефам в храмах Изиды на о-ве Филе и Хатхор в Дендерах, относящимся  к греко-римскому периоду истории Египта. Изображения этих барельефов приводит в своей книге  Морэ[8], причем сам он не дает им гендерного толкования. 

Половой характер таинства отвечает общему духу рассуждений Мережковского на темы пола в связи с Египтом; сюда же относятся и описания фаллических культов, которые приводит писатель. Этой теме посвящена глава – «Тайна Двух в Озирисе», где также используется «Книга Мертвых»:  «В “Книге Мертвых” фалл бога Озириса отожествляется с самим богом» (С.110).  Примерное соответствие – в главе XLII: « Фаллос мой – это фаллос Осириса» (*, С.254).

 Мотив распространяется и на космогонию. У Мережковского:  «“Вы, боги, из фалла исшедшие, руки мне ваши подайте!” – молит мертвец, восстающий из гроба (Кн. Мертв., 18)» (С. 109). В «Книге Мертвых», в главе XVII: «Это Осирис; или  (как утверждают другие) имя ему Ра, (или) это фаллос Ра, с помощью которого он был объединен с самим собой» (*, С.202) или « Это капли крови, вытекающей из фаллоса Ра, когда он совершал самоистязание. Капли превратились в богов Ху и Са, которые следуют за Ра» (*, С.204).

Здесь Мережковский следует определенной традиции в литературе Серебряного века,  общему интересу к теме пола в означенное время. По отношению к Египту он ярче всего выразился в творчестве В.В. Розанова, «ориентальные» статьи которого и в девятисотые и в десятые годы Мережковский, безусловно, читал;  в послесловии к современному изданию этих статей приводятся цитаты из  переписки двух писателей по поводу Египта[9] . Весь Египет Мережковского находится «под знаком святого пола» (С.111), об этой божественности рассуждает и Розанов, описывая крылатые фигуры: «Крылья эти, длинные и вытянутые, растут от нижней трети позвоночного хребта, от позвонков поясных, –  о которых мы знаем и египтяне вполне могли знать, что в них лежит центр полового возбуждения (…) Я заметил на маленьких бронзовых статуэтках Аписа, что и у них тоже из поясничных позвонков идут эти крылья (…) Все как бы подымается над землею, в эфир, может быть, к звездам, все становится лучше и благороднее, наконец, становится божественнее»[10].  

Здесь не только влияние Розанова – и шире – Серебряного века, но и  следование гностическим учениям, с их «сигизией» в начале мироздания и «брачным пиром» при его конце. Мотивы жертвы, растерзания, возрождения через пол Мережковский видит также и в других религиях. Озирис встраивается в череду умирающих-воскресающих богов древности, оживляемых подобным образом.

Другая ипостась  Озириса – божество загробного мира, хтоническое;   владыка царства умерших, от которого зависит участь умершего; участник и глава «суда Озириса».   Все это дает повод Мережковскому подробнейшим образом описать погребальный ритуал египтян.  «Книга Мертвых» здесь главнейший и важнейший источник.          

Писатель излагает  египетское учение о душе-двойнике ( Ка), необходимости его возвращения в тело;  о превращениях, которые может совершать умерший;  о суде, взвешивании сердца, его  значении на суде;  приводит известную «исповедь отрицания», которую покойный произносит перед лицом 42 богов подземного мира. Все эти сведения содержатся в «Книги Мертвых»: именно знание соответствующих изречений определяет загробную участь умершего.

Начнем с превращений, сразу приводя  соответствующие цитаты из «Книги Мертвых». Текст Мережковского: «“Да будет мне дано совершать все превращения, какие пожелаю”, – говорит умерший (Кн. Мертв., I, 20)» (С.98). Глава LXXII:  «Даруйте мне там погребальную пищу, и благовония, и воск, и все то чистое и  прекрасное, чем живут боги, и способность совершать поистине любые превращение, какие мне только будет угодно  [совершить]» (*, С.292).

Текст Мережковского: «“Я – чистый лотос, расцветший на краю неба, ноздрям бога Солнца благоухающий”» (С.98). Глава  LXXXI А: « Я есть чистый лотос, произрастающий из божественного великолепия, принадлежащего ноздрям Ра» (*, С.304).

Текст Мережковского: «“Я – Змея, дочь земли”» (С.98). Глава LXXXVII: «Я есть змей Сата, чьи года многочисленны. Каждый день я умираю и рождаюсь вновь. Я змей Сата, обитающий в самых отдаленных уголках земли» (*, С.311).

Текст Мережковского: «“Я – крокодил, царь ужаса”» (С.98). Глава LXXXVIII: « Я священный крокодил, обитающий в ужасе своем» (*, С.311).

Текст Мережковского: «“Я – ласточка, я – ласточка. Я – скорпион, сын солнца”» (С.98). Глава LXXXVI: « Я ласточка, я ласточка. Я Скорпион, дочь Ра» (*, С.309).

Текст Мережковского: «“Я – пребывающий в Оке Солнечном” (Кн. Мертв., LXXI – VIII)» (С.98). Глава  CXXXII: «Я есть Око Гора, и я прошел сквозь Око Гора в сроки эти» (*, С.382).

Ошибочность греческого толкования этих превращений – как проявления метемпсихоза – указана писателем  совершенно точно: «эти “превращения” – не “переселение душ”, как полагал Геродот ( II, 123)» (С.98). Об этой ошибке писал Тураев[11].  

Затем  Мережковский цитирует обращение умершего к своему сердцу:  «“сердце рождения моего, сердце матери моей, сердце земное мое, нужное мне для моих превращений, не покидай меня!.. Ты – Я во мне. Ты – мой Ка (Двойник) в теле моем. Ты – Хнум (бог Ваятель), изваявший члены мои” (Кн. Мертв.)» (С.98), а также: « “Сердце мое, сердце матери моей! не восставай не меня, не свидетельствуй против меня…”»(С.100).

Это глава  XXX, как указывает Бадж, «не только одна из важнейших, но и, без сомнения, одна из наиболее древних глав Книги мертвых. Ее можно найти во всех великих папирусах, тексты которых не подвергались искажению, а кроме того, она вырезана на сотнях сделанных из нефрита скарабеев; самой распространенной версией главы является вариант ХХХ Б»[12]. Вот этот вариант: « Мое сердце, моя мать; мое сердце, моя мать! Мое сердце – мой приход к жизни. Да не выступит против меня никто и ничто на [моем] суде; да не восстанет против меня никто в присутствии верховных правителей ( Тхатха); да не отделишься ты от меня пред лицом того, кто следит за Весами! Ты есть мой ка, живущий в теле  моем; бог Хнум, связывающий воедино и укрепляющий мои члены» (*, С.238-239). 

К тексту же Мережковского здесь ближе перевод М.А.Чегодаева: «Сердце мое матери моей, сердце мое матери моей! Мое хат моего бытия, не свидетельствуй против меня как свидетель, не вставай против меня в суде! Не перешивай меня перед хранителем весов. Ты – мой Ка, находящийся в моем теле, Хнум, укрепивший члены мои»[13] .  Перевод Масперо на русском языке звучит так: «О сердце, мое сердце, полученное мною от матери, сердце моей земной жизни, не свидетельствуй против меня; не направляй против меня своего божественного могущества, не обвиняй меня пред богом великим»[14].

Вслед за обращением к сердцу Мережковский приводит и «Исповедь отрицания»: «“Я не делал зла, не насильничал, не крал, не убивал, не лгал... не прелюбодействовал... не гневался до ярости... Я никого не заставлял плакать... не отнимал молока у грудного младенца... не принуждал людей работать сверх сил... Я был отцом для сирот, мужем для вдов... Я питал алчущих, поил жаждущих, одевал нагих... я чист, я чист” (Кн. Мертв., 125)» (С.100).

Здесь сноска точна. Это глава CXXV, демонстрирующая, по единодушному мнению египтолов, самые возвышенные идеалы египтян.  Ниже приводятся полные ее переводы. В последнем издании: «  [Я не совершал дурных поступков [по отношению] к людям. Я не обижал членов семьи своей,  я не творил зла в месте правды и истины. Я не был знаком с никчемными и бесполезными людьми. Я не творил зла. Я не начинал каждый день с [мысли] о том, чтобы заставить своих работников трудиться сверх всякой меры. [Я не] превозносил имя свое, чтобы добиться поклонения и почестей. Я не обращался жестоко со своими слугами. [В сердце и мыслях моих не было презрения к богу]. Я не покушался на собственность обиженных и угнетенных. Я не совершал неугодного богам. Я не порочил слугу перед лицом его хозяина. Я никому не причинял боли. Я не отказывал в хлебе голодным. Никому не приходилось плакать из-за меня. Я не совершал убийства. Я никому не приказывал убивать ради меня. Я не причинял боли никому из людей. Я не крал подношения  в храмах. Я не воровал хлеба, принесенные богам. Я не похищал хлеба, предназначенные для ху. Я не прелюбодействовал. Я не осквернял себя [в священных местах бога моего города]  и  не уменьшал возлияний в сосуде.  Я никого не обманывал при разделе земли и не присваивал чужого. Я никогда не вторгался на поля [соседей]. Я не обвешивал [покупателей]. Я не жульничал с язычком и гарями весов, [чтобы обмануть их]. Я не похищал молоко у детей. Я не угонял скот с пастбищ. Я не ставил силки на пернатую дичь, принадлежащую богам. Я не ловил рыбу [на наживку] из рыбы того же вида. Я не мешал воде течь, [когда ей следовало течь]. Я не делал выбоин в канавах,  орошающих поля. Я не гасил огня (или света), когда ему следовало гореть. Я не нарушал сроков, в которые надлежало делать [подношения] богам. Я не угонял скот, принадлежащий богам. Я не препятствовал богу в проявлениях его. Я чист. Я чист. Я чист. Я чист»  (*, С.358-359).

У Чегодаева: «Вот я пришел к тебе. Я принес тебе правду, я отогнал ложь во имя тебя. Я не поступал неправедно ни с кем; я не убивал людей. Я не творил зла вместо справедливости. Я  не знаю ничего, что нечисто. Я не притеснял бедного. Я не делал того, что мерзко богам. Не оскорблял я слугу перед хозяином. Я не причинял никому страданий. Никого не заставлял плакать. Я не убивал и не заставлял убивать. Я никому не причинял боль. Я не уменьшал жертвенную еду в храмах. Я не уносил хлеба богов. Я не присваивал заупокойных даров. Я не развратничал. Я не мужеложествовал. Я не уменьшал меры зерна. Я не убавлял меры длины. Я не покушался на чужие поля. Я не утяжелял гири весов. Я не облегчал чаши весов. Я не отнимал молока от уст младенца. Я не увозил скот с его пастбища. Я не ловил птиц богов, не удил рыбу в их водоемах. Я не задерживал воду в ее время. Я не строил запруд на текущей воде. Я не гасил огня в его время. Я не удалял скот от имуществ Бога. Я не задерживал Бога при его выходах. Я чист, я чист, я  чист, я чист»[15].

У Морэ: « “Я не сотворил зла; я не совершал насилия; я не украл; я не повелел предательски убить человека; я не умалил приношений ( богам); я не говорил неправды; я не заставил пролить слезы; я не был нечистым; я не убивал священных животных; я не портил возделанных полей; я не был клеветником; я не впадал в гнев; я не творил прелюбодеяния; я не отказывался услышать слова правды; я не изрекал проклятий ни царю, ни отцу своему; я не загрязнял воду; я не допускал дурного обращения хозяина с рабом; я не давал клятвы ( напрасно); я не подделывал коромысла весов; я не отнимал молока ото рта младенцев; я не ловил птиц богов в сети; я не отверг воду в пору ее; я не перерезал оросительную канаву; я не загасил огня в час его; я не поносил бога в сердце своем. Я чист, я чист, я чист!” »[16]. 

У Масперо: « “Я отбросил всякую ложь ради вас. Я никого не обманывал из людей! Я никогда не мучил вдовы! Я не лгал перед судилищем! Я не знаю недобросовестности! Я не делал ничего запретного! Я не заставлял рабочих трудиться сверх положенного! Я не был беспечен! Я не предавался праздности! Я не ослабевал и не падал духом! Я не делал противного богам! Я не вредил рабу во мнении его господина! Я не морил голодом, не заставлял плакать, не убивал и не подстрекал к вероломному убийству! Я не совершал подлогов, не способствовал уменьшению пожертвований в пользу храмов, не похищал из храма жертвенных хлебов! Я не похищал у мертвых ни провизии, ни их повязок! Я не собирал мошеннических барышей! Я не изменял недобросовестно меры хлеба! Я не плутовал в игре! Я не делал злоупотреблений в полях! Я не обмеривал и не обвешивал! Я не лишал пищи младенцев, питающихся молоком матери! Я не охотился за священными животными на их пастбищах! Я не ловил сетью священных птиц! Я не удил в прудах священных рыб! Я не мешал разливу воды, когда приходило его время, и не преграждал пути речным рукавам! Я не тушил священного огня! Я не нарушал священного круга во время избранных жертвоприношений! Я не угонял быков из их владений! Я не отталкивал Бога в его процессии! Я чист! Я чист! Я чист!”»[17].

При сопоставлении переводов видно, что Мережковский специально использует определенную лексику,  заставляющую вспомнить христианские заповеди. Впрочем, она есть и в современном  переводе;  Чегодаев, вероятно, лучше всех  передает египетские интонации и смыслы.  Мережковский также сокращает перечисление грехов, относящихся к  магическим верованиям,  вероятно, для   будущего тезиса – единства язычества и христианства.

После суда – в случае его благоприятного исхода – происходит достижение чаемой цели,  умерший воскресает. Мережковский, описывая желаемый результат, опять цитирует Книгу: «“Войди в таинственную дверь Аменти” (загробного мира), – отвечает Озирис. И человек входит – воскресает (Кн. Мертв., 126)» (С.100). Здесь соединены выражения из двух глав: из предыдущей,  CXXV : « Уста и руки мои чисты; и потому пусть те, кто узрят меня, скажут: “Войти в покое, войди в покое”» (*, С.365), и из указанной Мережковским, CXXVI: «[Отвечают четыре обезьяны]. Проходи, ибо мы покончили с коварством твоим, и мы избавили тебя от грехов твоих, включая и [те, что заслуживают] наказания, [совершенные] тобой на земле, и мы уничтожили [все]  зло, принадлежащее тебе на земле. И поэтому войди в Ре-сетау и минуй пилоны Амен-ти» (*, С.370).

Воскресая, сам человек за гробом становится Озирисом, то есть богом. Этот тезис действительно есть в египетской религии:  воскресение Озириса обеспечивает воскрешение умершего,  и в каждом оживает сам Озирис. Мережковский подкрепляет тезис цитатами:  «Сам Озирис говорит устами умершего: “Я восстал богом живым; я блистаю в сонме богов. Я, как один из вас, боги!” (Кн. Мертв., IV)» (С.93).  Соответствия найдены в других главах – I: « Я твой посредник (?), о Осирис. Я [один] из богов» (*, С. 163) или CXIX: «“Я есть Великий Бог, создающий свет свой» (*, С.350).

И уже безотносительно к Озирису, общий результат воскресения прямо подтверждается цитатой, с верной сноской на CLIV главу:  «“Я не познаю тления; червь не коснется меня. Я есмь, я есмь. Я жив. Я расту, я расту. Я не познаю тления”» (С.109). В «Книге Мертвых» соответственно:  «Я не подвергнусь распаду, не сгнию, не обращусь в червей и не увижу разложения на глазах бога Шу. Я сохраню свою сущность; я сохраню свою сущность; я буду жить; я буду жить; я буду процветать; я проснусь в покое: меня не тронет гниль» (*, С. 454).

Точна и другая ссылка: «“Я – Вчера и Завтра. Я – беременный. Я – снова рождаемый” – эти слова из Книги Мертвых (64)»  (С. 90).  Глава LXIV в современном переводе: «Я есть День Вчерашний, День Сегодняшний и День Завтрашний, и [я  способен]  возродиться к новой жизни» (*, С. 275).  Текст этой главы,  как указывает Бадж, «является одним из древнейших текстов Книги мертвых, и, согласно двум преданиям, он уходит корнями во времена I и  IV династий (…) предполагалось, что эта глава должна заключать в себе суть всей Книги мертвых»[18].  

    С идеей воскресения, в толковании  Мережковского, соотносится само название «Книги Мертвых»:  «заглавие Книги Мертвых – книги египетской по преимуществу – Pir-m-haru, “Исхождение в свет” – из мрака смерти в свет Воскресения» (С. 43).  Тураев обобщает  название отдельных глав  (как «выхода в день») следующим образом: «Будучи распространено на весь сборник, оно, вероятно, получило иное значение, более общее, например, “обновление, воскресение”»[19].

Итак,  Мережковский процитировал[20] важнейшие главы «Книги мертвых». Писатель обнаружил несомненное знание этого главного источника в изучении египетской религии и основных его толкований.  Целью Мережковского было – и  познакомить читателей с египетской культурой, и доказать правоту некоторых своих идей и концепций.

Прежде всего – одну из любимых: единства язычества и христианства. Мережковский сравнивает Озириса не только с умирающими-воскресающими богами язычества, но и со своим  «Иисусом Неизвестным».  Писатель неоднократно,  в разных произведениях, практически одними и теми же словами, повторяет: «Озирис Египетский, Таммуз вавилонский, Адонис ханаано-эгейский, Аттис малоазийский, Дионис эллинийский, в них во всех – Он. По слову апостола Павла: “это есть тень будущего, а тело во Христе” (Колос.II,17)» (С. 17). Кроме  ап. Павла, он  ссылается и св. Климента Александрийского:  « “Растерзание Диониса есть распятие Логоса”, –  учит св. Климент Александрийский»[21] . Хотя это не имеет прямого отношения к теме статьи, все-таки укажем, что ап. Павел, согласно каноническому комментарию в Лопухинской Библии, имел в виду ветхозаветные языческие учреждения, а св. Климент не только неверно истолкован, но и неправильно процитирован Мережковским ( текст сравнивался с двумя переводами «Стромат»,  дореволюционным и современным).

Для чего нужны такие сильные допущения? Вероятно, для следования  определенной традиции, а именно гностической, многое определяющей в творчестве Мережковского. Именно гностики учение о «Христе», Мессии, соединяли с языческой философией, осуществляя в своем учении синтез двух религий. Это в теории. На практике же у них сильна была магическая традиция, и здесь они многое взяли  именно от египтян. Как пишет Бадж:  «При взгляде на эти и подобные им магические имена становится понятно, откуда гностики и другие придерживавшиеся сходных взглядов секты взяли свои любимые имена, писавшиеся на их амулетах и так называемых магических папирусах. Последние, несомненно, содержат огромное количество магических идей, верований, заклинаний и т.п., которые существовали в Египте с птолемеевских времен до конца римского периода»[22].   

Этот аспект весьма важен и в связи с «Книгой Мертвых».Тураев замечательно  писал  о совмещении в ней «нравственного элемента с магическим»: «это совмещение было триумфом магии – она подчиняла себе выработанное высшими устремлениями духа представление о загробном суде, превратив его в магическую формулу и обезопасив грешника от грозящей ему участи – называя имена своих судей, он делал их бессильными, магически утверждая, что он не творил греха, он оказывался непричастным к нему; имея при себе рисунок суда и взвешивание сердца, которое  в нем всегда должно было быть находимо выдержавшим испытание, тем более, что и для этого существовали особые формулы, он мог не бояться результата взвешивания»[23] .

Магическое значение изображений Мережковский связывает с египетским учением о Ка, душе-двойнике, которое для воскресение человека должно вернуться в тело: « Надо помочь Ка в этих поисках, навести его на след. Это и делают изображения умершего в надгробной стенописи и ваянии» ( С. 62).   Отсюда понятно, почему «“Ваятели”, “художники”, по-египетски seenech, “оживители”, “воскресители”» ( С. 61), а все искусство Египта – «делание, величайшее из человеческих деланий  – “воскрешение мертвых”,  подлинная “магия”» ( С. 63).

 То же самое происходит и со словом. «Книга Мертвых», письменное слово (а до нее «Тесты саркофагов» и «Тексты пирамид») заменяла слово устное, произнесенное жрецами, и была призвана производить то же ритуальное действие: оживлять, воскрешать, творить новый мир и нового человека. Это и стало впоследствии мечтой русского символизма – «религиозное» искусство ( именно в связи с этими принципами Мережковский в «Тайне Трех»  разбирает гоголевский «Портрета»).  

Интересно, что сам писатель нигде прямо не говорит о  магическом характере  египетской религии ( в отличие от Морэ, который четко отделяет  религию от магии). Слово «магия» употребляется им для  обозначения определенного типа сознания, «магического», в противовес «механическому» ( со ссылкой на А.Бергсона). Из них первый – однозначно положительный, второй – отрицательный: «Две души – два сознания: бодрствующее, дневное, поверхностное, и ночное, спящее, глубокое. Первое – движется по закону тождества, в силлогизмах, индукциях, и, доведенное до крайности, дает всему строению культуры тот мертвый, механический облик, который так хорошо нам знаком; второе – движется по законам какой-то неведомой нам логики, в прозреньях, ясновидениях, интуициях, и дает культуре облик живой, органический, или, как сказали бы древние, “магический”» (С. 252).

Подобная «апология» – также веяние времени. Не один Мережковский тогда интересовался магией, подобный  интерес  присущ многим писателям, поэтам и мыслителям начала века. Именно  магией, мистикой, герметическими изысканиями и влек их Египет, египетская религия. Отсюда и прочтение «Книги Мертвых» у Мережковского. Хотя происходило оно в эмиграции, но общий характер использования и толкования этого главнейшего источника египетской религии  определялся русским Серебряным веком, его философскими  устремлениями и художественными поисками.

---