28-03-2024
[ архив новостей ]

Критерии оценки иностранных писателей в Советской России: советский индекс (по материалам переписки А.М. Горького и Р. Роллана)

  • Дата создания : 28.11.2014
  • Автор : М. А. Ариас-Вихиль
  • Количество просмотров : 6516
 
М.А. Ариас-Вихиль
 
Критерии оценки иностранных писателей в Советской России: советский индекс (по материалам переписки А.М. Горького и Р. Роллана)
 
Criteria for evaluation of foreign writers in Soviet Russia: Soviet index (based on correspondence Gorky and Romain Rolland)
 
Ариас-Вихиль Марина Альбиновна,
ИМЛИ РАН, к.ф.н., ст.н.с. Архива А.М. Горького,
Arias-Vikhil Marina
 
 
Аннотация: В статье идет речь о важном эпизоде переписки А.М. Горького и Р. Роллана, связанном с оценкой постановления отдела Наркомпроса Главполитпросвета 1923 года об «очистке» библиотек от «идеологически вредной» и «контрреволюционной» литературы. В Индекс запрещенных книг попали сочинения русских классиков, античных философов, Библия, Талмуд и др. Исключением не стал и сам Горький, автор книги «Несвоевременные мысли». Критерием оценки иностранных писателей в Советской России, как потом и в СССР, была лояльность писателя советскому режиму.
 
Abstract: The article was an important episode correspondence AM Gorky and Romain Rolland, associated with the assessment of the decision of the People's Commissariat Glavpolitprosvet 1923 of "purification" of the library "ideologically harmful" and "counterrevolutionary" literature. In the Index of prohibited books were works of Russian classics, ancient philosophers, the Bible, the Talmud, and others. No exception, and Gorky, author of "Untimely Thoughts". The criterion for the assessment of foreign writers in Soviet Russia, as it was then in the Soviet Union, was a writer's loyalty to the Soviet regime.
 
Ключевые слова: Ромен Роллан, Горький, цензура, путешествие в СССР, французская литература ХХ века, французско-русские культурные связи ХХ века.
Keywords: Romain Rolland, Gorky, censorship, a trip to the Soviet Union, the French literature of the twentieth century, French-Russian cultural ties of the twentieth century.
 
 
А.М. Горький, покинувший Советскую Россию в октябре 1921 года с ленинским напутствием: «Не уедете — вышлем», оказался на положении эмигранта, хотя имел советский паспорт и сохранял «русское подданство». Причиной такого настойчивого выдворения писателя с родины была оппозиция писателя репрессивной политике большевиков, особенно в области культуры. Эта оппозиция зафиксирована в книге Горького «Несвоевременные мысли: Заметки о революции и культуре» (Пг., 1918), в которую вошли его статьи из газеты “Новая жизнь” конца 1917 года, сразу же обнаружившие резкое расхождение Горького с Лениным и большевизмом. Газета была закрыта, книга не получила распространения.Так Горький оказался «запрещенным» писателем в Советской России1.
Одним из главных иностранных корреспондентов Горького в этот период стал Ромен Роллан, возобновивший переписку с Горьким, прерванную Октябрьской революцией, сразу после его приезда в Берлин (письмо от 1 ноября 1921 г.). В своем ответе Роллану Горький написал: «За последние семь лет жизни в России (Горький вернулся из эмиграции в декабре 1913 г. — М.А. А.-В.) я видел и пережил много тяжелых драм, — тем более тяжелых, что они вызваны к жизни не могучей логикой чувства и воли, а тупым и холодным рассудком фанатиков и трусов»2. В следующем письме к Роллану Горький поясняет, что для него является трагедией революции: «Интеллектуальная сила России быстро убывает — за эти четыре года погибли десятки ученых, литераторов, художников… недавно погиб наш крупнейший поэт А. Блок и другой — Гумилев» (ПГР, 26). Преступлением большевиков против культуры Горький считал физическое уничтожение интеллигенции (репрессии, голод, отсутствие работы)– «ломовой лошади культуры», «мозга нации». Его попытки помочь ученым и литераторам выжить в первые годы революции (создание Цекубу, развертывание издательского проекта «Всемирная литература» и др.) не могли остановить глубоко закономерный процесс уничтожения «старой» культуры и формирования «нового» сознания, без которого власть большевиков не могла быть прочной. Принятые в эти годы законодательные постановления свидетельствуют о том, что советская власть первостепенное значение придавала воздействию на сознание масс, как и в период подготовки революции: после создания партии (первые попытки относятся к 1894 году), главным делом своей жизни Ленин считал создание газеты как агитатора и пропагандиста, как коллективного организатора (так уже в 1899-1900 году появилась ленинская «Искра»). Именно пропаганда, сила печатного слова позволили большевикам приобрести влияние в массах3. Поэтому одним из первых декретов советской власти было принятие закона о печати4 («Декрет о печати», 27 октября 1917 г.), за подписью Ленина, ликвидировавший свободу слова и свободу печати в России: «В тяжкий решительный час переворота и дней, непосредственно за ним следующих, Временный Революционный комитет вынужден был принять целый ряд мер против контрреволюционной печати разных оттенков». На основании этого декрета сразу же (в течение двух месяцев) были закрыты 120 периодических «контрреволюционных» изданий. 7 ноября 1917 года в газете «Новая жизнь» Горький написал: «Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти, о чем свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности и ко всей сумме тех прав, за торжество которых боролась демократия»5. Однако Ленин так не думал — с его точки зрения как идеолога монопартийной системы, т.н. «диктатуры пролетариата», ни свобода слова, ни свобода личности  не имели права на существование, так как находились в противоречии со стремлением большевиков удержать власть любыми средствами: «Свобода печати в РСФСР, окруженной буржуазными врагами всего мира, есть свобода политической организации буржуазии и её вернейших слуг, меньшевиков и эсеров. Это факт неопровержимый»6.
26 ноября 1917 года в Петрограде  состоялся общегородской митинг в защиту свободы печати. Выступавший на митинге Д.С. Мережковский справедливо заметил, что свободное слово для большевиков опаснее бомбы: «В приказе об удушении печати Ленин признается с убийственной наивностью, что свобода слова для него опаснее, чем террористические бомбы, яд и кинжал… перед свободным словом, безоружным и беззащитным, он сам, со своими миллионами штыков, безоружен и беззащитен. Пока оно живо, он мертв. Или он, или оно — им вместе быть нельзя. Так было до Николая Второго Романова; так и сейчас — для второго Николая Ленина; так для всех тиранов. Тираны знают, что свободное слово есть первое и последнее дыхание самой свободы; с ним она рождается и с ним умирает»7. Вспомним пушкинское «О цензуре»: «Никакая власть, никакое правление не может устоять противу всеразрушительного действия типографического снаряда»8.
Одной из главных задач боровшейся с контрреволюцией ВЧК, созданной 20 декабря 1917 года, была борьба с печатным словом. Так уже в январе 1918 года был создан Революционный трибунал печати, который «мог закрыть издательство и конфисковать типографию, лишить издателей политических прав и даже арестовать их»9. Большевики, взяв власть, не повторили ошибку Временного правительства, позволившую им «распропагандировать» народ, когда после Февральской революции (27 апреля 1917 г.) Временным правительством было принято постановление «О печати», отменявшее цензуру и провозгласившее свободу печати: «Печать и торговля произведениями печати свободны. Применение к ним административных взысканий не допускается»10.
Количество репрессивных мер по отношению к печатному слову последовательно увеличивалось с целью создания монополии на печать, формирующую общественное мнение и сознание народных масс. На фоне существования частных издательств, постепенно сходивших со сцены в условиях жесткого контроля и изъятия тиражей идеологически чуждых большевикам авторов, был создан Госиздат (май, 1919 г.) «в целях создания в РСФСР единого государственного аппарата печатного слова» с подразделением «Политотдел» (создан в 1920 г.) с сотрудниками-«политредакторами».
Испытав на себе жесткость репрессивных мер по отношению к свободному слову, Горький  в цитируемом выше письме к Роллану назвал большевиков «фанатиками и трусами», не веря до конца, что не воля единиц определяет закономерность цензуры при большевистской власти, но неумолимая историческая логика тоталитаризма. Уже после его отъезда специальным постановлением Совнаркома СССР от 6 июня 1922 г. за подписью его председателя А.И. Рыкова был основан Главлит — Главное управление по делам литературы и издательства, иными словами, комитет государственной цензуры, существовавший до 1990 года: «В первом положении о Главлите 1922 г. на Главлит были возложены следующие обязанности: а) предварительный просмотр всех предназначенных к опубликованию произведений, нот, карт и т.д.; б) составление списка произведений печати, запрещенных к опубликованию; в) надзор за типографиями, борьба с подпольными изданиями и их распространением, борьба с ввозом из-за границы не разрешенной к обращению литературы»11. В условиях существования Главлита политической цензуре подвергались не только произведения писателей-современников, живущих в Советской России, но и произведения классической русской и зарубежной литературы, не говоря уже о литераторах-иностранцах, книги которых публиковались в СССР. Лояльность большевистскому режиму играла первостепенную роль, отодвигая на периферию художественные критерии оценки.
Современные исследователи справедливо замечают: «Факт организации Главлита в 1922 году можно рассматривать не как определенный поворот в отношении идеологии и культуры, а как логическое продолжение политики незаконной власти тоталитарного типа, более всего испытывающей страх перед свободой слова и свободой мысли»12 Т.М Горяева приводит первое публичное заявление Главлита: «Товарищи! В настоящее время большое значение приобретает печатное слово, одновременно являющееся могучим средством воздействия на настроение разных групп населения Республики, как в наших руках, так и в руках наших противников. Своеобразные условия пролетарской диктатуры в России, наличие значительных групп эмиграции, усилившиеся благодаря новой экономполитике материальные ресурсы у наших противников внутри Республики создали благоприятную для них атмосферу в выступлении против нас в печати. Цензура является для нас орудием противодействия растлевающему влиянию буржуазной идеологии. Главлит (организованный по инициативе ЦК РКП) имеет своей основной задачей осуществить такую цензурную политику, которая в данных условиях является наиболее уместной. Опыт цензурного воздействия выдвигает два основных пути цензурной политики: первый путь — административное и судебное преследование, которое выражается в закрытии издательств или отдельных изданий, сокращении тиража, наложении штрафа и предании суду ответственных лиц. Второй путь — путь умелого идеологического давления, воздействия на редакцию — путём переговоров, ввода подходящих лиц, изъятие наиболее неприемлемых и т.д. Органам Главлита необходимо иметь тщательное наблюдение не только за частными, но и за кооперативными, профсоюзными, ведомственными и прочими издательствами, имея подробные сведения о характере и программе, личном составе правления, связи издательств с общественными политическими группировками, как в России, так и за рубежом…»13.
Исследователь Б.В. Емельянов указывает на то, что «основной удар Госиздат и его Политотдел направили на частные издательства». Он приводит свидетельство П. Витязева (1921) о том, что «некоторые отделения, особенно московский Госиздат, с усердием, во многом превышающим цензуру николаевских времен, «запрещали» и «не допущали» целый ряд изданий». В книге Витязева приведены примеры этих запрещений философской литературы. Была запрещена книга П.Л. Лаврова «Из истории социальных учений» («все сочинение Лаврова есть старый хлам, который надо выбросить в сорную корзину, а не тратить на их печатную бумагу»), сочинение Н.К. Михайловского («Государственное издательство находит несвоевременным издание полного собрания сочинений Н.К. Михайловского и рекомендует вам имеющуюся у вас бумагу употребить на печатание литературы агитационного характера»). Среди запрещенных были книги П.А. Сорокина, Вяч. Иванова, А. Белого, М. Бакунина, П. Кропоткина, Н. Огарева и других русских мыслителей14.
Один из создателей Главлита, суть деятельности которого ясно выражена в приводимом документе,  председатель Совнаркома А.И. Рыков 26-27 мая 1923 года посетил Горького в Саарове. Горький, всю жизнь занимавшийся издательскими проектами, обсуждал с ним вопрос о возможности издания журнала «Беседа» в Берлине и распространении его в СССР («У меня сидел товарищ Рыков, я так давно не видал его, и мне необходимо было о многом поговорить с ним» (П,186)15. Этот журнал, издаваемый Горьким в Берлине, так и не был допущен в Советскую Россию, а затем в СССР. Горький предназначал его для «русской интеллигенции» с целью «ознакомить ее с работами, посвященными развитию науки и литературы в Европе» (ПГР, 34). Особый упор при продвижении своего журнала на Восток Горький делает на политическую нейтральность сотрудников журнала (ПГР, 34). Но может ли «аполитичность» быть положительной оценкой для продвижения журнала в «стране, живущей исключительно политикой» (ПГР, 37)? Это был бы «фокус, почти волшебный» (ПГР, 37). Из писем к Роллану мы видим, что Горький противоречит самому себе: с одной стороны, он понимает, что политическая независимость — невозможна в России, где политика и идеология играют определяющую роль, с другой — все-таки надеется, что для него сделают исключение и позволят ему «просвещать» советскую интеллигенцию. Горький пишет письмо в Главлит (от 20 мая 1923 года), встречается с председателем правительства Советской России (26-27 мая 1923 года), но неумолимая логика тоталитаризма не делает исключения для писателя-просветителя, пытающегося преодолеть идеологическое давление государства в сфере культуры. «Государство без власти над человеком — эта утопическая мечта в крови, в природе народа», — пишет Горький Роллану (ПГР, 37). Но и сам он — утопист, платящий дорогую цену за свои иллюзии. И дело совсем не в отдельных личностях фанатиков-большевиков. Вот и Ленин — «государственник», «упроститель», сходит со сцены («Здоровье Ленина — весьма плохо, общее убеждение: к работе он навсегда неспособен, так сообщают из Москвы немцы-медики» (24 марта 1923 г., П, 167), а репрессивная политика по отношению к печатному слову лишь усиливается.
При этом советская власть не отказывается вовсе от печати иностранных авторов, но не связывает себя никакими обязательствами перед ними. В 1930-е годы гонорары выплачивались лишь в особых случаях, когда власть желала поощрить писателя за его политическую лояльность советскому режиму или привлечь его на свою сторону. В 1920-е годы гонорары не выплачивались вовсе. Об этом свидетельствует случай с Гербертом Уэллсом. Так Г. Уэллс предложил Горькому для его журнала «Беседа» свою книгу «Люди как боги», но Горький был вынужден отказать Уэллсу, так как узнал, что книга Уэллса без разрешения автора  печатается в «дешевеньком» московском еженедельнике «Красная нива» (1923. №1-15. 7 янв.-15 апр., перевод А. Волынского). Горький пишет Уэллсу по этому поводу: «Признаюсь — меня возмущают эти переводы без разрешения автора, возмущают не только потому, что это наносит автору материальный ущерб, но, главным образом, потому, что цельная, хорошая книга будет дана читателю в раздробленном виде и, наверное, в плохом переводе» (П, 171). Обиженный Уэллс больше не присылал своих произведений для горьковской  «Беседы».
Создание Главлита не удивило Горького, сокрушительный удар его моральному чувству был нанесен начавшейся «очисткой» массовых библиотек от «контрреволюционной литературы» (1923, 1926 и 1929). Изъятие идеологически вредной литературы осуществлялось Главполитпросветом под руководством председателя Н.К. Крупской, Главлитом, которым заведовал П. Лебедев-Полянский и Центральной библиотечной комиссией Главполитпросвета под председательством М.А. Смушковой. Инструкций было несколько: "Инструкция по пересмотру книжного состава библиотек" (Красный библиотекарь. 1921, № 1(4)); «О пересмотре книжного состава библиотек к изъятию контрреволюционной и антихудожественной литературы» (1923). Исследователи отмечают: «Инструкция 1923 г. предписывала оставлять в книжных фондах только издания, напечатанные по новой орфографии, в результате чего было изъято и уничтожено огромное количество дореволюционных изданий русской классики. Подверглись остракизму и другие книги, выпущенные уже в советское время и безупречные по части орфографии, — из-за помещения в них произведений «архискверного» (В.И. Ленин) Ф.М. Достоевского, религиозно-нравственных рассказов Л.Н. Толстого и даже романов И.А. Гончарова, «не имеющих ничего общего с нашей рабоче-крестьянской массой». В массовых библиотеках не нужны были, по мнению Главполитпросвета, Гомер, Данте, И.-В. Гёте; собрания сочинений классиков (достаточно представить их небольшими, «тщательно подобранными» и снабженными «марксистскими предисловиями» сборниками «избранного»); произведения классиков «буржуазной» философии и «религиозно-монархическая литература». По разделу «этика и философия», например, предписывалось изъять книги Платона, Р. Декарта, И. Канта, А. Шопенгауэра, В.С. Соловьева, П.П. Кропоткина, Л.Н. Толстого и др. В 1924 г. вышел новый секретный «Руководящий каталог по изъятию всех видов литературы из библиотек, читален и книжного рынка» (воспроизведен в «Российском литературоведческом журнале» (1994. № 4)). Только по разделу «беллетристика» в нем содержалось 992 позиции»16.
8 ноября 1923 года Горький пишет В.Ф. Ходасевичу известное письмо (из Гюнтерсталя): «Из новостей, ошеломляющих разум, могу сообщить, что (…) в России Надеждою Крупской и каким-то М. Сперанским запрещены для чтения: Платон, Кант, Шопенгауэр, Вл. Соловьев, Тэн, Рёскин, Нитчше, Л. Толстой, Лесков, Ясинский (!) и еще многие подобные еретики. И сказано: "Отдел религии должен содержать только антирелигиозные книги". Все сие — будто бы отнюдь не анекдот, а напечатано в книге, именуемой:
«Указатель об изъятии антихудожественной и контрреволюционной литературы из библиотек, обслуживающих массового читателя».
Сверх строки мною приписано "будто бы", тому верить, ибо я еще не могу заставить себя поверить в этот духовный вампиризм и не поверю, пока не увижу "Указатель".
Первое же впечатление, мною испытанное, было таково, что я начал писать заявление в Москву о выходе моем из русского подданства. Что еще могу сделать я в том случае, если это зверство окажется правдой?
Знали бы Вы, дорогой В.Ф., как мне отчаянно трудно и тяжко!» (П, 266 и прим. 641). В письме Горький говорит о брошюре «Всем Губ. и Уполитпросветам, Облитам, Гублитам и Отделам Г.П.У. Инструкция о пересмотре книжного состава библиотек и изъятия контрреволюционной и антихудожественной литературы» (Главпросвет Республики. М.: Красная новь, 1923.  22 с. 5000 экз.), которая состояла из двух частей: Инструкции (за подписью председателя Главполитпросвета Н. Ульяновой (Н.К. Крупской) и зам. зав. Главлитом М. Сперанского) и Указателя (списка книг, подлежащих изъятию из библиотек). Горький точно назвал авторов из списка, и В.Ф. Ходасевич предположил, что Горький видел этот Указатель, сравнимый с ватиканским индексом (от лат. Index Librorum Prohibitorum), привезенный ему, возможно, М.И. Будберг во Фрейберг 15 сентября 1923 года17. Реакция Горького стала известна Крупской, и она ответила на нее письмом в "Правду", где признавала некоторые ошибки в работе Главполитпросвета, однако издание инструкций по чистке фондов продолжалось18.
Более подробно Горький описал свои чувства в письме к Роллану два месяца спустя (письмо от 15 января 1924 г.). Оно содержит важные размышления писателя о генезисе собственной личности и творчества. Горький пишет: «Нет, в Россию я не еду, и все более чувствую себя человеком без родины, без отечества. Я даже склонен думать, что в России мне пришлось бы играть роль крайне странную, — роль врага всем и всему, и, при некоторой необузданности мыслей, слов, действий я встал бы там в смешную позицию человека, который бьет лбом в стену, безуспешно пытаясь разрушить ее, но не имея сил даже поколебать тяжелые камни пошлости.
Недавно я написал Вам длиннейшее письмо, полное жалоб и ругательств по адресу чудовищной родины моей. Я не послал это письмо, не желая вводить Вас в хаос возмущения моего (…) Письмо было вызвано одной из трагических пошлостей, творимых в России, — трагической пошлостью я именую то, — что Ян Гус назвал “sancta simplicitas” (лат. «святая простота» — прим. ред.).
Дело в том, что жена Ленина, человек по природе неумный, страдающий базедовой болезнью и, значит, едва ли нормальный психически, составила индекс контрреволюционных книг и приказала изъять их из библиотек. Старуха считает такими книгами труды Платона, Декарта, Канта, Шопенгауэра, Спенсера, Маха, Евангелие, Талмуд, Коран, книги Ипполита Тэна, В. Джемса, Гефдинга, Карлейля, Метерлинка, Нитчше, О. Мирбо, Л. Толстого и еще несколько десятков таких же «контрреволюционных» сочинений.
Лично для меня, человека, который всем лучшим своим обязан книгам и который любит их едва ли не больше, чем людей, для меня — это хуже всего, что я испытал в жизни, и позорнее всего, испытанного когда-либо Россией. Несколько дней я прожил в состоянии человека, готового верить тем, кто утверждает, что мы возвращаемся к мрачнейшим годам средневековья. У меня возникло желание отказаться от русского подданства, заявив Москве, что я не могу быть гражданином страны, где законодательствуют сумасшедшие бабы. Вероятно, это было бы встречено смехом и, конечно, ничего не поправило бы. Я написал «трем вельможам» (предположительно А.И. Рыкову, Н.И. Бухарину и Л.Б. Каменеву — М.А. А.-В.) резкие письма, но до сего дня не имею ответов от вельмож.
А может быть, Ж. Дюамель прав, утверждая в лондонской речи, что на Европу надвигается мрачная туча средневекового фанатизма?
Но каково мне знать, что безумнейшая нетерпимость к свободе духа фабрикуется в моей стране». В этом письме Горький определяет суть своих расхождений с советской властью: «Меня считают сторонником Советской власти. А. Олар пишет в "Histoire des Soviets", что я "присоединился к этой власти". Это — не вся правда.
В начале 18-го года я понял, что никакая иная власть в России невозможна и что Ленин — единственный человек, свободный остановить процесс развития стихийной анархии в массах крестьян и солдат. Однако это не значит, что я вполне солидаризировался с Лениным; в течение четырех лет я спорил с ним, указывая, что его борьба против русского анархизма принимает, приняла характер борьбы против культуры. Указывал, что истребляя русскую интеллигенцию, он лишает русский народ мозга» (ПГР, 87-88 и прим. 375).
Роллан ответил Горькому лишь месяц спустя, указав причину («С тех разверзлась пропасть: умер Ленин», ПГР, 89). Далекий от понимания происходящего в Советской России Роллан в своем ответе пытается найти положительные тенденции внутренней политики партии: «В своем последнем письме Вы с горечью восстаете против обезличивающего и все упрощающего фанатизма, свирепствующего в России, нелепые и возмутительные примеры которого подают большевики.
Не предпринимаются ли в последние месяцы самой партией попытки преодолеть эти тенденции к деспотическому мышлению и слепому повиновению, «perinde ac cadaver» (лат. «подобно трупу» — выражение полной покорности –М.А. А.-В.)» (ПГР, 90). Намеченная Горьким и напрашивающаяся параллель с кострами Инквизиции, уничтожавшей инакомыслие теми же способами, что и советская власть, не поддержана Ролланом. Роллан, который, как и Горький, всему лучшему в себе обязан книгам, оценивает факт их изъятия и уничтожения как «нелепый и возмутительный». По его тону видно, что он считает это казусом, частным случаем, который перекрывается политической дискуссией в среде партии, возвещающей, по его мнению, «отвращение и ненависть к «обезличке», «сервилизму» и «карьеризму» (ПГР, 90). Его собственные книги как друга СССР в стране Советов не будут признаны «идеологически вредными» (хотя и подвергнутся критике А.В. Луначарским за донкихотство) и он удостоится одним из первых иностранных писателей издания двадцатитомного собрания сочинений, которое выходило в ленинградском кооперативном товариществе «Время», затем, после его ликвидации 1 августа 1934 года — в Государственном издательстве художественной литературы в 1930-1936 годах. В эти годы Роллан не отказывается от своей позиции поиска положительных тенденций в стране победившего большевизма и совершает путешествие в СССР (1935)19. Его беседа со Сталиным, переданная в собственном изложении в «Московском дневнике»20, свидетельствует о том, что Роллан продолжает, в отличие от Андре Жида, побывавшего в СССР годом позже, сглаживать противоречия между словом и делом, характерные для политики советского режима21. А. Жид, опубликовавший свое «Возвращение из СССР» (1936) сразу после приезда во Францию, а не положивший его под спуд на пятьдесят лет, как Р. Роллан, оказался в худшем положении: если до его приезда издательство «Academia» успело опубликовать четыре тома его собрания сочинений, то после публикации его книги о путешествии в СССР, путь к советскому читателю был для Жида закрыт, несмотря на высокие художественные достоинства его произведений. В этом случае, как и во всех подобных, даже полученная им Нобелевская премия не улучшила ситуацию. Критерием оценки личности и творчества иностранного писателя оставалась его лояльность политическому режиму Советской России, а затем СССР.
 
 
1 Факт запрета не был зафиксирован в официальных списках и архивных документах Главлита, созданного в 1922 году. Однако в 1978 году Леноблгорлит, в ответ на запрос ленинградского управления КГБ, так квалифицировал книгу: «Книга М. Горького «Несвоевременные мысли» представляет из себя цикл статей 1917-1918 гг. В статьях этого периода Горький высказывал ошибочную точку зрения по поводу диктатуры Советов. Данная книга в СССР не издавалась. Статьи М.Горького этого периода находятся в спецхране» (РГАЛИ СПб. Ф.359.  Оп.2. Д.150. Л.7). Возвращена в открытый доступ книга была лишь в 1990 году (цит. по списку запрещенных книг русских писателей и литературоведов (1917-1991), помещенному в электронном издании «Открытый текст» (http://www.opentextnn.ru).
2 См.: М. Горький и Р. Роллан. Переписка (1916-1936). М., 1996. С. 22 и прим. С. 336-337. Далее это издание обозначается в тексте статьи как ГРП и цитируется с указанием страниц.
3 Ленинский план создания партии (в работах «С чего начать?» и «Что делать?») по сути сводился прежде всего к организации общероссийской политической марксистской газеты. Именно словом Ленин участвовал в революционном движении и пришел к власти, благодаря силе слова. Так «в декабре 1894 г., из-за задержки накануне праздников заработной платы стихийно начался “бунт” на Невском судостроительном и механическом заводе (Семянниковском). Рабочих разгромили проходную контору и заводскую лавку, побили стекла в фабричных корпусах. Для подавления волнений были вызваны казаки, полиция, жандармы. Заработная плата рабочим была в тот же вечер выплачена. Ленин (при помощи социал-демократа рабочего И.В. Бабушкина) написал текст листовки (листка), по поводу этих событий, который был переписан от руки в нескольких экземплярах и распространен в мастерских завода. Второй листок под названием “Чего добиваться портовым рабочим”, был выпущен выпущенный группой с.-д. в феврале 1895 г . в связи со стачкой в Новом порту, вызванной произвольным удлинением администрацией рабочего дня. В листках (листовках) формулировались претензии и требования рабочих, листки распространялись, требования рабочих одного завода становились известны другим, вызывали сочувствие, а также формировали положительное отношение к авторам и "издателям" листков» (подробнее о технологии политической борьбы большевиков за власть см: Теория и практика политической борьбы на примере РСДРП-РКП(б)-ВКП(б)-КПСС в стенограммах и решениях съездов, конференций и пленумов,  а также документах, картах и фотографиях. Интернет-ресурс: http://www.agitclub.ru).
Декрет СНК "О печати" от 27 окт. (9 ноября) 1917 г.// Декреты Советской власти. T.I. М., 1957. С. 24-25. Этот декрет никогда не был отменен и по сути действовал все годы советской власти. Отменивший его «Закон СССР о печати и других средствах массовой информации" был принят только в 1990 г.
5 Цит. по кн.: Павлов Д.Б. Большевистская диктатура против социалистов и анархистов. 1917 — середина 50-х годов. М., c.21, 1999. С. 21.
6 Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Изд. 5. М., 1970. Т. 44. С. 79.
7 Цит. по: Свободное слово не может быть страшно для демократии// Дружба народов. 1991. № 10. С. 232-233, 236.
8 Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. М., 1962. С. 402.
9 Подробнее об этом см.: Лютова К.В. Спецхран Библиотеки Академии наук: Из истории секретных фондов. СПб., 1999.
10 Цит. по: Свободное слово не может быть страшно для демократии// Дружба народов. 1991. № 10. С. 236.
11 Блюм А.В. За кулисами "министерства правды". Тайная история советской цензуры. 1917-1929. СПб., 1994. С. 53, 55, 147.
12 Горяева Т. Культура и цензура: мифы и реальность, или история борьбы против правды// История
советской политической цензуры. Документы и комментарии. М., 1997. С. 8-10.
13 Там же. С. 48-49. Функции вновьсозданной организации так определены в правительственном постановлении «Положение о Главлите»: «На органы ГПУ возлагается борьба с распространением произведений, не разрешенных Главлитом и его органами, а также надзор за типографиями, таможенными и пограничными пунктами, борьба с подпольными изданиями и их распространением, борьба с провозом из-за границы для распространения на территории РСФСР не разрешенной к обращению литературы, наблюдение за продажей русской и иностранной литературы и изъятие книг, не разрешенных Главлитом и его органами, согласно списков Главлита» (Положение о Главлите: Постановление СНК от 6 июня 1922 г. (СУ. 1922, № 40. Ст. 461) // Хронологическое собрание законов, указов Президиума Верховного Совета и постановлений Правительства РСФСР: 1917 — 1928 гг.. Т. 1. М., 1959. С. 197-198).
14 Б.В. Емельянов. Цензура философской литературы в России: от века серебряного к веку железному// Вестник МГТУ. 2010. Т. 13. №2. С. 342-348. См. также: Витязев П. Частные издательства в Советской России. Пг., 1921. С. 20, 25.
 15Письма Горького приводятся по полному собранию сочинений (Горький М. Письма: В 24 т. Т. 14) с указанием страницы и обозначены в тексте статьи как П.
16 Блюм А. Статьи для энциклопедии «Цензура»// Новое литературное обозрение. 2011. №112.
17 Ходасевич В.Ф. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4. М, 1997. С. 175-178.
18 Лютова К.В. Указ. соч.
19 См.: Роллан Р. Московский дневник (июнь-июль 1935)// Вопросы литературы. 1989. № 3-5 (перевод с французского М.А. Ариас). Cf. Rolland R. Voyage à Moscou (juin-juillet 1935) (préface de Bernard Duchatelet). Cahiers Romain Rolland. № 29. Paris, 1992.
20 Об особенностях изложения Р. Ролланом беседы со Сталиным см. : Ариас-Вихиль М.А. Выбор источника текста при публикации «Московского дневника» Р. Роллана// Текстологический временник. Вып. 1. М., 2009. С. 408-420.
21 Ариас-Вихиль М.А.  «Такова уж логика власти»: Некоторые аспекты вопроса о репрессиях в СССР в «Московском дневнике» Ромена Роллана// Новые российские гуманитарные исследования. 2013. №8 Отношение к иностранной культуре в советской литературе, критике, теории 1917-1941 гг. Интернет-ресурс: nrgumis.ru.
 
 
Статья написана при поддержке гранта РГНФ «Иностранные писатели и СССР: неизданные материалы 1920х-1960-х годов. Культура и идеология» № 14-04-00557.
 
(Голосов: 11, Рейтинг: 3.63)
Версия для печати

Возврат к списку