Ключевые слова: Фридрих Шлегель, Август Вильгельм Шлегель, немецкий романтизм, европейская культура, модерн.

 

Аннотация: В обозрении  представлены результаты научной дискуссии, посвященной творчеству братьев Шлегелей и воздействию их идей на культуру Европы, России и Латинской Америки.

 

20 июня 2012 г. в Москве прошла научная конференция «Братья Шлегели в контексте культуры романтизма», организованная ИМЛИ РАН.

Состоявшаяся дискуссия — часть научного проекта по изучению литературных практик рубежа 18-19 вв., в рамках которого в мае 2011 г. была проведена первая конференция, посвященная творчеству Новалиса — одной из наиболее репрезентативных фигур ранней романтической культуры. Но появление романтического мировоззрения связано в первую очередь с именами братьев Августа Вильгельма и Фридриха Шлегелей, дом которых, где на рубеже XVIII-XIX вв. собирался кружок «иенских романтиков», стал центром культурной и идеологической оппозиции своего времени. Именно в отточенных философско-эстетических формулировках братьев Шлегелей Европа познакомилась с новой литературной теорией. Они внесли существенный вклад в создание новой культурной программы не только своим творчеством, но и общественной деятельностью — издательством первого романтического журнала «Атеней», чтением лекций в различных европейских университетах и т.д. Немалый интерес у докладчиков и слушателей вызвал русский «контекст» творчества братьев Шлегелей, восприятие и переосмысление раннего немецкого романтизма в России. 

Конференция была открыта Вступительным словом д.ф.н. И.Н.Лагутиной (ИМЛИ РАН) — руководителем проекта, которая подчеркнула, что проблематика конференции тесно связана с изучением причин «культурного сдвига» и накопления переходных явлений внутри литературных стилей в конце 18 — начале 19 вв., что привело к появлению пограничных литературных практик. Литературные тексты эпохи рубежа 18-19 вв., которые зачастую диссонировали с манифестами и программами, созданными в рамках определенных философско-эстетических представлений, или даже противоречили им, указывали на рождение новой эстетической культуры 19 в. В этой связи особую ценность имели идеи братьей Шлегелей, их новый подход к художественному процессу и литературной теории, новое понимание свободы и самопознания художника, формирование целого ряда романтических концептов и даже «изобретение» современности (модерна) как целостной культурной парадигмы. 

Доклад Рафаэля Карриона Ариаса (Rafael Carrión Arias, Мадрид/Берлин) «Ф.Ницше и Ф.Шлегель: новое понимание филологической науки» был посвящен особенностям формирования современной филологии. Докладчик обосновывал тезис о существовании логических противоречий внутри гуманитарной науки как отражения важнейшей проблемы современности — проблемы нигилизма. Уже Ницше пытался преодолеть культурный нигилизм на основе неогуманистических идеалов, переосмысляя винкельмановскую идею «подражания» как «перевоссоздания», оживления и культурного присвоения классической древности. Идея подобной филологической теории восходит к романтическим идеям Ф.Шлегеля, который рассматривал греческую культуру как критический инструмент преобразования современной культуры.

 Д.ф.н. Корнилова Е.Н. и к.ф.н. Силецкая О.А. (МГУ) в докладе «Фихтеанство и «симфилософия» братьев Шлегелей с точки зрения современной коммуникативистики» отметили, что хотя немецкие романтики и заимствовали в культуре Просвещения важнейший прием коммуникации — свободный обмен мнениями, но лишь философия Фихте привела их коммуникативные идеи к завершению. Поскольку человек сам носит в себе весь мир и его законы, то и в процессе коммуникативного акта он не просто принимает мнение своего оппонента как данность или соглашается с ним в силу логических аргументов, он производит ответную реплику внутри себя, порождая ее из собственного духа. Если воспользоваться определением Ю.Лотмана, можно сказать, что именно в результате процесса самоосознания уже известный дискурс приобретает новые смыслы. Этот «глубинный» уровень коммуникации, созданный на основе философии Фихте, позволил братьям Шлегелям разработать целый ряд дискуссионных методик, из которых рождаются и техника фрагмента, и идея синтеза искусств, и создание новой мифологии путем слияния разных мифологических систем, и синкретизм жанровых форм в романе, и новые принципы в издательской деятельности, и романтическая ирония.

Выступление д.ф.н. А.Л. Вольского (СПб) «К проекту критики у раннего Ф. Шлегеля» было посвящено обоснованию модернизмоведения (Moderneforschung) — исследованию особенностей современной эпохи, в том числе и литературы. В основе таких разысканий лежит идея, что язык литературной критики есть субязык внутри метаязыка литературы, теория литературы представляет собой результат во многом априорной литературоведческой конструкции, а сам литературный процесс развивается стадиально. Данные представления восходят к романтической критике, прежде всего к проекту критики Ф. Шлегеля. Идея критики, как науки о поэзии, неотделима от романтического учения о поэзии как о сознательно-бессознательном творческом процессе. Толкуя поэзию как творчество, Ф.Шлегель понимал ее как «дух всех изящных искусств», а по отношении к языку как языкотворчество. В отличие от естественной поэзии, поэзия как искусство представляет собой синтез творчества и знания, является трансцендентальной. Одним из свойств трансцендентальной поэзии становится ее способность к саморефлексии и самоизображению, что Ф. Шлегель доказывает на примере романа И.В. Гёте «Годы учения Вильгельма Мейстера». В такой поэзии — Шлегель называет ее также критической — инстанции поэта и критика совпадают. По мысли Шлегеля, изложенной в работе «О сущности критики» современная (и особенно немецкая) поэзия в отличие от древней, возникает «из» критики, т.е. становится возможной только в результате критической (философско-рефлексивной) деятельности. 

  К.ф.н. А. В. Белобратов (СПб), конкретизировав тему предыдущего выступления, рассмотрел одно из центральных произведений иенского романтизма («“Люцинда“ — книга религиозная»: об истоках модерна в романе Ф.Шлегеля»). Роман Ф.Шлегеля «Люцинда» (1799) был представлен как один из важных истоков модерна: и в отношении проблематики, и в плане реализованных в нем новаций литературной формы. Докладчик изящно обосновал тезис, что движение и пафос шлегелевского романа, связанные с утопическим проектом «Welterlösung» (спасение мира), кореллируют с утопическим монизмом немецкоязычной литературы модерна первой трети ХХ в. «Модерность» шлегелевского романа была отчетливо обозначена и на том тематическом уровне, который касается осуществленной в нем модернизации роли женщины в сфере межчеловеческих отношений. А.В.Белобратов подчеркнул, что австрийский роман эпохи модерна (Рильке, Музиль, Брох) в своих эстетических новациях опирался в том числе и на роман «Люцинда»: внедрение дискурсивного мышления в ткань художественного повествования, «деструкция» литературного характера, осмысление и реализация формулы «имплицитного читателя». 

  Б.А.Максимов (МГУ) продолжил разговор об этом романе с точки зрения гендерной проблематики («Диалектика «мужского» и «женского» в «Люцинде»). В основе рассуждений докладчика лежала мысль о «созвучии» платоновского «посыла» из «Пира» (любовь — дитя недостатка и избытка) и романтических представлений о любви, когда влюбленность возникает сама по себе, безотносительно к объекту. Эту идею взаимообмена дефицитными качествами романтики трактуют, в отличие от Платона, в гендерных категориях. Есть мужественность, есть женственность в широком смысле слова, и только в симбиозе они восстанавливают изначальную полноту и становятся целостным андрогином. Шлегель уже в начале своего романа называет эту дальнюю цель любви, говоря о «завершении мужского и женского начала до полной, целостной человечности». В конце XVIII в. выстраивается комплексный философский портрет двух полов, и женщину впервые начинают воспринимать как полноценную альтернативу мужчине. В романе «Люцинда» женщина представлена как цельность, в ней нет внутреннего раскола, она живет (ощущает, мыслит) целиком. Любовь для женской души — безраздельное и простое чувство, для мужской — чередование и смешение страсти, дружбы и чувственности. Проблема мужчины, как ее понимает Ф.Шлегель, — это раздробленность, установка на активность, которая разрушает полноту жизни. По мнению Юлия — главного героя романа, женщина — «посредница между моим раздробленным «Я» и неделимой человечностью». В эссе «О философии. К Доротее» и «О Диотиме» Шлегель объявляет, что только «самостоятельная женственность» и «мягкая мужественность» (sanfte Maennlichkeit) красивы. Поэтому через любовь человек способен возвратиться к средоточию жизни, к красоте и целостности мира. 

А.Е. Михайлова (ИМЛИ РАН) — «Фрагментарность как системообразующий фактор эстетики Ф. Шлегеля» — остановилась на роли Ф.Шлегеля в создании нового литературно-философского жанра — цикла раннеромантических фрагментов. 

 Д.ф.н. Ю.Б. Орлицкий (РГГУ) проанализировал русские переводы отдельных фрагментов, выполненные Т. Сильман, Г. Васильевой и Ю. Поповым в 1930-1990-е гг., показав принципиальную неполноту этих переводов, во многом обусловленную их функциональностью («”Фрагменты” Ф. Шлегеля в русском и европейским контексте»). Кроме того, была высказана мысль о тесной связи этих произведений Шлегеля с другими малыми прозаическими произведениями, созданными примерно в те же годы Шамфором, Лихтенбергом, Гете, Шлейермахером, Новалисом и др. немецкими и французскими авторами, с идеями и текстами Лейбница и Лессинга.

К.ист.н. Л.Е.Семенов (ПСТГУ) в докладе «Взгляды Ф.Шлегеля на средние века и гуманитарная мысль России XX в.» 

 высказал мысль, что отечественная медиедицея (термин Н. И. Конрада) минувшего столетия в работах о. Павла Флоренского, Н. И. Конрада и А. Ф. Лосева обнаруживает выраженное созвучие идеям немецкого романтика Ф.Шлегеля. По мнению докладчика, сходство их позиций в оценке средних веков носит не столько характер непосредственного влияния, сколько проявляет черты концептуального родства на типологическом уровне. Основной пафос всех четырех авторов направлен на опровержение сложившегося в начале нового времени и достигшего наивысшего расцвета в идеологии Просвещения представления о средневековье как некоем «провале» между культурными взлетами античности и Возрождения, получившем в обыденном сознании и в научной традиции прочно закрепившийся за ним эпитет «мрачного». Ф. Шлегель, не однажды обращавшийся к различным аспектам средневековой культуры, внес важный вклад в опровержение этого заблуждения, указывая на «ложность, односторонность и неправильность» взгляда на средние века как «пробел в истории человеческого духа», справедливо видя в них «поэтическую предысторию новой Европы».

Флоренский, разделявший во многом эстетические принципы романтизма, детально проанализировал средневековый и ренессансный типы культуры, определяя их соответственно как теоцентричный и антропоцентричный, усматривая в последнем причину ущербности искусства Возрождения, проявившейся, в частности, в «меонизме и имперсонализме». Академик Конрад один из первых в советском литературоведении — еще в 60-е гг. XX в. — со всей определенностью заявил о необходимости отказа от исторического заблуждения о «мрачном средневековье», убедительно демонстрируя на конкретных примерах богатство культуры средних веков и провозглашая их «одной из великих эпох в истории человечества». А. Ф. Лосев, как и Флоренский, строил свое «оправдание» средних веков посредством снижения привычной для общественного сознании высокой оценки эпохи Возрождения, когда «последним критерием для человеческого поведения» стала «сама же изолированно чувствовавшая себя личность». Безысходный трагизм Возрождения — это трагизм культуры, потерявшей Бога и тем самым обрекшей себя на саморазрушение. Подобный подход к средневековью во многом восходит раннеромантическим идеям Ф.Шлегеля.

Вечернее заседание конференции, посвященное разным аспектам воздействия эстетики братьев Шлегелей на европейскую культуру, было открыто концептуальным докладом д.ф.н. А.И. Жеребина (СПб) «К проблеме автономии искусства в эстетике братьев Шлегелей». Романтическое требование автономности поэзии, столь отчетливо выраженное Фридрихом и Августом Вильгельмом Шлегелем на страницах журнала «Атенеум», реализует принцип функциональной дифференциации социальных систем, характеризующий общественную структуру эпохи модерна. Но парадокс заключается в том, что именно преодоление этой дифференциации как главного порока рационалистической культуры братья Шлегели провозглашают конечной целью автономной поэзии, призванной осуществить реинтеграцию всех распавшихся областей культурного творчества, подчинив их внутренним законам эстетического дискурса, перенимающего религиозную функцию метафизического оправдания современности. Дело в том, что «диктатура» автономной поэзии рассматривается романтиками не как цель, а как средство к достижению идеала. Идеалом же является утопия органической культуры, которую романтики Йены мыслили по модели художественной реальности — как живое, вечно становящееся единство раздельности и взаимопроникновения его (относительно) автономных проявлений, из которых каждое определяется своим отношением ко всем другим, и каждое несет в себе потенциально всю полноту целого. Лучшим свидетельством приверженности романтиков Йены этому идеалу является «Речь о мифологии» Фр. Шлегеля, намечающая «путь» европейской культуры от «Золотого века» к «Царству Божию» - через стадию дезинтеграции (личности) и обособляющей автономии (дискурсов) как трагического, но необходимого условия грядущей гармонии. 

 В следующем докладе А.Ю. Зиновьевой (МГУ) «А.В. Шлегель и У. Хэзлитт: к истории романтического шекспиризма» была рассмотрена теоретическая и практическая рецепция шекспиризма А.В. Шлегеля одним из ведущих британских романтических критиков У. Хэзлиттом. Вопреки распространенному мнению, Хэзлитт не только усваивал шлегелевские взгляды на Шекспира («сила вживания», «ассоциативная способность», универсальность гения), сколько занимал критическую позицию по отношению к немецкому предшественнику: категорически не мог принять шлегелевское представление о шекспировской метафизике, связанное с возможностью увидеть в шекспировском слове неоплатоническое откровение. Для Хэзлитта шекспировские произведения — «чистое излияние природы», познаваемое лишь чувственно-интуитивно. Именно такой метод постижения Шекспира Хэзлитт выделяет в шлегелевских «Лекциях об искусстве драмы», отрицая программный для Шлегеля (по мнению Хэзлитта) «мистицизм», фактически ставя выше герменевтический опыт Шлегеля-читателя его же теоретической рефлексии.

В центре внимания д.ф.н. Д. В. Токарева (ИРЛИ РАН), сделавшего доклад «Она здесь»: проблемы вербальной репрезентации живописного объекта у немецких и русских романтиков («Сикстинская мадонна» Рафаэля в «апофатических» экфрасисах Вакенродера и Жуковского), оказались проблемы, связанные с экфрастической репрезентацией объекта визуальных искусств: прежде всего, это вопрос о восприятии изображенного на картине: поскольку картина не является ни самой вещью, ни ее копией, а особым пространством репрезентации, она как бы участвует в процессе ее восприятия; наблюдатель и изображение включаются в «странную систему взаимообмена» (М. Мерло-Понти). Это, в свою очередь, препятствует объективной фиксации изображения и, следовательно, ставит под сомнение возможность его описания. Проанализировав знаменитый экфрасис картины Рафаэля «Сикстинская мадонна», изложенный в письме Жуковского, Д. В. Токарев показал, что, во-первых, перцептивная проблематика (проблемы с визуальным восприятием картины у Жуковского) оказывается напрямую связанной с проблематикой нарративной и, во-вторых, принятая Вакенродером и йенцами (Ф.Шлегелем, Тиком, Новалисом), а вслед за ними Жуковским романтическая модель репрезентации, когда изображение отсылает не денотату, но к его образу, к видению денотата (в данном случае к видению Мадонны), не может не отразиться на том, каким образом изображение фиксируется в тексте — так, Жуковский по сути дает не описание изображения, но его негативную, апофатическую репрезентацию. Тем самым усиливается нарративная составляющая текста, который из экфрасиса становится рассказом о видéнии и о вúдении.

 

Д.ф.н. О. И. Половинкина (РГГУ) начала свои рассуждения («От “итальянского буффо” к “лорду Пьеро”: ирония как “фундаментальная характеристика модерности”») с анализа 42-го «ликейского» фрагмента Шлегеля, где ирония описывается как «мимическая манера обыкновенного хорошего итальянского буффо». «Buffo» Шлегеля — площадной шут, персонаж уличной пантомимы или итальянской комической оперы, чья иррациональная нелепость, эксцентричность остраняет «обусловленное», позволяет подняться над целым миром и собственным творением, от «обусловленного» к безусловному.

Д.ф.н. А.В.Коровин (МПГУ) представил результаты своих разысканий в докладе «Искусство, которое стало наукой, и наука, которая стала искусством: Ф. Шлегель, Х. Стеффенс и датские романтики», где речь шла об интересном факте раннеромантического культурного «посредничества». Хенрик Стеффенс хорошо известен как один из участников йенского кружка романтиков. Менее популярен его главный труд: «Введение в естественную историю земли» (Beyträge zur innern Naturgeschichte der Erde, 1801), в котором наблюдается стремление преодолеть противоречия между наукой и искусством, и где магическим инструментом этого преодоления называется фантазия. Уже в 1802 г. Стеффенс познакомил поэта А.Г. Эленшлегера с принципами новой философии и эстетики, которые прочно укоренились на датской почве и дали свои плоды в науке и искусстве.

В 1803 г. на датском языке были опубликованы девять лекций Стеффенса «Введение в лекции по философии» (Indledning til philosophiske Forelæsninger), где автор, опираясь на идеи Ф.Шеллинга и Ф.Шлегеля, размышляет о сути природы и философии бытия. Эти лекции оказали сильнейшее влияние на крупнейших датских мыслителей и ученых: Н.Ф.С. Грундтвига, Ф.К. Сибберна и Х.К. Эрстеда, усвоивших романтическую натурфилософию, и стали основой новой романтической философии и литературы в Дании. Наиболее восприимчивым к идеям Ф. Шлегеля, принесенным в Данию Стеффенсом, оказался Х.К. Эрстед, который в своей деятельности соединяет науку и искусство, физику и поэзию, что находит отражение в его труде «Дух в природе» (Aanden i Naturen, 1850).

 

Д.ф.н. Ю.Л. Цветков (Иваново) остановился на некоторых аспектах современной рецепции идей братьев Шлегелей, вернувшись к началу разговора о характеристике современной культуры («Фридрих Шлегель и концепция “die Moderne” в современном литературоведении»). В частности, речь шла о появлении термина «модерн», который сегодня безусловно соотносится с эстетической концепцией Ф.Шлегеля. Модерн эксплицируется как исторически и саморефлективно сложившийся культурный феномен, появившийся более двухсот лет тому назад в западноевропейских странах. В статье «Об изучении греческой поэзии» (1797) Шлегель впервые употребляет неологизм модерн (die Moderne). Современную эпоху — модерную — он определяет тем, что в ней теряются претензии на объективность искусства и веру в «чистые законы». На месте объективности античной культуры появляется субъективное и «интересное» — кратковременное, незаконченное и преходящее состояние нового времени, в котором царит хаотичность и происходит некий слом, по словам Шлегеля, «эстетическая революция». Неотъемлемые признаки модерна — фрагментарность и переоценка всех прежних поэтических ценностей. Для Шлегеля модерн — это определенная эпоха, получающая смысл не потому, что она находится в оппозиции к древним, а потому, что в переходное время место объективного занимает субъективное начало. Модерн — ожидаемое и необходимое для функционирования культуры явление, возникшее первоначально из понятий современности, новизны и моды и сохраняющее имплицитно этот основополагающий смысл, не ограничиваясь им. Модерн в понимании одних современных исследователей служит перспективной модернизации общества, и поэтому такой проект остается открытым (Ю. Хабермас), для других модерн представляет собой историко-философскую и литературно-художественную категорию как специфическое мироощущение, наиболее полно выражающееся в отчуждении человека в мире рациональной упорядоченности и общественного угнетения (С. Виетта). Формами их неприятия становятся модерные философия, эстетика, литература и искусство с их воплощением идеи автономности личности и её творческого самоопределения. В отличие от искусствоведческого толкования термина и его сходного бытования в области литературоведения модерн в немецкоязычном культурном сознании представляет собой ключевой феномен. Он имеет направленное развитие (от модерна к модернизму) и предопределяет своеобразную систему координат постмодернизма.

Конференция завершилась ярким выступлением к.ф.н. М.Ф.Надъярных (ИМЛИ РАН) «Идеология Burschenschaften и развитие латиноамериканской идентичности», которая перенесла слушателей в экзотическое для Европы латиноамериканское культурное пространство и увлекательно продемонстрировала воздействие немецкого романтизма и идей братьев Шлегелей на культуру Бразилии и Чили. В частности, ею был дан обзор общей проблематики, связанной с распространением в этих странах с 30-50-е годы XIX в. студенческих союзов, появившихся в Германии на пике романтической культуры.