Ариас-Вихиль Марина Альбиновна

ИМЛИ РАН, к.ф.н., ст.н.с. Архива А.М. Горького

 

Аннотация: Статья посвящена проблемам интерпретации в «Московском дневнике» Ромена Роллана его беседы со Сталиным в 1935 году в период пребывания Роллана и его жены М.П. Кудашевой-Роллан в СССР. После возвращения из СССР Роллан редактирует свой дневник, значительно расширяет его, но отказывается от его публикации и на полвека закрывает его в своем архиве. Беседа со Сталиным — одно из ключевых событий поездки Роллана. Переписывая в дневник текст своей беседы с советским вождем, Роллан меняет порядок вопросов и ответов,  наполняя текст псевдоцитатами. Первый вопрос, заданный Ролланом Сталину — о репрессиях в СССР, и, в частности, о репрессиях в связи с убийством С.М. Кирова — и ответ на него Сталина оказываются наиболее сложными для передачи в дневнике.

 

Ключевые слова: Ромен Роллан, путешествие в СССР, французская литература ХХ века, Московский дневник Роллана, сталинская политика репрессий.

 

Arias-Vikhil Marina

 

 

Abstract: The article is devoted to the problem of Romain Rolland’s interpretation of his talk with Stalin in his “Moscow Diary” written during his visit to the Soviet Union  in 1935. Being back home Rolland edited his “Diary” and greatly extended it. As a result, he banned its publication for half a century. The meeting with Stalin was the highlight of his trip to Russia. When rewriting the text of the Kremlin press-release into the diary, Rolland changed the text, inverted the questions, the order of answers, filled the text with pseudo-quotations. The question about the repressions in the Soviet Union appeared to be the most sophisticated for Stalin.

 

Keywords: French literature of the twentieth century, Romain Rolland, Maxim Gorky, a trip to the Soviet Union, “Moscow Diary”, the policies of Stalin’s repressions.

 

Р. Роллан и его жена М.П. Кудашева-Роллан приехали в СССР 22 июня 1935 года и жили в Москве в течение месяца в основном в доме у А.М. Горького на Малой Никитской улице и на даче в Горках. Некоторые исследователи обращают внимание на то, что в СССР Роллан ничего не видел, кроме «дачи Горького»¹. Однако это далеко не так, в чем легко убедиться, обратившись к дневнику путешествия, который вел Роллан в Москве и который, впрочем, он отказался публиковать после своего возвращения из СССР, закрыв его в своем архиве на 50 лет. На титульной странице машинописи дневника рукой Роллана сделана надпись: «Эта тетрадь не может быть опубликована — ни полностью, ни в отрывках — без моего специального разрешения до истечения пятидесятилетнего срока, начиная с 1 октября 1935 года. Я сам воздерживаюсь от ее публикации и не даю разрешения на издание каких-либо фрагментов»². Причины отказа Роллана от публикации дневника достаточно очевидны: писатель понимал, хотя, возможно, не до конца, какие сложности могут возникнуть у лиц, упоминаемых им в дневнике. Приводя беседы  с Горьким, Бухариным, Ягодой, доктором Плетневым, Сталиным, давая характеристики членам правительства, Роллан не сомневался в том, что интерпретация текста дневника может оказаться роковой для людей, которые встречались и разговаривали с писателем, как ему казалось, вполне откровенно.

Важным обстоятельством, позволившим Роллану принять окончательное решение в связи с приглашением советского правительства и лично А.М. Горького посетить СССР, был положительный ответ Сталина на просьбу Роллана о встрече с ним, переданный через А.Я. Аросева, председателя правления Всесоюзного общества культурных связей с заграницей³ с 1934 по 1937 год. Встреча со Сталиным — это было условие Роллана, которое он ставил во время переписки с заинтересованной стороной по поводу поездки в СССР. Роллан, связанный дружескими отношениями с А.М. Горьким благодаря почти двадцатилетней переписке, родственными узами с полурусской-полуфранцуженкой Марией Кудашевой, выбрав сторону СССР в напряженной международной обстановке в связи с наступлением фашизма в Европе, в качестве «друга СССР» считал необходимым разъяснение внутренней и внешней политики СССР в Европе для признания не только де юре, но и де факто советского государства.

Нас будет интересовать один из аспектов внутренней политики СССР, который имел большой резонанс в мире: речь идет о репрессиях, в частности, в связи с убийством руководителя Ленинградской парторганизации ВКП(б) С.М. Кирова 1 декабря 1934 года. Историк Ю. Н. Жуков пишет, что помимо непосредственного убийцы Кирова Л.В. Николаева на скамье подсудимых оказались его ближние и дальние родственники. Его жена М. Драуле, ее сестра О. Драуле и ее муж Р. Кулинер были расстреляны как соучастники. Всего на пяти процессах к расстрелу приговорили 17 человек, к тюремному заключению — 76 человек, к ссылке — 30 человек. 988 человек было выслано. Затронула столь суровая кара в подавляющем большинстве бывших участников оппозиции, но пока лишь зиновьевской группы. Кроме того, было выслано около 12 тысяч «социально чуждых элементов»: бывших дворян, сенаторов, генералов, интеллигенции.⁴ Репрессии продолжались по нарастающей и затронули, в основном, Москву и Ленинград. События в Ленинграде получили название «Кировский поток», основным московским процессом этого времени стало «Кремлёвское дело». Очевидно, вопрос о репрессиях для Роллана  был главным, с ним он приехал к Сталину 28 июня 1935 года: какие аргументы можно предоставить европейскому общественному мнению, крайне озабоченному массовыми ссылками и репрессиями, последовавшими за роковыми событиями декабря 1934 года.

Роллан имел привычку переписывать в дневник важные письма и документы. Так случилось и на этот раз. Роллан переписал в дневник свою беседу со Сталиным: собственную речь полностью, речь Сталина в сокращенном варианте в виде закавыченных цитат, поменяв при этом порядок изложения относительно того порядка беседы, который был зафиксирован в официальной записи текста, переданной Роллану из Кремля⁵.

Однако оказалось, что не только порядок изложения изменен, но и сами цитаты расходятся с текстом официального протокола, более того, порой они перестают быть узнаваемы, и мы имеем дело с псевдоцитатами. При этом Роллан настойчиво сохраняет кавычки.

Разумеется, все изменения и расхождения крайне важны, так как связаны с идеологической нагрузкой, которую несла беседа писателя и вождя.

Что же заставило Роллана править текст своей беседы со Сталиным?

Текст беседы в записи Аросева в общей сложности занял 17 страниц, из которых 6 страниц текста произнесены Ролланом (развернутые вопросы), 9 страниц принадлежат Сталину (развернутые ответы, но не по порядку заданных вопросов), а 2 страницы представляют собой обмен репликами.

Тема репрессий заняла центральное место в беседе Роллана со Сталиным. Имя Нобелевского лауреата, «совести Европы», обладало большой притягательной силой для широких кругов интеллигенции на Западе и на Востоке. Его надо было убедить в необходимости крутых мер против разного рода оппозиций. И Сталин сделал все возможное, чтобы этого добиться, не останавливаясь ни перед грубой лестью, ни перед грубой ложью. Он пустил в ход все свое дарование лицедея, чтобы произвести на Роллана впечатление человека скромного, доброжелательного и самокритичного. Он нарисовал устрашающую, совершенно фантастическую картину опасностей, заговоров, покушений, которые будто бы угрожают советским руководителям, описал чудовищные преступления женщин-библиотекарей, готовящих покушение на Сталина. Фактически Сталин пересказал в собственной интерпретации «Кремлевское дело», которое возникло в начале 1935 года и поводом к которому послужило убийство С.М. Кирова. «Кремлевское дело» было прямым продолжением дела «Московского центра». На желание Сталина привязать к делу об убийстве Кирова бывших оппозиционеров — Г. Зиновьева и Л.Б. Каменева — впоследствии указывал Н.И. Ежов: «… Начал т. Сталин, как сейчас помню, вызвал меня и Косарева и говорит: «Ищите убийц среди зиновьевцев»⁶.

В июне 1935 года, когда Роллан беседовал со Сталиным, «Кремлевское дело» было в самом разгаре. Сталин регулярно получал и читал протоколы допросов арестованных по этому делу, делал на них пометы и давал указания НКВД⁷. Ряд служащих Кремля, в том числе, кремлевской библиотеки, хозяйственного аппарата, сотрудники кремлевской комендатуры, военнослужащие обвинялись в создании нелегальной антисоветской организации и подготовке теракта с целью физического устранения Сталина. В центре террористического заговора оказались женщины-библиотекари, одна из которых была женой  брата Л.Б. Каменева. По мнению историка О.В. Хлевнюка, данное дело было направлено, помимо прочего, против А. С. Енукидзе и послужило разрушению остатков коллективного руководства. На июньском пленуме ЦК ВКП(б) секретарь ЦК Н.И. Ежов сделал доклад по вопросу «О служебном аппарате Секретариата ЦИК Союза ССР и товарище А. Енукидзе», в котором говорилось, что из-за преступного попустительства секретаря Президиума ЦИК СССР Авеля Енукидзе на территории Кремля была создана террористическая группа, главным в которой является Лев Каменев.

Рассказывая Роллану о «террористической группе» во главе с женой брата Каменева в правительственной библиотеке в Кремле, якобы готовившей его убийство, Сталин связывает воедино несколько судебных процессов, как потом это сделало следствие к тому времени, когда Роллан уже уехал из Москвы: писатель оказывается в эпицентре не только проведенных, но и еще готовящихся политических репрессий. Сталин связывает с «Кремлевским делом» дело «Московского центра» (Каменева и Зиновьева, которых он называет «вдохновителями убийства Кирова»), контрреволюционную троцкистскую террористическую группу военных работников и контрреволюционную  группу из бывших белогвардейцев, причем все группы основной своей целью якобы ставили подготовку и осуществление террористических актов против Сталина, руководителей ВКП(б) и Советского правительства. Таким образом, Сталин обозначил Роллану контуры будущего политического процесса, который состоялся через месяц после отъезда Роллана 27 июля 1935 года: Военной коллегией Верховного суда СССР под председательством В. Ульриха на закрытом судебном заседании, без участия государственного обвинителя и защиты, по обвинению в подстрекательстве к совершению террористического акта в отношении Сталина были осуждены 30 человек, в том числе, Каменев (который уже сидел в тюрьме по делам «Союза марксистов-ленинцев» и «Московского центра» с января 1935 года, а в результате «Кремлевского дела» был приговорен к 10 годам тюремного заключения), его брат, Н. Б. Розенфельд, художник-иллюстратор книг издательства «Аcademia» и его бывшая жена библиотекарь Н. А. Розенфельд, а также их сын. Несколькими днями ранее, 14 июля 1935 года, Особым совещанием при НКВД СССР приговорены за контрреволюционную деятельность еще 80 человек, привлеченные по «Кремлевскому делу». Всего по «Кремлевскому делу» было осуждено 110 человек, в том числе Военной коллегией Верховного суда СССР — 30 человек. В ходе следствия в связи со смертью было прекращено дело на М.Я. Презента, главного редактора Госиздата художественной литературы. Среди арестованных оказались уборщицы правительственных зданий, швейцар и телефонистка — 11 человек, сотрудники правительственной библиотеки — 18 человек, секретариата Президиума ЦИК — 6 человек, управления коменданта Кремля и военнослужащие — 16 человек, работники различных учреждений и предприятий — 48 человек, родственники Каменева — 5 человек и домохозяйки — 6 человек⁸.

Поверил ли Роллан этим измышлениям? Понял ли Роллан, что был обманут? Анализ текста беседы позволяет ответить на эти вопросы.

Вопрос о репрессиях — первый вопрос, который Роллан задает Сталину. У Сталина при ответе он оказался последним. Сталин делает упор на разъяснение внешней политики СССР, связанной с приоритетами классовой борьбы и выживанием СССР в империалистическом окружении. Сталин отвечает на вопросы Роллана «не в том порядке, в каком они были заданы, а следуя логике собственных забот», поясняет Роллан в «Московском дневнике». Обосновывая репрессии, Сталин лишь в самом конце беседы обращается к доводам, оправдывающим массовые репрессии, говоря о репрессиях в связи с убийством Кирова как о частном случае репрессий.

Приведем слова Сталина о репрессиях после убийства Кирова из текста беседы по записи Аросева:

Сталин: Вы спрашиваете — почему мы не делаем публичного судопроизводства над преступниками–террористами. Возьмем, например, дело убийства Кирова. Может быть, мы тут действительно руководствовались чувством вспыхнувшей в нас ненависти к террористам-преступникам. Киров был прекрасный человек. Убийцы Кирова совершили величайшее преступление. Это обстоятельство не могло не повлиять на нас. Сто человек, которых мы расстреляли, не имели с точки зрения юридической непосредственной связи с убийцами Кирова (здесь и далее курсив мой — М.А. А.-В.). Но они были присланы из Польши, Германии, Финляндии нашими врагами, все они были вооружены, и им было дано задание совершать террористические акты против руководителей СССР, в том числе и против т. Кирова. Эти сто человек-белогвардейцев и не думали отрицать на военном суде своих террористических намерений. «Да, говорили многие из них, мы хотели и хотим уничтожить советских лидеров, и нечего вам с нами разговаривать, расстреливайте нас, если вы не хотите, чтобы мы уничтожили вас». Нам казалось, что было бы слишком много чести для этих господ разбирать их преступные дела на открытом суде с участием защитников. Нам было известно, что после злодейского убийства Кирова преступники-террористы намеревались осуществить свои злодейские планы и в отношении других лидеров. Чтобы предупредить это злодеяние, мы взяли на себя неприятную обязанность расстрелять этих господ. Такова уж логика власти. Власть в подобных условиях должна быть сильной, крепкой и бесстрашной. В противном случае она — не власть и не может быть признана властью. Французские коммунары, видимо, не понимали этого, они были слишком мягки и нерешительны, за что их порицал Карл Маркс. Поэтому они и проиграли, а французские буржуа не пощадили их. Это — урок для нас.

Применив высшую меру наказания в связи с убийством т. Кирова, мы хотели бы впредь не применять к преступникам такую меру, но, к сожалению, не все здесь зависит от нас. Следует, кроме того, иметь в виду, что у нас есть друзья не только в Западной Европе, но и в СССР, и в то время как друзья в Западной Европе рекомендуют нам максимум мягкости к врагам, наши друзья в СССР требуют твердости, требуют, например, расстрела Зиновьева и Каменева, вдохновителей убийства т. Кирова. Этого тоже нельзя не учитывать.

Пересказывая в своем дневнике ответы Сталина, Роллан следует не его логике, а меняет порядок изложения в соответствии с собственным приоритетом защиты прав человека. Характерно, что свой текст Роллан приводит целиком (попутно вставляя в него отдельные пассажи, которые не были произнесены, как это следует из записи Аросева), а текст Сталина пересказывает, вставляя выборочно отдельные цитаты. Такой способ цитирования неслучаен, более того, в основном, цитаты оказываются псевдоцитатами, так как не совпадают с записью Аросева. О Сталине Роллан замечает: «Совершенная, абсолютная простота, прямодушие, правдивость. Он не навязывает своего мнения. Говорит: «Может быть, мы ошиблись» …Не пытается обелить свои действия» (МД, 221). Роллан делает это за него: все эти подборки псевдоцитат — не что иное, как попытка «обеления». Например, у Роллана Сталин говорит: «Может быть, мы ошиблись». В записи Аросева этой фразы нет.

«О поспешной казни ста человек после убийства Кирова говорит, что это вышло за рамки законности и морали, возможно, было даже политической ошибкой, но «мы поддались власти чувств» (МД, 221). Вся эта фраза — также вымысел Роллана, так как в записи Аросева ни о законности, ни о морали Сталин не говорил, а тем более не говорил о «политической ошибке». Напротив, Сталин считает политической ошибкой пощадить противника. (Ср. цитату из записи Аросева: «Такова уж логика власти»). Сталин приводит пример Парижской коммуны: «Власть в подобных условиях должна быть сильной, крепкой и бесстрашной. В противном случае она — не власть и не может быть признана властью. Французские коммунары, видимо, не понимали этого, они были слишком мягки и нерешительны, за что их порицал Карл Маркс. Поэтому они и проиграли, а французские буржуа не пощадили их. Это — урок для нас» (А, 11-12). В своем дневнике Роллан опускает эти слова. Вместо них — псевдоцитата в кавычках: «Нам очень неприятно осуждать, казнить. Это грязное дело. Лучше было бы находиться вне политики и сохранить свои руки чистыми. Но мы не имеем права оставаться вне политики, если хотим освободить порабощенных людей. А когда соглашаешься заниматься политикой, то уже все делаешь не для себя, а для государства; государство требует, чтобы мы были безжалостны» (МД, 221). Таким образом, мы видим достаточно тенденциозное переложение речи Сталина, которое Роллан мог позволить себе только в собственном дневнике. После приезда из СССР Роллан имел намерение опубликовать беседу со Сталиным во французских газетах и даже переслал Сталину для просмотра свою редакцию беседы. Но в «Московском дневнике» Роллан чувствовал большую свободу и воспользовался ею в вполне определенных целях.

Сталин говорит: «Сто человек, которых мы расстреляли, не имели с точки зрения юридической непосредственной связи с убийцами Кирова. Но они были присланы из Польши, Германии, Финляндии нашими врагами, все они были вооружены, и им было дано задание совершать террористические акты против руководителей СССР, с том числе и против т. Кирова. (…) Чтобы предупредить это злодеяние мы взяли на себя неприятную обязанность расстрелять этих господ» (в записи Аросева) (А, 11). В «Московском дневнике» Роллан интерпретирует: «Нужно было наказание как пример для устрашения». И далее следует новая псевдоцитата: «мы решили не давать этим убийцам (многие из которых надменно кичились своим желанием убивать) возможности предстать перед общественностью на процессе, который они могли использовать как трибуну…» (МД, 221). У Сталина — расстрел как превентивная мера для потенциальных преступников, у Роллана, не настаивающего на этот раз о презумпции невиновности, они уже «убийцы», хотя еще не совершили своих преступлений. В речи Сталина отсутствуют такие слова как «законность», «мораль», «чистые руки», «грязные дела», тем более нет и намека на такие слова как «политическая ошибка» и «мы ошиблись». Роллан вставляет их в пересказ монолога Сталина, создавая собственную версию его речи. В связи с убийством Кирова Роллан не оспаривает факт, что можно, «поддавшись чувству», убить сто человек вместо наказания одного.

Сравнительный анализ текста беседы в версии «Московского дневника» показывает, что писатель сознавал, что Сталин навязал ему свои правила игры. В «Московском дневнике» Роллан пытается вернуть все на свои места.

Уехав из России, Роллан пытался вступить в переписку со Сталиным, послав ему в общей сложности пять писем (два — в 1935 г., три — в 1937 г.). Все они остались без ответа. Роллан хотел получить разрешение на публикацию беседы, но так его и не получил. В письме от 27 декабря 1935 он пишет: «Я не буду больше возвращаться к вопросу о публикации моей беседы с Вами. Вы не ответили мне на этот счет, но по имеющимся у меня данным, Вы не считаете эту публикацию своевременной. Я не настаиваю. Но если опубликование беседы не предвидится, то вопросы, которые в ней подняты, стоят перед общественным мнением, терзают его больше, чем когда-либо, и настоятельно требуют ответа»¹⁰.

Впервые беседа Роллана со Сталиным была опубликована в журнале «Вестник Архива Президента Российской Федерации» (№ 1 за 1996 год). Но в № 3 «Вопросов литературы» за 1989 год она увидела свет в версии Роллана в корпусе текста его «Московского дневника».

 

Статья подготовлена при поддержке гранта РГНФ №11-24-17001а/Fra «Отношение к иностранной культуре в советской литературе, искусстве и теории.1917-1941 гг.». Номер программы с французской стороны — ETRANSOV PICS N 6027

 

¹ Robel L. Histoire de la neige. P., 1994.

² Роллан Р. Наше с женой путешествие в СССР//Вопросы литературы. 1989. №№3-5. Пересказ беседы со Сталиным цитируется по №3 (с указанием страницы) и далее обозначается как МД (Московский дневник).

³Всесоюзное общество культурной связи с заграницей (ВОКС) — организация, основанная в 1925 году с целью ознакомления советской общественности с культурными достижениями зарубежных стран и пропаганды советской культуры и искусства за границей, а также с целью осуществления контактов с иностранными деятелями культуры, искусства, литературы, науки. Первым председателем правления стала Ольга Каменева (сестра Л.Д Троцкого и жена Л.Б. Каменева). ВОКС занимался организацией международных выставок, фестивалей и конкурсов, поездок в СССР зарубежных делегаций, а также отдельных видных деятелей науки и культуры (П. Ланжевена, Р. Роллана, М. Андерсен-Нексе, Р. Тагора и других). В 1958 году ВОКС был преобразован в Союз советских обществ дружбы (ССОД). С 1925 по 1931 Общество располагалось в Москве по адресу: Малая Никитская, дом 6, — затем особняк был передан А.М. Горькому, когда он вернулся в СССР. С 1932 по 1954 гг. Общества располагалось по адресу: Большая Грузинская, дом 17. В 1935 году здесь состоялась встреча Ромена Роллана с московской литературной общественностью.

⁴ Сталин: иной взгляд. Беседа с автором книги «Иной Сталин» // Наш Современник. 2004. № 12.  Подробнее об этом см. также: Жуков Ю.Н. Иной Сталин. Политические реформы в СССР в 1933-1937 гт.  М., 2003.

⁵ Беседа т. Сталина с Роменом Ролланом. Машинопись на русском языке с припиской Ромена Роллана, 17 листов. Запись официальной беседы Р. Роллана со Сталиным. Авторизованная машинопись, на первой странице которой рукой Роллана сделана надпись: «Текст беседы Ромена Роллана со Сталиным, прочитанный и одобренный Сталиным и Роменом Ролланом». Далее при цитировании этот текст будет обозначен как А (с указанием страницы), так как именно А.Я. Аросев был переводчиком во время встречи Роллана с советским вождем, а затем передал запись текста беседы Р. Роллану.

⁶  Хлевнюк О. В. Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры. М., 2012. С. 262.

⁷ Там же. С. 253.

⁸ Подробнее об этом см. в кн.: Хлевнюк О. В. Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры. М., 2012; Жуков Ю.Н. Иной Сталин. Политические реформы в СССР в 1933-1937 гт.  М., 2003; Жуков Ю.Н.Сталин: Тайны власти. М., 2005; Жуков Ю.Н. Тайны Кремля. Сталин, Молотов, Берия, Маленков. М., 2000; Залесский К.А. Империя Сталина. Биографический энциклопедический словарь. М.: Вече, 2000. В 1956—1958 гг. Главной военной прокуратурой проводилось расследование этого дела по вновь открывшимся обстоятельствам, в ходе которого установлено, что дело было инициировано НКВД СССР. Никаких доказательств виновности вышеупомянутых лиц нет. Бывшие сотрудники НКВД СССР, занимавшиеся этим делом в 1937—1938 гг. были осуждены.

⁹ Письма Р. Роллана И.В. Сталину//Диалог писателей. Из истории русско-французских  культурных связей ХХ века (1920-1970). Составитель Т.В. Балашова. М.: ИМЛИ РАН, 2002. С. 277-289. С. 282.