Статья подготовлена при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований, проект 15-01-00445 «Конструирование смысла жизни: реальность и ее восприятие в России и сопредельных странах (социально-антропологическое исследование)», руководитель проф. О.Ю. Артемова, научный консультант акад. В.А. Тишков.

Аннотация. В предлагаемой статье, как следует из ее названия, подводятся итоги трехлетней работы над проектом Российского фонда фундаментальных исследования «Конструирование смысла жизни: реальность и ее восприятие в России и сопредельных странах (социально-антропологическое исследование)». Проект был направлен на социально-антропологическое изучение представлений о смысле жизни и о жизненных смыслах, вариантов и динамики групповой и личностной идентичности, ценностных ориентаций и восприятия повседневной реальности среди современного российского населения, а также жителей ряда сопредельных стран. Статья написана на материалах полевой работы, собранных в ходе экспедиций в города и сельские поселения Грузии, Армении, Белоруссии и ряд населенных пунктов Центральной России, Среднего Урала и Крымского полуострова. Авторами анализируются сквозные темы, играющие смыслообразующую роль в дискурсе респондентов – семья, жилье, работа, здоровье и мирное небо над головой. Обсуждаются причины избирательного озвучивания жителями реально значимых смыслов и ценностей, а также проблема несовпадения декларативной значимости отдельных сфер жизни и жизненных потребности с их актуальным мотивирующим потенциалом.

Abstract. The present article, as it’s title reads, summarizes the results of three-year research held within the framework of “Life Meanings: Understanding Realities and Constructing Perceptions in Russia and Neighboring Countries (Innovative Socio-Anthropological Research)” Project sponsored by the Russian Foundation for Humanities . The Project was aimed at socio-anthropological study of modern Russians’ and their neighbors’ conception of Life Meaning and life meanings, of their values and attitudes, of their perception of their modern environment, and of variety and dynamics of personal and group identities. The article is based on the data obtained during the fieldwork in cities, towns and villages in Armenia, Belorussia and Georgia, and in the series of settlements of Central Russia, Ural and Crimea. The authors analyze the pervasive issues, which play central role in their informants’ discourse: family, home, work, health, and peace. The reasons of informants’ selective approach to urging of really important values and meanings as well as the problem of disagreement between claimed life priorities and their actual motivation validity are discussed in the article.

Ключевые слова: представления о смысле жизни, ценностные ориентации, жизненные стратегии, артикулированные ценности, неотрефлексированные ценности, социальная жизнь, индивид, личность, Россия, Белоруссия, Грузия, Армения, Крым.

Key words: life meanings, life strategies, articulated values, nonarticulated values, social life, individual, personality, Russia, Belorussia, Georgia, Armenia, Crimea.

Проект завершен

В выпусках журнала «Новые российские гуманитарные исследования» за 2015 и 2016 гг. был опубликован ряд статей, отразивших предварительные результаты исследований, проводившихся коллективом преподавателей и научных сотрудников Учебно-научного центра социальной антропологии РГГУ в рамках проекта Российского гуманитарного научного фонда 15-01-00445 «Конструирование смысла жизни: реальность и ее восприятие в России и сопредельных странах (социально-антропологическое исследование)», руководитель - проф. О.Ю. Артемова, научный консультант - акад. В.А. Тишков. В настоящем выпуске журнала читателям предлагаются три концептуальные статьи участников проекта (В.А. Тишкова, Н.В. Крюковой и М.Е. Кабицкого), а также наша скромная попытка подвести некоторые итоги проведенной по проекту работы.

Проект был начат в 2015 г. и завершен в 2017 г. По результатам работы по проекту написана коллективная монография «От повседневного быта к поискам жизненных смыслов. Социоантропологическое исследование», которая, мы надеемся, выйдет в свет в недалеком будущем.

Проект был направлен на социально-антропологическое изучение представлений о смысле жизни и о жизненных смыслах, вариантов и динамики групповой и личностной идентичности, ценностных ориентаций и восприятия повседневной реальности среди современного российского населения, а также жителей ряда сопредельных стран, входящих в сферу так называемого «постсоветского пространства». Участники проекта взяли на себя смелость обратиться к чрезвычайно важной составляющей современной внутрироссийской и международной жизни: социально-психологическому климату, социокультурным представлениям о должном образе и качестве жизни, влиянию глобальных, трансрегиональных ценностных установок на региональные, локальные представления о должном или желательном образе жизни.

Методы, использовавшиеся в нашем исследовании, основаны, прежде всего, на полевой работе в разных сообществах и группах с применением включенного наблюдения, глубинных неструктурированных интервью, опросов и т.д. Следовательно, ключевая роль в проекте принадлежала экспедиционным выездам, которые осуществлялись небольшими группами или отдельными учеными, сбор материала велся в сельских поселениях, малых городах, крупных городах и мегаполисах, конкретный выбор которых определялся в ходе предварительной аналитической работы. Участников проекта интересовали ценностные ориентации и идеологические установки представителей разных социальных категорий граждан: рабочих, крестьян, предпринимателей, административных служащих, учителей, врачей — интеллигенции в целом, работников сферы услуг и др.

Научным консультантом проекта В.А. Тишковым был предложен примерный список вопросов, которые после обсуждения всеми участниками и после внесения определенных добавлений и корректив предлагались респондентам в наших интервью. Конечно, эти вопросы рассматривались нами только как главные ориентиры в разговорах с респондентами, как основные опорные пункты бесед. Почти никогда не задавали мы их все полностью, значительно варьировали их формулировки, исходя из того, с какими собеседниками говорим, и никогда мы не ограничивали наши интервью только этим набором вопросов (он приведен в одной из более ранних публикаций в журнале «Новые российские гуманитарные исследования»: Артемова 2015).

Ретроспективный анализ ответов на задававшиеся нами вопросы подтвердил заключения, которые оформились уже в процессе полевой работы. С одной стороны, не на все вопросы люди одинаково охотно отвечали. С другой – и беседы в ряде случаев шли так, что одни вопросы было задавать более уместно, другие – менее уместно. Поэтому в целом наши интервью имели характер неструктурированных или полуструктурированных и большую часть из них удалось провести в режиме «глубинных». Ответы респондентов фиксировались на диктофон, а также заносились в рабочие блокноты членов исследовательских групп. В ряде случаев проводились также видео- и фотосъемка. Отметим, что «группирование» высказываний и комментариев респондентов «по темам» может носить лишь условный характер, так как живая неформальная беседа подразумевает регулярные «отходы» от первоначальной темы, а спонтанное непосредственное высказывание подчас являет собой – прямо или косвенно – ответ сразу на несколько интересующих исследователя вопросов.

Одной из самых информативных составляющих наших бесед с респондентами были их жалобы, сетования на то, что плохо, возмутительно, неудовлетворительно в их собственной жизни и в окружающей действительности. В большинстве случаев жалуются и сетуют люди весьма охотно, без всяких наводящих вопросов и провоцирующих приемов со стороны интервьюера. «Дискурс жалобы» занимает особое место в российской (да и в белорусской, и грузинской, и армянской) речевой культуре и в культуре межличностного общения. В сравнительно недавнее время он привлек даже специальное исследовательское внимание социальных антропологов, психологов, лингвистов и социологов¹ (см. напр.:Ries 1997; Николаенко 2008; Андрющенко 2014; Богданова 2014). Жалоба, хотя и косвенным образом, но весьма наглядно выявляет то, как говорящий конструирует для себя жизненные смыслы и каковы его ценностные ориентации, ведь известно: «одни плачутпотому что им детей кормить нечем, другие –потому что у них жемчуг мелкий». Думаем, не ошибемся, если скажем, что именно типичные и частые жалобы россиян, живущих с нами бок о бок, натолкнули В.А. Тишкова на мысль о плодотворности исследования жизненных смыслов в постсоветской России, нашедшую отклик у нашего творческого коллектива.

Разговоры с людьми, опросы, интервью, целенаправленные беседы, споры и дискуссии на отвлеченные темы и другие формы речевого общения дали нам основную информацию. Нам поневоле приходилось опираться, прежде всего, на такую информацию, так как короткие экспедиции (длинные мы проводить не могли по условиям гранта) предоставляют не слишком хорошие возможности для главного социоантропологического метода получения данных — для наблюдений. Но все же мы старались максимально внимательно наблюдать — везде и всюду, памятуя, что антропологическое «поле» всегда с нами, «вокруг нас» и даже «внутри нас» — за поведением людей, особенно за тем, как они расходуют творческую энергию, время и деньги.

Суть социальной антропологии в качественных исследованиях, а суть качественных исследований — в попытках обретения «способности проникать в сущностные черты устройства того мира, частью которого мы являемся» (Radcliffe-Brown1952: 204). Сложность задачи определяет скромность – отчасти, мы надеемся, лишь кажущуюся — наших результатов. Как писал К. Гирц, «…обобщения, которых удается достичь, проистекают из тонкостей различий, а не из размаха абстракций. Отсюда следует необычность способа, каким вырабатывается наше знание <... >: оно выплескивается струйками. Анализ культуры не следует по равномерно восходящей кривой кумулятивных разысканий, он подобен дискретной, но, тем не менее, связной последовательности все более и более смелых вылазок <... > это движение не от уже доказанных теорем к доказательству новых, но от неловких попыток добиться самого элементарного понимания к хоть как-то обоснованным притязаниям на то, что оно достигнуто и начат новый этап» (Geertz 1973:25).

Отсюда и наша сосредоточенность на подробностях повседневного быта людей, как бы максимальная «приземленность» наших исследовательских интересов. Отсюда и наш стиль изложения, подчас напоминающий литературное бытописание, отсюда и обилие прямой речи наших респондентов, и выбор эпиграфов из художественной литературы, и метафоричность заголовков частей, глав и разделов, из которых состоит наша монография, а также — названия некоторых наших журнальных публикаций и тех параграфов, на которые они делятся.

Материалы, послужившие для аналитической работы участников проекта, получены во время полевых выездов в малые города Центральной России и Среднего Урала, в города и поселки Белоруссии, Грузии и Армении, а также наблюдений и опросов, сделанных в Москве и, наконец, некоторые материалы, получены в ходе электронной переписки с жителями нашей страны и соседних стран..Особое значение мы придаем нашим полевым данным, собранным в Крыму, воссоединенном с Россией (см. Аничкова, Артемова, Артемова 2016).

Во многом опорой для работы по проекту послужили исследования прежних лет, проводившиеся членами коллектива УНЦСА РГГУ в малых российских городах с 2009 по 2014 гг. (Социальная антропология малого российского города 2010; Мы здесь живем 2013 и др.).

О чем говорят люди

В ответах наших респондентов на ставившиеся нами вопросы, в их спонтанных, ситуативных рассказах о себе, суждениях о жизни вообще и в их сетованиях на несовершенства окружающего мира непрестанно повторялся ряд сквозных тем, отражавших первостепенные ценности, основополагающие жизненные смыслы.

Перечислим их, расположив именно в порядке той степени важности, которую придавали им сами говорившие: семья, дети, здоровье, жилье, достойная работа, мир (отсутствие войны), деньги.

Но, несмотря на то, что иерархия ценностей и смыслов проступает совершенно отчетливо, рассмотреть их поочередно, по отдельности, расчленив, хотя бы в сугубо аналитических целях, не представляется возможным. Так, крыша над головой необходима, конечно, любому человеку – и семейному, и одинокому,— однако насущность темы жилья проступает с особой яркостью именно тогда, когда есть кого в это жилье селить, т.е. семья. И здесь мы можем подчеркнуть по меньшей мере два различных аспекта. С одной стороны, извечна ценность нахождения рядом с близкими людьми, нам важно делить с ними беды и радости, стол и кров. С другой же стороны, сколь ни ценно иметь обширные родственные связи и приумножать потомство, разрастание семьи на определенном этапе делает сложным ее совместное проживание на ограниченном пространстве, поэтому появление в семье новых членов ставит вопрос либо о расселении, об обретении нового жилья, либо о расширении имеющегося. Обзавестись (построить / купить) домом / квартирой – собственным для себя либо для повзрослевших и заведших свою семью детей – один из наиболее часто встречавшихся ответов на вопрос исследователей о целях, приоритетах и ценностях их респондентов. Особенно болезненно и остро – и в Центральной России, и в Крыму, и на Урале, и в Белоруссии, и в Армении, и в Грузии, – стоит эта проблема перед молодыми мужчинами. Но что как не деньги оказываются главным камнем преткновения при поисках решения этой проблемы? Вот и получается, что и тема денег и их насущной необходимости не может быть «раскрыта» в отрыве от анализа темы семьи и жилья…

И далее возникает опасный соблазн вместить в обрисованный кластер также и мотив работы, ибо для большинства членов современного общества именно работа служит основным источником средств к существованию. Однако зачастую— отдельно деньги, отдельно работа, как показывает практика, подтверждая тем самым построения классиков мировой и отечественной психологии, начиная с А. Маслоу с его знаменитой «пирамидой» человеческих потребностей(Maslow 1954: 80-101): работа не инструмент обретения источника пропитания, но самоценность! Примеры этому жизнь дает нам на каждом шагу: преподаватель вуза уделяет студентам на порядок больше времени, чем это предусмотрено нормативами; другой преподаватель «на добровольных началах» берется руководить шестью дипломными работами вместо положенных ему по плану трех; третий на собственные средства приобретает расходные материалы, важные для организации учебного процесса, но не «спонсируемые» вузом… Неслучайно эта установка находит отражение в популярном анекдоте об артисте, который отказался сниматься у Спилберга а Голливуде: «У меня ёлки!» Потребность в созидательном труде входит – наряду с потребностью в любви, в содержательном общении и творчестве в число сущностных, бытийных («высших» и «специфически человеческих», пользуясь марксистской терминологией) потребностей людей. Можно, наверное, столкнуться с возражением, что готовность трудиться «не ради денег» зачастую продиктована всего лишь чувством долга и ответственности перед окружающими, однако понятно, сколь далека идеальная модель человеческой иерархии мотивов от реального баланса приоритетов реального «среднего» человека: редко достаточно одной лишь внешней мотивации для того, чтобы мы продолжали заниматься тем или иным делом.

Наконец, для реализации этих имманентно присущих человеку потребностей он должен иметь минимальные благоприятные условия. Одним из таких условий в ряде ситуаций служат, разумеется, те же деньги. Однако человек в этом мире не одинок, и сколь жесткими ни были бы социальные обстоятельства, едва ли они когда-либо полностью демонтируют взаимопомощь из фундамента человеческого общежития. Другое дело – здоровье, которое, как известно, «не купишь». Болеют взрослые и дети, мужчины и женщины, богатые и бедные, в демократических и тоталитарных обществах, в процветающих и «отсталых» странах. Проблемы со здоровьем, опасность его потерять угрожают всегда и всем, а именно оно – та база, которая создает возможность для реализации наших сущностных потребностей. И кроме угрозы потери здоровья, висящей над нами постоянно, в определенные периоды в определенных регионах встает и другая угроза, ставящая, как и болезнь, под удар не только реализацию конкретных жизненных сценариев, но и само существование – угроза войны.   «Здоровье и мир– подстилают все, это необходимые условия для всего!».

Конечно, внимание исследователей привлекали не только типичные, постоянно повторяющиеся суждения о жизненных смыслах, но оригинальные, редкие, иногда эпатажные высказывания, подчеркнутое нежелание задумываться о смысле жизни, равно как и локальные особенности в народном дискурсе «о главном в жизни».

Так, нам приходилось слышать: «Да нет никакого смысла в жизни, она бессмысленна», «живем, да и все тут», или же противоположное: «смысл жизни в спасении души», «в следовании христианским заповедям (или столпам Корана)», «в Евангелии ведь все сказано!», «нужно просто жить и радоваться жизни, солнцу, ветру, каждому дню!», «что главное — да деньги, конечно же, без них ты — ничто!».

О важности мира как отсутствия войны особенно много говорили наши респонденты в Крыму и в Грузии, где угроза, что «война вот-вот придет в твой дом», в недавние годы болезненно ощущалась каждым. В целом нам показалось, что люди в Грузии, в Крыму, в Армении политически гораздо боле ангажированы, чем в Центральной России и Белоруссии, гораздо более склонны рассуждать на темы, выходящие за круг частных и семейных интересов. Хотя повсюду находилось немало людей зрелого и старшего возраста, ностальгировавших по советским временам. Среди молодых людей, особенно жителей малых городов Центральной России, чрезвычайно высок рейтинг образования, притом высшего. Такие категории как «карьерный рост» и жизненный успех, с которым связывается либо материальное благополучие, либо творческая и интересная деятельность, также постоянно фигурировали в разговорах с нашими молодыми соотечественниками. Среди молодых жителей малых городов, как в России, так и в сопредельных странах, очень сильно проявляет себя стремление уехать и устроить жизнь в большом городе, а порой и – за рубежом. В Крыму очень многие молодые люди говорили с нами о твердом решении искать счастья не в нашей стране, хотя присоединение Крыма к России горячо одобряло большинство наших респондентов, независимо от возраста.

Особенностью народного дискурса в Грузии нам представляются множественные и весьма пафосные рассуждения людей среднего и младшего поколений о ценности свободы, независимости и целостности Грузии и о демократии как об обязательном условии достойного человеческого общежития. И опять-таки, нам показалось, что та свобода, о которой вдохновенно говорили с нами наши интеллигентные и юные собеседники, это не пустой звук, в Грузии действительно уважают свободу — свою и других — умеют ею пользоваться, и она там есть. Ни один из наших собеседников — в отличие от множества респондентов в российской провинции — не выразил опасений, что сказанное им (или ею) может повредить ему (или ей), если это будет обнародовано, никто не попросил нас об анонимности, никто не возражал против записей наших бесед на диктофоны. Никто вообще не выразил никакой боязни или тревоги при общении с нами — приехавшими из страны, отношения с которой складываются не всегда просто.

Наконец, у нас сложилось впечатление, что для жителей Армении и Грузии родство, родственные связи за пределами узких рамок семьи, играют значительно более важную роль, чем для жителей России и Белоруссии. Относительно широкому кругу родных люди в Армении и Грузии готовы отдавать значительную часть своего личного времени; считают своим долгом оказывать материальную помощь тем, кто входит в этот круг и нуждается в ней, равно как и привыкли ожидать – в неблагоприятных обстоятельствах — помощи от достаточно широкого круга родных. При этом ценность родства артикулирована в «народном дискурсе» этих стран. 

О любви не говори…

Ум смотрит тысячами глаз,

Любовь глядит одним;

Но нет любви, и гаснет жизнь,

И дни плывут, как дым.

Яков Полонский. Из Бурдильена

Участники проекта не задавались целью подсчитать общее количество интервью, взятых в период его выполнения. А также вычленить из них те, в которых был поставлен прямой вопрос о смысле жизни. Как уже говорилось, далеко не всегда было тактично или целесообразно об этом напрямую спрашивать. И все же можно смело утверждать, что количество интервью с таким вопросом доходит до двух сотен. Кроме того, мы спрашивали, что люди считают самым главным или просто важным в жизни, чего они хотели бы достичь, чего им не хватает для счастья, что они боятся потерять, что вызывает у них уныние, что вообще человеку нужно для счастья, кого можно счесть счастливым, знают ли они счастливых людей и если да, то почему считают их счастливыми и т.п. Далее, во многих случаях мы стремились направлять беседу так, чтобы создать атмосферу доверительности, в которой человеку самому бы захотелось поговорить о том, что его волнует, и пожаловаться на то, чего ему не хватает в жизни. Порой нам это удавалось. И наконец, кроме материалов, полученных за три года работы по проекту «Конструирование смысла жизни», в нашем распоряжении имеется множество записей разговоров, сделанных в 2009- 2014 гг., когда почти тот же коллектив исследователей интервьюировал людей, изучая иные, но во многом сопряженные с проблемой жизненных смыслов темы. По самым скромным подсчетам, это в общей сложности не менее пяти сотен глубинных неструктурированных интервью. И вот, ни одна из наших собеседниц не сказала, что в жизни нет смысла без любви мужчины и любви к мужчине, ни один собеседник не сказал того же о любви женщины и любви к женщине. Никто не включил любовь в число самых важных вещей, никто не поделился огорчениями, принесенными любовью или ее отсутствием. Никто даже абстрактно, отвлеченно не поднял эту тему. Обходили ее своими вопросами и мы, чтобы нас не сочли нескромными, бесцеремонными, вторгающимися в чужое «частное пространство». Лишь две-три молодых женщины вскользь упомянули о мечте выйти замуж, двое-трое холостых мужчин — о желании жениться. Но в этих случаях речь шла скорее о стремлении иметь семью и детей, нежели о жажде любить и быть любимым. Никто не говорил о том, как важно или как хочется иметь партнера противоположного пола или о том, как страшно его потерять. Тем более, никто не говорил о жажде ласки или роли секса. Не удивительно ли? Ведь все мы знаем, сколь большое значение подавляющее число людей придает своим отношениям с противоположным полом (лиц нетрадиционной сексуальной ориентации мы сознательно оставляем за кадром) и как много душевных и физических сил, времени, эмоций и даже денег люди готовы тратить именно на это.

Однако у нас есть способы снова и снова убеждаться, что в наше время наши соотечественники придают и романтической любви, и не самому романтическому сексу не меньше значения, чем, скажем, это было в Европе в Средневековье или в позапрошлом столетии. Изменились лишь формы выражения чувств и культурные стереотипы взаимодействия полов. Рассуждения о том, как они изменились, явно не входят в задачи нашей работы. Было бы также нелепо перечислять все художественные и не очень художественные, включая «попсовые» и «дворовые», произведения искреннего (не на продажу направленного) творчества наших соотечественников и современников, в которых любовь — это единственная тема. Они, безусловно, подавят количественно все остальные. А чего стоит один только сюжет «золушки» в бесконечных кинофильмах и женских романах, которыми не устают от души упиваться наши соотечественницы! Правда, принц-то должен не только любить, не только быть красивым и смелым, он должен быть богатым и успешным. Это несколько утяжеляет красивую метафору.

А разговоры, подслушанные в кафе или в транспорте и, особенно, речи, долетающие от прохожих, которые, держа мобильный телефон у уха или даже в кармане (а в ушах наушники или микрофон приколот к шапке), забывают о целом мире и помнят только об одном единственном собеседнике и о своей боли или радости! Трудно вытеснить из памяти отчаянный голос юноши, который в ожидании поезда на вокзале говорит в трубку (наверное, другу) с неизбывной тоской: «У меня сейчас нет девушки, мне так плохо одному». Или слова молодой женщины, стоящей со смартфоном на ветру в подворотне: «Я просто не знаю, как дальше жить, если он не вернется».

А попытки наших студентов свести счеты с жизнью из-за «несчастной любви», с которыми нам, преподавателям, увы, порой приходится сталкиваться слишком близко! И такое бывает не только с молодыми, незрелыми и неопытными. Известны случаи любовных драм и даже трагедий в домах престарелых! Конечно, все подобные эксцессы неизбежно связываются, в том числе и законодательно, с подозрениями в нарушении психического здоровья. Но и то, что люди порой отнюдь не метафорично сходят с ума от любви, весьма показательно для нашей темы. Это один из примеров тех личностных кризисов, в которых, как подчеркнуто В.А. Тишковым в помещенной в этом же разделе журнала публикации, «жизнь может утратить свою ценность и смысл».

Избегание любовной и, тем более, сексуальной тематики нашими респондентами имеет свои объяснения, некоторые из них лежат на поверхности. Это слишком личное, сокровенное, интимное, чтобы хотелось обсуждать его с незнакомыми приезжими исследователями. Есть еще и культурная традиция некоей подчеркнутой скромности, порой даже пуританства в том, что можно назвать официальным публичным дискурсом на постсоветском пространстве. «Сексуальная революция» постперестроечного времени не сумела уничтожить эту традицию, так как идет она не только из советских времен, когда у нас, как известно, «не было секса», но и из гораздо более глубокого прошлого.

Несравненно труднее понять, почему люди не говорили с нами, исследователями жизненных смыслов, и об иных предметах, которые на деле, безусловно, являются неотъемлемой составляющей жизненных смыслов подавляющего большинства. Например, о дружбе. О том, как хорошо иметь «не многих, но верных друзей, друзей неуклончиво строгих в соблазнах изменчивых дней» (П. Вяземский). И о том, как трудно жить без них, как горько их терять. Не говорят о радостях человеческого общения вообще, о дружеском круге за пределами семьи и родства, о дружеском застолье, наконец. «Как славно посидели в хорошей компании!», «надо собраться посидеть», «надо чаще встречаться!». Как часто мы слышим это в повседневном быту, как довольны, когда «вырываем» у жизненной рутины на это время!

Мы были в Грузии и встречали людей, которые готовы днями напролет пировать в дружеском кругу. И не обильный стол, но накал дружеских чувств, эмоционального единения с «другими» — вот одна из главных общекультурных и личностных ценностей.  Однако и о ней не упоминали наши грузинские респонденты.

Неотрефлексированные ценности. Их немало, и они требуют отдельного, возможно, лонгитюдного исследования. Среди причин, которые приходят на ум предварительно, та психологическая подавленность нелегкой рутиной повседневного быта, застилающими широкий мир заботами о насущном, о чем также написано В.А. Тишковым в упомянутой публикации. А кроме того, неуклонно усугубляющаяся сложность отношений человека со Временем, непреходящий психологический стресс от ощущения нехватки времени, которую невозможно восполнить. Нельзя, конечно, забывать и о склонности людей искать готовые ответы, пользоваться стандартными наборами ходячих истин, пришедших извне, стремлением «выдать» собеседнику то, что представляется ожидаемым или просто «правильным» мнением.

Не плыви по течению. Не плыви против течения.
Плыви туда, куда тебе надо

И увидев это, впал в отчаяние светлый юноша Туташха, ибо понял: 
никто не спасет род человеческий, кроме самого человека.

Чабуа  Амирэджиби. Дата Туташхиа

В высказываниях наших респондентов, как вполне искренних и самостоятельных, так и нацеленных на удовлетворение предполагаемых ожиданий исследователей или же детерминированных желанием ответить «нравственно», весьма часто фигурируют такие ценности как необходимость делать добро, справедливость, правда, взаимопомощь, сострадание к ближнему и дальнему, а также — к меньшим братьям нашим.

Интернет и СМИ представляют нам немало подвижников борьбы за справедливость и правду, против коррупции и притеснений властей. Защитников обездоленных, несправедливо наказанных, больных и инвалидов. Мы повседневно узнаем о людях, не щадящих сил ради спасения бездомных собак, дельфинов или слонов, неправильно содержащихся в неволе, а также тигров, которых почти не осталось в Уссурийской тайге, или носорогов, которым грозит вымирание в танзанийском заповеднике Нгора-Нгора; о людях, броско воюющих за сохранение парков, лесов и редких видов растений.

Но в повседневной жизни мы почти не сталкиваемся с такими людьми, зато постоянно взаимодействуем с теми, кто не хочет или не может приложить силы к противодействию явлениям, вредящим им самим и их соседям или их сослуживцам, причем — сделать это в таких обстоятельствах, которые, по большому счету, не чреваты серьезными опасностями и не требуют героических усилий. Как вузовским преподавателям, авторам этих строк легче всего обратится к примерам из университетской жизни.

Ни для кого не секрет, что в последние годы в связи с «оптимизацией» учебного процесса во множестве вузов явно и латентно вдвое или даже более возросла учебная нагрузка преподавателей на ставку. Это сопровождается неуклонным расширением вузовской бюрократии, заявляющей о себе все новыми и новыми чиновничьими требованиями, которые ложатся — вдобавок к делу непосредственного обучения студентов — на плечи преподавателей, а также иных сотрудников факультетов и кафедр, тяжким, почти невыносимым бременем. Так, одной из авторов этих строк в декабре-январе 2017-2018 гг. пришлось подготовить не менее шести трудоемких отчетов. А есть еще все усложняющиеся по структуре и способам оформления экзаменационные и зачетные ведомости, текущие служебные письма, заявки на необходимое оборудование и многое, многое другое. Все это самым негативным образом сказывается на качестве высшего образования, ведет к измождению всех участников учебного процесса и вызывает острое возмущение студентов, сотрудников и преподавателей, последних – в особенности. Однако возмущение в основном остается кулуарным, люди гневаются и жалуются в разговорах друг с другом. На общих собраниях, заседаниях Ученых советов и других коллективных мероприятиях, организуемых начальством (бесчисленных совещаниях трудовых коллективов, например), они в большинстве своем предпочитают молчать. Выступают с публичными протестами лишь редкие одиночки, а внутренне согласные с ними коллеги во всеуслышание их не поддерживают.

В стране создан альтернативный традиционному Профсоюзу работников образования (его часто коллеги-преподаватели называют «ручным» или «карманным») новый профсоюз «Университетская солидарность», в нем числится 400 человек! На мероприятиях этого профсоюза активисты с горечью и болью говорят о том, что подавляющая часть их коллег «боится» протестовать, многие предпочитают «уходить», т.е. искать другую работу и увольняться, как только представляется возможность обрести что-то приемлемое по условиям труда. Однако общая беда настигает «ушедших» и в новых местах. Нетрудно догадаться, что так и должно быть, не правильнее ли на старых местах «бороться за самих себя и за своих товарищей, а также и за своих учеников»? В чем же дело? Если люди все равно готовы расстаться со старой работой, почему бы им там сначала не попытаться совместными усилиями изменить положение желательным образом?

Действительно, пока что у нас в вузах открыто протестующие против установлений администрации люди рискуют только потерять работу, расстаться с которой они, во многих случаях, уже внутренне приготовились. Уходят целыми кафедрами, целыми факультетами. Конечно, психологически комфортнее уйти самому, нежели быть уволенным, да еще при хитро и оскорбительно подстроенных обстоятельствах. В короткие сроки почти полностью меняется состав сотрудников вспомогательных служб, набирается новый состав, с которым через непродолжительное время происходит то же самое. Это в самых крупных городах, во многих столичных вузах. В провинциальных высших учебных заведениях дело обстоит еще хуже, другой работы сплошь и рядом людям просто не найти. Подчеркнем, что это все люди, привыкшие работать в системе высшего образования.

Однако не страх потерять работу, как нам кажется, определяет в первую очередь те поведенческие стереотипы, о которых говорилось выше. Мало того, что коллективный протест нуждается в лидерах, которых всегда не хватает, но главное — это то, что любые легальные (а только о легальных мы и рассуждаем) и, казалось бы, уже где-то и кем-то отработанные ранее и распубликованные (хотя бы в Интернете) способы противостояния администрации требуют большого нервного напряжения, причем, как правило, длительного. Это психологически чрезвычайно дискомфортно. Не страх потерять работу, а нежелание потерять хотя бы и относительный, но покой, пусть и тяжелую, но размеренность повседневной жизни имеет решающее значение. «Я хочу жить и работать спокойно» — это мы слышим постоянно. Втянуться в затяжную коллизию, которая еще неизвестно чем кончится и неизвестно какие побочные следствия будет иметь? Нет, лучше поискать более тихую гавань, если эта превратилась в негодную. Заслуживает ли такая позиция осуждения? Является ли она нерациональной? На наш взгляд, ответ должен быть в обоих случаях отрицательным.

Легальная правозащитная коллективная деятельность имеет очень короткую историю по сравнению с другими видами коллективного созидания приемлемых условий человеческого общежития. И уж во всяком случае массовый эскапизм (бегство от притеснений властей) является несравненно более глубоко укоренившейся стратегией, не раз показавшей свою надежность. По крайней мере в истории нашей страны. Колонизация огромных пространств и упорное созидание на новых местах в огромном числе исторических примеров имели своим стимулом невыносимые условия на старых местах, где власти «непомерно перенапрягали народные силы» (Ключевский). Эскапизм в нашей стране почти всегда был эффективнее не только «русского бунта», но и европейского открытого отстаивания законных прав. Да и на старых местах людям было и продолжает быть свойственно искать и находить – совместным творчеством, как бы «на ощупь», методом проб и ошибок – облегчающие ситуацию и не сулящие глубоких и затяжных нервных стрессов «обходные маневры».

Если вернуться к нашим университетским сюжетам, то можно упомянуть тихий саботаж нелепых бюрократических распоряжений, доходящую до насмешливости в своей поверхностности отчетную документацию и даже хитроумные способы сокращения реальной учебной работы. При этом главное дело не страдает, если оно в руках умных и добросовестных людей. Возможно, здесь суть не в трусости, а в чувстве самосохранения и стремлении регулярно, размеренно трудиться и видеть результаты своего труда.«Не плыви по течению. Не плыви против течения. Плыви туда, куда тебе надо» (К. Прутков-инженер. «Советы начинающему спортсмену»).

На протяжении многих десятков тысячелетий люди созидали всевозможные формы общежития и кооперации труда не под давлением и не по указке властей, которых на протяжении подавляющей части человеческой истории просто не существовало, а в процессе совместного эмпирического поиска оптимальных решений тех или иных конкретных задач. Власти и чиновничество, впервые появившиеся на Ближнем Востоке не более десяти тысяч лет назад, а в нашей стране — значительно позднее, не сумели прекратить эти глубинные и идущие из незапамятной древности процессы народной жизни, они продолжают свой ход как бы подспудно. Проникновение в суть этих творческих процессов людского взаимодействия есть главная задача нашей науки – социальной антропологии. Трудно судить, далеко ли она в этом продвинулась, но она, по крайней мере, дает понимание того, что если люди в массе своей в конкретной социальной среде в конкретное время не делают того, что, казалось бы, предписывают разум и представления о справедливости, то им, быть может, «виднее», «как надо» и как не надо. Здесь, возможно, сказывается глубинный исторический опыт, некая тектоника социальной жизни, смысл которой раскроется только по прошествии длительного времени.

А среди неотрефлексированных ценностей можно особо выделить хотя бы относительный психологический комфорт и отсутствие затяжного нервного напряжения.

Тем не менее, в нашей современной российской действительности случаются и такие ситуации, в которых очень многие люди, порой массы людей, проявляют готовность этой ценностью поступиться – ситуации, связанные с угрозой потерять более значимые ценности: жилье (не только как кров, но и как семейный очаг) и здоровье. Это массовые выступления против грозящих катастрофическим ухудшением жилищных условий и тотальным обесцениваем жилья, находящегося в собственности людей, планов новых «точечных» застроек в городских дворах; это движения обманутых дольщиков и экологические движения, направленные на ликвидацию вредных для окружающей среды заводов и фабрик, против сооружения крупных мусороперерабатывающих предприятий вблизи жилых комплексов, против уничтожения рекреационных зон, которыми повседневно пользуются люди и т.п. В таких движениях выделяются талантливые лидеры, к ним присоединяются юридически образованные помощники, изучающие нормативную подоплеку «антинародных замыслов», а также следящие за тем, чтобы участники движений не вступали в конфликт с законом и не подвергали себя опасности оказаться обвиненными по той или иной статье административного или уголовного кодексов. Среди протестующих находятся грамотные инженеры-строители, геологи, почвоведы, экологи и многие другие квалифицированные специалисты, которые вооружают протестующих ценными знаниями. Такие движения, если они продолжительны и последовательны, получают отклик у граждан, просто готовых выходить на митинги, устраивать пикеты, писать письма в различные государственные инстанции и в СМИ, «постить» различные призывы и информационные заметки на целевых Интернет-сайтах и т.п. Таким движениям рано или поздно удается добиться поддержки отдельных государственных деятелей из районных органов власти, городских дум, Федерального парламента, порой даже – президента РФ. Некоторые из этих движений достигают желаемых целей. В ходе такой деятельности постоянно творятся новые формы легальной коллективной активности и кооперации целенаправленных усилий достаточно внушительных количеств людей. Изучение таких массовых легальных протестных движений – прямая задача социальной антропологии, и такое изучение ведется социальными антропологами (см. напр.: Громов 2012,2012а, 2014).

Однако возникают такие массовые легальные движения, как правило, лишь в обстоятельствах «крайнего неблагоприятствования», когда уже «некуда бежать», когда люди себя чувствуют «загнанными в угол».

Можно выделить и противоположные ситуации и назвать их ситуациями «слабого неблагоприятствования». Они постоянно находят отражение в типичном для наших сограждан «дискурсе жалобы». Люди во множестве своем сетуют на грязь и мусор в поездах домов и в городских дворах, а также вокруг палисадников при частном жилье, на грязные и неотремонтированные рабочие помещения, на отсутствие тех или иных  мероприятий или учреждений для досуга (преимущественно в малых городах), на скуку и бездарную организацию корпоративных вечеринок («сели-поели, потанцевали под «попсу», вот и все, как же это надоело уже всем!») и т.п. и т.д. Однако лишь немногие проявляют готовность приложить личные усилия к ликвидации всех этих мелких зол. Существуют специальные службы, вот они и должны этим заниматься!

Вспоминается сотрудница одного из краеведческих музеев в малом городе Севера нашей страны. Она с возмущением показывала московским коллегам помещение, в котором работала годами. Действительно, оно выглядело депрессивно, в частности – полу-отклеившиеся и запятнанные обои свисали лентами со стен. Площадь комнаты была не более 12 кв. м. Что стоило бы заново обклеить стены недорогими обоими? На своем приусадебном участке эта женщина физически трудилась не покладая рук. Конечно, сразу же всплывает проблема тяжелых отношений с неумолимым Временем. Но только ли в этом дело?

На ум старшему из двух авторов этих строк приходит мысль о ее матери-геологе, которая в любом временном обиталище (например, в одном из домов опустевшей северной деревни) – для «камеральной» ли работы на две недели, для сна и отдыха ли на месяц – собственноручно обклеивала стены «миллиметровкой» (мелко разграфленной бумагой для составления топографических схем), мыла и выскребала полы, сооружала подобие мебели из пустых «вьючных ящиков»² и только после этого начинала свою жизнедеятельность на новом месте, которое вскоре ей предстояло покинуть. Это место незамедлительно становилось не только рабочим или жилым помещением, но и помещением для вечернего досуга членов экспедиционного отряда. Пеклись пироги, распивались чаи, звучали песни под гитару, разыгрывались преферансные партии...Любое пристанище – купе в поезде, палатку в геологическом лагере в степи, наспех вырытую рабочими землянку в лесу – она моментально превращала в радостный и уютный «дом», куда «тянулись люди». Но она была «редким» человеком, и именно как «редкого» человека ее до сих пор вспоминают более молодые сослуживцы.

Прежде чем завершить эту статью, обратимся еще к одному эпизоду из экспедиционного опыта авторов. В г. Нижние Серги на Среднем Урале (некоторым аспектам жизни в этом городе была посвящена публикация 2015 г., размещенная в этом же журнале – см. Артемова, Артемова 2015) многие жители, в сущности, почти все, с кем нам доводилось беседовать, сетовали на отсутствие Краеведческого музея. Он когда-то был, сохранились его уникальные экспонаты, сохранилось и очень красивое деревянное здание, в котором он некогда (в советское время) помещался, но которое пришло в непригодное состояние (потому-то экспонаты и были перемещены в закрытое хранилище). Проникнувшись состраданием к потере горожан, одна из авторов этих строк обратилась к академику В.А. Тишкову, уроженцу города, за поддержкой, и он стал писать официальные письма (а автор принялась отвозить их по назначению) в различные инстанции, включая Министерство культуры РФ, с просьбами выделить деньги на восстановление музея, на реконструкцию его старинного помещения. Нельзя сказать, чтобы эти усилия пропали втуне, так как Нижнесергинский метизно-металлургический завод через какое-то время нашел и помещение, и средства на частичное восстановление музейной экспозиции. Но все же этой новой экспозиции далеко было до прежнего музея, и люди продолжали мечтать о реконструкции его прежнего здания. Как-то в беседе с группой сотрудниц одного из учреждений культуры в Нижних Сергах автор высказала идею о необходимости создания особой инициативной группы горожан, которая вела бы последовательную кампанию, направленную на достижение названной цели. При наличии такой группы автор бралась, при помощи В.А. Тишкова, которую он был готов оказывать, попытаться получить для города соответствующий целевой грант от Министерства культуры Свердловской области, были и конкретные соображения о том, как следовало действовать. Сотрудницы встретили этот призыв единодушным молчанием. Потом одна из них сказала: «Я знаю, кто вам может помочь в создании такой инициативной группы, запишите телефон». У автора наготове был блокнот, но рука ее застыла в воздухе. Больше к этой проблеме авторы не возвращались.

В целом, в ходе выполнения проекта, у авторов сложилось впечатление, что такие ценности, как справедливость и необходимость делать добро («в большом и в малом»), остаются для наших сограждан – за пределами частного, индивидуального и семейного «пространства» — во многом чисто номинальными. И это, возможно, неслучайно, ведь один из мудрых афоризмов гласит: «У справедливого хлеб должен быть, но только лишь хлеб – ничего больше» (Чабуа Амирэджиби. Дата Туташхиа). Поэтому, подвижники великих идей, в том числе и идеи «справедливости везде и всегда» – это редкие люди, самоотверженные «не от мира сего». Но нельзя сказать того же о сострадании к ближнему, и знакомому, и незнакомому: милосердие не иногда, а постоянно стучится в наши сердца. А повседневная, не предписанная нормами, но спонтанная, ситуативная взаимопомощь лежит в основе всякой социальной жизни. В противном случае общество просто перестанет существовать.

Литература

Андрющенко 2014 – Андрющенко О.К. Речевой акт жалобы: семантика, прагматика, типология // Научный результат. Серия «Вопросы теоретической и прикладной лингвистки» Сетевой журнал. Вып.46, 2014./ https://cyberleninka.ru/article/n/rechevoy-akt-zhaloby-semantika-pragmatika-tipologiya-1

Аничкова, Артемова, Артемова 2016 – Аничкова О.М., Артемова О.Ю., Артемова Ю.А. «Крым наш, но чей?» — так пишут на заборах // Новые российские гуманитарные исследования, 2016, №11.http://nrgumis.ru/articles/2002/

Артемова 2015  –Артемова О.Ю. О проекте «Конструирование смысла жизни» // Новые российские гуманитарные исследования, 2015, № 10. http://nrgumis.ru/articles/1965/

Артемова, Артемова 2015 – Артемова О.Ю., Артемова Ю.А. Как живут молодые люди в городе Нижние Серги // Новые российские гуманитарные исследования, 2015, № 10. http://nrgumis.ru/articles/1972/

Богданова 2014 – Богданова Е. Исследования жалоб: традиции и перспективы // Laboratorium. 2014. 6(3):8–12.

Громов 2012 – Громов Д.В. Массовые митинги в Москве глазами антропологов, фольклористов, социологов // Антропологический форум. Вып. 16. Online:106–107. Англ. версия: Introduction: Mass Protests in Moscow Through the Eyes of Anthropologists, Folklorists and Sociologists // Forum for Anthropology and Culture.

Громов 2012а –Громов Д.В. «Мы не оппозиция, а народ»: новые черты уличного политического акционизма // Антропологический форум. Вып. 16. Online: Англ. версия: ‘We Are Not the Opposition, We Are the People’: New Features of Street Political Activism // Forum for Anthropology and Culture.

Громов 2014 – Громов Д.В. Уличный политический акционизм позавчера и вчера // «Мы не немы!»: Антропология протеста 2011-2012 годов России / Сост. А. Архипова, М. Алексеевский. Тарту: 45-62

Николаенко 2008 – Николаенко Е.В. Психологическая интерпретация феномена жалобы в русской культуре. Автореферат диссертации на соискание степени кандидата психологических наук. Ростов-на-Дону. 2008

Geertz 1973 – Geertz C. The Interpretations of Cultures. N.Y.: Basic Books, 1973

Maslow 1954 – Maslow A. Motivation and Personality. NY: Harper. 1954

Radcliffe-Brown 1952 – Radcliffe-Brown A.R. Structure and Function in Primitive Society. London: Cohen and West,1952

Ries 1997 – Ries N. Russian Talk: Culture and Conversation during Perestroika. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1997

¹ Так, в 2013 г. в Принстонском университете состоялась Международная конференция «Культура жалоб в Восточной Европе и Евразии», которая была организована Программой российских, восточноевропейских и евразийских исследований совместно с Программой права и публичной политики (Богданова 2014:8).

² Особые большие деревянные ящики, окованные железом. Их использовали как емкости, в которых перевозилось оборудование (микроскопы, дешифровальные приборы и др.), а также добытые в процессе полевой работы куски горных пород – «образцы». В 1950-е-1960-е-гг. геологи навьючивали такие ящики на лошадей или на оленей. Позднее грузили на вездеходы, грузовики, в лодки и на вертолеты.

Артемова Ольга Юрьевна, д.и.н., профессор, главный научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН им. Н.Н. Миклухо-Маклая, зам. директора Учебно-научного центра социальной антропологии Российского государственного гуманитарного университета. artemova.olga@list.ru

Артемова Юлия Александровна, к.и.н., доцент Учебно-научного центра социальной антропологии Российского государственного гуманитарного университета.  redfox712002@yandex.ru